Что открыли мне записки репрессированного О.Боровского
Н. С. Хрущев своей деятельностью заслужил золотой памятник. (О.Б.Боровский)
Читая об известных узниках Воркутлага (и Речлага, о котором не все знают) - не невинных жертвах, а вполне себе доказанных преступниках, типа гитлеровцев, власовцев и бандеровцев, я обнаружила, что они массово были освобождены в 1955-1956 гг. Естественно, возник вопрос: какого чёрта?
Ну, с немцами более или менее ясно. Больных и нетрудоспособных военнопленных начали возвращать в фатерлянд ещё в 1946 г., прочих - совместным решением держав-победительниц - с 1947 г. Но военных преступников, таких как руководство концлагерей, это не касалось. А в 1955 г. в Москву приехал канцлер Федеративной Республики Германии Конрад Аденауэр. Одним из условий установления дипломатических отношений между СССР и ФРГ стало освобождение 10 тысяч заключённых гитлеровцев. К ним добавилось около 20 тысяч гражданских лиц, осуждённых за различные преступления в советской оккупационной зоне.
Ну, то есть Хрущёв освободил военных преступников в обмен на признание Советского Союза Западной Германией. Это было так необходимо? Допустим. Высокая политика…
Но 17 сентября 1955 г. была объявлена амнистия «советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в годы Великой Отечественной войны». И вот это мне было совершенно непонятно. Современные версии типа «Хрущёв освобождал бандеровцев, потому что был украинцем», меня как-то не устраивают. В политике важны не личные симпатии, а польза, выгода.
Но заметим, что в том же 1955 году началось тихое и незаметное (поначалу) освобождение остальных заключённых по «политическим» статьям (я имею в виду ст.58 УК РСФСР и аналогичные статьи УК других республик)… А когда в феврале 1956 г. на ХХ съезде КПСС прозвучал доклад Хрущёва о культе личности, освобождение и, что важно, реабилитация политических заключённых пошли полным ходом.
Почему я объединяю пособников оккупантов и тех, кто сидел якобы «за анекдот»?
Потому что их одновременное освобождение кое-что проясняет, как мне кажется, в действиях Хрущёва.
Эти мысли пришли мне в голову, когда я читала «Рентген строгого режима» О.Б.Боровского.
Автор, 34-летний ленинградский инженер, в 1948 г. был арестован и осуждён на 25 лет лагерей по статьям 17-58-8, 58-10 ч.1 и 182 ч. 4. По утверждению самого Боровского, причиной такого обвинения явились его слова, сказанные другу после приезда из Москвы о том, что Сталин на параде физкультурников был так близко, что его можно было бы убить. А с.182 ч.4 он получил за хранение финского ножа.
Разумеется, террористические намерения О.Боровский отрицает. Ну, в том виде, в каком дело изложено у него, в них действительно не веришь. Истинного положения вещей я, естественно, не знаю. И хочу обратить внимание на другое - на ту самую антисоветскую агитацию и пропаганду.
«День, которого я ждал десять лет, наконец пришел - меня арестовали и посадили во внутреннюю тюрьму МГБ, что на Литейном проспекте в городе Ленинграде», - так начинается основная часть книги.
Почему же ждал?
Во-первых, потому что в 1938 г. забрали любимого папу - годы спустя выяснилось, что тогда же расстреляли. За что, повествователь не сообщает, да и зачем? Он знает: сажали и расстреливали ни за что, просто так, поэтому страшной участи не мог избегнуть никто…
Во-вторых, сам рассказчик вёл себя таким образом, что должен был неизбежно оказаться в Большом доме. Судите сами.
«И хотя я всегда помнил, что клеймо «сын врага народа» буквально светится на моем челе, не всегда мог удержаться от участия в политическом зубоскальстве и от всевозможных острот по поводу гениальности гениального вождя...
Среди моих друзей и знакомых в Ленинграде не было человека, который оправдывал бы неумелое руководство страной великим вождем. Все еще помнили страшные репрессии 1935 - 1939 годов и не могли ему простить чудовищные бедствия блокады, обрушившиеся на Ленинград из-за совершенно бездарного и безграмотного руководства войсками Верховным главнокомандующим».
Далее это будет подчёркиваться и ещё больше нагнетаться:
«Резкие выпады против Сталина я слышал очень часто, если не сказать ежедневно, и если я сам, памятуя о клейме на своем челе, старался воздерживаться от очень уж резких суждений, то мои товарищи по работе совершенно не стеснялись в выражениях, и фразы вроде: «Когда этот бандит наконец околеет?» или еще похлеще я слышал очень часто.
