Пиковая Дама, премьера. Большой театр, 27 02 15. Из дурдома с приветом.
Я по-простому. Как же меня задолбали тараканы режиссеров, которых им непременно надо продемонстрировать публике под великую музыку! Точнее - невзирая на эту музыку. Один видит мир как бордель, другой, похоже - как психушку. У меня сложилось полное впечатление, что Додин боится сумасшествия, смерти и богаделен настолько, что избавляется от своих фобий, материализуя их как бы понарошку, но с пугающей скурпулезностью и натурализмом. Все легче, в себе не носить, поделиться с ближним приходами, ну передернет этого ближнего, невелика беда, а Чайковскому так вообще уже все равно… Короче, привет из дурдома.
В начале первого действия на сцене стоит белая железная больничная кровать с бельем, за ней - кирпичная, местами обшарпанная стена, крашенная масляной краской, как у нас в самых бюджетных учреждениях, можно туда еще ржавые трубы дорисовать, их нет, но они напрашиваются. Нижняя часть стены выкрашена в мятно-зеленый, верх - молочно-белый. С началом действия белая часть немного отъезжает вглубь сцены, так что получается ступенька, шириной на двух-трех человек. Если вы думаете, что я много внимания уделяю деталям и буду так описывать каждую сцену - вы ошибаетесь. Сцена - одна. Точнее все первое действие - полтора часа, все что происходит - происходит возле этой стены и на этой кровати. В нижней, зеленой части вокруг кровати мечется Герман - неопрятный нечесаный плешивый мужик в несвежем исподнем и накинутом поверх него буром больничном халате. В верхней части по ступени в пятидесяти оттенках бежевого перемещаются унылые, как мокрицы, остальные действующие лица, символизируя воспоминания больного о том, как он дошел до этой кровати.
Декорация 1 действия
Лица Томского, Елецкого, Чекалинского и Сурина хотя бы облечены в бежевые же, но сообразные эпохе костюмы, как, впрочем, и дамы - Лиза в бежевом платье, Полина - ура! - в сером, а Графиня - вообще в темно-зеленом и под XVIII век. Но это - тоже глубокий символизм - видимо зелень у режиссера символизирует центральный круг безумия, бежевый - следующий, внешний, но вовлеченный, а Полине просто повезло. Поначалу джентльмены рассказывают завязку, обращаясь сверху к Герману в загон, но по мере вовлечения в его безумие все спускаются туда к нему. Но самое веселье - это хор. Сначала они выходят на ту приступочку во вполне приличных платьях-чепчиках, видимо сходу режиссер не придумал, как ввести тему дурки под начальные песни, но потом все встает на свои места - Германа окружают психи, сиделки и санитары. Когда эта куча калек в больничных шапочках и смирительных рубашках заполняет ступеньку и, эпилептически дергая членами, начинает петь то, что Чайковский предназначил для хора, становится реально нехорошо.
Дуэт Полины и Лизы и вообще сцены в доме графини я ждала с особым нетерпением, в основном в предвкушении смены обстановки. Ожиданиям не суждено было сбыться - Лиза и Полина зашли в загон Германа, тихонько скрючившегося на кровати, и, держась за ее спинки, спели свой дуэт. Вообще весь дальнейший домашний концерт и диалоги про то, что надо спеть что-то веселое, в таком интерьере уже выглядел совсем сюрреалистически. Вот не помню, в момент «русской» песни хор был в чепчиках или в психиатрическом… Но, кажется, второе. Тут более-менее стала вырисовываться идея автора, что все действие будет подано как приходы Германа, только остался открытым вопрос, как ему «приходили» эпизоды, в которых он в принципе не участвовал… Ну да ладно, не городить же ради этого мир нормальных людей, только концепцию ломать!
