Демпереход и мальтузианство
На днях попалась статья про жителя индийского города Мумбаи по имени Рафаэль Самуэль, которую сразу же растиражировали самые разные паблики и новостные ресурсы. Вкратце - молодой человек из Индии подал (или собирается подать) в суд на родителей за то, что те его родили, заставили жить в нашем жестоком мире, и, таким образом, обрекли на страдания. При этом сам молодой человек утверждает, что жизнь у него очень даже неплохая, отношения с родителями - прекрасные, однако рожать его (не спросив!) - они все равно не имели права. Герой статьи, судя по риторике, выглядел бы уместнее в США или ЕС, чем в Индии, однако, сам факт такого искового заявления, равно как и последующее его освещение, и комментарии почтеннейшей публики, наводят на интересные мысли.
Прежде всего, серьезность намерений гражданина Самуэля (вернее, соответствие декларируемых намерений и фактических целей) сомнительна, и больше похожа на хайп ради чего-то еще (привлечь внимание СМИ, получить известность, заработать и проч.). Ну не верю я, что весь из себя несчастный человек не найдет способа по-тихому оставить этот мир, если жизнь совсем невмоготу. Однако, гораздо более интересен отклик, так сказать, общественности на все это дело. Который, что уж греха таить, отсылает нас к старому доброму (на самом деле, нет) мальтузианству.
Был в свое время такой англиканский священник, и, одновременно, ученый - Томас Мальтус, который в 1798 году опубликовал в Англии свой главный труд - Essay on the Principle of Population (Очерк о законе народонаселения), с которым до сих пор носятся отдельные особо прогрессивные представители общественности (а еще говорят - Маркс устарел). Основные тезисы очерка состоят в следующем:
- людишек слишком много, а ресурсов Земли - мало (так сказать, на всех не хватает);
- если население будет продолжать расти (как население Европы на стыке XVIII-XIX века), то кушать скоро будет нечего всем;
- бедные размножаются как кролики, так что сами виноваты в своей бедности, а вот богатые люди - разумные и ответственные, и действительно заботятся о потомстве;
- голод, война, наводнения, эпидемии, ледниковые периоды - полезны, так как служат естественными барьерами ограничения численности населения.
При ряде действительно ценных наблюдений, изложенных в работах Мальтуса, ни Гегеля, ни, тем более, Маркса он не читал, и диалектическим методом (а, тем более, диаматом) не владел. Соответственно, в качестве причины перенаселения указал субъективные факторы, даже не пытаясь вскрыть их сущность, противоречивую природу. В дальнейшем его идеи взяли на вооружение такие «замечательные» люди, как социал-дарвинисты, а также всякие любители расширения жизненного пространства (на востоке) и различные сорта либертарианцев-объективистов, начиная с Алисы Розенбаум, и заканчивая Мизесами-Хайеками-Ротбардами…
Мальтузианством не брезговали и неоконсерваторы 80х годов, та же Маргарет Тэтчер, по мнению которой, России хватило бы 15 млн. человек населения, чтобы обслуживать нефтяную трубу. Да, я в курсе, что ей только приписывают эту фразу, но, если посмотреть на разрушительные социально-демографические последствия контрреволюции, уничтожившей СССР, то, приписывай - не приписывай, а все примерно так и произошло. А вот авторам плана «Ост» и приписывать ничего не надо: эти господа открыто заявляли о том, что «лишнее» (в терминах все того же Мальтуса) население на востоке немецкому народу не нужно, да и о средствах писали отнюдь не иносказательно: геноцид, плановое умерщвление, принудительная стерилизация, блокада крупных городов, и, как следствие, голодная смерть их жителей. Куда уж прямее. Несмотря на определенную зашкваренность подобных идей, они, внезапно (на самом деле - весьма закономерно) получили «второе дыхание» в западной научно-фантастической литературе 60х годов.
Кто только не отметился в жанре антиутопий про страшные перенаселенные мегаполисы будущего! Тут и Филип Дик («Мечтают ли андроиды об электроовцах?»), Гарри Гаррисон («Подвиньтесь! Подвиньтесь!»), Айзек Азимов («Стальные пещеры»), Роберт Энсон Хайнлан («Не убоюсь зла»), Энтони Берджесс («Вожделеющее семя»), Джо Холдеман («Война без конца»), Уильям Гибсон (трилогии «Киберпростанство» и «Мост»), и многие-многие другие. Какие только ужасы они не рисуют: загрязнение планеты мусором и отходами, скученность и тесноту в городах, карточки на еду или вообще превращение калорий в валюту, переработку убитых на войне солдат в мясные консервы, массовую безработицу и преступность… В этих произведениях вопрос перенаселения выводится, прежде всего, в моральную плоскость. Можно ли принудительно ограничивать рождаемость, например, одним ребенком в семье; можно ли отнимать «лишних» детей у бедняков и отдавать их нуждающимся бездетным (читай - более обеспеченным), или, в качестве апофеоза - устраивать смертельную битву с родителем за место для дополнительного ребенка (рассказ Гарри Гаррисона «Преступление»). Вне зависимости от того, кто кого убьет, для родившегося ребенка освободится необходимое место (спойлер: отец таки победил, но, вернувшись домой, узнал, что жена беременна очередным ребенком). Или - методы как бы ненасильственного стимулирования: поощрение отказа от размножения («Война без конца» Холдемана и «Вожделеющее семя» Берджесса), когда сделать хорошую карьеру в бизнесе, армии и на госслужбе могут преимущественно гомосексуалы, скопцы, стерилизованные, и т.п.
Характерно, что в качестве основной объективной причины в фантастике указывается на то, что условия жизни улучшились: люди стали жить дольше, войн стало меньше, лекарства и доступность медицины повысились, а размножаются-то они по прежнему, то есть - в геометрической прогрессии. Все остальные причины - субъективного плана: мол, размноженцы - эгоистичны, и из глупости, из вредности, из жадности, или из религиозных предписаний плодят нищету и люмпенов, а зачастую - физически и умственно неполноценных детей, не подходят к процессу ответственно и т.д. И дальше читателя, с изрядным пафосом и охами-вздохами, как меньшее из зол, подводят к неизбежности либо войны (эпидемии, глобальной катастрофы, ядерного фоллаута, затопления континентов, ледникогового периода), либо к тому, что ответственные люди должны взять дело в свои руки, и принять на себя бремя белого человека ответственности, раз уж те, у кого кишка тонка, не могут.
