Революция и Традиция. Часть первая
На самом деле, кстати, в прошлом посте был затронут довольно интересный вопрос, напрямую связанный с будущем социализма - и в нашей стране, и за ее пределами. Речь идет вот о чем: с самого начала великой Революции 1917 года ей пришлось реализовываться в стране, подавляющее число граждан которой жило в условиях традиционного общества. Данный момент, кстати, был прекрасно известен современникам указанных событий, породив известную идею о «несвоевременности» и «ошибочности» построения социализма в столь слаборазвитой стране. Дескать, Маркс изначально говорил о том, что подобный переход должен был быть в наиболее индустриальном из государств. А значит, российский социализм обречен.
Разумеется, подобное представление было ошибочным. Причем, даже не потому, что прогнозы на скорое падение «совдепии» не оправдались - и вместо «городов социализма во тьме» и иных вариантов катастрофы мы получили великую Сверхдержаву. А потому, что уже к началу Революции прежние модели социальной динамики были уточнены. Это сделал Владимир Ильич Ленин в рамках своей концепции об неравномерности развития различных государств в империалистической системе и ее «слабом звене». (Под которым, разумеется, подразумевалась Россия.) В том смысле, что данный мыслитель показал, что, во-первых, разрыв единой «империалистической цепи» с высокой степенью вероятности происходит во время того серьезного напряжения, что создает крупная война. А во-вторых, это должно случится не в «ядре» империализма, а в государстве «второго эшелона», буржуазия которого имеет значительно меньше сил на то, чтобы блокировать возмущения пролетариата. (Общие контуры подобной идеи были набросаны еще в «Империализме, как высшей форме капитализма» ,а окончательно сформулированы в статье «Военная программа пролетарской революции», вышедшей в 1916 году.)
Дальнейшее развитие событий - как нетрудно догадаться - полностью подтвердило правоту Владимира Ильича. И одновременно - поставило в смешное положение всех тех, кто вместо «духа марксизма» пытался хвататься за его формальные схемы. Кстати, интересен данный момент еще и тем, что -как стало понятным уже в наше время - подобное поведение общества полностью «ложится» на более общую теорию эволюции сложных систем. (Частным случаем которой и является развитие обществ.) И, например, в развитии биологических видов мы можем увидеть примерно то же самое. Так что идея «незаконности» российской Революции - которую до сих пор еще поддерживают некоторые левые - в настоящее время выглядит еще более странной и нелепой, нежели во времена Владимира Ильича.
* * *
Однако при этом стоит понимать, что - в полном соответствии с «общей моделью эволюции» - развитие Революции (т.е., создание нового общества) оказывается на порядки более сложным, нежели в тех «простых моделях», которые были созданы в XIX столетии. То есть, никакого быстрого построения социализма после «взятием пролетариатом власти» - как это думалось многим в самом начале создания марксисткой теории - быть просто не может. Более того, не может быть и самого «быстрого взятия власти» - по крайней мере, по всему миру. (Т.е., пресловутой «мировой революции» в ее выльгаризированной форме.) А главное - не может быть того самого «линейного» развития революционного процесса, пускай даже и «растянутого» на какое-то время. Скорее наоборот: так же, как и движение эволюции биологической, изменение общественного устройства движется по крайне сложной, хотя и предсказуемой в общем виде, траектории, испытывая не только подъемы, но и падения. Разумеется, при этом стоит понимать, что речь идет именно об восхождении - то есть, об усложнении и повышении устойчивости - цивилизации, как таковой. И значит, несмотря на все провалы и поражения, о какой либо альтернативе социализма с дальнейшим движением в сторону его «коммунизации», говорить нет смысла. (Альтернатива - гибель человечества.)
