Воскрешаем Автора, которого "убил" Барт
Я не согласен с Роланом Бартом. По поводу смерти Автора. Барт говорит, что написанный текст гораздо больше зависит от читателя, чем от автора. Смысл рождает не автор, его создаёт читатель при прочтении. Сколько читателей, столько и точек зрения. Автор лишь задаёт направление - путешествие же совершает читатель, и характер этого путешествия преимущественно зависит от него.
Хорошо, возьмём в качестве примера зеркало. Зеркало, сделанное в XVI веке, в Венеции. То самое, которое венецианские зеркальщики подарили Марии Медичи. Как вы думаете, сколько лиц отразило в себе это зеркало за столетия своего существования? Я думаю, счёт уже идёт на миллионы. Можно ли сказать, что каждый интерьер, вещь или лицо, которые отражаются в этом зеркале, обогащают его содержимое, расширяют его смысл? Не думаю. Отражения в зеркале - не более, чем иллюзии, эфемерные образы, симулякры в собственном платоновском смысле этого слова. Единственным существенным здесь оказывается нечто, что обеспечивает существование зеркала: те материалы, из которых оно изготовлено, их конфигурация и технологические уловки, с помощью которых они были соединены. Благодаря искусству древних мастеров (и профессионализму современных реставраторов) этот артефакт обрёл бытие, и его всё ещё можно назвать существующим. Таким образом, его бытие обусловлено вовсе не бесконечной вереницей эфемерных отражений, а производительной энергией создателей.
Не секрет, что качество вещи напрямую зависит от характера производителя. Недаром элитная техника, вроде акустических систем Hi-End или коллекционных швейцарских часов, до сих пор собирается вручную. Мастер сообщает вещи частичку себя: свой опыт, свой жизненный настрой, свою душевную энергию. Только так вещь обретает не только бытие, но и внутреннюю энергию, которую так ценят знатоки, специалисты, коллекционеры - эксперты всех мастей.
Для существования текста читатель также имеет второстепенное значение. Автор стоит на первом месте уже потому, что без него этого текста просто не было бы.
Мне могут возразить, что большинство текстов - это своеобразный отклик писателя на запрос публики. Таким образом, якобы, источником текста косвенно выступает читатель. Хорошо, здесь согласен. Но что именно запрашивает читатель? Разве именно этот конкретный текст? Или музыкальное произведение... Или картину... Или это зеркало... Клиенту нужно что-то, что он мог бы оценить как «полезное», «интересное», «оригинальное», «превосходное», «шедевральное» и пр. Клиент задаёт лишь самые базовые критерии (стиль, формат, материал, тон) - он не способен помыслить конечный продукт во всём богатстве его структуры и используемых технологий. Мастер же не только мыслит готовыми формами, он порождает готовые формы, тратя на это собственное время, время собственной жизни. Таким образом, через процесс творчества, или по-марксистски - производства, создатель оказывается связан со своим произведением благодаря времени производства. Время-производства - гораздо более энергоёмкая категория, чем время-потребления. Представьте, сколько людского труда уходит на съёмку всего 10 секунд вполне себе проходного современного фильма, и сколько душевных и интеллектуальных сил уходит на обработку этих 10 секунд у любого зрителя. Это несоизмеримые величины.
Я прекрасно понимаю, какая политическая подоплёка лежит в концепциях Ролана Барта. Это и борьба с диктатурой смысла, и с преодолением одномерности текста, и фрейдистский бунт против Отца-Писателя. Но, парадоксальным образом, реализуя все эти задачи, Барт выдал решение в логике общества потребления. Переместив центр тяжести с автора на читателя, он сделал процесс потребления более важным в экономической цепочке, нежели процесс производства. Вот с этим я и не могу согласиться. Читатель - это всегда потребитель, как и зритель, как и слушатель.
Мне кажется, что, когда Барт пишет о читателе, он (в тайне от самого себя) имеет в виду не всякого читателя, а ту редкую разновидность читателей, которые одновременно являются и писателями. Литературоведы, литературные критики, философы - все они используют чужие тексты как материал для собственного творчества. Поэтому их потребление текста естественным образом перетекает в производство текста и наоборот. Но это вовсе не характерно для широких слоёв населения. Они то являются чистыми потребителями. И давать им приоритет перед писателем - значит плодить жуткие пошлости в духе современного консюмеризма. Публика не способна ничего породить, создать, воззвать к жизни. И все «творцы», идущие на поводу у публики, плодят только зомбеобразный ширпотреб, чей срок жизни сравним с недолгим веком мелких грызунов.
К чему приводит пресловутая Смерть Автора? К смерти текста! Это же очевидно. Так же как окончательная и бесповоротная смерть Отца ведёт вовсе не к тотальному Освобождению и вечной Молодости, а к невозможности дальнейшего воспроизводства. В этом, кстати, возможно кроется причина свеобразной творческой импотенции, которую мы наблюдаем в современной литературе. Как бы ни казались нам смешны или странны идеалы великих писателей XVIII и XIX веков, буйство их производительной энергии может вызывать параксизм зависти у любого из нынешних нобелевских лауреатов по литературе.