Лучше всего из мною прочитанного это реализовано в рассказе «Манна небесная» Джорджа Мартина, финального произведения в цикле «Путешествия Тафа». Планета С'Атлэм перенаселена, ресурсы - практически исчерпаны, а жители, в большинстве, являются последователями религии, предписывающей рожать как можно больше детей, исходя из принципа: чем больше население - тем больше потенциальное число гениев и талантливых людей, что стимулирует прогресс до бесконечности. Меры экологического вмешательства, которые ранее предпринимал главный герой - владелец корабля бывшего Экологического корпуса Гегемонии «Ковчег» - биоинженер Хэвиленд Таф, лишь отсрочивали неизбежную катастрофу и голодные бунты. Окончательным решением С'Атлэмского вопроса (ни за что не догадаетесь) явилась только стерилизация примерно 90% населения (у 7-11% выработается генетический иммунитет, чего хватит для поддержания воспроизводства народа, учитывая продолжительность жизни чуть более 100 лет). Основной же упор делается на моральные страдания главных героев - Хэвиленда Тафа и Толли Мьюн (убежденных чайлдфри), которые вынуждены выбирать меньшее из зол, начисто игнорируя такие объективные причины, как место семьи в системе общественного производства, производительные силы общества и демографический переход. Сводя все, в целом, к идеалистической картине: вам надо просто захотеть (ну, или не захотеть)! От авторов: просто нужно поверить в себя; если много работать - то все обязательно получится (или работать надо по 100 часов в неделю) и мысли материальны... По сути говоря, это банальное проецирование идей просветителей еще XVIII, а даже не XIX, а уж тем более, XX века, наподобие общественного договора: мол, людям как разумным существам, достаточно захотеть ограничить свое размножение - и все будет тип-топ (а они, понимаешь ли, не хотят).
Конечно, фантастика не старается показать то, каким действительно может выглядеть будущее. Она проецирует текущие представления, проблемы и общественные отношения в недалекое (или далекое) будущее, и на другие планеты. Поэтому упомянутые произведения не оказывали бы на читателя (как на меня в свое время оказали) большого воздействия, не наблюдай мы отражение описываемых явлений в повседневности.
Явление объективной действительности имеет свои причины, оно возникает из определенных предпосылок, развивается, достигает зрелости и опять преобразуется; оно не существует изолированно, вне связи с другими явлениями, отдельно от них; и подлежит комплексному изучению, а не выдиранию из контекста. И - оно доступно для анализа, пусть даже какие-либо из его элементов нам сейчас недоступны вследствие определенных причин. Раз уж выше зашла речь о фантастической литературе, пожалуй, не лишним будет привести слова из другого романа Роберта Хайнлайна «Луна - суровая хозяйка»: на этой планете не слишком много жителей, просто она плохо управляется. Действительно, почти 8 миллиардов населения Земли сосредоточены в относительно малом числе агломераций, несмотря на то, что производительные силы всего человеческого общества уже настолько велики, что могут сделать пригодными и комфортными для жизни огромные неиспользуемые территории. Однако - что-то мешает им сделать это, интересно, что же?
Собственно, когда в российском медийном пространстве поднимается тема «лишних людей», то под раздачу неравнодушных обывателей Москвы и Санкт-Петербурга (клерки, офисный планктон, креаклы и прочие граждане не шибко тяжелого умственного труда), в первую очередь, попадают либо мигранты из бывших советских республик, либо (хотя и в меньшей степени) - понаехавшие из регионов в столицу российские бедняки и люмпены. Критика широко представлена в интернете (в нем критиковать безопаснее, хотя в последние годы - уже не очень), причем не только на ресурсах националистической направленности. Обобщенно она выглядит следующим образом: вот сейчас в столицу понаедет работать дворником таджик, потом перетащит всю свою семью в 10+ человек, а потом власти, которые, как известно, русских людей обижают, отнимут у коренного москвича квартиры, доставшиеся от пап-мам-дедушек-бабушек, и поселят в них трудолюбивого Рафика с семьей. Иногда носители бремени белого человека мыслят шире, и уже переживают не просто за Москву, а за всю белую расу, подвергнувшуюся опасности исламизации с Востока, скорбят по Европе, которую мы потеряли, и негодуют на алчных, ленивых, и насилующих белых женщин мигрантов…
Как писал Маяковский, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно; значит - кто-то хочет, чтобы они были? Естественно, что нужно - правящему классу, классу капиталистов. Мигранты из бедных, преимущественно слаборазвитых сельскохозяйственных регионов, либо из тех, где бушует война, прежде всего - невероятно прибыльный бизнес. Это и дешевый рынок рабочей силы, продавцы которой готовы обменивать ее на куда менее выгодных для себя условиях, чем коренное население; и резервная армия труда, давящая снизу на рынок; и - средство отвлечь электорат от внутренних проблем. Местному говоришь: извини, мол - твое рабочее место отобрал трудолюбивый мигрант Али; мигранту говоришь: вон, смотри, как тебя ненавидят эти белые супрематисты, живи-ка с друзьями компактно, в одном квартале - тогда тебя будет труднее обидеть. Так и образуются целые гетто с населением, сильно отличающимся по культуре, обычаям и нормам поведения. Однако хозяевам жизни они не страшны, так как последние живут в хороших кварталах, ходят в дорогие клубы и рестораны, а их дети учатся в закрытых частных школах. Эти миры просто не пересекаются.
На феномен трудовой миграции надо смотреть не сквозь розовые очки фрейдомарксизма или еврокоммунизма, которые ставят знак равенства между мигрантами, мусульманами, меньшинствами, инвалидами и пр. по некоей общей, присущей им черте «угнетения» со стороны белых цисгендерных гетеросексуальных мужчин среднего класса. ЛГБТ-иммигрант-мусульманин с ограниченными возможностями может индивидуально, сам по себе, быть как и замечательным человеком, так и совершенно не замечательным. Однако, если смотреть в целом, то приехавший в Европу из ближневосточного региона человек до этого жил не в вакууме, а в определенной семье, где-то учился, общался с друзьями и сверстниками, работал, а если среда, в которой он рос, была необразованной, бедной, в которой закрыты почти все сферы для применения своего труда и самореализации - нашему человеку будет невозможно избегнуть их влияния. Современный иммигрант взят для примера, не случайно сто лет назад точно такое же отношение среди имущих, командующих классов РИ было к выходцам из крестьян и рабочих. Для них, особенно Бунина и ряда других литераторов Серебряного века, человек из народа был «восставшим хамом», приезжающим в город не счистивши говна с лаптей. Хотя происхождение и отношение к эксплуатируемым классам, конечно, не являлось залогом наличия того самого классового самосознания, крестьянство, в целом, было весьма реакционным элементом с кучей предрассудков. Хотя и они, конечно, взялись не из ниоткуда, а были обусловлены его исторически сформировавшимся положением в системе общественного производства…
В настоящее время наибольшим размером населения отличаются страны, еще в середине ХХ века бывшие преимущественно аграрными, с сельским населением, занятым мелкотоварным крестьянским производством, с отпечатком феодальных пережитков: Китай, Индия, Пакистан, страны Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки. Какой, собственно, до Октябрьской революции была и Российская империя. Если взять средний размер семьи в сельской местности (например, в РИ или странах третьего мира), то количеством детей в 10 - 12 человек особо не удивишь. В то время, как городские семьи в целом - намного меньше, и имеют 1-2 детей. При этом, естественно, имеются и городские семьи, в которых как дети вообще отсутствуют (из-за стерильности родителей или сознательного нежелания их заводить), либо в которых имеется 3-4 ребенка (уже считающиеся многодетными по закону). Точно так же есть семьи в сельской местности с 1-2 детьми, но речь идет именно о средних показателях. Что бы там ни говорили неравнодушные обыватели, но размер семьи в странах третьего мира (прежде всего, в регионах, которые ориентированы на с/х производство) зависит не от религиозности, глупости или необразованности, нежелания использовать контрацептивы и прочего (все это - следствия), а от куда более фундаментальных причин. Несложно догадаться, что численность населения напрямую коррелирует с развитием производительных сил конкретной страны.