Впрочем, рассмотрение данного вопроса надо делать отдельно - поскольку это очень большая и серьезная тема. Тут же стоит вернуться к тому, с чего начали - а именно, с указания на то, что новое социалистическое общество с самого начало вынуждено было выстраиваться в условиях подавляющего господства среди населения «традиционного образа жизни». (Тесно связанного с традиционным же хозяйством.) Более того, даже те жители раннего СССР, кто формально обитал в городских условиях и считался работающим в промышленности, в значительной мере имели черты обитателей Традиции. (Промышленность в Российской Империи - за исключением небольшого числа передовых крупных предприятий - имела кустарный доиндустриальный характер.) На этом фоне не стоит удивляться, что процесс развертывании Революции в сторону коммунистических (т.е., однозначно, постиндустриальных) отношений принимал довольно интересную форму. (Как уже было сказано, он имел огромное отличие от простых, линейных моделей.)
Интересную в том плане, что указанная «социализация» в значительной мере «накладывалась» на «традиционный» характер жизни советских людей, создавая иллюзию «неотрадиционализации». Той самой, на которую так любит указывать Сергей Кара-Мурза. Который любит утверждать то, что обитатели нашей страны «напрямую» перешли из столь любимой славянофилами «крестьянской общины» в колхозы и совхозы - т.е. «общины социалистические». А так же на заводы, фабрики и НИИ, которые в своей сути, так же были указанными общинами, ведущими свою родословную от крестьянского мiра. На самом деле, кстати, это довольно интересная теория - особенно на фоне той либеральной западнической мути, что господствовала в стране в 1990 годах. Поэтому неудивительно, что какое-то время эта самая «неотрадиционная» модель советской жизни оказывалась довольно популярной среди всех неантисоветчиков.
Правда, при этом совершенно не учитывался тот факт, что пресловутая крестьянская община к началу XX века находилась в состоянии глубокого разложения. В том смысле, что, во-первых, вопреки буколическим представлениями «неославянофилов», тот самый «мiр» к 1917 году практически целиком контролировался наиболее богатыми представителями крестьянства - теми самыми «кулаками», с которыми потом пришлось бороться Советской власти. (Т.е., ) Ну, а во-вторых, не стоит забывать, что данная община была прямо включена в систему социальных отношений Российской Империи. В том смысле, что именно она выступала базовой фискальной, а порой - и правовой единицей в плане взаимоотношения с имперскими властями. Т.е., поддерживалась не только (и не столько) некими «внутренними механизмами» - как это принято считать в «кара-мурзистской» модели - сколько механизмами «внешними», имперскими.
Если же учесть прогрессирующую бедность российских крестьян во второй половине XIX - начале XX веков - связанную с т.н. «аграрным перенаселением» и высоким (относительно количества производимого прибавочного продукта) уровнем фискальных платежей, то нетрудно догадаться, что данная форма организации жизни людей была устойчивой вовсе не благодаря своей оптимальности. А потому, что перейти к чему-то иному было крайне сложно. Поэтому считать «крестьянский мiр» некоей основой «русского социализма» было бы крайне странным. Другое дело, что в начальный период Революции указанная сельская община действительно выступила в качестве союзника социалистически настроенных сил. Правда, союзников весьма специфических - но какие есть!
* * *
Поэтому первоначальный период Революции в стране происходил на фоне сложного сосуществования зарождающихся «ростков» новых отношений со значительной «зоной Традиции» - причем, как уже говорилось, охватывающей большую часть населения. Эта самая «зона», в свою очередь, приводила к индуцированию весьма специфических процессов в рамках выстраиваемого общества - включая относительно высокую жестокость случившейся Гражданской войны. Впрочем, основную ответственность за военные действия в ней несут иностранные государства, по сути, выступавшие не только главным «спонсором» антиреволюционных сил, но и напрямую участвующие в боевых столкновениях - как тот же Чехословацкий корпус. Однако вот к созданию неблагоприятной эпидемологической ситуации - унесшей большее число жизней, нежели оружие - «традиционное общество» имеет прямое отношение. Равно как и к пресловутому «молекулярному насилию» - т.е., бандитизму - ставшему во время войны и первые годы после нее очень серьезной проблемой для молодой Советской власти.
