В 1993 году в составе “ассолистов” снова произошли довольно существенные изменения. Вместо ушедшего на “Фотон” Славы П. на “Бекасе” стал ходить Игорь М.; появился новый экипаж на “Этюде” - бывшие профессионалы гонок на парусных досках. Главной же новостью было появление “Мрии” с постоянным килем - Эдик пропустил сезон, занимаясь кардинальной переделкой своей яхты, и жаждал выяснить, что же получилось в результате (именно в честь него я назвал эту главу своих заметок, поскольку именно с участием “Мрии” были связаны почти все выдающиеся события регаты этого года). Правда, в Камышин он пошел один, семья должна была присоединиться к нему только перед гонкой. Зато на “Оке” на сей раз было целых пять человек. В рядах геофизиков на сей раз было только две лодки наш “Тип-Топ” и “Кукла”; Слава мог приехать только в Камышин непосредственно к гонкам. Зато у нас появился мотор - новенький “Салют”. При попытке завести его на базе мы нашли нашел пятнадцать заводских недоделок, не дававших этого сделать, но в конце концов добились своего - мотор заработал. Кроме того, мы приобрели и взяли с собой рации - вот только не смогли как следует зарядить их батареи.
Коля Б. на своей “Фее” возглавил гонку первого дня, традиционно проходившую в слабый ветер и в очередной раз завершенную не там, где рассчитывали. Около семи вечера гонка едва достигла Синеньких, и, в соответствии с договоренностью, лидер финишировал и стал выбирать место для стоянки. Неизвестно, можно ли было выбрать другое место, и было ли бы оно лучше, но всем пришедшим на финиш позже оно не слишком понравилось. Особенно недоволен оказался Эдик, которому пришлось стоять со своим килем более, чем в сорока метрах от берега.
На следующий день “отличилось” “Око”. На переходе к Ахмату Виктор решил развести примус в каюте; у примуса выбило пробку, и струя мгновенно воспламенившегося бензина брызнула на обшивку каюты. Примус полетел за борт, капитан голыми руками потушил занявшуюся обшивку и тоже рухнул за борт. Этот эпизод, видимо, сыграл свою роль в том, что из Камышина весь экипаж, кроме капитана отбыл в Саратов на автобусе.
Но особый фурор произвел среди яхтсменов всех классов, равно как и прочего (не-яхтенного народа) Эдик. Слабый попутный ветер второго дня гонки не способствовал созданию каких-либо занимательных гоночных ситуаций. Каждый экипаж выбрал собственный путь пересечения обширного открытого пространства между Сосновкой и Ахматом, передвигаясь с той скоростью, которую позволял развить ветерок нашим яхтам. Наш “Тип-Топ” следовал примерно тем же курсом, что и “Мрия”, потихоньку отставая от более легкой яхты Эдика. “Мрия” удалилась от нас уже примерно на километр, когда мы заметили, что Эдик проделывает какие-то странные эволюции на одном месте. Поскольку даже в бинокль нам удалось разглядеть только, что он что-то делает, высунувшись за борт, мы решили подойти поближе и узнать, не нужна ли наша помощь (напомню, что Эдик шел один на лодке). Когда же мы оказались рядом с “Мрией” (это заняло довольно много времени), то с изумлением увидели, что на корму яхты её капитан втащил натуральную садовую скамейку! В нашей помощи нужды не было, и мы только обменялись впечатлениями по поводу столь неординарной находки (с ней может сравниться только огромная корабельная швабра, выловленная Славой М. и Женей К. во время одного из “треугольников” в Камышине, привезенная ими в Саратов и до сих пор живущая на нашей базе); скамейка была слегка подпалена с оного бока - видимо, загорелась на палубе какого-то пассажирского теплохода и была выброшена за борт, в целом же была почти новой и довольно симпатичного вида. На следующей стоянке Эдик капитально установил скамейку на корме таким образом, что сидящий на ней смотрел на кильватерную струю, и в таком виде довел яхту до Камышина, где имел самый восторженный прием камышан из всех участников всех регат: буквально каждый видевший “Мрию” со столь оригинальным оснащением выражал желание прокатиться на лавочке.