Семья - это базовая единица системы общественного производства. Она не всегда была (и является) такой - предшествующими формами являлся групповой и панулуальный брак, отголоски которого еще сохраняются в ряде культур Полинезии и Южной Америки. Ее можно также назвать и «домохозяйством», соответственно эта единица или ячейка может состоять как из одного человека - который участвует в производительном труде и обеспечивает себя и свои потребности, так и из нескольких человек с детьми или старшими родственниками. Семья не просто зависит от способа производства - ее состав и размеры напрямую следуют из него (это очень подробно разобрано в фундаментальном труде Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»). Поэтому большой размер семьи, то есть близких родственников, компактно проживающих вместе и ведущих совместное хозяйство, в настоящее время возможен только в крестьянских семьях патриархального типа, преимущественно - живущих в сельской местности и занимающихся низкопроизводительным трудом в сфере сельского хозяйства. В таких семьях ребенка достаточно рано можно привлекать к семейному труду (работа на огороде и по дому, уход за скотиной и ее выпас и пр.), а забота за детьми может быть поручена одному из членов семьи. Это приводит к тому, что 2-3 поколения одной семьи живут в общем доме с общим хозяйством (дедушки/бабушки - родители - дети).
Нельзя отбрасывать тот факт, что до середины ХХ века у человечества отсутствовали надежные средства контрацепции, что, в свою очередь, сыграло свою роль, однако численность семьи и до прорыва в фармакологии регулировалась, так сказать, естественными методами, с современной точки зрения - достаточно жестокими. Прежде всего - за счет очень высокой детской смертности. Вероятно, гибель ребенка и являлась горем для отдельных родителей, но распространено было и отношение «одним больше - одним меньше, бог дал - бог взял». Вот такой вот социал-дарвинизм.
Характерен и пример размера крестьянской семьи в РИ до отмены крепостного права, т.е. 1861 года. Если посмотреть статистику, то можно увидеть высокий прирост населения, связанный, прежде всего, с тем, что в сельской общине количество общинной земли (подлежавшей ежегодному перераспределению), стало происходить ПО КОЛИЧЕСТВУ ЕДОКОВ, т.е. иметь большую семью стало выгодно. Крестьянские семьи стали выступать как независимые мелкие товаропроизводители, при том, что крестьянство как класс - это то самое родимое пятно предыдущей формации - феодализма, перешедшее в новую систему производства. Соответственно, крестьяне из лично зависимых превратились в мелких частных собственников, стали мелкой буржуазией. Крестьянская семья - не отдельный ее член, а семья в целом - выступает производственной единицей, причем одной из характерных особенностей является то, что большую часть предметов для собственного потребления она производит внутри себя: продовольствие, одежду, с/х орудия, и проч., и только часть ее продукции является товаром, т.е. продуктами, обладающими как потребительной, так и меновой стоимостью, и реализуемым на рынке.
Развитие производительных сил общества и изменение системы производства порождает такую вещь, как демографический переход. Это связано с развитием высокопроизводительного с/х (механизация, удобрения, искусственное орошение почвы, генномодифицированое растениеводство) и потребностью занятости в нем не более 3-4% населения отдельной страны. Соответственно, население деревни становится «лишним» и относительно безболезненно (на самом деле - нет), или совсем по-плохому (как, например, огораживание в Англии) вытесняется в города. Вплоть до ХХ века население большей части земного шара оставалось преимущественно сельским, и было занято либо в феодальном, либо капиталистическом (с родовыми пятнами феодального) способе производства. Вместе с тем, развитие Промышленной революции конца XVIII века и внедрение в жизнь новейших технологий потребовало наличия специфического товара - избыточного рынка рабочей силы, рабочих рук, которую более чем сто лет поставляло сельское население, перетекавшее в города. Поначалу на заводах и фабриках работали преимущественно мужчины, обеспечивая семью (жена и дети при этом занимались домашним хозяйством). Однако, со все большим внедрением машинного производства, к труду стало технологически возможно привлекать женщин и детей, которые значительно сбивали стоимость рабочей силы (мужской) на рынке труда. Помимо негативных сторон (изнуряющий и опасный детский труд, травмы и смертность; недостаточная оплата для женщин, толкающая на занятие проституцией и т.д.), процесс этот имел и позитивную сторону - эмансипацию и освобождение женщин, возвращение их к участию в общественном производстве, из которого они, по сути, после эпохи родового первобытного коммунизма были исключены (т.к. их труд использовался внутри семьи, этой ячейки производства). Помимо этого, в современных азиатских и ближневосточных странах, находящихся в процессе демперехода, большая семья - это одна из стратегий выживания: чем больше детей - тем выше шанс на то, что хотя бы кто-нибудь из них чего-то добьется в жизни, и, как следствие, поможет если не остальным, то хотя бы своим престарелым родителям.
