Воспоминания заключённого: верить или не верить?
Книга воспоминаний заключённого воркутинского Речлага Олега Боровского «Рентген строгого режима» оказалась такой объёмной, что я решила разбить её обзор на две части. В первой я рассмотрела мировоззрение автора и его окружения. Здесь мне, кажется, открылась причина, по которой Хрущёв и его окружение в 1955-56 гг. освободили политических заключённых, в том числе - предателей, власовцев и разнообразных националистов.
Во второй части я хочу рассмотреть данные мемуары на предмет достоверности приведённых в них фактов.
Воспоминания начинаются с разговора мальчика с отцом, который указывает ему на стене Зимнего дворца в Петрограде две большие круглые дыры в стене между вторым и третьим этажами и говорит, что это стреляли пушки с крейсера «Аврора»; «после этих выстрелов Временное правительство сдалось красным, все его члены были арестованы, и Россия стала Советской республикой».
«Прошло много лет, и мальчик, ставший уже взрослым, узнал из книг и кинофильмов, что крейсер «Аврора» стрелял по Зимнему дворцу в ночь на 7 ноября 1917 года, во-первых, только один раз и, во-вторых, холостым патроном. Но мальчик видел две дыры собственными глазами, и его отец не мог сказать ему ненужную неправду... И еще много, много лет мальчик, ставший уже старым, не знал, где же все-таки правда? Ведь дыры были, но стреляли-то холостыми?..
Где же истина? Где?..»
Очень важный момент. Конечно, слова папы для ребёнка - высшая истина. И даже когда проходят годы, сомневаться в них очень не хочется. И начинается какое-то раздвоение: факты говорят одно, но папа, любимый папа говорил другое… Где же истина?
И человек выбирает папу и неправду.
Конечно, многое в этих воспоминаниях кажется достоверным. Например, О.Боровский подробно рассказывает о том, в каких условиях он жил в лагере, описывает разные типы бараков и обустройство быта. Повествует о том, как кормили заключённых. С этой точки зрения его мемуары могут быть интересны: оказывается, всё было очень и очень неодинаково, быт и питание различались у разных категорий заключённых, при разных начальниках, да и на разных лагпунктах.
Но особенно любопытными показались мне такие истории.
О.Боровский вспоминает случай, который произошёл у него на глазах на шахте «Капитальная». «Начальник лагеря майор Воронин решил сломать блатняка и заставить его работать. /…/ Он приказал держать блатняка в карцере ровно пять суток на хлебе и воде, потом выпустить на сутки и снова в карцер на пять суток, и так до тех пор, пока вор не пойдет на работу. Это было нечто новое в системе наказаний, по крайней мере, в Воркуте. Надо сказать, что вор все же был сделан не из железа, и каждый раз из карцера его выносили на носилках, сам он передвигаться не мог. В общем просидел в карцере 67 суток и победил майора. Воронин махнул рукой: «Хрен с тобой! Живи как хочешь» - и больше не стал к нему цепляться. Такого испытания не выдержала бы никакая кобра... Возможно, что Воронин сдался под нажимом врачей, которые без обиняков заявили ему, что вор больше карцера не вынесет, и его отнесут не в санчасть, а в морг»...
А вот многие мемуаристы типа Е.Марковой утверждают, что заключённых можно было убивать просто так. Зачем эта возня с карцером? Ну ладно, поиздеваться хотел… Но потом прислушался к мнению врачей?
Мы также много раз читали, что ослабевшего или вышедшего из строя заключённого охранники запросто убивали, ещё и получали за это различные поощрения, например отпуск. А вот что пишет О.Боровский:
«Шли часа два, перешли по льду реку Воркуту с крутыми берегами, прошли мимо местной ТЭЦ с огромными дымящимися и горящими синим огнем шлаковыми отвалами. Солдаты бегали вокруг колонны, сдерживая рвущихся на нас овчарок, иногда стреляли из автоматов в воздух, так просто - для острастки. Моим соседом по колонне оказался Абрам Владимирович Зискинд /…/ Шли мы медленно, и постепенно вся колонна обогнала нас, и мы остались вдвоем. Абрам сел на снег и равнодушно сказал, не глядя на меня:
- Все, сил нет идти, пусть стреляют... а вы идите, вы молодой еще, поживете...