Среди своих друзей и близких знакомых я никого не мог назвать, кто мог бы донести на меня в МГБ. Все думали одинаково, все ненавидели усатого грузина, все считали его главным организатором массовых репрессий в тридцатых и сороковых годах и главным виновником разгрома наших войск на полях сражений в 1941 - 1942 годах.
Так кто же все-таки мог донести на меня? И что донести? На общем фоне я был настроен более лояльно, чем многие мои знакомые».
«…как и все, кого знали, мы люто, патологически ненавидели Сталина и его окружение. Люто ненавидели. В этом мы не отличались от жителей Ленинграда, Солдатова была редчайшим исключением...
Я и мой содельник, не сговариваясь, задались целью не потянуть за собой многочисленных наших друзей и знакомых, которые думали и говорили еще похлеще, чем мы, и при встрече, вместо приветствия спрашивали:
- Не слыхал, скоро усатая бандюга сдохнет? - имея в виду любимого вождя».
Вот при чтении всех этих пассажей мне впервые стало не по себе. Живёт, значит, в послевоенном Ленинграде молодой инженер. В 1942 г. его, как ценного специалиста, вывезли из блокадного города. После войны вернулся, благополучно работает и наслаждается жизнью: «К моменту ареста я жил более-менее прилично, хорошо зарабатывал, моя жена Татьяна, инженер-электрик, работала групповым инженером. Детей у нас не было, мы жили холостой веселой жизнью. Летом мы все свободное время проводили на стадионе «Динамо» - играли в теннис и развлекались в среде интеллигентных и знаменитых людей. Домашнее хозяйство мы не вели, обедали преимущественно в ресторанах, жили на Петроградской стороне, рядом с бывшим дворцом Кшесинской, в самом красивом месте города».
И при этом не только он, но и все, с кем он общается, ненавидят… ну, скажем, не Советскую власть (с этим Боровский очень осторожен), а главу своего государства.
С другой стороны, всё-таки эти слова вызывают большое недоверие. Неужели так-таки «все» так мыслили? Или у инженера Боровского было весьма специфичное окружение? Или это желание уменьшить свою вину детским «все так делали, и я сделал»?
Почему же Боровский всю свою ненависть сосредоточивает только на Сталине и «его ближайшем окружении»? Мне кажется, причина в том, что свои воспоминания он писал в 1980-82 гг. Поливать грязью Советскую власть и коммунистическую партию было ещё опасно.
Так что был Боровский, конечно, антисоветчиком, страшно обиженным на Советскую власть за репрессированного отца и отобранную квартиру.
В воркутинском лагере он близко сходится с самыми одиозными личностями.
Это «зубной врач Эрнст Пайн, единственный немец, чистый ариец и фашист по убеждению, которому и лагерь, и Воркута были нипочем»; Ростислав Муравьев, «ученый-физик из Киева» (на самом деле никогда он учёным не был, а боролся с советскими партизанами, сжигал целые деревни и убивал мирных жителей); бывший священник Федор Иванович Юдин, «чудесный человек, настоящий русский, душевный и добрый пастырь» (сотрудничавший с оккупантами); князь Николай Ухтомский, бывший белогвардеец, убежденный враг коммунизма и сторонник сильной «белой власти», антисемит, веривший в мировой еврейский заговор (ну, сейчас таких пол-интернета…)
Весьма симпатичны мемуаристу и два коммерсанта, Константин Зумбилов из Одессы и Иван Чёрный. Первый стал «владельцем кафе, борделей и ресторанов», а также «сумел даже наладить производство деталей для оружейных мастерских оккупационных войск». Второй обзавёлся небольшим заводиком по производству подсолнечного масла: «Немцы, имея с него неплохой дивиденд, не трогали «фабриканта».
А вот он узнаёт, что «наш милый, голубоглазый русский паренек Володя Петров служил у немцев в карательном отряде, действовавшем в Ленинградской области в районе Гатчины против советских партизан». Петрова забрасывали к партизанам, он легко входил к ним в доверие, а потом предавал отряд. Правда, свою вину Володя признал и раскаивался, более того - его часто вызывали для опознания бывших «сослуживцев». «Я должен до конца своих дней благодарить советскую власть, которая оставила мне жизнь и дала мне возможность хоть чем-то искупить свою вину перед Родиной», - так говорил Петров.