То есть, значительная часть «ужасов Революции» (столь любимая нашими антисоветчиками и антикоммунистами), в действительности к реальному построению социализма имеет весьма опосредованное отношение. Поскольку на самом деле все это оказывается связанным именно с указанным «сосуществованием» между создаваемым - и еще слабым -социалистическим обществом, и той самой Традицией, которая искусственно (еще раз: минимальная фискальная и правоохранительная единица) сохранялась имперскими властями. Короче, можно сказать, что в 1917-1920 годах проявился закон Кармы в чистом виде: «господа» хотели видеть народ в темноте и дикости - и от этой же темноты и дикости получили в полной мере.
Вот тут то мы и выходим на первый из важных для будущего выводов: на понимание того, что пресловутая «жестокость» вряд ли может считаться базовым свойством революционных процессов. В том смысле, что - как уже было сказано - то количество жертв, которые якобы принесли революционные события 1917-1920 годов, в подавляющем числе случаев являются вовсе не результатом столкновения между «красными и белыми». (И уж конечно, не проявлением изначальной жестокости большевиков - как это любят утверждать антисоветчики.) А следствием совершенно иных причин, среди которых немалое место занимает указанное взаимодействие с «миром Традиции», не имеющей к Революции никакого отношения. В то время, как сам революционный переход вне указанных моментов- т.е., создание на базе распадающегося классового общества бесклассового - может быть рассмотрен, как достаточно «щадящий». (Т.н. «Триумфальное шествие Советской власти» - т.е., принятие Революции населением страны - прошло практически без эксцессов. И только после включения в процесс иностранных государств - Германии на Украине, стран Антанты в Сибири, на Дальнем Востоке и на Юге - началось существенное ужесточение антисоветской борьбы. Ну, и разумеется, Казачий Дон - т.е., место, которое было «заповедником Традиции» даже в традиционной Российской Империи - так же стоит учитывать.)
То есть, еще раз можно сказать, что - при отсутствии значительной «традиционной сферы» -уровень проблем, приносимых Революцией, окажется в разы меньшим. (Хотя и в описанной ситуации общий баланс благоприятных и отрицательных изменений, разумеется, оказывается положительным.) Впрочем, как нетрудно догадаться, это только лишь один из выводов, получаемых при учете приводимого фактора, поскольку в действительности его значение еще больше.
Но об этом, разумеется, будет сказано уже в следующей части…
Разумеется, подобное представление было ошибочным. Причем, даже не потому, что прогнозы на скорое падение «совдепии» не оправдались - и вместо «городов социализма во тьме» и иных вариантов катастрофы мы получили великую Сверхдержаву. А потому, что уже к началу Революции прежние модели социальной динамики были уточнены. Это сделал Владимир Ильич Ленин в рамках своей концепции об неравномерности развития различных государств в империалистической системе и ее «слабом звене». (Под которым, разумеется, подразумевалась Россия.) В том смысле, что данный мыслитель показал, что, во-первых, разрыв единой «империалистической цепи» с высокой степенью вероятности происходит во время того серьезного напряжения, что создает крупная война. А во-вторых, это должно случится не в «ядре» империализма, а в государстве «второго эшелона», буржуазия которого имеет значительно меньше сил на то, чтобы блокировать возмущения пролетариата. (Общие контуры подобной идеи были набросаны еще в «Империализме, как высшей форме капитализма» ,а окончательно сформулированы в статье «Военная программа пролетарской революции», вышедшей в 1916 году.)
Дальнейшее развитие событий - как нетрудно догадаться - полностью подтвердило правоту Владимира Ильича. И одновременно - поставило в смешное положение всех тех, кто вместо «духа марксизма» пытался хвататься за его формальные схемы. Кстати, интересен данный момент еще и тем, что -как стало понятным уже в наше время - подобное поведение общества полностью «ложится» на более общую теорию эволюции сложных систем. (Частным случаем которой и является развитие обществ.) И, например, в развитии биологических видов мы можем увидеть примерно то же самое. Так что идея «незаконности» российской Революции - которую до сих пор еще поддерживают некоторые левые - в настоящее время выглядит еще более странной и нелепой, нежели во времена Владимира Ильича.