В современных условиях, например, в России, мужчины и женщины в целом уже примерно в равной мере участвуют в общественном производстве, соответственно, теряется сама экономическая база патриархальной семьи, создающая зависимость женщины от мужчины. Естественно, это не может не сказаться на самом институте семьи. Иногда, когда мне задают вопрос, насколько дорого обходится содержание ребенка, я обычно отвечаю, что само по себе содержание ребенка - не так уж дорого, гораздо дороже обходится то, что один из работающих членов домохозяйства примерно на три года выпадает из пополнения семейного бюджета. Действительно, в условиях большой сельской семьи, компактно проживающей под одной крышей, заботу о подрастающих детях можно переложить на бабушек-дедушек, старших братьев-сестер, тем самым высвободив трудоспособных взрослых. В крупных мегаполисах, при отсутствии яслей (так же никто не отменял детских болезней) как правило мать (а иногда - и отец) должна исключаться из системы зарабатывания денег для семьи на указанный срок. Опять же, в отличие от сельской местности, где малыш с раннего возраста привлекается к труду внутри семьи, ребенок в городских условиях достаточно долго не становится трудоспособной единицей: как минимум, до 18 лет, часто - и до 20 с лишним. Ребенок исключен из производительного труда, и, вместо зарабатывания денег, в условиях города их только тратит. В сущности, в этом и состоит демографический переход, он напрямую связан с развитием производительных сил, и наличие небольшого количества детей в семьях объясняется, прежде всего, не субъективным факторами, наподобие желания или нежелания, а чисто экономическими.
В условиях капиталистического производства многократно вырастает отчуждение человека от результатов его труда, и как следствие, от самого себя, от своей человеческой сущности. Когда наемному работнику нечего продавать, кроме как свою рабочую силу (больше-то у него ничего и нет), все религиозные, традиционные, моральные установки (еще, может быть, перенесенные из патриархальной семьи) в течение одного-двух поколений стремительно теряют силу, бытие (т.е. тот самый рыночек) начинает быстро решать сознание. Агрессивная, пронизывающая буквально все сферы (реклама, книги, кино, интернет, компьютерные игры, журналы) пропаганда общества потребления вовсю призывает пожить для себя, не обременять себя детьми (а также долгосрочными отношениями, браком и прочим), фактически - превратить наемного работника в атомизированную, лишенную связи со всем систему зарабатывания-потребления. Естественно, раз существует спрос - немедленно находится и соответствующее предложение, готовое объяснить, причесать, сделать популярной такую идеологию, например, то же движение чайлдфри (дословно - свободные от детей). Ничего мудреного в нем нет: дети - это лишние хлопоты (читай - прежде всего расходы), надо успеть пожить для себя, заниматься саморазвитием, путешествовать, построить карьеру, и т.д. и т.п. При этом, если отбросить мишуру и мантры про личностный рост, то ясно виден тезис: обменяй возможность иметь семью и близость на дополнительное потребление - лишнюю поездку в отпуск, новую брендовую шмотку или дорогой автомобиль. Опять же, рассчитана эта идеология как раз не на неимущих бедняков, а на представителей среднего класса мегаполисов.
Конечно, в принципиальном отказе от рождения детей (например, нежелание подвергать их «жестокости мира», наличие наследственных заболеваний, бедность и скученность) ничего особо страшного нет, ряд людей осознанно делают это выбор для себя и своих супругов-партнеров. Однако присутствует и агрессивная форма чайлдфри-идеологии: желающие иметь семью и детей шельмуются как «размноженцы», «яжматери (яжотцы)» и прочими нелестными терминами. Собственно, если человек имеет некое мнение, ему нет нужды усиленно убеждать в нем окружающих, однако сама по себе агрессивная позиция, как правило, свидетельствует о неуверенности, желании навязать свою позицию другим, тем самым, подсознательно получив моральное оправдание своему поведению.
Подводя итоги: семья, ее состав и размер зависят не от религии, идеологии, морали и прочих составляющих надстройки, а напрямую следует из развития производительных сил конкретной страны в частности, и всего человеческого общества - в целом. Упомянутые вещи лишь призваны обеспечить идеологическое обоснование для того или иного существующего ОБЩЕСТВЕННОГО отношения. В условиях патриархальных сельских общин будет поощряться большая семья, вводится табу на инцест, аборты или инфантицид, контрацепцию, при одновременно низком доходе и уровне жизни (для большинства), высокой смертности (прежде всего - детской) и малой доступности современной медицины. В условиях выдавливания из деревни лишнего населения (остается от 3% до 10% для обеспечения функционирования высокотехнологичного с/х), городская семья вынужденно будет малочисленной, более образованной и с более высоким доходом, с относительно поздним вступлением детей в производственные отношения. После завершения демперехода население страны либо стабилизируется, либо начинает несколько уменьшаться, правда, при этом процессы миграции из менее индустриализированных регионов продолжают его пополнять. В целом - стабилизация населения по всему миру вообще - неизбежна, Европа XIX века проходила те же явления, через которые сейчас проходят азиатские и ближневосточные регионы. Поэтому страшная картина с ордами чужеземцев, заполоняющих города, подпитывает воображение в основном альтернативно-правых и им сочувствующих.
Однако мальтузианский социал-дарвинизм, облаченный в более современные одежды поп-культуры, кино и интернета, если проанализировать его суть, противоречит сам себе, причем это противоречие в рамках капиталистической системы производства не может быть разрешено В ПРИНЦИПЕ. С одной стороны, правящий класс, класс капиталистов, обрекает миллионы людей на нищенское существование, выдавливает их уже не только из сферы низко производительного сельского хозяйства, но и из индустриальных отношений, превращая в люмпен-пролетариат, или вообще в бродяг. Это происходит как вследствие переноса рабочих мест в регионы с более дешевой рабочей силой, так и автоматизации производств. С другой стороны, лишенные заработка, эти люди перестают быть потребителями тех миллиардов наименований товаров и услуг, которые продают капиталисты, и капиталистическое производство опять валится в очередной кризис. Вместе с тем, даже физическое устранение «лишних людей» капиталисту противопоказано - ведь если будет дефицит предложения на рынке товара «рабочая сила» - капиталист будет вынужден соглашаться на условия найма, диктуемые работником - а это ему тоже не выгодно. Таким образом, властители дум с одной стороны подогревают в обществе истерию с перенаселенностью, с другой - именно избыток предложения на рынке труда, вызванный этой перенаселенностью (в том числе) позволяет капиталу сохранять власть.
Если просматривать эволюцию развития семьи, отношений внутри нее - а их невозможно рассматривать вне исторического контекста развития производительных сил общества - нетрудно заметить, что форма семьи неизбежно изменяется. От группового брака (в котором «все - со всеми»), к панулуальному и прочим сложным формам брака (с запретом связей между близкими родственниками), через матриархат (в котором родственная связь определяется исключительно по матери), к моногамной патриархальной семье (с передачей имущества по наследству и родством, прежде всего, по отцу). От жены и детей - как разновидностей частной собственности (в античной Греции и рабовладельческом Риме), к их освобождению (юридическому и финансовому) путем участия в общественном производительном труде. В настоящее время эволюция семьи, по сути говоря, приводит в итоге к добровольному союзу людей, юридически и фактически независимых друг от друга, которых могут объединять романтические отношения, общее имущество и общие дети (или не объединять). Это, как писал в свое время Энгельс - один из признаков перехода человеческого общества из «царства необходимости в царство свободы». Поэтому и рождение ребенка - это ответственный выбор, который, как минимум, должны (а многие - и уже делают) будущие родители, поскольку уже с момента зачатия и развития ребенок - не их собственность, не «часть тела женщины» (тут в меня, вероятно, посыплются камни), а будущая самостоятельная личность.