И «Сергей Гусев не за просто так ел хлеб у немцев, он тоже служил в карательных частях, которые вылавливали и вешали партизан и разведчиков». Но автор не осуждает этих персонажей. Почему? Потому…
«Я смотрел на Петрова и думал, кто же, в конце концов, имеет право его судить? Судить его может только тот, кто выбрал виселицу, и никто другой... Если его судей поставить нос к носу с виселицей, кто уверен, что они выберут виселицу? Я лично не уверен...»
В принципе, такая позиция автора у меня не вызывает особого отторжения. Задевает другое: Боровский потрясён не той низостью, которая открылась ему в знакомых и внешне приятных людях! А тем, что, оказывается, кто-то сидит за дело: «Мы так привыкли к мысли, что сидят только за принадлежность к интеллигенции, или за рассказанный анекдот, или за плевок в сторону «усатой хари», или за то, что в 1937 году были без причины расстреляны родители, или, в крайнем случае, за национальность. Или вообще просто так - посадили для счета, и все тут».
В лагере О.Боровский по собственной инициативе изготовил крайне необходимый медикам рентгеновский аппарат. Начальство поручило ему и обслуживание этого устройства. И даже дало в помощь «дневального» - обслугу из заключённых. Это был инвалид 22-23 лет, со страшно искалеченным лицом - Иван Зозуля.
«В прошлом Ваня был «бендерой», то есть участником украинской националистической организации, действовавшей на территории Западной Украины. Трибунал врезал ему двадцать лет каторжных работ за вооруженную борьбу против советской власти, и врезали, надо полагать, не зря... Было за что, и Ваня это прекрасно понимал. Образование он имел на уровне трех-четырех классов, но способности - отменные: удивительно легко разбирался и в математике, и в русском языке. В общем, мне Ваня понравился, тем более что хлопцы, которые его привели, буквально поклялись, что Ваня меня никогда не подведет и что парень он отличный».
«…мы с Иваном поладили. Он был умен, сметлив, по-военному исполнителен и чистоплотен, что я особенно ценю в людях». То, что Ваня получил свой срок не зря, Боровского не смущает.
Впрочем, симпатичен автору не только Ваня. Чувствуется, что украинские националисты вызывают у него настоящее уважение: «Бандеровцы представляли очень серьёзную силу в лагере, это были в большинстве своём еще сравнительно молодые хлопцы, которые прошли и фронт, и немецкую оккупацию, знали советские порядки и, наконец, работали много лет на каторге недалеко от Северного Ледовитого океана, да еще в шахте... Серьёзный народ, ничего они не боялись и были готовы на все... Их объединяли и общая беда, и общая ненависть...»
Ненависть к кому? Ну, по мнению Боровского, наверное, не к русским, полякам и евреям (это же Сталин уничтожал людей по национальному признаку), а к Советской власти! А это, видимо, не так уж плохо…
От Вани автор узнавал многое: «Например, нашли в шахте повешенного, никто не знал - за что? кто? А на следующее утро мой Ваня доверительно мне сообщал, кто повесил и за что... Конечно, дальше меня эта информация никуда не шла».
А ещё автор знал, что «конечно, у бандеровцев была своя подпольная организация, которая обеспечивала взаимопомощь и была всегда готова к действию, если бы вдруг возникла экстремальная ситуация - например, власти решили предпринять что-либо против населения лагеря». Но вы же понимаете, что и эта информация дальше него никуда не шла?
Помнится, меня удивляло, что лагерные бунты 1953 и 1955 годов в разных концах страны происходили чуть ли не синхронно. О.Боровский помог разгадать эту загадку: оказывается, «некоторые бандеровцы получили небольшой срок лагерей, но, освободившись, не имели права выезда из Воркуты и остались работать на шахте вместе с бывшими товарищами по заключению. «Вольноотпущенники», как их называли заключённые, слушали дома по радио вражеские голоса и всю свежую информацию несли в шахту для своих дружков-заключённых». Знали о том, что, по версии иностранных «голосов», происходило не только в норильских и карагандинских лагерях, но и в Кремле.
А однажды в лагерь привезли заключённого, в котором «хлопцы» (так ласково именует их автор) опознали следователя МГБ - а его Боровский называет «живодёром», хотя ни-че-го не знает ни об этом человеке, ни о его деяниях. «Я спросил Ивана, сколько новичку жить? Ваня пожал плечами и невозмутимо изрек:
- Сутки.