Отличительной особенностью погодных условий того года был постоянный попутный ветер на всей дороге до Камышина. В этих обстоятельствах безусловными лидерами стали легкая “Мрия” и “Фея” со своими “голландскими” парусами. Мы смогли составить Эдику конкуренцию лишь на одном из этапов, финишировавшем в Другалке практически при полном штиле. Гонка началась для нас неудачно. Выходя из Байдачки, наш караван встретил на курсе массу рыбаков стоящих на “резинка” с протянутыми к берегу растяжками. Мы цепляем леску пером руля, и Захаров, пытаясь освободить лодку, расстается со своей фирменной зажигалкой ZIPPO, вылетевшей из незастегнутого кармана ветровки за борт. Дальше гонка почти до финиша шла ни шатко, ни валко, так как дул очень слабый попутный ветер, переходящий в штиль.
К концу гонки ситуация сложилась так, что мы, предвидя наступление штиля, сразу после Бутковского рынка прижались к правому берегу, а “Мрия” держалась мористее. Поначалу это давало Малкину преимущество более сильного течения, что позволило ему оторваться от нас и следовавшего за нами Макарова. Но затем он оказался перед необходимостью преодоления примерно километрового расстояния от середины судового хода до входа в бухту, где по традиции был назначен финиш. Для “Мрии” сложилась ситуация типа “близок локоть...”, а в это время мы и “Фиеста” потихоньку приближались к линии финиша, пользуясь слабым “сквозняком”, тянувшим вдоль берега. В конце концов Эдик, утомленный ожиданием такой близкой, но начинающей ускользать победы, решил взять судьбу за рога - он просто смайнал парус и встал на якорь, обозначая финиш, метрах в трехстах от берега (и от линии нашего курса) - мы при этом находились примерно на таком же расстоянии от него. Поступок капитана “Мрии” вызвал бурное неодобрение как у нашего экипажа, так и у Олега, в результате чего на берегу после постановки на стоянку разгорелась довольно горячая дискуссия. Дипломатичная Виола решила перевести страсти в более спокойное русло, сменив основной объект внимания; для этой цели она выбрала “Бекас”, экипажу которого в такую погоду явно не хватило опыта и настойчивости, в результате чего они пришла на финиш с очень большим отставанием от других. Виола нашла у себя сувенир под названием “Орел на утесе”, который и предложила вручить капитану “Бекаса” Игорю М. под девизом “Орлы не сдаются”. Приз был немедленно переименован остряками в “Бекас, присевший отдохнуть”, а Игорь, с должным юмором отнесшийся к сложившейся ситуации, пообещал более так плохо не ездить. После этого все мирно занялись обычными делами, в частности, Захаров и компания установили с внешней стороны входа в бухту сеть и пару “телевизоров”. Эффект от постановки этих снастей был просто выдающийся. Где-то около одиннадцати часов ночи перед входом в бухту показался “Вопрос”. Его капитан поинтересовался, можно ли пройти на его четвертьтоннике в бухту, имеющую очень узкий проход. Ему крикнули, что глубина позволяет, но рядом со входом - сеть. То ли насчет сети на “Вопросе” не расслышали, то ли им просто не повезло, но через пять минут они уже с проклятиями выпутывались из нашей сетки. После такого конфуза желание вставать с нами на ночлег у них пропало, и “Вопрос” ушел дальше; таков был первый “улов”. Когда же утром наши рыбаками пошли снимать снасти, они достали порванную и запутанную “Вопросом” сеть, естественно, совершенно пустую, и ... огромного судака, запутавшегося в одном из “телевизоров”.
Следующий день стал днем реабилитации "Бекаса". Снова дул попутный ветер, но существенно более свежий, чем раньше. Некоторое время после старта “тяжеловесы” вроде нас держались за корму более быстроходных соперников, но затем постепенно “Фиеста” освободилась от нас, “Фея” и “Мрия” - от своих преследователей, и караван стал растягиваться. Возглавил же его вчерашний неудачник - поставив спинакер, “Бекас” оказался вне конкуренции. К финишу в Камышине отрыв от пришедшей второй “Мрии” составлял, кажется, минут сорок, а от нас - почти два часа; надо ли говорить, как был доволен Игорь!