Церковно-санскритский язык 2
Впрочем, здесь о. Григорий впадает в противоречие с самим Успенским, по трудам которого он цитирует древних авторов. Так как сам Успенский подчеркивает, цитируя нападки Петра Скарги на церковно-славянский язык, что это не тот язык, который "и в церкви, и в дому, и в пословицах", а "на церковнославянском - в отличие от латыни или греческого - никто не говорит: "...никто не может его понимать в совершенстве: потому что нет на свете такого народа,, который им говорил бы так, как пишут в книгах ..."" (Успенский Б. Языковая ситуация и языковое сознание в Московской Руси: восприятие церковно-славянского и русского языка http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/usp/yaz.php).
Упорно продолжая цитировать Успенского, о. Григорий не воздерживается и от повторения нападок на преп. Максима Грека, который этой диглоссии не понимал и переводил на язык более близкий к народному. Это, кстати, интересно само по себе. У нас есть минимум два автора того периода, не согласные с мнением Успенского и о. Григория. Это Аввакум, считавший две части диглоссии тождественными, и преп. Максим, считавший что так быть должно. Оба они шли разными путями. Первый вводил церковно-славянские обороты в письменную и разговорную речь, а второй делал переводы более близкие к народному языку. Но так или иначе, оба (пусть и не на уровне философском) видели в этой диглоссии нечто неестественное, пытались ее преодолеть. Здесь намечено и два возможных пути. Либо изменение со временем языка богослужения вслед за языком "природным", либо обучение народа высокому богослужебному языку. Хотя может быть и третий, а лучше сказать золотой, путь - совмещение их обоих. По этому пути у нас и шли до определенного периода, на него, по моему мнению, нам и надо бы вернуться, избежав и поклонения каждой букве, которое предлагают о. Григорий и авторы "Чина покаяния", и реформаторского зуда, когда вся история и все богатства богослужебного языка просто отбрасываются.
Почему я говорю о том, что такая диглоссия была не правильной, что если она понималась так, как это излагает Успенский, то это скорее не пример для подражания, а то, чего надо бы избегать. Потому, что обожествляется язык как таковой. Не потому он свят, что посвящен Богу, но посвящен Богу потому, что свят. Еще потому, что ситуация эта совершенно не типична для христианских народов и типична для многих нехристианских и языческих. Начнем с нехристианских. До второй половины ХХ века двуязычными были абсолютно все иудеи. В быту они пользовались местным народным языком (например, русским) или своим особым языком, возникшим из смешения языка этого народа и иврита (например, идишем). Иврит, понимавшийся как сакральный, данный Богом язык, использовался только в молитве и богослужении. К слову сказать, иудейские ученые всегда считали, что именно иврит, это тот язык, который дан Богом Адаму, а потому он гораздо вернее и правильнее любого другого языка, только он подходит для передачи вещей божественных, для мистической жизни и богословия. И евреи были в этом не одиноки. Так мусульмане до сих пор убеждены, что единственным идеально подходящим языком для молитвы и лучшим для богословия является арабский. До сих пор считается, что Коран может быть только на арабском языке, а любой перевод это уже не Коран, а пересказ Корана. Что до язычества, то мы знаем, например, что у индусов священным языком является санскрит. При чем внутри него самого один язык - язык для пересказа, заучивания Вед, другой - язык богословия и так далее. Более того, "Веды", как священные гимны, там священны в каждом слове. Любая замена одного слова на другое здесь недопустима, так как она разрушает ритуал, а нарушение ритуала влечет нарушение риты - порядка вселенной, того языка мироздания, выражением коорого является санскрит. В истории христианства известна "триязычная ересь", учение о том, что богослуение и богословие возможно на трех языках - иврите, латыни и греческом. С одной стороны она действительно обосновывалась надписью на кресте на еврейском, греческом и латыни. С другой - за ней стояла убежденность римских клириков, что существующие варварские языки франков, германцев, англо-саксов и т.д. совершенно не подходят ни для богослужения, ни для богословия. Возможно, за этим стояло призрение последних римлян к оккупантам, возможно и то, что языки эти не обладали достаточной философской и мистической терминологией. Это учение обличал святитель Фотий и св. Кирилл. Сторонники этого учения преследовали св. Кирилла и Мефодия, уничтожили почти до конца славяноязычное христианство в Моравии. И она совершенно точно соответствует тому отношению к богослужебному языку, которое о. Григорий вслед за Успенским приписывает нашим предкам. Если это было не так, то перед нами несознательное, надеюсь, обеление древнего заблуждения католиков, от которого они формально отказались на Втором Ватиканском Соборе, а фактически и еще раньше. Если дело было именно так, то встает вопрос, когда и как это католическое заблуждение поразило умы Московских книжников.