…На следующий день бывшего следователя подняли из шахты и отнесли прямо в покойницкую, где наши фельдшера произвели вскрытие тела на предмет определения причины смерти. Из лёгких, пищевода и желудка покойника фельдшера извлекли куски угля и породы, был и такой способ удушения... Интересно, что на это происшествие никто не обратил внимания, хотя все о нем знали.
- А что? Естественно... - пожимали плечами и переводили разговор на другую тему».
Были у О.Боровского и «самые близкие друзья - Евгений Эминов, Лев Курбатов, Юра Шеплетто, Валентин Мухин, Бруно Мейснер, Федя Жаткин, Жора Рожковский, Иосиф Павлович Шельдяев, Миша Сироткин и многие другие, самые уважаемые мною человеки»... Разумеется, с точки зрения мемуариста, были они все невиновны - или виновны только в том, что ненавидели «усатого уголовника-параноика».
«Однажды в нашем «кабинете» собрались человек десять зыков, все примерно одного возраста, и вдруг выяснилось, что у всех отцы расстреляны в 1937 году. Потрясенные, мы долго молчали...»
После смерти Сталина (Боровский употребляет исключительно слова «околел» и «сдох») друзья, конечно, начинают думать, что будет дальше. Одни рассуждают так:
«А что, собственно, произошло? Околел главный тиран? Но ведь не только он один создал лагерную систему, все главные дела в нашей стране вершит Политбюро, оно осталось и будет продолжать генеральную сталинскую линию... Не может же разрушиться система от исчезновения одного-единственного человека? Иначе это не система. Значит, что следует? Все останется по-прежнему, на место околевшего сядет другой тиран из его окружения, наиболее ловкий и жестокий из всей кучи, и все пойдет по-прежнему. Кто захочет разрушить удобную, экономически выгодную лагерную систему? Выпустить миллионы рабов, платить им зарплату, обеспечить жильем (вместо бараков на 400 человек), нормальным питанием (вместо черной пайки и баланды), одеждой (вместо телогрейки и бушлата с кирзовыми говнодавами)?
…Примерно так рассуждали Эминов, Юдин, Кассап и многие другие мои друзья».
Добавлю: примерно так рассуждают и их последыши сегодня, не принимая во внимание никаких цифр и доводов.
Но правы, как мы знаем, оказались те, кто, как «Курбатов /…/ утверждал, что в Кремле, может, найдется умная голова, которая рискнет всех заключенных выпустить, потом /…/ страну «причешут» и впустят всех желающих посмотреть на нас и скажут им, что никаких лагерей у нас нет и вообще мы хорошие и добрые».
Да! У меня тоже возникало такое предположение! Условный «Хрущёв» (на самом деле, он, конечно, действовал не в одиночку) хотел понравиться «западным партнёрам», показать, что мы пусть ещё не совсем «свои, буржуинские», но не такие уж и страшные. Более того: мне кажется, что и амнистия 1955 года тоже была проведена ради этого!
А О.Боровский продолжает петь дифирамбы Хрущёву:
«…все посаженные в 1943 - 1945 годах и имевшие пятнадцать-двадцать лет срока, вышли на свободу. Это была великая реформа, сравнить с которой можно только реформу освобождения крестьян от крепостной зависимости царем Александром II в 1861 году. Многим заключенным, получившим двадцать пять лет за болтовню, комиссия снижала срок до десяти лет и тоже выпускала на свободу, многие были прямо на месте реабилитированы с правом выезда в любой город страны».
Автора это радует. А мне что-то опять стало не по себе. Огромное количество обиженных, даже озлобленных людей - и все ли они были невиновны и, главное, безвредны?
«Мы все считали, что Н. С. Хрущев своей деятельностью заслужил золотой памятник, он не только выпустил на волю многие миллионы несчастных сталинских рабов XX века, но и разрушил саму систему и практику ареста и использования заключенных на самой тяжелой работе».
Вот! Вот те слова, которые позволяют, как мне кажется, понять действия Хрущёва (и, может быть, группы, сплотившейся вокруг него).
Он рассчитывал на поддержку этих людей! Реабилитированные политзаключённые, власовцы, бандеровцы, «лесные братья» и просто «растерявшиеся» пособники оккупантов должны были по гроб жизни быть благодарны своему освободителю и поддерживать его везде и во всём!
