Революция и Традиция. Часть третья
Итак, как было сказано в предыдущих постах ( 1, 2), развитие социализма после начала Революции 1917 года (Мировой Пролетарской Революции) с самого начала столкнулось с необходимостью взаимодействия с обширной крестьянской массой. Проживающей по нормам Традиции и не собирающейся, в общем-то, от них уходить. Будь это обычное модернистское (капиталистическое) общество, то оно бы принялось «постепенно» взаимодействовать с указанным «миром», медленно «пережевывая» его, как более совершенное - как, собственно, и происходило до Революции. (Причем, и в России, и за ее пределами.) Разумеется, «люди традиции» при этом испытывали бы огромные страдания (в дополнению к тем «нормальным» страданиям, в которых протекала жизнь большинства людей в подобных условиях) - однако это так же было нормальным и никого особо не волновало. Ну да: разорение крестьян, массовый их уход в города, полутрущобная или трущобная жизнь в них со всеми «прелестями» подобного бытия - в общем, все то, что прекрасно описано в классической европейской литературе. Над этим принято «ахать и вздыхать», однако, воспринимая его, как неизбежность.
Однако социалистическое общество было «необычным» - в том смысле, что имело уровень негэнтропии на порядки выше, нежели общество капиталистическое. В связи с чем его воздействие на указанный «традиционный мир» просто не могло быть похожим на все то, что было раньше. По той причине, что «мирное сосуществование» социумов с такой высокой разницей между уровнем энтропии просто невозможно. И «мирное пожирание» - как это любят делать капиталистические хищники, прекрасно уживающиеся с тем же феодализмом (привет, Саудовская Аравия) - тоже. Поэтому совершенно неизбежным было то, что взаимодействие подобное должно было быть, во-первых, крайне «бурным». Ну, а во-вторых - что закончится оно должно было или уничтожением социалистического негэнтропийного общества. Или полной перестройкой общества традиционного - т.е., его «детрадиционизацией».
Ну, и в третьих - очень важный пункт - подобное событие должно было произойти обязательно. В полной независимости от пресловутых «волюнтаристских» действий тех или иных лиц, и даже социальных групп. То есть - вне всякой связи с тем, кто и как будет выполнять руководство государством и какую стратегию будет выбирать. Впрочем, самое интересное тут, наверное, то, что указанная закономерность лежала на таком фундаментальном уровне, что оказывалась вне «обычной» стратегической деятельности советского руководства. В том смысле, что прямо перестраивать крестьянскую массу, в общем-то, мало кому хотелось - а главное, по указанным выше причинам, это выглядело довольно опасным. Еще раз: при самом первом взгляде на проблему указанная «масса» грозила с легкостью поглотить казавшийся небольшим «локус социализма». (Просто за счет численности.) А учитывать уровни негэнтропийности тогда не умели - впрочем, и сейчас «строго» делать это не умеют. Поэтому неудивительно, что как раз «сознательно» вопрос о преобразованиях в деревне старались отодвинуть как можно дальше.
* * *
Еще раз: это было единственно рациональная стратегия, выводимая из существующих (видимых) условий. Поэтому именно она и возобладала в советском руководстве еще во времена Ленина - и стало основанием для принятия НЭПа. Это было никакое не «отступление» - как считали тогда некоторые, «ультралевые» товарищи - а именно сознательное выстраивание взаимодействия с 90% (как уже говорилось, в «мир Традиции» входили не только крестьяне) населения страны. Но одновременно с этим - выстраивание исключительно временное, неизбежно должное «прорваться» по причине чудовищного «энтропийного градиента». Что, собственно, и случилось в начале 1930 годов. Разумеется, тогда все это было подано в виде «сознательной политики» - однако сознательность ее состояла именно в указанном стремлении «оттягивать момент» до того уровня, когда отказ от действий станет уже невозможным. За это время нужно было «вырастить» социалистический локус, укрепить его - что, собственно, и было сделано. Поэтому, в целом, случившийся процесс - который современниками был назван «коллективизацией» - может рассматриваться, как практически «естественный», в смысле, вытекающей из самой сути великой Революции 1917 года и вызванного ей зарождения «локуса социализма».
