О российских мистиках-сектантах начала 19 века - 5
(продолжение)
По мнению мистиков, науки испортили человека и удалили его от первобытной блаженной простоты. Ученому трудно отречься от усвоенных им идей и детски предаться «водительству Св. Духа». Господь же сказал: аще не будете яко дети, не внидете в царствие небесное. Дети охотно принимают всякое наставление; ученые не любят советов и отвергают все, что несогласно с их доводами и доказательствами. «Перед Бога же нам должно явиться, говорят мистики [33], чистою чертежною доскою, на которой бы Дух Святой мог начертать все, что хощет. Потому-то Господь и не избрал никого из ученых в апостолы свои, ибо они примешали бы к учению Духа свои понятия из разума и через то исказили бы оное».
Тогда зачем же дан человеку разум?
- Для двоякой цели, отвечают мистики: для служения человеку в потребностях здешней жизни и для указания пути к высшему свету. Первую должность он исполняет весьма исправно: с искусством подбирает все, что льстит чувствам, и этого дела он мастер. Но назначение человека не ограничивается одной временностью, разум же далее пределов чувственности ни пяди ступить не может. Разум может руководствовать человека и в нравственном его ходе и, когда бывает свободным от страстей, то руководствует его довольно порядочно, особенно в ребячестве и в молодых летах. Он начинает воспитание человека, но довершить его не может; круг действия его ограничен временностью, а назначение человека выше. Разум может довести человека до дверей святилища, но ввести его в оное не может, ибо сам не разумеет яже суть Духа Божия. Он не имеет чудодейственной силы веры, коей Христос научал; не имеет того духа, который испытует и глубины Божества. Служение разума, подобно служению левитскому, которое очищало людей с внешней стороны, но внутреннего освещения дать не могло [34].
Истинный мистик не допускает познания Бога путем раcсуждения и деятельности ума, но признает, что только сердце может ощущать присутствие Божие, и потому «престол души» находится в сердце. Душа есть причина нашей жизни и находится в сердце - источнике любви. Самая высшая любовь есть самый высший разум и обратно самый высший разум есть самая высшая любовь, но разум перед сердцем - ничтожество.
«Мистицизм, говорит митрополит Евгений [35], есть высшее христианское учение, но хилое, без основы практического христианства и опасное для фанатиков».
Отвлеченные идеи вообще недоступны большинству и объясняются каждым по-своему, смотря по способности мышления, философской подготовке и по особенностям внутреннего настроения душевных сил. Научить другого молиться так, как я молюсь, невозможно, потому что теплота и сила молитвы зависит от большей или меньшей способности возвышаться над уровнем житейской суеты и уходить в мир идеальных стремлений. Отвлеченные идеи трудно поддаются толкованию, еще труднее усвоению, и решение их может быть лишь внутреннее, единоличное, не передаваемое и понятное только самому решающему.
Что такое Царствие Божие и в чем состоит оно? спрашивал M.М.Сперанский своего друга Цейера и отвечал: «никто не может ни описать вам его, ни дать о нем понятия. Его чувствуешь, но оно несообщимо. Это такое состояние, при котором начинает развиваться внутренняя благодать и составляет то, что называется мистическим богословием.
«Это не книжное учение, говорит он в другом письме [36]. Наставник в нем сам Бог, и Он сообщает свое учение душе непосредственно, без слов и способом, который невозможно объяснить словами».
Трудность передачи собственного понимания другому и была причиною того, что в мистических сочинениях встречается крайнее разнообразие толкований, объяснений и доказательств одних и тех же истин. Читателей мистических книг было очень много, но понимающих их вполне - очень мало.
Каждый усваивал великие истины по-своему и можно безошибочно сказать, что разнообразных толкований было столько, сколько было последователей мистицизма.
«Хотя я, говорит современник [37], весьма мало понимал в «Приключениях после смерти» и в «Тоске по отчизне» (Юнга Штиллинга), но это-то самое и подстрекало меня. Мне хотелось добиться смысла аллегорий, которыми наполнено второе сочинение, отыскать ключ к таинственному содержанию первого. Третья книга оказалась доступнее моему уму-разуму. Это было одно из творений г-жи Гион, розданное в награду лучшим гимназистам на экзамене, «Легчайший способ молиться». «Божественная философия» дю-Туа, данная мне Петровым (студентом богословского курса Рязанской семинарии) была истинным сокровищем. Мистический пафос автора поразил меня. Я погрузился в ее чтение, тщетно стараясь понять смысл ее содержания так же легко и удобно, как понимал гимназические уроки. Особенно искушал мою пытливость «звездный дух», часто упоминаемый в книге. Сколько раз ни перечитывал я страницы, где встречается это выражение, сколько ни ломал головы над его уразумением, ничего не помогало. Я обращался за помощью к Петрову... Увы, и он сознался в своей несостоятельности на этом пункте: звездный дух так и остался для меня загадкой сфинкса».