* * *
Однако при этом стоит понимать, что - в полном соответствии с «общей моделью эволюции» - развитие Революции (т.е., создание нового общества) оказывается на порядки более сложным, нежели в тех «простых моделях», которые были созданы в XIX столетии. То есть, никакого быстрого построения социализма после «взятием пролетариатом власти» - как это думалось многим в самом начале создания марксисткой теории - быть просто не может. Более того, не может быть и самого «быстрого взятия власти» - по крайней мере, по всему миру. (Т.е., пресловутой «мировой революции» в ее выльгаризированной форме.) А главное - не может быть того самого «линейного» развития революционного процесса, пускай даже и «растянутого» на какое-то время. Скорее наоборот: так же, как и движение эволюции биологической, изменение общественного устройства движется по крайне сложной, хотя и предсказуемой в общем виде, траектории, испытывая не только подъемы, но и падения. Разумеется, при этом стоит понимать, что речь идет именно об восхождении - то есть, об усложнении и повышении устойчивости - цивилизации, как таковой. И значит, несмотря на все провалы и поражения, о какой либо альтернативе социализма с дальнейшим движением в сторону его «коммунизации», говорить нет смысла. (Альтернатива - гибель человечества.)
Впрочем, рассмотрение данного вопроса надо делать отдельно - поскольку это очень большая и серьезная тема. Тут же стоит вернуться к тому, с чего начали - а именно, с указания на то, что новое социалистическое общество с самого начало вынуждено было выстраиваться в условиях подавляющего господства среди населения «традиционного образа жизни». (Тесно связанного с традиционным же хозяйством.) Более того, даже те жители раннего СССР, кто формально обитал в городских условиях и считался работающим в промышленности, в значительной мере имели черты обитателей Традиции. (Промышленность в Российской Империи - за исключением небольшого числа передовых крупных предприятий - имела кустарный доиндустриальный характер.) На этом фоне не стоит удивляться, что процесс развертывании Революции в сторону коммунистических (т.е., однозначно, постиндустриальных) отношений принимал довольно интересную форму. (Как уже было сказано, он имел огромное отличие от простых, линейных моделей.)
Интересную в том плане, что указанная «социализация» в значительной мере «накладывалась» на «традиционный» характер жизни советских людей, создавая иллюзию «неотрадиционализации». Той самой, на которую так любит указывать Сергей Кара-Мурза. Который любит утверждать то, что обитатели нашей страны «напрямую» перешли из столь любимой славянофилами «крестьянской общины» в колхозы и совхозы - т.е. «общины социалистические». А так же на заводы, фабрики и НИИ, которые в своей сути, так же были указанными общинами, ведущими свою родословную от крестьянского мiра. На самом деле, кстати, это довольно интересная теория - особенно на фоне той либеральной западнической мути, что господствовала в стране в 1990 годах. Поэтому неудивительно, что какое-то время эта самая «неотрадиционная» модель советской жизни оказывалась довольно популярной среди всех неантисоветчиков.
Правда, при этом совершенно не учитывался тот факт, что пресловутая крестьянская община к началу XX века находилась в состоянии глубокого разложения. В том смысле, что, во-первых, вопреки буколическим представлениями «неославянофилов», тот самый «мiр» к 1917 году практически целиком контролировался наиболее богатыми представителями крестьянства - теми самыми «кулаками», с которыми потом пришлось бороться Советской власти. (Т.е., ) Ну, а во-вторых, не стоит забывать, что данная община была прямо включена в систему социальных отношений Российской Империи. В том смысле, что именно она выступала базовой фискальной, а порой - и правовой единицей в плане взаимоотношения с имперскими властями. Т.е., поддерживалась не только (и не столько) некими «внутренними механизмами» - как это принято считать в «кара-мурзистской» модели - сколько механизмами «внешними», имперскими.