Разумеется, это не значит, что невозможно представить более «гладкого» и менее «жесткого» его протекания. Например, в плане обеспечения вновь создаваемых колхозов техникой дело изначально обстояло плохо - что, собственно, и привело к известным эксцессам в начале коллективизации. В том смысле, что без тракторов и навесного оборудования к ним создаваемые колхозы выглядели довольно странно: сам принцип «коллективной обработки земли» предполагал именно механизацию данного процесса. В действительности же тракторы в массовом количестве «пошли» в село только в 1933-1934 годах. (В 1929 году в СССР насчитывалось только 33 тыс. тракторов, а в 1934 уже более 200 тысяч.) То есть, как нетрудно догадаться, до «мягкой коллективизации» у нашей страны всего 2 -3 года! Однако, как уже было сказано выше, возможности откладывать «великий перелом» у страны не было - «негэнтропийный градиент» с конца 1920 годов был на пределе. (Вопрос о том, можно ли было «массовую тракторизацию» подвинуть на пару лет вперед надо разбирать отдельно.)
Разумеется, тут нет смысла подробно рассматривать то, как протекала коллективизация - поскольку это очень большая тема. (К тому же ей посвящено огромное количество материалов в сети.) Поэтому единственное, о чем можно тут сказать применительно к данному моменту - так это о том, что, в целом, уже к концу 1930 годов все негативные моменты подобной перестройки были преодолены. Что проявилось через однозначный рост производительности в сравнении с «допереломным» временем: скажем, сбор зерновых поднялся с 735 млн. тонн в год в 1928-1932 годах до 1045 млн. тонн в года в 1938-1940 годах. (Кстати, в 1913 году урожай был 801 млн. тонн - правда, это был один из самых лучших годов в подобном плане. В основном же сборы находились на уровне 630-730 млн. тонн. В любом случае стагнацию традиционного сельского хозяйства не замечать невозможно.)
То есть - уже в началу Второй Мировой войны можно было говорить об уже упомянутой вначале «детрадиционизации», которая в действительности заняла не более 10 лет. И хотя понятно, что до полного завершения этого процесса тогда было еще достаточно далеко (оно пришлось уже на «наше время») - но, все равно, масштабность произошедшего впечатляет. Однако, как уже говорилось, любой процесс подобного рода характеризуется «двусторонним воздействием». В том смысле, что не только низкоэнтропийная сущность ведет к изменению сущности высокоэнтропийной. Но и указанная высокоэнтропийная система так же меняет в определенной мере низкоэнтропийную. И хотя в рассматриваемом случае высокий «энтропийный градиент» позволял предположить, что последнее изменение не должно было быть значительным, но полностью исключить его влияние невозможно.
* * *
Что мы так же можем наблюдать в советской истории. Более того - прошлый пост был посвящен, по существу, именно ему. В том смысле, что превращение советской номенклатуры из демократического механизма - должного обеспечить участие широких масс в управлении страной - в полную противоположность этому было связано именно с влиянием «мира Традиции» на «мир социализма». Однако только этим «обратная тяга» детрадиционизации не ограничивается - особенно, если вести речь о упомянутом выше «великом переломе». (Сиречь - «коллективизации».) Поскольку указанное «сверхконцентрированное» изменение уровня социальной энтропии по умолчанию должно было получить «отклик» в «обществе социализма». Причем - отклик противоположный. В том смысле, что если в случае с коллективизацией уровень энтропии падал, то речь должна была идти о ее определенном повышении.