Большинство увлекавшихся мистицизмом не понимало тех идей, которые развивались мистиками, и довольствовалось одною поверхностью, которая привлекала своей кажущейся простотой, снисходительностью ко всем верованиям и предоставлением полной свободы отдаваться течению внутренних чувств и увлечений.
Увлечения и заблуждения в таких случаях весьма возможны, и люди часто стремятся к цели окольным путем, не видя прямого и кратчайшего. В христианскую жизнь, говорит Василий Великий, вводят нас, конечно, Священные Писания, «но пока по возрасту, не можем изучить глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах... Посвятив себя предварительному изучению сих внешних писателей, потом уже начнем слушать священные и таинственные уроки и, как бы привыкнув смотреть на солнце в воде, обратим, наконец, взоры к самому свету» [38]. Другими словами, люди часто и долго довольствуются таинственным полумраком и, приучивши мало-по-малу свое зрение к свету, обращают его потом к лучезарному учению Христа, всех примиряющему и успокаивающему. Не то ли же самое было во Франции во время революции?...
[33] „Духовный Вестник", 1862 г., т. II, 392.
[34] См. статью „Дух и Истина", „Сионский Вестник", т. IV, 148.
[35] В письме В.Г.Анастасевичу от 3-го сентября 1820 г. „Русский Архив", 1889 г., № 7, стр. 369.
[36] „Русский Архив", 1870 г., стр. 174-177.
[37] „Время школьного учения". Сто-одного. „Русский Вестник", 1876 г. № 10, 826.
[38] Беседы Василия Великого. „Творения", ч. IV, издания 1892 г., стр. 320.
(продолжение следует)
По мнению мистиков, науки испортили человека и удалили его от первобытной блаженной простоты. Ученому трудно отречься от усвоенных им идей и детски предаться «водительству Св. Духа». Господь же сказал: аще не будете яко дети, не внидете в царствие небесное. Дети охотно принимают всякое наставление; ученые не любят советов и отвергают все, что несогласно с их доводами и доказательствами. «Перед Бога же нам должно явиться, говорят мистики [33], чистою чертежною доскою, на которой бы Дух Святой мог начертать все, что хощет. Потому-то Господь и не избрал никого из ученых в апостолы свои, ибо они примешали бы к учению Духа свои понятия из разума и через то исказили бы оное».
Тогда зачем же дан человеку разум?
- Для двоякой цели, отвечают мистики: для служения человеку в потребностях здешней жизни и для указания пути к высшему свету. Первую должность он исполняет весьма исправно: с искусством подбирает все, что льстит чувствам, и этого дела он мастер. Но назначение человека не ограничивается одной временностью, разум же далее пределов чувственности ни пяди ступить не может. Разум может руководствовать человека и в нравственном его ходе и, когда бывает свободным от страстей, то руководствует его довольно порядочно, особенно в ребячестве и в молодых летах. Он начинает воспитание человека, но довершить его не может; круг действия его ограничен временностью, а назначение человека выше. Разум может довести человека до дверей святилища, но ввести его в оное не может, ибо сам не разумеет яже суть Духа Божия. Он не имеет чудодейственной силы веры, коей Христос научал; не имеет того духа, который испытует и глубины Божества. Служение разума, подобно служению левитскому, которое очищало людей с внешней стороны, но внутреннего освещения дать не могло [34].
Истинный мистик не допускает познания Бога путем раcсуждения и деятельности ума, но признает, что только сердце может ощущать присутствие Божие, и потому «престол души» находится в сердце. Душа есть причина нашей жизни и находится в сердце - источнике любви. Самая высшая любовь есть самый высший разум и обратно самый высший разум есть самая высшая любовь, но разум перед сердцем - ничтожество.
«Мистицизм, говорит митрополит Евгений [35], есть высшее христианское учение, но хилое, без основы практического христианства и опасное для фанатиков».