Прежде всего, серьезность намерений гражданина Самуэля (вернее, соответствие декларируемых намерений и фактических целей) сомнительна, и больше похожа на хайп ради чего-то еще (привлечь внимание СМИ, получить известность, заработать и проч.). Ну не верю я, что весь из себя несчастный человек не найдет способа по-тихому оставить этот мир, если жизнь совсем невмоготу. Однако, гораздо более интересен отклик, так сказать, общественности на все это дело. Который, что уж греха таить, отсылает нас к старому доброму (на самом деле, нет) мальтузианству.
Был в свое время такой англиканский священник, и, одновременно, ученый - Томас Мальтус, который в 1798 году опубликовал в Англии свой главный труд - Essay on the Principle of Population (Очерк о законе народонаселения), с которым до сих пор носятся отдельные особо прогрессивные представители общественности (а еще говорят - Маркс устарел). Основные тезисы очерка состоят в следующем:
- людишек слишком много, а ресурсов Земли - мало (так сказать, на всех не хватает);
- если население будет продолжать расти (как население Европы на стыке XVIII-XIX века), то кушать скоро будет нечего всем;
- бедные размножаются как кролики, так что сами виноваты в своей бедности, а вот богатые люди - разумные и ответственные, и действительно заботятся о потомстве;
- голод, война, наводнения, эпидемии, ледниковые периоды - полезны, так как служат естественными барьерами ограничения численности населения.
При ряде действительно ценных наблюдений, изложенных в работах Мальтуса, ни Гегеля, ни, тем более, Маркса он не читал, и диалектическим методом (а, тем более, диаматом) не владел. Соответственно, в качестве причины перенаселения указал субъективные факторы, даже не пытаясь вскрыть их сущность, противоречивую природу. В дальнейшем его идеи взяли на вооружение такие «замечательные» люди, как социал-дарвинисты, а также всякие любители расширения жизненного пространства (на востоке) и различные сорта либертарианцев-объективистов, начиная с Алисы Розенбаум, и заканчивая Мизесами-Хайеками-Ротбардами…
Мальтузианством не брезговали и неоконсерваторы 80х годов, та же Маргарет Тэтчер, по мнению которой, России хватило бы 15 млн. человек населения, чтобы обслуживать нефтяную трубу. Да, я в курсе, что ей только приписывают эту фразу, но, если посмотреть на разрушительные социально-демографические последствия контрреволюции, уничтожившей СССР, то, приписывай - не приписывай, а все примерно так и произошло. А вот авторам плана «Ост» и приписывать ничего не надо: эти господа открыто заявляли о том, что «лишнее» (в терминах все того же Мальтуса) население на востоке немецкому народу не нужно, да и о средствах писали отнюдь не иносказательно: геноцид, плановое умерщвление, принудительная стерилизация, блокада крупных городов, и, как следствие, голодная смерть их жителей. Куда уж прямее. Несмотря на определенную зашкваренность подобных идей, они, внезапно (на самом деле - весьма закономерно) получили «второе дыхание» в западной научно-фантастической литературе 60х годов.
Кто только не отметился в жанре антиутопий про страшные перенаселенные мегаполисы будущего! Тут и Филип Дик («Мечтают ли андроиды об электроовцах?»), Гарри Гаррисон («Подвиньтесь! Подвиньтесь!»), Айзек Азимов («Стальные пещеры»), Роберт Энсон Хайнлан («Не убоюсь зла»), Энтони Берджесс («Вожделеющее семя»), Джо Холдеман («Война без конца»), Уильям Гибсон (трилогии «Киберпростанство» и «Мост»), и многие-многие другие. Какие только ужасы они не рисуют: загрязнение планеты мусором и отходами, скученность и тесноту в городах, карточки на еду или вообще превращение калорий в валюту, переработку убитых на войне солдат в мясные консервы, массовую безработицу и преступность… В этих произведениях вопрос перенаселения выводится, прежде всего, в моральную плоскость. Можно ли принудительно ограничивать рождаемость, например, одним ребенком в семье; можно ли отнимать «лишних» детей у бедняков и отдавать их нуждающимся бездетным (читай - более обеспеченным), или, в качестве апофеоза - устраивать смертельную битву с родителем за место для дополнительного ребенка (рассказ Гарри Гаррисона «Преступление»). Вне зависимости от того, кто кого убьет, для родившегося ребенка освободится необходимое место (спойлер: отец таки победил, но, вернувшись домой, узнал, что жена беременна очередным ребенком). Или - методы как бы ненасильственного стимулирования: поощрение отказа от размножения («Война без конца» Холдемана и «Вожделеющее семя» Берджесса), когда сделать хорошую карьеру в бизнесе, армии и на госслужбе могут преимущественно гомосексуалы, скопцы, стерилизованные, и т.п.
Характерно, что в качестве основной объективной причины в фантастике указывается на то, что условия жизни улучшились: люди стали жить дольше, войн стало меньше, лекарства и доступность медицины повысились, а размножаются-то они по прежнему, то есть - в геометрической прогрессии. Все остальные причины - субъективного плана: мол, размноженцы - эгоистичны, и из глупости, из вредности, из жадности, или из религиозных предписаний плодят нищету и люмпенов, а зачастую - физически и умственно неполноценных детей, не подходят к процессу ответственно и т.д. И дальше читателя, с изрядным пафосом и охами-вздохами, как меньшее из зол, подводят к неизбежности либо войны (эпидемии, глобальной катастрофы, ядерного фоллаута, затопления континентов, ледникогового периода), либо к тому, что ответственные люди должны взять дело в свои руки, и принять на себя бремя белого человека ответственности, раз уж те, у кого кишка тонка, не могут.