Наверное, все уже догадались, о чем идет речь. Да, именно о том явлении, которое получило впоследствии название «массовые репрессии» или «репрессии 1936-1937 годов». На самом деле тут наиболее интересно то, что указанное явление советской жизни практически не имеет объяснений в рамках традиционного рассмотрения истории - отчего так часто всплывают идеи о том, что это может быть связано с «личными особенностями Сталина» или даже «сталинской паранойей». (Кстати, последняя мысль является настолько же дебильной, насколько и естественной для понимания данных событий в рамках «привычных исторических представлений». Поэтому она неуклонно «всплывает» - несмотря на явное желание антисталинистов загнать ее вглубь.) В то время, как при применении социодинамического подхода данное событие объясняется практически «автоматически». Ну действительно: затраты социальной энергии и негэнтропии на перестройку традиционного общества неизбежно должны были понизить «уровень организации» социума. Что так же неизбежно означало ужесточение имеющихся там «правил игры» и борьбы субъектов за имеющиеся ресурсы.
Впрочем, перенесение данного объяснения на «микроуровень» все равно выглядит необычным: ну, в самом деле, как коллективизация и включение в индустриальную сферу может превратить истинных коммунистов - а люди, находящиеся на вершинах социалистического общества были истинными коммунистами, по крайней мере, по своему происхождению - в агрессивных хищников, готовых «рвать друг друга зубами» ради нахождения у власти. (Впрочем, даже если они и «имитировали коммунизм», то, все равно, умели в «нормальное взаимодействие», без массовых расстрелов и иных неприятных эксцессов.) Однако подобные вещи в действительности происходят довольно часто - в том смысле, что люди неожиданно меняются в этическом плане под действием «глобальных факторов» совершенно независимо от их личного восприятия и желания. (Самое забавное тут то, что непонимание данного процесса часто демонстрируют люди, пережившие 1990 годы! Когда происходило практически то же самое.) Поэтому тут можно только еще раз сказать, что необходимость изучения процессов подобной «психологической трансформации» даже сейчас стоит крайне остро. (А значит - говорить об этом надо тоже в отдельной большой теме.)
* * *
Ну, а тут можно только еще раз указать на то, что, несмотря на указанные эксцессы, особой «глубиной» данное падение негэнтропийности не обладало. Поэтому в целом советское общество достаточно легко прошло через указанный период и уже к 1939 году, в целом, «выправилось». Другое дело, что тут наступило событие, так же связанное с рассматриваемой темой, которое оказало очень серьезное воздействие на уровень негэнтропии СССР. Разумеется, это Вторая Мировая война. Но о нем будет сказано уже в следующей части. Тут же, завершая разговор, стоит сделать еще один важный вывод из вышесказанного. Состоящий в том, что - как и уже рассмотренные «негативные явления советской жизни» - пресловутый «1937 год» не может рассматриваться иначе, как следствие уже указанного «взаимодействия с миром Традиции». А значит - его возможность возникновения в «посттрадиционном мире» равна нулю даже при условии борьбы за власть.
Со всеми вытекающими последствиями.
Однако социалистическое общество было «необычным» - в том смысле, что имело уровень негэнтропии на порядки выше, нежели общество капиталистическое. В связи с чем его воздействие на указанный «традиционный мир» просто не могло быть похожим на все то, что было раньше. По той причине, что «мирное сосуществование» социумов с такой высокой разницей между уровнем энтропии просто невозможно. И «мирное пожирание» - как это любят делать капиталистические хищники, прекрасно уживающиеся с тем же феодализмом (привет, Саудовская Аравия) - тоже. Поэтому совершенно неизбежным было то, что взаимодействие подобное должно было быть, во-первых, крайне «бурным». Ну, а во-вторых - что закончится оно должно было или уничтожением социалистического негэнтропийного общества. Или полной перестройкой общества традиционного - т.е., его «детрадиционизацией».
Ну, и в третьих - очень важный пункт - подобное событие должно было произойти обязательно. В полной независимости от пресловутых «волюнтаристских» действий тех или иных лиц, и даже социальных групп. То есть - вне всякой связи с тем, кто и как будет выполнять руководство государством и какую стратегию будет выбирать. Впрочем, самое интересное тут, наверное, то, что указанная закономерность лежала на таком фундаментальном уровне, что оказывалась вне «обычной» стратегической деятельности советского руководства. В том смысле, что прямо перестраивать крестьянскую массу, в общем-то, мало кому хотелось - а главное, по указанным выше причинам, это выглядело довольно опасным. Еще раз: при самом первом взгляде на проблему указанная «масса» грозила с легкостью поглотить казавшийся небольшим «локус социализма». (Просто за счет численности.) А учитывать уровни негэнтропийности тогда не умели - впрочем, и сейчас «строго» делать это не умеют. Поэтому неудивительно, что как раз «сознательно» вопрос о преобразованиях в деревне старались отодвинуть как можно дальше.
