пена дней
Последний месяц не до концертов, по-настоящему хожу на работу. К концу проекта стали получаться интересные результаты, рисую огромные таблицы, собираю по дружественным учреждениям образцы с подходящими мутациями. Похоже, правда кое-что нашли. Один из образцов я раскопала в нашем отделе диагностики, 1995 года! Никаких данных о пациенте не сохранилось, только мутация, даже способ, которым был получен материал, неизвестен. Чтобы понять, как им пользоваться, после трех месяцев давления на врачей пришлось вызванивать прежнюю лаборантку на пенсии, некую Козетту. В той же коробке остались еще десятки образцов, у которых даже мутации пациентов неизвестны. Так проходит людская слава...
В Руане холодно, по утрам лужицы у бюрдюров стекленеют. Если не включать отопление на кухне, заставить себя умыться невозможно. Если включать, за два месяца получается две сотни евро. Телефон звонит все реже, все привыкли - работаю. Но двое выходных подряд в Париже согрели так, что ни о чем таком и не думаешь. Любишь эти хитрые морды, ждешь следующих.
В этот последний месяц у меня квартира в Латинском квартале, ключ всегда со мной, знак ценнейшей дружбы. Приезжаешь в Париж, в булочной на Муффтаре крамболь с вишней, телефон сразу начинает звонить. Были еще раз на концерте бразильского шоро 30-х годов, наконец, запомнила, что горбоносый франкоговорящий саксофонист, друг нашего саксофониста - грек. Прижавшись друг к дружке вчетвером, смотрели ночью страшный фильм. Про мальчика-робота, которого не любила мама. Была на творческом вечере Шендеровича - выступал он в набитом битком зале протестантской церкви все в том же Латинском квартале. Продавала его книжки по 25 евро, народ брал. Даже француз один купил!, правда, спросил, что это за стиль. Там же на концерте узнала, что брат-близнец моего Шелдона попадал под машину и ломал лапку, собрать кости и скрепить три сложных перелома платиновыми винтиками обошлось в две тысячи евро (а ты говоришь - корм дорогой покупаешь).
Прилетал муж моей сестры из Нью-Йорка, ходили во "французский ресторан". Средневековый подвал, Кристос с аппетитом поглощает лягушек и улиток. На улицах все вертел головой и говорил - не могу понять, почему здесь столько людей в Макдональдсах... Потом мы разыскивали моих знакомых - сначала в 20ом районе, потом в 11ом, каким-то образом разбухнув до трех машин. Почему-то все позвали своих друзей, и нас получилось три подружки и девять парней. Парни нервно дышали нам в затылки (мы все время покидали заведения, куда они стремились зайти). Французы и русские не подружились, французы пытались утащить нас кто танцевать, кто к себе на квартиру, русские просто ухмылялись и следовали за компанией. Ужасная ситуация, надо выцарапывать своего и избавляться от остальных, а вежливого способа сделать это нет. "Остальные" все понимают, но не отстают, терпеливо перепарковываются три раза, пока мы меняем места локализации. Чувствуешь себя розовым бутоном в расцвете пубертата. Отправились в джазовый клуб на джем!, сдвоили следы, часть преследователей этого не выдержала, часть осталась и надеялась. С джема ушли с двумя нашими музыкантами и французом, который прекрасно говорил по-русски и которого было жальче всех - он вообще думал, что мои подружки пригласили его поужинать втроем. После такого странного клаббинга в своих вцепляешься еще крепче, и даже страшных фильмов не надо, чтобы сидеть вместе всю ночь. Эти свои, эти родные, хочется их обнимать и чтобы никогда ничего не пришлось делить.
На третий парижский день я про Руан забываю совершенно, снова звонят - один мой друг (хозяин гостиницы в Жизоре и отличный фотограф) на семнадцатиместном микроавтобусе проезжает мимо, к другому (тоже молекулярному биологу) приехала мама и давайте выпьем чаю. Музыканта отпускать не хочется, там такие карие глаза, что со всеми бы знакомила и знакомила. Как потом объяснять в Бразилии, что в Париже мне нравился не Париж? Отсыпаешься, утром ходишь по скрипучему паркету, пьешь чай, Латинский квартал, поезд в Руан, я снова иду на работу среди фахверковых домов и вполне себе житель Нормандии. РНК, мутации, полимеразная цепная реакция. Иногда мне кажется, что я живу десять жизней одновременно.