Отвлеченные идеи вообще недоступны большинству и объясняются каждым по-своему, смотря по способности мышления, философской подготовке и по особенностям внутреннего настроения душевных сил. Научить другого молиться так, как я молюсь, невозможно, потому что теплота и сила молитвы зависит от большей или меньшей способности возвышаться над уровнем житейской суеты и уходить в мир идеальных стремлений. Отвлеченные идеи трудно поддаются толкованию, еще труднее усвоению, и решение их может быть лишь внутреннее, единоличное, не передаваемое и понятное только самому решающему.
Что такое Царствие Божие и в чем состоит оно? спрашивал M.М.Сперанский своего друга Цейера и отвечал: «никто не может ни описать вам его, ни дать о нем понятия. Его чувствуешь, но оно несообщимо. Это такое состояние, при котором начинает развиваться внутренняя благодать и составляет то, что называется мистическим богословием.
«Это не книжное учение, говорит он в другом письме [36]. Наставник в нем сам Бог, и Он сообщает свое учение душе непосредственно, без слов и способом, который невозможно объяснить словами».
Трудность передачи собственного понимания другому и была причиною того, что в мистических сочинениях встречается крайнее разнообразие толкований, объяснений и доказательств одних и тех же истин. Читателей мистических книг было очень много, но понимающих их вполне - очень мало.
Каждый усваивал великие истины по-своему и можно безошибочно сказать, что разнообразных толкований было столько, сколько было последователей мистицизма.
«Хотя я, говорит современник [37], весьма мало понимал в «Приключениях после смерти» и в «Тоске по отчизне» (Юнга Штиллинга), но это-то самое и подстрекало меня. Мне хотелось добиться смысла аллегорий, которыми наполнено второе сочинение, отыскать ключ к таинственному содержанию первого. Третья книга оказалась доступнее моему уму-разуму. Это было одно из творений г-жи Гион, розданное в награду лучшим гимназистам на экзамене, «Легчайший способ молиться». «Божественная философия» дю-Туа, данная мне Петровым (студентом богословского курса Рязанской семинарии) была истинным сокровищем. Мистический пафос автора поразил меня. Я погрузился в ее чтение, тщетно стараясь понять смысл ее содержания так же легко и удобно, как понимал гимназические уроки. Особенно искушал мою пытливость «звездный дух», часто упоминаемый в книге. Сколько раз ни перечитывал я страницы, где встречается это выражение, сколько ни ломал головы над его уразумением, ничего не помогало. Я обращался за помощью к Петрову... Увы, и он сознался в своей несостоятельности на этом пункте: звездный дух так и остался для меня загадкой сфинкса».
Большинство увлекавшихся мистицизмом не понимало тех идей, которые развивались мистиками, и довольствовалось одною поверхностью, которая привлекала своей кажущейся простотой, снисходительностью ко всем верованиям и предоставлением полной свободы отдаваться течению внутренних чувств и увлечений.
Увлечения и заблуждения в таких случаях весьма возможны, и люди часто стремятся к цели окольным путем, не видя прямого и кратчайшего. В христианскую жизнь, говорит Василий Великий, вводят нас, конечно, Священные Писания, «но пока по возрасту, не можем изучить глубину смысла их, мы и в других писаниях, не вовсе от них далеких, упражняем на время духовное око, как в некоторых тенях и зерцалах... Посвятив себя предварительному изучению сих внешних писателей, потом уже начнем слушать священные и таинственные уроки и, как бы привыкнув смотреть на солнце в воде, обратим, наконец, взоры к самому свету» [38]. Другими словами, люди часто и долго довольствуются таинственным полумраком и, приучивши мало-по-малу свое зрение к свету, обращают его потом к лучезарному учению Христа, всех примиряющему и успокаивающему. Не то ли же самое было во Франции во время революции?...
[33] „Духовный Вестник", 1862 г., т. II, 392.
[34] См. статью „Дух и Истина", „Сионский Вестник", т. IV, 148.
[35] В письме В.Г.Анастасевичу от 3-го сентября 1820 г. „Русский Архив", 1889 г., № 7, стр. 369.
[36] „Русский Архив", 1870 г., стр. 174-177.
[37] „Время школьного учения". Сто-одного. „Русский Вестник", 1876 г. № 10, 826.
[38] Беседы Василия Великого. „Творения", ч. IV, издания 1892 г., стр. 320.
(продолжение следует)