* * *
Еще раз: это было единственно рациональная стратегия, выводимая из существующих (видимых) условий. Поэтому именно она и возобладала в советском руководстве еще во времена Ленина - и стало основанием для принятия НЭПа. Это было никакое не «отступление» - как считали тогда некоторые, «ультралевые» товарищи - а именно сознательное выстраивание взаимодействия с 90% (как уже говорилось, в «мир Традиции» входили не только крестьяне) населения страны. Но одновременно с этим - выстраивание исключительно временное, неизбежно должное «прорваться» по причине чудовищного «энтропийного градиента». Что, собственно, и случилось в начале 1930 годов. Разумеется, тогда все это было подано в виде «сознательной политики» - однако сознательность ее состояла именно в указанном стремлении «оттягивать момент» до того уровня, когда отказ от действий станет уже невозможным. За это время нужно было «вырастить» социалистический локус, укрепить его - что, собственно, и было сделано. Поэтому, в целом, случившийся процесс - который современниками был назван «коллективизацией» - может рассматриваться, как практически «естественный», в смысле, вытекающей из самой сути великой Революции 1917 года и вызванного ей зарождения «локуса социализма».
Разумеется, это не значит, что невозможно представить более «гладкого» и менее «жесткого» его протекания. Например, в плане обеспечения вновь создаваемых колхозов техникой дело изначально обстояло плохо - что, собственно, и привело к известным эксцессам в начале коллективизации. В том смысле, что без тракторов и навесного оборудования к ним создаваемые колхозы выглядели довольно странно: сам принцип «коллективной обработки земли» предполагал именно механизацию данного процесса. В действительности же тракторы в массовом количестве «пошли» в село только в 1933-1934 годах. (В 1929 году в СССР насчитывалось только 33 тыс. тракторов, а в 1934 уже более 200 тысяч.) То есть, как нетрудно догадаться, до «мягкой коллективизации» у нашей страны всего 2 -3 года! Однако, как уже было сказано выше, возможности откладывать «великий перелом» у страны не было - «негэнтропийный градиент» с конца 1920 годов был на пределе. (Вопрос о том, можно ли было «массовую тракторизацию» подвинуть на пару лет вперед надо разбирать отдельно.)
Разумеется, тут нет смысла подробно рассматривать то, как протекала коллективизация - поскольку это очень большая тема. (К тому же ей посвящено огромное количество материалов в сети.) Поэтому единственное, о чем можно тут сказать применительно к данному моменту - так это о том, что, в целом, уже к концу 1930 годов все негативные моменты подобной перестройки были преодолены. Что проявилось через однозначный рост производительности в сравнении с «допереломным» временем: скажем, сбор зерновых поднялся с 735 млн. тонн в год в 1928-1932 годах до 1045 млн. тонн в года в 1938-1940 годах. (Кстати, в 1913 году урожай был 801 млн. тонн - правда, это был один из самых лучших годов в подобном плане. В основном же сборы находились на уровне 630-730 млн. тонн. В любом случае стагнацию традиционного сельского хозяйства не замечать невозможно.)
То есть - уже в началу Второй Мировой войны можно было говорить об уже упомянутой вначале «детрадиционизации», которая в действительности заняла не более 10 лет. И хотя понятно, что до полного завершения этого процесса тогда было еще достаточно далеко (оно пришлось уже на «наше время») - но, все равно, масштабность произошедшего впечатляет. Однако, как уже говорилось, любой процесс подобного рода характеризуется «двусторонним воздействием». В том смысле, что не только низкоэнтропийная сущность ведет к изменению сущности высокоэнтропийной. Но и указанная высокоэнтропийная система так же меняет в определенной мере низкоэнтропийную. И хотя в рассматриваемом случае высокий «энтропийный градиент» позволял предположить, что последнее изменение не должно было быть значительным, но полностью исключить его влияние невозможно.
