О двух теориях
Не так давно я в очередной раз задумался о том, что слово «теория» имеет не то чтобы два разных значения, а скорее два разных варианта. Как-то раньше не приходило в голову четко это сформулировать.
Вот возьмем, например, технологии, связанные с электричеством. Они появились, в общем, не вчера, и взгляды людей на электричество с тех пор поменялись не раз и не два. Стало, например, известно, что ток - это движение электронов, но при этом в некоторых веществах он может превращаться в нечто совершенно иное. Поэтому возможны полупроводники, в которых электричество ведет себя очень странно, так что может в одном направлении проходить, а в другом нет. У нас на этом эффекте построена вся электроника.
Потом электромагнитное взаимодействие вписали в общую семью из четырех взаимодействий, и оказалось, что все они происходят от реальных частиц, обменивающихся виртуальными.
Попутно выяснилось, что большинство свойств электричества можно просчитать, если представить, что это искривление пространства-времени, как и гравитация. Только пространства-времени не четырехмерного, а пятимерного. С этого началась теория струн, и последствия ее для физики можно обсуждать часами. Но мы не будем.
Короче говоря, все это вместе составляет теорию электромагнитного взаимодействия, которая описывает, как устроен мир, что электричество способно в нем существовать и работать.
С другой стороны, для электромонтера все эти мировоззренческие заморочки значения не имеют. Он может вообще не знать, что такое электрон и куда он движется, а уж тем более его не волнует пятимерное пространство-время. Если для ученого важнее всего, что такое электричество «на самом деле», то для специалиста - как с ним работать.
И нельзя сказать, будто электромонтер обходится без теории. Наоборот, чем сложнее техника и чем мощнее токи, с которыми он работает, тем больше теоретического знания от него требуется. Начиная с элементарного: что есть сила, напряжение и мощность тока, как они влияют на работу, которую ток может совершить, и вред, который он может причинить неосторожному человеку.
Это тоже теория - практическая, инженерная, теория электричества и работы с ним.
Философы используют здесь два страшных слова. Научные теории они называют онтологическими, то есть теориями о том, что явление представляет собой в сущности. Инженерные - эпистемологическими, то есть теориями о том, как явление себя ведет.
Причем, если завтра произойдет очередная научная революция, и представления ученых об электричестве в корне изменятся, на инженерной теории это совершенно не скажется. Монтеры будут по-прежнему менять лампочки и протягивать провода, руководствуясь старыми, проверенными представлениями о поведении этой природной силы.
Правда, нельзя сказать, чтобы научная теория была совершенно бесполезна для практики. В конце концов, сама практика не могла бы появиться, если бы электричество не было бы однажды открыто учеными. Да и все остальные прорывы в его использовании, включая электронику, о которой я уже сказал выше, появились именно из научных открытий.
С другой стороны, такой вклад науки начался относительно недавно - как раз примерно с открытия электричества. Большинство технологий, известных человечеству до начала электрической эры, были разработаны и доведены - порой - до пугающего совершенства задолго до того, как обзавелись собственной научной теорией.
Домашние животные и растения, например, получились у наших предков за тысячи лет до того, как Мендель сформулировал законы наследственности, а Дарвин открыл естественный отбор. Но тут хотя бы появились генные технологии, которые позволяют получать новые разновидности намного быстрее и точнее, чем раньше, не полагаясь на волю случая и смену многих поколений.
Доходит до смешного. Скажем, велосипеды известны уже почти двести лет, стали массовым видом транспорта, выпускаются миллионами, а счет их марок и разновидностей идет на тысячи. В том числе это относится к спортивным велосипедам - сложным, тщательно спроектированным машинам, способным развивать огромную скорость. В спортивную индустрию вкладывают такие деньги, что, казалось бы, велосипеды должны разрабатывать с учетом всех новейших научных достижений.
Вот только научной теории велосипедного движения нет до сих пор. Ученые в буквальном смысле не знают в точности, почему велосипед едет и не падает - точнее, почему его становится проще удерживать в равновесии, когда он движется, и чем быстрее, тем легче. Стандартное объяснение - центробежная сила превращает колесо в подобие гироскопа, который стремится сохранить ось вращения. Но ученые уже провели опыт с «велосипедом» с крохотными колесиками, чья центробежная сила заведомо слишком мала, и оказалось, что он ездит ничуть не хуже.