/…/Замыкающие солдаты окружили нас, страшно матерились, размахивая автоматами, натравливали на нас овчарок, но с поводков все же не спускали, я сразу это заметил. Стали стрелять из автоматов в воздух, пока не поняли, что нас ничем не проймешь и, оставив одного солдата с овчаркой, бросились бегом догонять колонну. Мы отдышались и медленно побрели вперед. Солдат шел за нами, даже не понукая»...
Об отношении начальства к заключённым:
«Надо отдать должное руководителям комбината - начальники отделов Проектной конторы были специалистами высочайшей квалификации, кроме того что они были очень знающими инженерами, они были еще и в высшей степени порядочными людьми, что так теперь редко встречается среди руководящих товарищей... Мне приходилось часто наблюдать, как разговаривали руководители отдела с подчиненными, всегда очень вежливо, корректно, не повышая голоса, распоряжения отдавались в виде просьб: «будьте добры», «пожалуйста», «я очень прошу вас», «постарайтесь к сроку - это очень важно для всех нас» и т. д. Надо еще учесть, что начальник разговаривал с абсолютно бесправным заключенным, приговоренным к двадцати пяти годам лагерей»...
Вот он с отвращением пишет о том, как психанувший солдат дал очередь из автомата по группе заключённых-литовок. Никто не бросил их умирать и не стал добивать. Нет, их привезли в больницу и всех, кроме одной, спасли. «А начальники, стыдливо прикрыв погоны белыми халатами, молча выслушали обвинения доктора и так же молчком удалились из операционной».
Я напомню, что мемуарист - убеждённый противник Советской власти (как бы он это ни маскировал). Поэтому нельзя заподозрить его в приукрашивании, лакировке ситуаций. Скорее уж он стал бы сгущать краски. В другим местах он с ненавистью пишет о лагерном начальстве и охранниках, называя первое исключительно «золотопогонниками», а вторых - «вохряками», которые «с трудом могли сосчитать до сотни», и «чучмеками из среднеазиатских республик».
Да и сама логика происходившего, то, что заключённые должны были работать, выдавая необходимый стране уголь, заставляет сомневаться в намеренной жестокости и целенаправленном уничтожении людей. Другое дело, конечно, что заключенный (и не только в те времена) может оказаться жертвой жестокого, психически неуравновешенного и тупого начальника... Но, как показывает О.Боровский, нормой всё-таки было другое.
Вспомним, наконец, и название книги - «Рентген строгого режима». Ведь рентгеновские аппараты, собранные Боровским, предназначались для обследования заключённых!
Веришь автору и тогда, когда он пишет о своих чувствах и переживаниях. Вот он описывает свои чувства в тот момент, когда вышел из вагона и под низким северным небом поплёлся в строю к пересыльному лагерю. Или рассказывает, как смотрел на окна уехавшей Миры...
Но следом натыкаешься на такое.
«Познакомился я и сблизился еще с одним человеком из Ленинграда, Соломоном Моисеевичем Гершовым, художником, невысоким и очень симпатичным толстячком. /.../Соломон рассказал мне, что до Воркуты он сидел под Москвой, в Марфино, и спал в одной комнате с Солженицыным».
Речь идёт о пребывании в лагере, то есть о времени до 1956 г. А теперь давайте подумаем, кто тогда знал о существовании Солженицына, кроме его родных, друзей и сотрудников госбезопасности? Известность ему принёс рассказ «Один день Ивана Денисовича», опубликованный в 1959 г. А тут знакомятся в далёкой Воркуте два заключённых, и один другому говорит: а я, мол, с самим Солженицыным сидел. Что говорит второму фамилия Солженицын? С чего бы он вдруг запомнил её до 1959 г.?
К тому же Циклопедия сообщает: «в январе 1948 года С. Гершова арестовывают во второй раз и приговаривают к пятнадцати годам исправительно-трудовых лагерей. Семья и родственники были вынуждены официально от него отказаться. После Бутырской и Лефортовской тюрьмы он был этапирован в Воркуту. Работал в Особлаге на шахте, затем в качестве художника. Переведен в спецтюрьму № 16 МГБ СССР под Москвой («Марфинская шарашка»), затем - в специальное конструкторское бюро (СКБ-143, «Кучинская шарашка»). Освобождён и реабилитирован в 1956 году».
То есть сначала Гершов сидел в Воркуте (и, естественно, был знаком с автором), а только потом попал в Марфино. Если О.Боровский продолжал с ним общаться и после освобождения, то тогда, конечно, Гершов мог это рассказать. Но не наоборот!