Лучше всего из мною прочитанного это реализовано в рассказе «Манна небесная» Джорджа Мартина, финального произведения в цикле «Путешествия Тафа». Планета С'Атлэм перенаселена, ресурсы - практически исчерпаны, а жители, в большинстве, являются последователями религии, предписывающей рожать как можно больше детей, исходя из принципа: чем больше население - тем больше потенциальное число гениев и талантливых людей, что стимулирует прогресс до бесконечности. Меры экологического вмешательства, которые ранее предпринимал главный герой - владелец корабля бывшего Экологического корпуса Гегемонии «Ковчег» - биоинженер Хэвиленд Таф, лишь отсрочивали неизбежную катастрофу и голодные бунты. Окончательным решением С'Атлэмского вопроса (ни за что не догадаетесь) явилась только стерилизация примерно 90% населения (у 7-11% выработается генетический иммунитет, чего хватит для поддержания воспроизводства народа, учитывая продолжительность жизни чуть более 100 лет). Основной же упор делается на моральные страдания главных героев - Хэвиленда Тафа и Толли Мьюн (убежденных чайлдфри), которые вынуждены выбирать меньшее из зол, начисто игнорируя такие объективные причины, как место семьи в системе общественного производства, производительные силы общества и демографический переход. Сводя все, в целом, к идеалистической картине: вам надо просто захотеть (ну, или не захотеть)! От авторов: просто нужно поверить в себя; если много работать - то все обязательно получится (или работать надо по 100 часов в неделю) и мысли материальны... По сути говоря, это банальное проецирование идей просветителей еще XVIII, а даже не XIX, а уж тем более, XX века, наподобие общественного договора: мол, людям как разумным существам, достаточно захотеть ограничить свое размножение - и все будет тип-топ (а они, понимаешь ли, не хотят).
Конечно, фантастика не старается показать то, каким действительно может выглядеть будущее. Она проецирует текущие представления, проблемы и общественные отношения в недалекое (или далекое) будущее, и на другие планеты. Поэтому упомянутые произведения не оказывали бы на читателя (как на меня в свое время оказали) большого воздействия, не наблюдай мы отражение описываемых явлений в повседневности.
Явление объективной действительности имеет свои причины, оно возникает из определенных предпосылок, развивается, достигает зрелости и опять преобразуется; оно не существует изолированно, вне связи с другими явлениями, отдельно от них; и подлежит комплексному изучению, а не выдиранию из контекста. И - оно доступно для анализа, пусть даже какие-либо из его элементов нам сейчас недоступны вследствие определенных причин. Раз уж выше зашла речь о фантастической литературе, пожалуй, не лишним будет привести слова из другого романа Роберта Хайнлайна «Луна - суровая хозяйка»: на этой планете не слишком много жителей, просто она плохо управляется. Действительно, почти 8 миллиардов населения Земли сосредоточены в относительно малом числе агломераций, несмотря на то, что производительные силы всего человеческого общества уже настолько велики, что могут сделать пригодными и комфортными для жизни огромные неиспользуемые территории. Однако - что-то мешает им сделать это, интересно, что же?
Собственно, когда в российском медийном пространстве поднимается тема «лишних людей», то под раздачу неравнодушных обывателей Москвы и Санкт-Петербурга (клерки, офисный планктон, креаклы и прочие граждане не шибко тяжелого умственного труда), в первую очередь, попадают либо мигранты из бывших советских республик, либо (хотя и в меньшей степени) - понаехавшие из регионов в столицу российские бедняки и люмпены. Критика широко представлена в интернете (в нем критиковать безопаснее, хотя в последние годы - уже не очень), причем не только на ресурсах националистической направленности. Обобщенно она выглядит следующим образом: вот сейчас в столицу понаедет работать дворником таджик, потом перетащит всю свою семью в 10+ человек, а потом власти, которые, как известно, русских людей обижают, отнимут у коренного москвича квартиры, доставшиеся от пап-мам-дедушек-бабушек, и поселят в них трудолюбивого Рафика с семьей. Иногда носители бремени белого человека мыслят шире, и уже переживают не просто за Москву, а за всю белую расу, подвергнувшуюся опасности исламизации с Востока, скорбят по Европе, которую мы потеряли, и негодуют на алчных, ленивых, и насилующих белых женщин мигрантов…
Как писал Маяковский, если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно; значит - кто-то хочет, чтобы они были? Естественно, что нужно - правящему классу, классу капиталистов. Мигранты из бедных, преимущественно слаборазвитых сельскохозяйственных регионов, либо из тех, где бушует война, прежде всего - невероятно прибыльный бизнес. Это и дешевый рынок рабочей силы, продавцы которой готовы обменивать ее на куда менее выгодных для себя условиях, чем коренное население; и резервная армия труда, давящая снизу на рынок; и - средство отвлечь электорат от внутренних проблем. Местному говоришь: извини, мол - твое рабочее место отобрал трудолюбивый мигрант Али; мигранту говоришь: вон, смотри, как тебя ненавидят эти белые супрематисты, живи-ка с друзьями компактно, в одном квартале - тогда тебя будет труднее обидеть. Так и образуются целые гетто с населением, сильно отличающимся по культуре, обычаям и нормам поведения. Однако хозяевам жизни они не страшны, так как последние живут в хороших кварталах, ходят в дорогие клубы и рестораны, а их дети учатся в закрытых частных школах. Эти миры просто не пересекаются.
На феномен трудовой миграции надо смотреть не сквозь розовые очки фрейдомарксизма или еврокоммунизма, которые ставят знак равенства между мигрантами, мусульманами, меньшинствами, инвалидами и пр. по некоей общей, присущей им черте «угнетения» со стороны белых цисгендерных гетеросексуальных мужчин среднего класса. ЛГБТ-иммигрант-мусульманин с ограниченными возможностями может индивидуально, сам по себе, быть как и замечательным человеком, так и совершенно не замечательным. Однако, если смотреть в целом, то приехавший в Европу из ближневосточного региона человек до этого жил не в вакууме, а в определенной семье, где-то учился, общался с друзьями и сверстниками, работал, а если среда, в которой он рос, была необразованной, бедной, в которой закрыты почти все сферы для применения своего труда и самореализации - нашему человеку будет невозможно избегнуть их влияния. Современный иммигрант взят для примера, не случайно сто лет назад точно такое же отношение среди имущих, командующих классов РИ было к выходцам из крестьян и рабочих. Для них, особенно Бунина и ряда других литераторов Серебряного века, человек из народа был «восставшим хамом», приезжающим в город не счистивши говна с лаптей. Хотя происхождение и отношение к эксплуатируемым классам, конечно, не являлось залогом наличия того самого классового самосознания, крестьянство, в целом, было весьма реакционным элементом с кучей предрассудков. Хотя и они, конечно, взялись не из ниоткуда, а были обусловлены его исторически сформировавшимся положением в системе общественного производства…
В настоящее время наибольшим размером населения отличаются страны, еще в середине ХХ века бывшие преимущественно аграрными, с сельским населением, занятым мелкотоварным крестьянским производством, с отпечатком феодальных пережитков: Китай, Индия, Пакистан, страны Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки. Какой, собственно, до Октябрьской революции была и Российская империя. Если взять средний размер семьи в сельской местности (например, в РИ или странах третьего мира), то количеством детей в 10 - 12 человек особо не удивишь. В то время, как городские семьи в целом - намного меньше, и имеют 1-2 детей. При этом, естественно, имеются и городские семьи, в которых как дети вообще отсутствуют (из-за стерильности родителей или сознательного нежелания их заводить), либо в которых имеется 3-4 ребенка (уже считающиеся многодетными по закону). Точно так же есть семьи в сельской местности с 1-2 детьми, но речь идет именно о средних показателях. Что бы там ни говорили неравнодушные обыватели, но размер семьи в странах третьего мира (прежде всего, в регионах, которые ориентированы на с/х производство) зависит не от религиозности, глупости или необразованности, нежелания использовать контрацептивы и прочего (все это - следствия), а от куда более фундаментальных причин. Несложно догадаться, что численность населения напрямую коррелирует с развитием производительных сил конкретной страны.