К этому моменту я уже очень утомилась от унылого и депрессивного однообразия картинки, потеряла интерес к визуальному ряду - там не менялось НИЧЕГО, они все просто бегали вокруг кровати. Я попробовала сосредоточиться на музыке, закрыв глаза. Надо сказать, стало несколько лучше, все же эта картинка изрядно диссонировала с музыкой Чайковского. На самом деле, первый раз я это проделала на песне Полины - потому что в первый раз ЗАЗВУЧАЛО! Я зажмурилась, и получила совершенно нереальное наслаждение, просто отдавшись музыке. И спасибо Агунде Кулаевой - это был лучший вокальный момент оперы. Потом я проделывала это упражнение регулярно на протяжении первого действия - и мир выходил за пределы убогой дурки и обретал краски и глубину, заложенную Чайковским. Наверное, соседи подумали, что я сплю - а визуальный ряд располагал, но нет, я чутко слушала и видела перед глазами совершенно иные образы, которые рождала музыка. Периодически я глаза открывала, чтобы проверить, не изменилось ли что, на сцене объяснения Германа и Лизы, например - и видела того же несвежего больничного мужика в исподнем, которому на его кровати объяснялась в любви дама с турнюром - и закрывала глаза снова. Вот интересно, про любовную линию режиссер тоже забыл? Как она должна в ЭТО влюбиться? И как мы должны на это необъяснимое помрачение ее рассудка смотреть и сопереживать? Но апофегей для меня наступил в хоре перед балом - под музыку, рождающую видения освещенных праздничных бальных зал, «хозяин с супругой своей приветствуют добрых гостей» - пели трясущиеся психи и санитары. Я почувствовала, что предел отторжения близок и задумалась, не уйти ли после первого действия.
Но перед самым антрактом режиссер забил «гол в раздевалку» - в последнюю минуту белая стена отъехала, и за ней обнаружилось пространство, похожее на дом графини, с огромной парадной лестницей и классическими скульптурами. Заинтриговал - подумала я и осталась. Но полтора часа унылого зрелища, которое не спасала даже музыка, требовали некоей активности в перерыве, и я, хоть и решила заняться похуданием к весне, все же на нервной почве дернулась в буфет. Разглядывала народ - подавляющее большинство пришло на премьеру, много дам в вечернем, в платьях в пол, на умопомрачительных шпильках, то есть некий пафосный пиар у постановки был. Смотрела на лица - все какие-то озабоченно-пришибленные. Вот клянусь, не видела ни одного воодушевленного человека с горящими глазами, или хотя бы с улыбкой. Настроение в основном было деловито-дежурным. Спускаясь по лестнице, слышала, как молодой человек говорил своему спутнику - ну второе действие покороче будет. Придя на место, обнаружила, что ряды ценителей прекрасного несколько поредели, не все оценили концепт.
Декорация 2 действия
Второе действие действительно оказалось во-первых, покороче, во-вторых - картинка была немного менее унылой за счет глубины декорации, хотя двухцветность осталась, и кровать тоже не делась никуда. На ней умерла графиня. Вот это было по-настоящему страшно - не в смысле мощно, а в смысле - перебор натурализма. Сначала ее, правда, приготовили ко сну - сняли платье и парик, надели широкую рубаху. Сначала показалось, что она осталась просто лысой, и меня несколько передернуло, но потом все же сложилось впечатление, что это была седая гладко зачесанная голова и маленькая крысиная косичка. В общем, образ отталкивающей восьмидесятилетней старухи был воспроизведен вполне реалистично. Она спела начало своей арии на этой чертовой кровати, потом встала и, как сомнамбула, пошла между статуями. Тут ее поджидал Герман - в сюртуке! Короткое объяснение - и она ложится опять на эту кровать и закрывается простыней с головой. Все - когда он сдергивает простыню - она мертва. Но! Тут появляются санитары с натуральной каталкой, подъезжают к ней, что-то проверяют, констатируют смерть, вынимают подушку из под ее головы, берут за углы простыню, на которой она лежит, и перегружают тело как мешок в этой простыни на каталку. Потом другой простыней накрывают тело, в это время сиделка-служанка собирает белье с опустевшей кровати, остается только голый серый матрас и подушка. Все это долго и обстоятельно. А каталку с телом увозят ногами вперед. Я не знаю, доводилось ли вам терять близких… Наверное, через это уже прошел каждый. В больнице ли опустевшая кровать, дома ли тело в простыне, которое выносят санитары - эти страшные минуты, наверное, не забываются никогда, сколько бы лет не прошло. Когда увозили эту каталку, я просто оцепенела, и единственное, чего хотелось, это крикнуть - Додин, ты совсем охренел?!..
Остальное уже просто было принято к сведению. Свихнувшийся Герман разодрал матрас, Лизу, лишившуюся чувств, подняли с пола и неуклюже протанцевали, чтобы убрать со статичной сцены. Хотя немного с действительностью меня примирила ее ария - это была вторая вокальная удача спектакля. И третья - ария Германа «Что наша жизнь? Игра!». Сцену игры сделал смотрибельной Чекалинский в исполнении Максима Пастера, зажег и отвлек на себя внимание от психов, корячащихся по углам и задникам. Ну и все, собственно по действию.