Хорошо, возьмём в качестве примера зеркало. Зеркало, сделанное в XVI веке, в Венеции. То самое, которое венецианские зеркальщики подарили Марии Медичи. Как вы думаете, сколько лиц отразило в себе это зеркало за столетия своего существования? Я думаю, счёт уже идёт на миллионы. Можно ли сказать, что каждый интерьер, вещь или лицо, которые отражаются в этом зеркале, обогащают его содержимое, расширяют его смысл? Не думаю. Отражения в зеркале - не более, чем иллюзии, эфемерные образы, симулякры в собственном платоновском смысле этого слова. Единственным существенным здесь оказывается нечто, что обеспечивает существование зеркала: те материалы, из которых оно изготовлено, их конфигурация и технологические уловки, с помощью которых они были соединены. Благодаря искусству древних мастеров (и профессионализму современных реставраторов) этот артефакт обрёл бытие, и его всё ещё можно назвать существующим. Таким образом, его бытие обусловлено вовсе не бесконечной вереницей эфемерных отражений, а производительной энергией создателей.
Не секрет, что качество вещи напрямую зависит от характера производителя. Недаром элитная техника, вроде акустических систем Hi-End или коллекционных швейцарских часов, до сих пор собирается вручную. Мастер сообщает вещи частичку себя: свой опыт, свой жизненный настрой, свою душевную энергию. Только так вещь обретает не только бытие, но и внутреннюю энергию, которую так ценят знатоки, специалисты, коллекционеры - эксперты всех мастей.
Для существования текста читатель также имеет второстепенное значение. Автор стоит на первом месте уже потому, что без него этого текста просто не было бы.
Мне могут возразить, что большинство текстов - это своеобразный отклик писателя на запрос публики. Таким образом, якобы, источником текста косвенно выступает читатель. Хорошо, здесь согласен. Но что именно запрашивает читатель? Разве именно этот конкретный текст? Или музыкальное произведение... Или картину... Или это зеркало... Клиенту нужно что-то, что он мог бы оценить как «полезное», «интересное», «оригинальное», «превосходное», «шедевральное» и пр. Клиент задаёт лишь самые базовые критерии (стиль, формат, материал, тон) - он не способен помыслить конечный продукт во всём богатстве его структуры и используемых технологий. Мастер же не только мыслит готовыми формами, он порождает готовые формы, тратя на это собственное время, время собственной жизни. Таким образом, через процесс творчества, или по-марксистски - производства, создатель оказывается связан со своим произведением благодаря времени производства. Время-производства - гораздо более энергоёмкая категория, чем время-потребления. Представьте, сколько людского труда уходит на съёмку всего 10 секунд вполне себе проходного современного фильма, и сколько душевных и интеллектуальных сил уходит на обработку этих 10 секунд у любого зрителя. Это несоизмеримые величины.
Я прекрасно понимаю, какая политическая подоплёка лежит в концепциях Ролана Барта. Это и борьба с диктатурой смысла, и с преодолением одномерности текста, и фрейдистский бунт против Отца-Писателя. Но, парадоксальным образом, реализуя все эти задачи, Барт выдал решение в логике общества потребления. Переместив центр тяжести с автора на читателя, он сделал процесс потребления более важным в экономической цепочке, нежели процесс производства. Вот с этим я и не могу согласиться. Читатель - это всегда потребитель, как и зритель, как и слушатель.
Мне кажется, что, когда Барт пишет о читателе, он (в тайне от самого себя) имеет в виду не всякого читателя, а ту редкую разновидность читателей, которые одновременно являются и писателями. Литературоведы, литературные критики, философы - все они используют чужие тексты как материал для собственного творчества. Поэтому их потребление текста естественным образом перетекает в производство текста и наоборот. Но это вовсе не характерно для широких слоёв населения. Они то являются чистыми потребителями. И давать им приоритет перед писателем - значит плодить жуткие пошлости в духе современного консюмеризма. Публика не способна ничего породить, создать, воззвать к жизни. И все «творцы», идущие на поводу у публики, плодят только зомбеобразный ширпотреб, чей срок жизни сравним с недолгим веком мелких грызунов.
К чему приводит пресловутая Смерть Автора? К смерти текста! Это же очевидно. Так же как окончательная и бесповоротная смерть Отца ведёт вовсе не к тотальному Освобождению и вечной Молодости, а к невозможности дальнейшего воспроизводства. В этом, кстати, возможно кроется причина свеобразной творческой импотенции, которую мы наблюдаем в современной литературе. Как бы ни казались нам смешны или странны идеалы великих писателей XVIII и XIX веков, буйство их производительной энергии может вызывать параксизм зависти у любого из нынешних нобелевских лауреатов по литературе.