* * *
Что мы так же можем наблюдать в советской истории. Более того - прошлый пост был посвящен, по существу, именно ему. В том смысле, что превращение советской номенклатуры из демократического механизма - должного обеспечить участие широких масс в управлении страной - в полную противоположность этому было связано именно с влиянием «мира Традиции» на «мир социализма». Однако только этим «обратная тяга» детрадиционизации не ограничивается - особенно, если вести речь о упомянутом выше «великом переломе». (Сиречь - «коллективизации».) Поскольку указанное «сверхконцентрированное» изменение уровня социальной энтропии по умолчанию должно было получить «отклик» в «обществе социализма». Причем - отклик противоположный. В том смысле, что если в случае с коллективизацией уровень энтропии падал, то речь должна была идти о ее определенном повышении.
Наверное, все уже догадались, о чем идет речь. Да, именно о том явлении, которое получило впоследствии название «массовые репрессии» или «репрессии 1936-1937 годов». На самом деле тут наиболее интересно то, что указанное явление советской жизни практически не имеет объяснений в рамках традиционного рассмотрения истории - отчего так часто всплывают идеи о том, что это может быть связано с «личными особенностями Сталина» или даже «сталинской паранойей». (Кстати, последняя мысль является настолько же дебильной, насколько и естественной для понимания данных событий в рамках «привычных исторических представлений». Поэтому она неуклонно «всплывает» - несмотря на явное желание антисталинистов загнать ее вглубь.) В то время, как при применении социодинамического подхода данное событие объясняется практически «автоматически». Ну действительно: затраты социальной энергии и негэнтропии на перестройку традиционного общества неизбежно должны были понизить «уровень организации» социума. Что так же неизбежно означало ужесточение имеющихся там «правил игры» и борьбы субъектов за имеющиеся ресурсы.
Впрочем, перенесение данного объяснения на «микроуровень» все равно выглядит необычным: ну, в самом деле, как коллективизация и включение в индустриальную сферу может превратить истинных коммунистов - а люди, находящиеся на вершинах социалистического общества были истинными коммунистами, по крайней мере, по своему происхождению - в агрессивных хищников, готовых «рвать друг друга зубами» ради нахождения у власти. (Впрочем, даже если они и «имитировали коммунизм», то, все равно, умели в «нормальное взаимодействие», без массовых расстрелов и иных неприятных эксцессов.) Однако подобные вещи в действительности происходят довольно часто - в том смысле, что люди неожиданно меняются в этическом плане под действием «глобальных факторов» совершенно независимо от их личного восприятия и желания. (Самое забавное тут то, что непонимание данного процесса часто демонстрируют люди, пережившие 1990 годы! Когда происходило практически то же самое.) Поэтому тут можно только еще раз сказать, что необходимость изучения процессов подобной «психологической трансформации» даже сейчас стоит крайне остро. (А значит - говорить об этом надо тоже в отдельной большой теме.)
* * *
Ну, а тут можно только еще раз указать на то, что, несмотря на указанные эксцессы, особой «глубиной» данное падение негэнтропийности не обладало. Поэтому в целом советское общество достаточно легко прошло через указанный период и уже к 1939 году, в целом, «выправилось». Другое дело, что тут наступило событие, так же связанное с рассматриваемой темой, которое оказало очень серьезное воздействие на уровень негэнтропии СССР. Разумеется, это Вторая Мировая война. Но о нем будет сказано уже в следующей части. Тут же, завершая разговор, стоит сделать еще один важный вывод из вышесказанного. Состоящий в том, что - как и уже рассмотренные «негативные явления советской жизни» - пресловутый «1937 год» не может рассматриваться иначе, как следствие уже указанного «взаимодействия с миром Традиции». А значит - его возможность возникновения в «посттрадиционном мире» равна нулю даже при условии борьбы за власть.
Со всеми вытекающими последствиями.