Или вот: «Мороз лютый, метет обжигающая пурга, но мне не холодно, кроме белья, я одет в черную рубашку-косоворотку, телогрейку и сверху еще просторный бушлат, на голове цигейковая красноармейская шапка-ушанка, на ногах добротные черные валенки, на руках - меховые варежки, и мешок свой - сидор я уже не несу на плече, а везу на маленьких деревянных саночках, я уже опытный старый лагерник», - и через несколько страниц: «Каждый день в восемь часов утра вместе с бригадой меня, плохо одетого, полуголодного, выгоняли за зону и заставляли работать». Куда делась тёплая одежда - не объясняется.
В августе 1956 г. О.Боровский был освобождён из лагеря, но должен был оставаться в ссылке в Воркуте. Благодаря множеству знакомых, он очень быстро устраивается на работу и регистрирует свой брак с Мирой Уборевич (к тому времени у них уже есть ребёнок), которого Мира отвезла к родственникам. И вот опять странная история:
«В ту зиму наше гуманное правительство объявило амнистию заключенным и выпустило из тюрем огромное количество уголовников, но осужденных по 58-й статье не освободили.
/…/Освободившиеся уголовники заполонили Воркуту и рабочие поселки, и жить стало просто опасно... Круглые сутки темень, пурга, снежные заносы - все благоприятствовало бандитам, и они без зазрения совести грабили, убивали, насиловали... Мы, например, здоровенные мужики, с работы в город ездили небольшими группами, вооружившись металлическими дрынами с гайками, а некоторые даже и колами... Потом случаи нападения вдруг повсеместно прекратились. Говорили, что жены шахтеров отправили в Москву коллективное письмо с требованием оградить их мужей от преступников, и Москва прислала в Воркуту большой отряд шикарно одетых оперативников с пухлыми портфелями, и когда на них нападали соблазненные коричневыми «шкурами» уголовники, оперативники убивали всех нападавших прямо на месте, без суда и следствия... В России такие методы, видимо, только и эффективны... Вскоре стало тихо, но встречать Мирочку я все же ходил ежедневно, я ничему и никому не верил»...
О какой амнистии идёт речь? Я, конечно, могу ошибаться, но я не нахожу никаких упоминаний об «амнистии уголовникам» в 1956 году! Так называемая «бериевская» амнистия приходится на 1953 г. - тогда действительно освободили уголовников, что привело к всплеску преступности и даже довольно страшным ситуациям в некоторых населённых пунктах.
А вот в 1956 г. амнистировали… как раз любезных сердцу О.Боровского «политических»! Точнее, в 17 сентября 1955 г. была объявлена амнистия советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., а 20 сентября 1956 года постановлением Президиума Верховного Совета СССР указ о ней был распространен на бывших советских военнослужащих, осужденных за пособничество врагу.
«1. Освободить из мест заключения и от других мер наказания лиц, осужденных на срок до 10 лет лишения свободы включительно за совершенные в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. пособничество врагу и другие преступления, предусмотренные ст. ст. 581, 583, 584, 586, 5810, 5812 Уголовного кодекса РСФСР и соответствующими статьями уголовных кодексов других союзных республик. /…/
3. Освободить из мест заключения независимо от срока наказания лиц, осужденных за службу в немецкой армии, полиции и специальных немецких формированиях.
Освободить от дальнейшего отбывания наказания лиц, направленных за такие преступления в ссылку и высылку».
Так что же получается? Это они грабили, убивали, насиловали? Вполне допускаю. Но почему автор, помнящий, чем его кормили каждый день в тюрьме, не помнит, кто был освобождён в 1956 г. и бесчинствовал на улицах Воркуты?
В заключение напомню (об этом я писала в первой части), что О.Боровский с большой любовью и симпатией отзывается в своей книге об убеждённых фашистах, о бандеровцах (которых ласково именует «хлопцами»), о предпринимателях, которые работали на оккупантов и прочих одиозных персонажах. Он прямо лжёт, утверждая, что все военнослужащие, побывавшие в немецком плену, отправлялись отбывать срок в советские лагеря, что в тюрьмах сидела четверть населения СССР, а с 1930 по 1955 г. в лагерях погибло (!) 35 миллионов человек... Автор повторяет многие мифы, сочинённые ещё геббельсовскими пропагандистами, - интересно, когда он с ними познакомился: до заключения, в лагере или уже после?
В общем, я ещё раз убедилась в том, насколько ненадёжным историческим свидетельством являются мемуары. С другой стороны, они неплохо характеризуют самих авторов - тем и ценны...