Упорно продолжая цитировать Успенского, о. Григорий не воздерживается и от повторения нападок на преп. Максима Грека, который этой диглоссии не понимал и переводил на язык более близкий к народному. Это, кстати, интересно само по себе. У нас есть минимум два автора того периода, не согласные с мнением Успенского и о. Григория. Это Аввакум, считавший две части диглоссии тождественными, и преп. Максим, считавший что так быть должно. Оба они шли разными путями. Первый вводил церковно-славянские обороты в письменную и разговорную речь, а второй делал переводы более близкие к народному языку. Но так или иначе, оба (пусть и не на уровне философском) видели в этой диглоссии нечто неестественное, пытались ее преодолеть. Здесь намечено и два возможных пути. Либо изменение со временем языка богослужения вслед за языком "природным", либо обучение народа высокому богослужебному языку. Хотя может быть и третий, а лучше сказать золотой, путь - совмещение их обоих. По этому пути у нас и шли до определенного периода, на него, по моему мнению, нам и надо бы вернуться, избежав и поклонения каждой букве, которое предлагают о. Григорий и авторы "Чина покаяния", и реформаторского зуда, когда вся история и все богатства богослужебного языка просто отбрасываются.
Почему я говорю о том, что такая диглоссия была не правильной, что если она понималась так, как это излагает Успенский, то это скорее не пример для подражания, а то, чего надо бы избегать. Потому, что обожествляется язык как таковой. Не потому он свят, что посвящен Богу, но посвящен Богу потому, что свят. Еще потому, что ситуация эта совершенно не типична для христианских народов и типична для многих нехристианских и языческих. Начнем с нехристианских. До второй половины ХХ века двуязычными были абсолютно все иудеи. В быту они пользовались местным народным языком (например, русским) или своим особым языком, возникшим из смешения языка этого народа и иврита (например, идишем). Иврит, понимавшийся как сакральный, данный Богом язык, использовался только в молитве и богослужении. К слову сказать, иудейские ученые всегда считали, что именно иврит, это тот язык, который дан Богом Адаму, а потому он гораздо вернее и правильнее любого другого языка, только он подходит для передачи вещей божественных, для мистической жизни и богословия. И евреи были в этом не одиноки. Так мусульмане до сих пор убеждены, что единственным идеально подходящим языком для молитвы и лучшим для богословия является арабский. До сих пор считается, что Коран может быть только на арабском языке, а любой перевод это уже не Коран, а пересказ Корана. Что до язычества, то мы знаем, например, что у индусов священным языком является санскрит. При чем внутри него самого один язык - язык для пересказа, заучивания Вед, другой - язык богословия и так далее. Более того, "Веды", как священные гимны, там священны в каждом слове. Любая замена одного слова на другое здесь недопустима, так как она разрушает ритуал, а нарушение ритуала влечет нарушение риты - порядка вселенной, того языка мироздания, выражением коорого является санскрит. В истории христианства известна "триязычная ересь", учение о том, что богослуение и богословие возможно на трех языках - иврите, латыни и греческом. С одной стороны она действительно обосновывалась надписью на кресте на еврейском, греческом и латыни. С другой - за ней стояла убежденность римских клириков, что существующие варварские языки франков, германцев, англо-саксов и т.д. совершенно не подходят ни для богослужения, ни для богословия. Возможно, за этим стояло призрение последних римлян к оккупантам, возможно и то, что языки эти не обладали достаточной философской и мистической терминологией. Это учение обличал святитель Фотий и св. Кирилл. Сторонники этого учения преследовали св. Кирилла и Мефодия, уничтожили почти до конца славяноязычное христианство в Моравии. И она совершенно точно соответствует тому отношению к богослужебному языку, которое о. Григорий вслед за Успенским приписывает нашим предкам. Если это было не так, то перед нами несознательное, надеюсь, обеление древнего заблуждения католиков, от которого они формально отказались на Втором Ватиканском Соборе, а фактически и еще раньше. Если дело было именно так, то встает вопрос, когда и как это католическое заблуждение поразило умы Московских книжников.