Получилось ли?
Мне кажется, что нет. Уж точно никакой благодарности и поддержки не получил Хрущёв от разнообразных националистов. Не та это публика…
Да и реабилитированная интеллигенция поначалу морально поддержала и даже породила знаменитую «оттепель», но потом, когда Хрущёва сместили, выходить в его поддержку не стала. Не те это были люди, чтобы рисковать собой. (Впрочем, может, Хрущёву и не нужна была уже их поддержка? Может, он считал свою миссию выполненной и, довольный собой, согласен был доживать свой век на даче?)
Зато десятилетиями эти люди, обиженные на Советскую власть, работали в науке и искусстве (то есть на идеологическом фронте), нередко занимали руководящие должности и соответствующим образом воспитывали своих детей. Кстати, находили поддержку у весьма высокопоставленных знакомых - то ли сочувствовавших, то ли чувствовавших свою вину...
Сам О.Боровский женился на Мире Уборевич, дочери расстрелянного в 1937 г. командарма. Миру разыскал и пригласил к себе в Кремль Председатель Президиума Верховного Совета Анастас Иванович Микоян - близкий друг её родителей. Обнял, расцеловал, дал крупную сумму денег и просил звонить, если что потребуется...
Светлана Тухачевская и Мира Уборевич получили ордера на двухкомнатные квартиры в центре Москвы. И даже решили вопрос с московской пропиской самому Боровскому.
Близкими друзьями семьи стали Светлана Тухачевская, Вета Гамарник, Соня Радек, Света Бухарина, Петя Якир. Остались друзьями лагерные товарищи Юрий Шеплетто и Евгений Эминов. Появились новые друзья, например писатель А.И.Алдан-Семёнов... В основном послелагерная жизнь этих людей сложилась весьма удачно.
В.Гамарник работала в Министерстве нефтеперерабатывающей и нефтяной промышленности СССР. Светлана Гурвич (дочь Бухарина) стала доктором исторических наук, работала в Институте всеобщей истории РАН. Пётр Якир тоже поступил на работу в Институт истории АН СССР (а потом подался в диссиденты, но это отдельная история). Евгений Эминов с 1956 г. был назначен заведующим сектором ВНИИ НП Министерства нефтяной и газовой промышленности. Юрий Шеплетто (не его ли потрясающие признания приводятся далее?) окончил Московское высшее художественно-промышленное училище, стал членом Союза художников, успешно работал как монументалист. Михаил Сироткин по заданию руководства ГРУ написал работу о деятельности группы Зорге... Мира Уборевич окончила институт и работала инженером-конструктором в военном институте «Центромаш» (позже - «Союзмашпроект»). Сам Олег Борисович стал заведующим лабораторией автоматики в Центральном научно-исследовательского институте технологии машиностроения...
Мне не хочется стричь этих людей под одну гребёнку, но если О.Боровский всех их называет своими ближайшими друзьями, значит, они мыслили так же, как он? Вот так:
- «Правительство решило организовать и лагеря для «особо опасных» политических преступников, в которые, в частности, были определены и все солдаты и офицеры Советской Армии, попадавшие в плен к немцам, а их было ни много ни мало - несколько миллионов человек».
Если кто-то не в курсе: это ложь. Далеко не все побывавшие в плену были отправлены в лагеря, для этого нужны были основания, и уж, конечно, там далеко до «нескольких миллионов».
- «Органы МГБ продолжали выявлять и сажать всех побывавших в плену, а также «лиц мужского пола», находившихся на временно оккупированной территории СССР. Конечно, в первую очередь сажали интеллигентов: инженеров, врачей, артистов, учителей, юристов...»
Ложь.
- «Сколько ученых погибло в снегах Колымы, Тайшета, Печоры, Урала, Воркуты, Норильска, Кольского полуострова - никто не считал, и только по умозрительным рассуждениям предполагается, что всего с 1930-го по 1955 год в советских лагерях погибло около 35 миллионов человек. Мои лагерные товарищи, уцелевшие с 1937 года, утверждали, что, по их расчетам и личным наблюдениям, из каждой тысячи арестованных в 1930 - 1937 годах к 1947 году выжило не более трех-четырех человек».
Судя по цифрам, здесь источником познаний О.Боровского был уже «Архипелаг ГУЛАГ», если не прямо профессор Курганов-Кошкин из геббельсовской «Винеты».