Про вокал - если ставить оценку исполнению, я, наверное, дам в общем 7 из 10. То есть это совсем не идеально, но с закрытыми глазами слушать можно. Может быть, это и лучший вариант, который можно услышать в Москве, мне правда не хочется, чтобы сложилось впечатление, что прям ужас-ужас, нет, на мировом уровне у нас точно не поют, и музыка с собой не уносила, но составить впечатление и получить местами удовольствие - вполне. Мне показалось, что никто кроме Полины, не смог наполнить голосом зал. У всех есть проблема с пропаданием звука, с его форсированием, будто выталкиванием, на ключевых фразах. Интересный момент - у всех лучше получаются известные арии, нежели общая музыкальная канва, впеты они что ли по концертам? Хорошо, что таких в опере - большая половина партитуры))) Томский - Александр Касьянов - не порадовал, его часто было вообще не слышно за оркестром, показалось, что на его ариях дирижер Михаил Юровский приглушал звук, потому что вне их он совсем терялся. Елецкий - Станислав Куфлюк выглядел интереснее, во всяком случае, объяснился Лизе вокально убедительно, но и все. Чекалинский - Максим Пастер был поживее Сурина - Вячеслава Почапского, тот актерски совсем не выглядел. Вокально - ну они спели свое, да. Маша - Евгения Сегенюк - мне понравилось, как звучала. Из основных партий никто не потряс. Графиня Ларисы Дядьковой… Не знаю, что сказать. Просто Образцова перед глазами, да еще столько повторяли в последнее время (увы(((((() Лучше не сравнивать. Лиза Эвелины Добрачевой тоже просто была, я ее не прочувствовала, кроме последней арии. Там, правда, она выдала неожиданно, и сонный зал наконец зааплодировал. Герман в исполнении Владимира Галузина тронул тоже только в последней арии - в нее он вложился по-настоящему. Зал тоже оценил. Но в отношении него мне особенно испортила впечатление картинка - смотреть на это было откровенно противно, а с закрытыми глазами я все же не так много прослушала. Ну и самое большое удовольствие мне доставила Полина Агунды Кулаевой - такой сильный, ровный, выразительный звук, светлое пятно всего спектакля, хоть и про могилу))).
По постановке надо все же сделать тоже резюме. Я не сказала, что специально ничего не читала, то есть то, что трактовка спорная, я слышала, но не углублялась, решила составить ничем не подготовленное впечатление. Раз уж я стала баллы расставлять, то дам 3 из 10 возможных. На самом деле это тоже не ужас-ужас и совсем не бездарно. Есть четкий концепт - история глазами Германа, есть последовательное следование ему, своя, хоть и спорная, но эстетика тут есть. Но самая главная проблема - это абсолютное несоответствие этой идеи и этой эстетики музыке Чайковского. Кто меня читает, знает, что я не ретроград, мне нередко нравятся спорные авангардные постановки, абстракции и прочие не вполне канонические художественные высказывания. Но - если в них есть внутренняя органика, единый ансамбль всех составных частей. Ну хочешь ты рассказать эту историю в таком ключе - ну назови ее «Герман - по ту сторону безумия», закажи музыку кому-нибудь типа Леры Ауэрбах - и собирай поклонников такой трактовки пушкинского сюжета сколько влезет. Но тут же уже есть музыка, в которой нет стен с масляной краской, нет железных кроватей, нет хора психов, как у Верди нет голых задов, ржавых вагончиков и салата из кабачков. Ну закрой ты глаза и просто послушай - что предстает перед твоим внутренним взором? Неужели все вот это? Или желание выпустить своих тараканов забивает напрочь энергетику оригинальных партитур? В итоге послевкусие от визуального ряда - отплеваться и забыть. А романс Лизы звучит в ушах - «…ночью и днем, только о нем…». Потому что - вечное.
