Перевод сухой конструкции из железобетона в новое оформление жилья
Перевод сухой конструкции из железобетона в новое оформление жилья - вот что мы считаем собственно продуктивным в достижениях Корбюзье.
Почему надо делать дом возможно более легким и парящим, висячим? Только этим может быть положен конец фатальной и унаследованной монументальности. Пока игра опор и тяжести, действительно или символически усиленная (Барокко), имела смысл благодаря поддерживающим стенам, до тех пор и вопрос о тяжести имел свое оправдание. Теперь же при разгруженной внешней стене орнаментально подчеркнутая игра опор и тяжести является жалким фарсом (американские небоскребы).
Любопытно проследить, насколько возможно сделать дом парящим, не впадая в лиризм. Корбюзье упрекали в том, что его дома, особенно дома в Пессаке, так тонки, что кажутся сделанными из бумаги. Они действительно избегают выступающих из стен опор и карнизов. Плотное тело строения прорезается, где только можно, кубами воздуха, рядами окон, непосредственным переходом к небу. На всех новых стройках разбиваются в прах прежние полярные понятия: пространство или пластика. Теперь этого уже не хватает. Этим больше не создать новых образцов.
Дома Корбюзье ни пространственны, ни пластичны. Воздух провеивает их. Воздух становится конструктивным фактором. Поэтому не надо ни пространства, ни пластики; только соотношение и проникновение.
Имеется только одно единственное нераздельное пространство. Между внутренним и внешним пали все преграды.
Да, дома Корбюзье кажутся тонкими, как бумага. Если хотите, они напоминают стенную роспись Помпей. Но на самом деле выразительность их совпадает с устремленностью, проявляющейся во всей абстрактной живописи. Не с бумагой и не с Помпеями мы должны производить сравнения, а указать на картины кубистов, видящих все вещи в парящей прозрачности, и на самого пуриста Жаннерэ, принявшего в качестве архитектора имя Ле Корбюзье. В своей «Современной живописи» (Ozenfant et Jeanneret, «Peinture moderne». Ed. Crиs, Paris) он может уверять, что для своих картин он только потому взял обыкновенные бутылки и стаканы, т. е. самые неинтересные предметы, чтобы не отвлекать внимания от живописи. Но историк не смотрит на этот выбор как на случайный. Для него суть этого выбора заключается в оказываемом предпочтении парящее прозрачным предметам, контуры которых легко переходят один в другой. От картин он переходит к архитектуре. Не только на фотографиях, но и в действительности углы домов сплываются. Происходит, как при известном освещении на снежных ландшафтах, твердых очертаний, не позволяющая различить ни возвышений, ни скатов, и вызывающая у путника чувство, точно он идет в облаках.
Не особняки дают в этом отношении положительные указания, а поселки, взаимоотношения многих домов. Первый поселок Корбюзье уже имеет за собой: это Пессак около Бордо (1925 г.)
Почему надо делать дом возможно более легким и парящим, висячим? Только этим может быть положен конец фатальной и унаследованной монументальности. Пока игра опор и тяжести, действительно или символически усиленная (Барокко), имела смысл благодаря поддерживающим стенам, до тех пор и вопрос о тяжести имел свое оправдание. Теперь же при разгруженной внешней стене орнаментально подчеркнутая игра опор и тяжести является жалким фарсом (американские небоскребы).
Любопытно проследить, насколько возможно сделать дом парящим, не впадая в лиризм. Корбюзье упрекали в том, что его дома, особенно дома в Пессаке, так тонки, что кажутся сделанными из бумаги. Они действительно избегают выступающих из стен опор и карнизов. Плотное тело строения прорезается, где только можно, кубами воздуха, рядами окон, непосредственным переходом к небу. На всех новых стройках разбиваются в прах прежние полярные понятия: пространство или пластика. Теперь этого уже не хватает. Этим больше не создать новых образцов.
Дома Корбюзье ни пространственны, ни пластичны. Воздух провеивает их. Воздух становится конструктивным фактором. Поэтому не надо ни пространства, ни пластики; только соотношение и проникновение.
Имеется только одно единственное нераздельное пространство. Между внутренним и внешним пали все преграды.
Да, дома Корбюзье кажутся тонкими, как бумага. Если хотите, они напоминают стенную роспись Помпей. Но на самом деле выразительность их совпадает с устремленностью, проявляющейся во всей абстрактной живописи. Не с бумагой и не с Помпеями мы должны производить сравнения, а указать на картины кубистов, видящих все вещи в парящей прозрачности, и на самого пуриста Жаннерэ, принявшего в качестве архитектора имя Ле Корбюзье. В своей «Современной живописи» (Ozenfant et Jeanneret, «Peinture moderne». Ed. Crиs, Paris) он может уверять, что для своих картин он только потому взял обыкновенные бутылки и стаканы, т. е. самые неинтересные предметы, чтобы не отвлекать внимания от живописи. Но историк не смотрит на этот выбор как на случайный. Для него суть этого выбора заключается в оказываемом предпочтении парящее прозрачным предметам, контуры которых легко переходят один в другой. От картин он переходит к архитектуре. Не только на фотографиях, но и в действительности углы домов сплываются. Происходит, как при известном освещении на снежных ландшафтах, твердых очертаний, не позволяющая различить ни возвышений, ни скатов, и вызывающая у путника чувство, точно он идет в облаках.
Не особняки дают в этом отношении положительные указания, а поселки, взаимоотношения многих домов. Первый поселок Корбюзье уже имеет за собой: это Пессак около Бордо (1925 г.)