Семья - это базовая единица системы общественного производства. Она не всегда была (и является) такой - предшествующими формами являлся групповой и панулуальный брак, отголоски которого еще сохраняются в ряде культур Полинезии и Южной Америки. Ее можно также назвать и «домохозяйством», соответственно эта единица или ячейка может состоять как из одного человека - который участвует в производительном труде и обеспечивает себя и свои потребности, так и из нескольких человек с детьми или старшими родственниками. Семья не просто зависит от способа производства - ее состав и размеры напрямую следуют из него (это очень подробно разобрано в фундаментальном труде Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства»). Поэтому большой размер семьи, то есть близких родственников, компактно проживающих вместе и ведущих совместное хозяйство, в настоящее время возможен только в крестьянских семьях патриархального типа, преимущественно - живущих в сельской местности и занимающихся низкопроизводительным трудом в сфере сельского хозяйства. В таких семьях ребенка достаточно рано можно привлекать к семейному труду (работа на огороде и по дому, уход за скотиной и ее выпас и пр.), а забота за детьми может быть поручена одному из членов семьи. Это приводит к тому, что 2-3 поколения одной семьи живут в общем доме с общим хозяйством (дедушки/бабушки - родители - дети).
Нельзя отбрасывать тот факт, что до середины ХХ века у человечества отсутствовали надежные средства контрацепции, что, в свою очередь, сыграло свою роль, однако численность семьи и до прорыва в фармакологии регулировалась, так сказать, естественными методами, с современной точки зрения - достаточно жестокими. Прежде всего - за счет очень высокой детской смертности. Вероятно, гибель ребенка и являлась горем для отдельных родителей, но распространено было и отношение «одним больше - одним меньше, бог дал - бог взял». Вот такой вот социал-дарвинизм.
Характерен и пример размера крестьянской семьи в РИ до отмены крепостного права, т.е. 1861 года. Если посмотреть статистику, то можно увидеть высокий прирост населения, связанный, прежде всего, с тем, что в сельской общине количество общинной земли (подлежавшей ежегодному перераспределению), стало происходить ПО КОЛИЧЕСТВУ ЕДОКОВ, т.е. иметь большую семью стало выгодно. Крестьянские семьи стали выступать как независимые мелкие товаропроизводители, при том, что крестьянство как класс - это то самое родимое пятно предыдущей формации - феодализма, перешедшее в новую систему производства. Соответственно, крестьяне из лично зависимых превратились в мелких частных собственников, стали мелкой буржуазией. Крестьянская семья - не отдельный ее член, а семья в целом - выступает производственной единицей, причем одной из характерных особенностей является то, что большую часть предметов для собственного потребления она производит внутри себя: продовольствие, одежду, с/х орудия, и проч., и только часть ее продукции является товаром, т.е. продуктами, обладающими как потребительной, так и меновой стоимостью, и реализуемым на рынке.
Развитие производительных сил общества и изменение системы производства порождает такую вещь, как демографический переход. Это связано с развитием высокопроизводительного с/х (механизация, удобрения, искусственное орошение почвы, генномодифицированое растениеводство) и потребностью занятости в нем не более 3-4% населения отдельной страны. Соответственно, население деревни становится «лишним» и относительно безболезненно (на самом деле - нет), или совсем по-плохому (как, например, огораживание в Англии) вытесняется в города. Вплоть до ХХ века население большей части земного шара оставалось преимущественно сельским, и было занято либо в феодальном, либо капиталистическом (с родовыми пятнами феодального) способе производства. Вместе с тем, развитие Промышленной революции конца XVIII века и внедрение в жизнь новейших технологий потребовало наличия специфического товара - избыточного рынка рабочей силы, рабочих рук, которую более чем сто лет поставляло сельское население, перетекавшее в города. Поначалу на заводах и фабриках работали преимущественно мужчины, обеспечивая семью (жена и дети при этом занимались домашним хозяйством). Однако, со все большим внедрением машинного производства, к труду стало технологически возможно привлекать женщин и детей, которые значительно сбивали стоимость рабочей силы (мужской) на рынке труда. Помимо негативных сторон (изнуряющий и опасный детский труд, травмы и смертность; недостаточная оплата для женщин, толкающая на занятие проституцией и т.д.), процесс этот имел и позитивную сторону - эмансипацию и освобождение женщин, возвращение их к участию в общественном производстве, из которого они, по сути, после эпохи родового первобытного коммунизма были исключены (т.к. их труд использовался внутри семьи, этой ячейки производства). Помимо этого, в современных азиатских и ближневосточных странах, находящихся в процессе демперехода, большая семья - это одна из стратегий выживания: чем больше детей - тем выше шанс на то, что хотя бы кто-нибудь из них чего-то добьется в жизни, и, как следствие, поможет если не остальным, то хотя бы своим престарелым родителям.
В современных условиях, например, в России, мужчины и женщины в целом уже примерно в равной мере участвуют в общественном производстве, соответственно, теряется сама экономическая база патриархальной семьи, создающая зависимость женщины от мужчины. Естественно, это не может не сказаться на самом институте семьи. Иногда, когда мне задают вопрос, насколько дорого обходится содержание ребенка, я обычно отвечаю, что само по себе содержание ребенка - не так уж дорого, гораздо дороже обходится то, что один из работающих членов домохозяйства примерно на три года выпадает из пополнения семейного бюджета. Действительно, в условиях большой сельской семьи, компактно проживающей под одной крышей, заботу о подрастающих детях можно переложить на бабушек-дедушек, старших братьев-сестер, тем самым высвободив трудоспособных взрослых. В крупных мегаполисах, при отсутствии яслей (так же никто не отменял детских болезней) как правило мать (а иногда - и отец) должна исключаться из системы зарабатывания денег для семьи на указанный срок. Опять же, в отличие от сельской местности, где малыш с раннего возраста привлекается к труду внутри семьи, ребенок в городских условиях достаточно долго не становится трудоспособной единицей: как минимум, до 18 лет, часто - и до 20 с лишним. Ребенок исключен из производительного труда, и, вместо зарабатывания денег, в условиях города их только тратит. В сущности, в этом и состоит демографический переход, он напрямую связан с развитием производительных сил, и наличие небольшого количества детей в семьях объясняется, прежде всего, не субъективным факторами, наподобие желания или нежелания, а чисто экономическими.