В Руане холодно, по утрам лужицы у бюрдюров стекленеют. Если не включать отопление на кухне, заставить себя умыться невозможно. Если включать, за два месяца получается две сотни евро. Телефон звонит все реже, все привыкли - работаю. Но двое выходных подряд в Париже согрели так, что ни о чем таком и не думаешь. Любишь эти хитрые морды, ждешь следующих.
В этот последний месяц у меня квартира в Латинском квартале, ключ всегда со мной, знак ценнейшей дружбы. Приезжаешь в Париж, в булочной на Муффтаре крамболь с вишней, телефон сразу начинает звонить. Были еще раз на концерте бразильского шоро 30-х годов, наконец, запомнила, что горбоносый франкоговорящий саксофонист, друг нашего саксофониста - грек. Прижавшись друг к дружке вчетвером, смотрели ночью страшный фильм. Про мальчика-робота, которого не любила мама. Была на творческом вечере Шендеровича - выступал он в набитом битком зале протестантской церкви все в том же Латинском квартале. Продавала его книжки по 25 евро, народ брал. Даже француз один купил!, правда, спросил, что это за стиль. Там же на концерте узнала, что брат-близнец моего Шелдона попадал под машину и ломал лапку, собрать кости и скрепить три сложных перелома платиновыми винтиками обошлось в две тысячи евро (а ты говоришь - корм дорогой покупаешь).
Прилетал муж моей сестры из Нью-Йорка, ходили во "французский ресторан". Средневековый подвал, Кристос с аппетитом поглощает лягушек и улиток. На улицах все вертел головой и говорил - не могу понять, почему здесь столько людей в Макдональдсах... Потом мы разыскивали моих знакомых - сначала в 20ом районе, потом в 11ом, каким-то образом разбухнув до трех машин. Почему-то все позвали своих друзей, и нас получилось три подружки и девять парней. Парни нервно дышали нам в затылки (мы все время покидали заведения, куда они стремились зайти). Французы и русские не подружились, французы пытались утащить нас кто танцевать, кто к себе на квартиру, русские просто ухмылялись и следовали за компанией. Ужасная ситуация, надо выцарапывать своего и избавляться от остальных, а вежливого способа сделать это нет. "Остальные" все понимают, но не отстают, терпеливо перепарковываются три раза, пока мы меняем места локализации. Чувствуешь себя розовым бутоном в расцвете пубертата. Отправились в джазовый клуб на джем!, сдвоили следы, часть преследователей этого не выдержала, часть осталась и надеялась. С джема ушли с двумя нашими музыкантами и французом, который прекрасно говорил по-русски и которого было жальче всех - он вообще думал, что мои подружки пригласили его поужинать втроем. После такого странного клаббинга в своих вцепляешься еще крепче, и даже страшных фильмов не надо, чтобы сидеть вместе всю ночь. Эти свои, эти родные, хочется их обнимать и чтобы никогда ничего не пришлось делить.
На третий парижский день я про Руан забываю совершенно, снова звонят - один мой друг (хозяин гостиницы в Жизоре и отличный фотограф) на семнадцатиместном микроавтобусе проезжает мимо, к другому (тоже молекулярному биологу) приехала мама и давайте выпьем чаю. Музыканта отпускать не хочется, там такие карие глаза, что со всеми бы знакомила и знакомила. Как потом объяснять в Бразилии, что в Париже мне нравился не Париж? Отсыпаешься, утром ходишь по скрипучему паркету, пьешь чай, Латинский квартал, поезд в Руан, я снова иду на работу среди фахверковых домов и вполне себе житель Нормандии. РНК, мутации, полимеразная цепная реакция. Иногда мне кажется, что я живу десять жизней одновременно.