[Фото с поклонов]
Чекалинский - Максим Пастер
Сурин - Вячеслав Почапский
Томский - Александр Касьянов
Полина - Агунда Кулаева. Я положила телефон, чтобы ей поаплодировать, поэтому снять сам выход немного не успела
Графиня - Лариса Дядькова
Лиза - Эвелина Добрачева
Герман - Владимир Галузин
Из неупомянутых: вторая слева - Маша - Евгения Сегенюк, между Полиной и Лизой - Станислав Куфлюк
Другие отзывы о театре
Я в Фейсбуке, в Вконтакте, в Твиттере и в Инстаграме
В начале первого действия на сцене стоит белая железная больничная кровать с бельем, за ней - кирпичная, местами обшарпанная стена, крашенная масляной краской, как у нас в самых бюджетных учреждениях, можно туда еще ржавые трубы дорисовать, их нет, но они напрашиваются. Нижняя часть стены выкрашена в мятно-зеленый, верх - молочно-белый. С началом действия белая часть немного отъезжает вглубь сцены, так что получается ступенька, шириной на двух-трех человек. Если вы думаете, что я много внимания уделяю деталям и буду так описывать каждую сцену - вы ошибаетесь. Сцена - одна. Точнее все первое действие - полтора часа, все что происходит - происходит возле этой стены и на этой кровати. В нижней, зеленой части вокруг кровати мечется Герман - неопрятный нечесаный плешивый мужик в несвежем исподнем и накинутом поверх него буром больничном халате. В верхней части по ступени в пятидесяти оттенках бежевого перемещаются унылые, как мокрицы, остальные действующие лица, символизируя воспоминания больного о том, как он дошел до этой кровати.
Декорация 1 действия
Лица Томского, Елецкого, Чекалинского и Сурина хотя бы облечены в бежевые же, но сообразные эпохе костюмы, как, впрочем, и дамы - Лиза в бежевом платье, Полина - ура! - в сером, а Графиня - вообще в темно-зеленом и под XVIII век. Но это - тоже глубокий символизм - видимо зелень у режиссера символизирует центральный круг безумия, бежевый - следующий, внешний, но вовлеченный, а Полине просто повезло. Поначалу джентльмены рассказывают завязку, обращаясь сверху к Герману в загон, но по мере вовлечения в его безумие все спускаются туда к нему. Но самое веселье - это хор. Сначала они выходят на ту приступочку во вполне приличных платьях-чепчиках, видимо сходу режиссер не придумал, как ввести тему дурки под начальные песни, но потом все встает на свои места - Германа окружают психи, сиделки и санитары. Когда эта куча калек в больничных шапочках и смирительных рубашках заполняет ступеньку и, эпилептически дергая членами, начинает петь то, что Чайковский предназначил для хора, становится реально нехорошо.
Дуэт Полины и Лизы и вообще сцены в доме графини я ждала с особым нетерпением, в основном в предвкушении смены обстановки. Ожиданиям не суждено было сбыться - Лиза и Полина зашли в загон Германа, тихонько скрючившегося на кровати, и, держась за ее спинки, спели свой дуэт. Вообще весь дальнейший домашний концерт и диалоги про то, что надо спеть что-то веселое, в таком интерьере уже выглядел совсем сюрреалистически. Вот не помню, в момент «русской» песни хор был в чепчиках или в психиатрическом… Но, кажется, второе. Тут более-менее стала вырисовываться идея автора, что все действие будет подано как приходы Германа, только остался открытым вопрос, как ему «приходили» эпизоды, в которых он в принципе не участвовал… Ну да ладно, не городить же ради этого мир нормальных людей, только концепцию ломать!
К этому моменту я уже очень утомилась от унылого и депрессивного однообразия картинки, потеряла интерес к визуальному ряду - там не менялось НИЧЕГО, они все просто бегали вокруг кровати. Я попробовала сосредоточиться на музыке, закрыв глаза. Надо сказать, стало несколько лучше, все же эта картинка изрядно диссонировала с музыкой Чайковского. На самом деле, первый раз я это проделала на песне Полины - потому что в первый раз ЗАЗВУЧАЛО! Я зажмурилась, и получила совершенно нереальное наслаждение, просто отдавшись музыке. И спасибо Агунде Кулаевой - это был лучший вокальный момент оперы. Потом я проделывала это упражнение регулярно на протяжении первого действия - и мир выходил за пределы убогой дурки и обретал краски и глубину, заложенную Чайковским. Наверное, соседи подумали, что я сплю - а визуальный ряд располагал, но нет, я чутко слушала и видела перед глазами совершенно иные образы, которые рождала музыка. Периодически я глаза открывала, чтобы проверить, не изменилось ли что, на сцене объяснения Германа и Лизы, например - и видела того же несвежего больничного мужика в исподнем, которому на его кровати объяснялась в любви дама с турнюром - и закрывала глаза снова. Вот интересно, про любовную линию режиссер тоже забыл? Как она должна в ЭТО влюбиться? И как мы должны на это необъяснимое помрачение ее рассудка смотреть и сопереживать? Но апофегей для меня наступил в хоре перед балом - под музыку, рождающую видения освещенных праздничных бальных зал, «хозяин с супругой своей приветствуют добрых гостей» - пели трясущиеся психи и санитары. Я почувствовала, что предел отторжения близок и задумалась, не уйти ли после первого действия.