Если же учесть прогрессирующую бедность российских крестьян во второй половине XIX - начале XX веков - связанную с т.н. «аграрным перенаселением» и высоким (относительно количества производимого прибавочного продукта) уровнем фискальных платежей, то нетрудно догадаться, что данная форма организации жизни людей была устойчивой вовсе не благодаря своей оптимальности. А потому, что перейти к чему-то иному было крайне сложно. Поэтому считать «крестьянский мiр» некоей основой «русского социализма» было бы крайне странным. Другое дело, что в начальный период Революции указанная сельская община действительно выступила в качестве союзника социалистически настроенных сил. Правда, союзников весьма специфических - но какие есть!
* * *
Поэтому первоначальный период Революции в стране происходил на фоне сложного сосуществования зарождающихся «ростков» новых отношений со значительной «зоной Традиции» - причем, как уже говорилось, охватывающей большую часть населения. Эта самая «зона», в свою очередь, приводила к индуцированию весьма специфических процессов в рамках выстраиваемого общества - включая относительно высокую жестокость случившейся Гражданской войны. Впрочем, основную ответственность за военные действия в ней несут иностранные государства, по сути, выступавшие не только главным «спонсором» антиреволюционных сил, но и напрямую участвующие в боевых столкновениях - как тот же Чехословацкий корпус. Однако вот к созданию неблагоприятной эпидемологической ситуации - унесшей большее число жизней, нежели оружие - «традиционное общество» имеет прямое отношение. Равно как и к пресловутому «молекулярному насилию» - т.е., бандитизму - ставшему во время войны и первые годы после нее очень серьезной проблемой для молодой Советской власти.
То есть, значительная часть «ужасов Революции» (столь любимая нашими антисоветчиками и антикоммунистами), в действительности к реальному построению социализма имеет весьма опосредованное отношение. Поскольку на самом деле все это оказывается связанным именно с указанным «сосуществованием» между создаваемым - и еще слабым -социалистическим обществом, и той самой Традицией, которая искусственно (еще раз: минимальная фискальная и правоохранительная единица) сохранялась имперскими властями. Короче, можно сказать, что в 1917-1920 годах проявился закон Кармы в чистом виде: «господа» хотели видеть народ в темноте и дикости - и от этой же темноты и дикости получили в полной мере.
Вот тут то мы и выходим на первый из важных для будущего выводов: на понимание того, что пресловутая «жестокость» вряд ли может считаться базовым свойством революционных процессов. В том смысле, что - как уже было сказано - то количество жертв, которые якобы принесли революционные события 1917-1920 годов, в подавляющем числе случаев являются вовсе не результатом столкновения между «красными и белыми». (И уж конечно, не проявлением изначальной жестокости большевиков - как это любят утверждать антисоветчики.) А следствием совершенно иных причин, среди которых немалое место занимает указанное взаимодействие с «миром Традиции», не имеющей к Революции никакого отношения. В то время, как сам революционный переход вне указанных моментов- т.е., создание на базе распадающегося классового общества бесклассового - может быть рассмотрен, как достаточно «щадящий». (Т.н. «Триумфальное шествие Советской власти» - т.е., принятие Революции населением страны - прошло практически без эксцессов. И только после включения в процесс иностранных государств - Германии на Украине, стран Антанты в Сибири, на Дальнем Востоке и на Юге - началось существенное ужесточение антисоветской борьбы. Ну, и разумеется, Казачий Дон - т.е., место, которое было «заповедником Традиции» даже в традиционной Российской Империи - так же стоит учитывать.)
То есть, еще раз можно сказать, что - при отсутствии значительной «традиционной сферы» -уровень проблем, приносимых Революцией, окажется в разы меньшим. (Хотя и в описанной ситуации общий баланс благоприятных и отрицательных изменений, разумеется, оказывается положительным.) Впрочем, как нетрудно догадаться, это только лишь один из выводов, получаемых при учете приводимого фактора, поскольку в действительности его значение еще больше.
Но об этом, разумеется, будет сказано уже в следующей части…