- «Разве до революции на русской каторге было что-либо похожее? Разве Чехов на Сахалинской каторге видел что-то подобное на нашу действительность? Все были убеждены, что режим особых лагерей разработал и утвердил сам Сталин, и никто другой».
Читал ли он «Остров Сахалин»? Знает ли о том, как реально жилось заключённым на царской каторге?
- «В 1936 году «родной отец» решил посадить в лагерь всех иностранцев».
- «В 1941 году Сталин приказал посадить всех «иностранцев», проживающих в нашей стране».
Да, два раза посадил всех. А может, и три.
- «Эту принципиально новую «социалистическую законность» для советских трудящихся разработали два человека: безграмотный недоучившийся грузинский поп-уголовник Джугашвили и бывший начальник полицейской части на Арбате (при Керенском) меньшевик Вышинский».
Откуда у него такое представление о Сталине? А он «слышал по радио биографию товарища Сталина, которую передавала соседняя с нами буржуазная страна, кажется Финляндия. В этой биографии весьма подробно перечислялись бандитские налеты с ограблением, с участием будущего генсека. Рассказывали, что за эти дела его неоднократно сажали в тюрьму в Тифлисе и в Баку. Говорили еще, что у Сталина отвратительная внешность: низкорослый, с огромными ногами, голова с низко заросшим лбом и нелепыми усами, в общем, внешность портового бродяги и урки, к тому же он совершенно необразован и невоспитан. В конце передачи спрашивали: ну как такая темная личность может управлять таким государством, как Россия?»
Оцените качество пропаганды! Но, оказывается, для взрослого человека с высшим образованием эта сомнительная чернуха - истина в последней инстанции!
И, привычно уже, Боровский добавляет: «Эту передачу слышали многие, никто не сомневался, что все там правда...» Какие многие? Откуда он знает, сомневались или нет? Ну, видимо, это были люди из его тёплой компании…
Продолжим:
- «Бесконтрольное единовластие в руках жестокого и тупого преступника нанесло нашей несчастной стране неисчислимые бедствия, включая и войну с Германией... После тех лет фамилия-кличка Сталин в Ленинграде употреблялась как матерное ругательство...» (ни у кого больше я подобного утверждения не встречала).
- «…по приказу Сталина, Киров был застрелен в Смольном».
Версия спорная. Но не для Боровского.
- «…держать в тюрьме четвертую часть взрослого населения страны мог только человек неслыханной, чудовищной жестокости и кретинизма, а в нашей стране всеми этими качествами обладал в полной мере только один человек - генералиссимус Сталин, который, по свидетельству крупных военачальников из его окружения, не умел даже читать военную карту. Сталин не понимал, что десятки миллионов заключенных, чудовищная лагерная система не только разлагает государство изнутри, но и внушает ужас народам цивилизованных стран, которые больше атомной войны боятся власти большевиков...»
Помните, я вначале отмечала, что О.Боровский вроде бы ненавидел только Сталина лично и не замахивался на советский строй? Именно что «вроде бы». Власть большевиков, видите ли, страшнее атомной войны. Для тех самых «народов цивилизованных стран», которые сами, конечно, мухи не обидят…
И вот почти самый конец воспоминаний:
«Рядом со мной сидит наш самый молодой друг Юрочка, но и он уже немолод, у него лысина и седые виски. Я смотрю, на него и вспоминаю душный барак, засыпанный до крыши снегом, и молодого, ну совсем молодого зыка Юрочку с личным номером на рукаве. Мы сидим с ним около теплой печки и болтаем о пустяках. Я спрашиваю Юру, что он думает о политике и кто он по убеждению, и слышу его спокойный ответ:
- Я фашист, Олег Борисович, всех коммунистов - в печку.
Я вздыхаю, нехорошо живых людей в печку, но Юра совсем еще мальчик, Бог с ним... Прошли годы, умер наконец Сталин, все стало меняться на наших глазах, зашаталась лагерная система...
- Юра, а что вы сейчас думаете о политике?
- Я монархист, Олег Борисович, только Николай III спасет Россию...
Назад к Романовым? Нет, наверно, это не тот путь, Романовы изжили себя, хватит того, что они довели страну до революции...
И сегодня, за праздничным столом, я спрашиваю уже старого Юру:
- Как у вас с политикой, Юра?
- Все в порядке, Олег Борисович, я сейчас секретарь партийной организации, триста коммунистов у меня под крылом».
И в этот момент мне окончательно стало страшно…