А медицина? По иронии, медицина стала по-настоящему эффективной не тогда, когда обзавелась собственной научной теорией болезни и здоровья, а наоборот - когда отказалась от всех таких теорий в пользу инженерных. До того врачи были почти бесполезны, и люди обращались к ним буквально только в ситуациях жизни и смерти. За исключением, пожалуй, хирургов, которые с самого начала интересовались только инженерными теориями: что где в организме находится, и как оно может поломаться. За это их в течение столетий вообще отказывались считать медиками.
Причем научной теории болезни и здоровья нет до сих пор, и разрабатывать ее никто из уважающих себя медиков не рвется - такие попытки уже надежно дискредитированы теориями прошлого. А между тем проблемы, которые такая теория могла бы разрешить, все накапливаются и накапливаются...
И в религии, пользующейся другим методом познания, творится не меньшая теоретическая чехарда.
Богословские построения основных религий - наверное, ближайший аналог научных теорий. Они говорят о том, как устроен мир в целом, как в нем возможно то или другое, что человеку со всем этим делать, в конце концов.
Но, как я напоминал уже много раз, все религии при этом пользуются одной и той же магией - точнее, их магия строится на одних и тех же принципах. Христианский и буддийский монах могут вовсе не сходиться в том, что считать идеальной участью для человека и какими качествами должен обладать совершенный праведник. Но, желая совершить молебен о дожде, они будут делать практически одно и то же: воскурять благовония перед изображением благого божества и взывать к его помощи.
Символика святилищ, устройство ритуалов, правила аскетизма, практика почитания священных изображений, многое и многое другое - все это составляет инженерную, магическую теорию религии. И она так же слабо зависит от развития и смены богословских парадигм, как работа электромонтера - от физических взглядов на природу электричества. Причем сформировались все эти принципы задолго не то что до нашей эры, но и до осевого времени, которое, как известно, началось на шестьсот лет раньше.
Так что лично меня очень и очень - по самым разным причинам, в том числе и личным - интересует один вопрос. По какому пути пойдет религия?
То ли она, как физика, совершит прорыв, который позволит ее научным теориям вносить значительный вклад в практику. То ли она, как медицина, пройдет через отвержение всех научных теорий, переход к суровой инженерии, долгий период аллергии на любые попытки теоретизирования и - возможно, в отдаленном будущем - рождение новых теорий уже на основе практики.
Вот возьмем, например, технологии, связанные с электричеством. Они появились, в общем, не вчера, и взгляды людей на электричество с тех пор поменялись не раз и не два. Стало, например, известно, что ток - это движение электронов, но при этом в некоторых веществах он может превращаться в нечто совершенно иное. Поэтому возможны полупроводники, в которых электричество ведет себя очень странно, так что может в одном направлении проходить, а в другом нет. У нас на этом эффекте построена вся электроника.
Потом электромагнитное взаимодействие вписали в общую семью из четырех взаимодействий, и оказалось, что все они происходят от реальных частиц, обменивающихся виртуальными.
Попутно выяснилось, что большинство свойств электричества можно просчитать, если представить, что это искривление пространства-времени, как и гравитация. Только пространства-времени не четырехмерного, а пятимерного. С этого началась теория струн, и последствия ее для физики можно обсуждать часами. Но мы не будем.
Короче говоря, все это вместе составляет теорию электромагнитного взаимодействия, которая описывает, как устроен мир, что электричество способно в нем существовать и работать.
С другой стороны, для электромонтера все эти мировоззренческие заморочки значения не имеют. Он может вообще не знать, что такое электрон и куда он движется, а уж тем более его не волнует пятимерное пространство-время. Если для ученого важнее всего, что такое электричество «на самом деле», то для специалиста - как с ним работать.
И нельзя сказать, будто электромонтер обходится без теории. Наоборот, чем сложнее техника и чем мощнее токи, с которыми он работает, тем больше теоретического знания от него требуется. Начиная с элементарного: что есть сила, напряжение и мощность тока, как они влияют на работу, которую ток может совершить, и вред, который он может причинить неосторожному человеку.
Это тоже теория - практическая, инженерная, теория электричества и работы с ним.
Философы используют здесь два страшных слова. Научные теории они называют онтологическими, то есть теориями о том, что явление представляет собой в сущности. Инженерные - эпистемологическими, то есть теориями о том, как явление себя ведет.