Но перед самым антрактом режиссер забил «гол в раздевалку» - в последнюю минуту белая стена отъехала, и за ней обнаружилось пространство, похожее на дом графини, с огромной парадной лестницей и классическими скульптурами. Заинтриговал - подумала я и осталась. Но полтора часа унылого зрелища, которое не спасала даже музыка, требовали некоей активности в перерыве, и я, хоть и решила заняться похуданием к весне, все же на нервной почве дернулась в буфет. Разглядывала народ - подавляющее большинство пришло на премьеру, много дам в вечернем, в платьях в пол, на умопомрачительных шпильках, то есть некий пафосный пиар у постановки был. Смотрела на лица - все какие-то озабоченно-пришибленные. Вот клянусь, не видела ни одного воодушевленного человека с горящими глазами, или хотя бы с улыбкой. Настроение в основном было деловито-дежурным. Спускаясь по лестнице, слышала, как молодой человек говорил своему спутнику - ну второе действие покороче будет. Придя на место, обнаружила, что ряды ценителей прекрасного несколько поредели, не все оценили концепт.
Декорация 2 действия
Второе действие действительно оказалось во-первых, покороче, во-вторых - картинка была немного менее унылой за счет глубины декорации, хотя двухцветность осталась, и кровать тоже не делась никуда. На ней умерла графиня. Вот это было по-настоящему страшно - не в смысле мощно, а в смысле - перебор натурализма. Сначала ее, правда, приготовили ко сну - сняли платье и парик, надели широкую рубаху. Сначала показалось, что она осталась просто лысой, и меня несколько передернуло, но потом все же сложилось впечатление, что это была седая гладко зачесанная голова и маленькая крысиная косичка. В общем, образ отталкивающей восьмидесятилетней старухи был воспроизведен вполне реалистично. Она спела начало своей арии на этой чертовой кровати, потом встала и, как сомнамбула, пошла между статуями. Тут ее поджидал Герман - в сюртуке! Короткое объяснение - и она ложится опять на эту кровать и закрывается простыней с головой. Все - когда он сдергивает простыню - она мертва. Но! Тут появляются санитары с натуральной каталкой, подъезжают к ней, что-то проверяют, констатируют смерть, вынимают подушку из под ее головы, берут за углы простыню, на которой она лежит, и перегружают тело как мешок в этой простыни на каталку. Потом другой простыней накрывают тело, в это время сиделка-служанка собирает белье с опустевшей кровати, остается только голый серый матрас и подушка. Все это долго и обстоятельно. А каталку с телом увозят ногами вперед. Я не знаю, доводилось ли вам терять близких… Наверное, через это уже прошел каждый. В больнице ли опустевшая кровать, дома ли тело в простыне, которое выносят санитары - эти страшные минуты, наверное, не забываются никогда, сколько бы лет не прошло. Когда увозили эту каталку, я просто оцепенела, и единственное, чего хотелось, это крикнуть - Додин, ты совсем охренел?!..
Остальное уже просто было принято к сведению. Свихнувшийся Герман разодрал матрас, Лизу, лишившуюся чувств, подняли с пола и неуклюже протанцевали, чтобы убрать со статичной сцены. Хотя немного с действительностью меня примирила ее ария - это была вторая вокальная удача спектакля. И третья - ария Германа «Что наша жизнь? Игра!». Сцену игры сделал смотрибельной Чекалинский в исполнении Максима Пастера, зажег и отвлек на себя внимание от психов, корячащихся по углам и задникам. Ну и все, собственно по действию.