В условиях капиталистического производства многократно вырастает отчуждение человека от результатов его труда, и как следствие, от самого себя, от своей человеческой сущности. Когда наемному работнику нечего продавать, кроме как свою рабочую силу (больше-то у него ничего и нет), все религиозные, традиционные, моральные установки (еще, может быть, перенесенные из патриархальной семьи) в течение одного-двух поколений стремительно теряют силу, бытие (т.е. тот самый рыночек) начинает быстро решать сознание. Агрессивная, пронизывающая буквально все сферы (реклама, книги, кино, интернет, компьютерные игры, журналы) пропаганда общества потребления вовсю призывает пожить для себя, не обременять себя детьми (а также долгосрочными отношениями, браком и прочим), фактически - превратить наемного работника в атомизированную, лишенную связи со всем систему зарабатывания-потребления. Естественно, раз существует спрос - немедленно находится и соответствующее предложение, готовое объяснить, причесать, сделать популярной такую идеологию, например, то же движение чайлдфри (дословно - свободные от детей). Ничего мудреного в нем нет: дети - это лишние хлопоты (читай - прежде всего расходы), надо успеть пожить для себя, заниматься саморазвитием, путешествовать, построить карьеру, и т.д. и т.п. При этом, если отбросить мишуру и мантры про личностный рост, то ясно виден тезис: обменяй возможность иметь семью и близость на дополнительное потребление - лишнюю поездку в отпуск, новую брендовую шмотку или дорогой автомобиль. Опять же, рассчитана эта идеология как раз не на неимущих бедняков, а на представителей среднего класса мегаполисов.
Конечно, в принципиальном отказе от рождения детей (например, нежелание подвергать их «жестокости мира», наличие наследственных заболеваний, бедность и скученность) ничего особо страшного нет, ряд людей осознанно делают это выбор для себя и своих супругов-партнеров. Однако присутствует и агрессивная форма чайлдфри-идеологии: желающие иметь семью и детей шельмуются как «размноженцы», «яжматери (яжотцы)» и прочими нелестными терминами. Собственно, если человек имеет некое мнение, ему нет нужды усиленно убеждать в нем окружающих, однако сама по себе агрессивная позиция, как правило, свидетельствует о неуверенности, желании навязать свою позицию другим, тем самым, подсознательно получив моральное оправдание своему поведению.
Подводя итоги: семья, ее состав и размер зависят не от религии, идеологии, морали и прочих составляющих надстройки, а напрямую следует из развития производительных сил конкретной страны в частности, и всего человеческого общества - в целом. Упомянутые вещи лишь призваны обеспечить идеологическое обоснование для того или иного существующего ОБЩЕСТВЕННОГО отношения. В условиях патриархальных сельских общин будет поощряться большая семья, вводится табу на инцест, аборты или инфантицид, контрацепцию, при одновременно низком доходе и уровне жизни (для большинства), высокой смертности (прежде всего - детской) и малой доступности современной медицины. В условиях выдавливания из деревни лишнего населения (остается от 3% до 10% для обеспечения функционирования высокотехнологичного с/х), городская семья вынужденно будет малочисленной, более образованной и с более высоким доходом, с относительно поздним вступлением детей в производственные отношения. После завершения демперехода население страны либо стабилизируется, либо начинает несколько уменьшаться, правда, при этом процессы миграции из менее индустриализированных регионов продолжают его пополнять. В целом - стабилизация населения по всему миру вообще - неизбежна, Европа XIX века проходила те же явления, через которые сейчас проходят азиатские и ближневосточные регионы. Поэтому страшная картина с ордами чужеземцев, заполоняющих города, подпитывает воображение в основном альтернативно-правых и им сочувствующих.
Однако мальтузианский социал-дарвинизм, облаченный в более современные одежды поп-культуры, кино и интернета, если проанализировать его суть, противоречит сам себе, причем это противоречие в рамках капиталистической системы производства не может быть разрешено В ПРИНЦИПЕ. С одной стороны, правящий класс, класс капиталистов, обрекает миллионы людей на нищенское существование, выдавливает их уже не только из сферы низко производительного сельского хозяйства, но и из индустриальных отношений, превращая в люмпен-пролетариат, или вообще в бродяг. Это происходит как вследствие переноса рабочих мест в регионы с более дешевой рабочей силой, так и автоматизации производств. С другой стороны, лишенные заработка, эти люди перестают быть потребителями тех миллиардов наименований товаров и услуг, которые продают капиталисты, и капиталистическое производство опять валится в очередной кризис. Вместе с тем, даже физическое устранение «лишних людей» капиталисту противопоказано - ведь если будет дефицит предложения на рынке товара «рабочая сила» - капиталист будет вынужден соглашаться на условия найма, диктуемые работником - а это ему тоже не выгодно. Таким образом, властители дум с одной стороны подогревают в обществе истерию с перенаселенностью, с другой - именно избыток предложения на рынке труда, вызванный этой перенаселенностью (в том числе) позволяет капиталу сохранять власть.
Если просматривать эволюцию развития семьи, отношений внутри нее - а их невозможно рассматривать вне исторического контекста развития производительных сил общества - нетрудно заметить, что форма семьи неизбежно изменяется. От группового брака (в котором «все - со всеми»), к панулуальному и прочим сложным формам брака (с запретом связей между близкими родственниками), через матриархат (в котором родственная связь определяется исключительно по матери), к моногамной патриархальной семье (с передачей имущества по наследству и родством, прежде всего, по отцу). От жены и детей - как разновидностей частной собственности (в античной Греции и рабовладельческом Риме), к их освобождению (юридическому и финансовому) путем участия в общественном производительном труде. В настоящее время эволюция семьи, по сути говоря, приводит в итоге к добровольному союзу людей, юридически и фактически независимых друг от друга, которых могут объединять романтические отношения, общее имущество и общие дети (или не объединять). Это, как писал в свое время Энгельс - один из признаков перехода человеческого общества из «царства необходимости в царство свободы». Поэтому и рождение ребенка - это ответственный выбор, который, как минимум, должны (а многие - и уже делают) будущие родители, поскольку уже с момента зачатия и развития ребенок - не их собственность, не «часть тела женщины» (тут в меня, вероятно, посыплются камни), а будущая самостоятельная личность.