Зине
Если я размышляю о "лет через десять-пятнадцать",
У меня начинает такая картина внутри рисоваться:
Новогодний уют, догорает декабрь в столице,
Я приехала в гости. В твой дом хорошо торопиться.
У тебя муж, ребенок, последнему года четыре.
Что-то воздухе есть, что бывает в "счастливой" квартире.
Почему-то мне кажется, что первый ребенок - мальчишка.
Пусть зовут его Митя - а то все тут абстрактно слишком:)
Он немного простужен и спит где-то там в постели,
Ну а мы втроем пьем чаи и, хихикая, тычем в телик.
Есть что перемыть по новой, а есть и иные темы,
Хотя ты лечишь людей, а от меня все так же одни проблемы.
И вот твой муж отправляется спать, дожевав горбушку,
А мы остаемся с ночной беседой и чаем в кружках.
И ты говоришь: ну вот да, приболел немного.
И казалось бы, просто простуда, смешно, ей-Богу.
Я его на ночь закутала в шарф, а то там прохладно.
Правда он, негодяй, развернется во сне, ну ладно.
Я других целый день лечу, но за них по-другому страшно.
(Тут ты косу заводишь за плечи - ты делаешь так, когда слушать важно.)
Столько разных детей привели - почти все поправлялись,
Хотя все за них волновались и так боялись.
И хватает ума, чтобы не торопить, где надо,
Подходить к делу мудро, чтоб все оказались рады.
Но когда от первой таблетки у него не снимает все, как рукою,
Сразу думаю, что я не врач, а говно какое.
Вот и вроде так все хорошо, каждый день улыбаюсь,
И вокруг меня люди, и друзей навещать стараюсь,
И любима, и дом, и счастлива на три трети.
Но когда он плачет - мне кажется, что я одна на свете.
А все почему? Дело в том, что смотрю на Митю -
И в его полотне сплошь и рядом мои лишь нити.
Я как в зеркало вижу характер, и не по себе бывает.
Он почти вот такой же, хотя еще подрастает.
И я знаю, что людям легко с ним очень,
И откроется он "перед-тем-перед-кем-захочет",
И что с радостью делает, если внутри есть силы.
(Про себя я добавлю: еще, Зина, он красивый).
Только я так боюсь, что его кто-то пальцем щелкнет,
И тогда в нем в мгновение все умолкнет.
Что ему будет сложно потом выбираться к свету,
Строить что-то на месте, где ничего уже нету.
Станешь тут опасаться его поранить.
Но с другой стороны, у всего же должны быть грани...
Вот скажу, например, я не знаю...Что Деда Мороза не существует.
Его же это в момент, как свечу, как горящий клочок, задует.
Говорю: ну, он живой ведь, так надо. Хоть и заплачет.
Все равно будет счастлив всю жизнь, ты же знаешь, а как иначе.
И вот тут почему-то тихо поворотимся,
И увидим, что Митя стоит в дверях, и смутимся.
Ни намека на шарф на шее, само собой,
Смотрит снизу, но так, будто он великан такой.
И ясно, что он там появился приличное время назад
И у него такие глаза, ты знаешь
Вот просто
Твои глаза
У меня начинает такая картина внутри рисоваться:
Новогодний уют, догорает декабрь в столице,
Я приехала в гости. В твой дом хорошо торопиться.
У тебя муж, ребенок, последнему года четыре.
Что-то воздухе есть, что бывает в "счастливой" квартире.
Почему-то мне кажется, что первый ребенок - мальчишка.
Пусть зовут его Митя - а то все тут абстрактно слишком:)
Он немного простужен и спит где-то там в постели,
Ну а мы втроем пьем чаи и, хихикая, тычем в телик.
Есть что перемыть по новой, а есть и иные темы,
Хотя ты лечишь людей, а от меня все так же одни проблемы.
И вот твой муж отправляется спать, дожевав горбушку,
А мы остаемся с ночной беседой и чаем в кружках.
И ты говоришь: ну вот да, приболел немного.
И казалось бы, просто простуда, смешно, ей-Богу.
Я его на ночь закутала в шарф, а то там прохладно.
Правда он, негодяй, развернется во сне, ну ладно.
Я других целый день лечу, но за них по-другому страшно.
(Тут ты косу заводишь за плечи - ты делаешь так, когда слушать важно.)
Столько разных детей привели - почти все поправлялись,
Хотя все за них волновались и так боялись.
И хватает ума, чтобы не торопить, где надо,
Подходить к делу мудро, чтоб все оказались рады.
Но когда от первой таблетки у него не снимает все, как рукою,
Сразу думаю, что я не врач, а говно какое.
Вот и вроде так все хорошо, каждый день улыбаюсь,
И вокруг меня люди, и друзей навещать стараюсь,
И любима, и дом, и счастлива на три трети.
Но когда он плачет - мне кажется, что я одна на свете.
А все почему? Дело в том, что смотрю на Митю -
И в его полотне сплошь и рядом мои лишь нити.
Я как в зеркало вижу характер, и не по себе бывает.
Он почти вот такой же, хотя еще подрастает.
И я знаю, что людям легко с ним очень,
И откроется он "перед-тем-перед-кем-захочет",
И что с радостью делает, если внутри есть силы.
(Про себя я добавлю: еще, Зина, он красивый).
Только я так боюсь, что его кто-то пальцем щелкнет,
И тогда в нем в мгновение все умолкнет.
Что ему будет сложно потом выбираться к свету,
Строить что-то на месте, где ничего уже нету.
Станешь тут опасаться его поранить.
Но с другой стороны, у всего же должны быть грани...
Вот скажу, например, я не знаю...Что Деда Мороза не существует.
Его же это в момент, как свечу, как горящий клочок, задует.
Говорю: ну, он живой ведь, так надо. Хоть и заплачет.
Все равно будет счастлив всю жизнь, ты же знаешь, а как иначе.
И вот тут почему-то тихо поворотимся,
И увидим, что Митя стоит в дверях, и смутимся.
Ни намека на шарф на шее, само собой,
Смотрит снизу, но так, будто он великан такой.
И ясно, что он там появился приличное время назад
И у него такие глаза, ты знаешь
Вот просто
Твои глаза