Про вокал - если ставить оценку исполнению, я, наверное, дам в общем 7 из 10. То есть это совсем не идеально, но с закрытыми глазами слушать можно. Может быть, это и лучший вариант, который можно услышать в Москве, мне правда не хочется, чтобы сложилось впечатление, что прям ужас-ужас, нет, на мировом уровне у нас точно не поют, и музыка с собой не уносила, но составить впечатление и получить местами удовольствие - вполне. Мне показалось, что никто кроме Полины, не смог наполнить голосом зал. У всех есть проблема с пропаданием звука, с его форсированием, будто выталкиванием, на ключевых фразах. Интересный момент - у всех лучше получаются известные арии, нежели общая музыкальная канва, впеты они что ли по концертам? Хорошо, что таких в опере - большая половина партитуры))) Томский - Александр Касьянов - не порадовал, его часто было вообще не слышно за оркестром, показалось, что на его ариях дирижер Михаил Юровский приглушал звук, потому что вне их он совсем терялся. Елецкий - Станислав Куфлюк выглядел интереснее, во всяком случае, объяснился Лизе вокально убедительно, но и все. Чекалинский - Максим Пастер был поживее Сурина - Вячеслава Почапского, тот актерски совсем не выглядел. Вокально - ну они спели свое, да. Маша - Евгения Сегенюк - мне понравилось, как звучала. Из основных партий никто не потряс. Графиня Ларисы Дядьковой… Не знаю, что сказать. Просто Образцова перед глазами, да еще столько повторяли в последнее время (увы(((((() Лучше не сравнивать. Лиза Эвелины Добрачевой тоже просто была, я ее не прочувствовала, кроме последней арии. Там, правда, она выдала неожиданно, и сонный зал наконец зааплодировал. Герман в исполнении Владимира Галузина тронул тоже только в последней арии - в нее он вложился по-настоящему. Зал тоже оценил. Но в отношении него мне особенно испортила впечатление картинка - смотреть на это было откровенно противно, а с закрытыми глазами я все же не так много прослушала. Ну и самое большое удовольствие мне доставила Полина Агунды Кулаевой - такой сильный, ровный, выразительный звук, светлое пятно всего спектакля, хоть и про могилу))).
По постановке надо все же сделать тоже резюме. Я не сказала, что специально ничего не читала, то есть то, что трактовка спорная, я слышала, но не углублялась, решила составить ничем не подготовленное впечатление. Раз уж я стала баллы расставлять, то дам 3 из 10 возможных. На самом деле это тоже не ужас-ужас и совсем не бездарно. Есть четкий концепт - история глазами Германа, есть последовательное следование ему, своя, хоть и спорная, но эстетика тут есть. Но самая главная проблема - это абсолютное несоответствие этой идеи и этой эстетики музыке Чайковского. Кто меня читает, знает, что я не ретроград, мне нередко нравятся спорные авангардные постановки, абстракции и прочие не вполне канонические художественные высказывания. Но - если в них есть внутренняя органика, единый ансамбль всех составных частей. Ну хочешь ты рассказать эту историю в таком ключе - ну назови ее «Герман - по ту сторону безумия», закажи музыку кому-нибудь типа Леры Ауэрбах - и собирай поклонников такой трактовки пушкинского сюжета сколько влезет. Но тут же уже есть музыка, в которой нет стен с масляной краской, нет железных кроватей, нет хора психов, как у Верди нет голых задов, ржавых вагончиков и салата из кабачков. Ну закрой ты глаза и просто послушай - что предстает перед твоим внутренним взором? Неужели все вот это? Или желание выпустить своих тараканов забивает напрочь энергетику оригинальных партитур? В итоге послевкусие от визуального ряда - отплеваться и забыть. А романс Лизы звучит в ушах - «…ночью и днем, только о нем…». Потому что - вечное.
[Фото с поклонов]
Чекалинский - Максим Пастер
Сурин - Вячеслав Почапский
Томский - Александр Касьянов
Полина - Агунда Кулаева. Я положила телефон, чтобы ей поаплодировать, поэтому снять сам выход немного не успела
Графиня - Лариса Дядькова
Лиза - Эвелина Добрачева
Герман - Владимир Галузин
Из неупомянутых: вторая слева - Маша - Евгения Сегенюк, между Полиной и Лизой - Станислав Куфлюк
Другие отзывы о театре
Я в Фейсбуке, в Вконтакте, в Твиттере и в Инстаграме