Причем, если завтра произойдет очередная научная революция, и представления ученых об электричестве в корне изменятся, на инженерной теории это совершенно не скажется. Монтеры будут по-прежнему менять лампочки и протягивать провода, руководствуясь старыми, проверенными представлениями о поведении этой природной силы.
Правда, нельзя сказать, чтобы научная теория была совершенно бесполезна для практики. В конце концов, сама практика не могла бы появиться, если бы электричество не было бы однажды открыто учеными. Да и все остальные прорывы в его использовании, включая электронику, о которой я уже сказал выше, появились именно из научных открытий.
С другой стороны, такой вклад науки начался относительно недавно - как раз примерно с открытия электричества. Большинство технологий, известных человечеству до начала электрической эры, были разработаны и доведены - порой - до пугающего совершенства задолго до того, как обзавелись собственной научной теорией.
Домашние животные и растения, например, получились у наших предков за тысячи лет до того, как Мендель сформулировал законы наследственности, а Дарвин открыл естественный отбор. Но тут хотя бы появились генные технологии, которые позволяют получать новые разновидности намного быстрее и точнее, чем раньше, не полагаясь на волю случая и смену многих поколений.
Доходит до смешного. Скажем, велосипеды известны уже почти двести лет, стали массовым видом транспорта, выпускаются миллионами, а счет их марок и разновидностей идет на тысячи. В том числе это относится к спортивным велосипедам - сложным, тщательно спроектированным машинам, способным развивать огромную скорость. В спортивную индустрию вкладывают такие деньги, что, казалось бы, велосипеды должны разрабатывать с учетом всех новейших научных достижений.
Вот только научной теории велосипедного движения нет до сих пор. Ученые в буквальном смысле не знают в точности, почему велосипед едет и не падает - точнее, почему его становится проще удерживать в равновесии, когда он движется, и чем быстрее, тем легче. Стандартное объяснение - центробежная сила превращает колесо в подобие гироскопа, который стремится сохранить ось вращения. Но ученые уже провели опыт с «велосипедом» с крохотными колесиками, чья центробежная сила заведомо слишком мала, и оказалось, что он ездит ничуть не хуже.
А медицина? По иронии, медицина стала по-настоящему эффективной не тогда, когда обзавелась собственной научной теорией болезни и здоровья, а наоборот - когда отказалась от всех таких теорий в пользу инженерных. До того врачи были почти бесполезны, и люди обращались к ним буквально только в ситуациях жизни и смерти. За исключением, пожалуй, хирургов, которые с самого начала интересовались только инженерными теориями: что где в организме находится, и как оно может поломаться. За это их в течение столетий вообще отказывались считать медиками.
Причем научной теории болезни и здоровья нет до сих пор, и разрабатывать ее никто из уважающих себя медиков не рвется - такие попытки уже надежно дискредитированы теориями прошлого. А между тем проблемы, которые такая теория могла бы разрешить, все накапливаются и накапливаются...
И в религии, пользующейся другим методом познания, творится не меньшая теоретическая чехарда.
Богословские построения основных религий - наверное, ближайший аналог научных теорий. Они говорят о том, как устроен мир в целом, как в нем возможно то или другое, что человеку со всем этим делать, в конце концов.
Но, как я напоминал уже много раз, все религии при этом пользуются одной и той же магией - точнее, их магия строится на одних и тех же принципах. Христианский и буддийский монах могут вовсе не сходиться в том, что считать идеальной участью для человека и какими качествами должен обладать совершенный праведник. Но, желая совершить молебен о дожде, они будут делать практически одно и то же: воскурять благовония перед изображением благого божества и взывать к его помощи.
Символика святилищ, устройство ритуалов, правила аскетизма, практика почитания священных изображений, многое и многое другое - все это составляет инженерную, магическую теорию религии. И она так же слабо зависит от развития и смены богословских парадигм, как работа электромонтера - от физических взглядов на природу электричества. Причем сформировались все эти принципы задолго не то что до нашей эры, но и до осевого времени, которое, как известно, началось на шестьсот лет раньше.
Так что лично меня очень и очень - по самым разным причинам, в том числе и личным - интересует один вопрос. По какому пути пойдет религия?
То ли она, как физика, совершит прорыв, который позволит ее научным теориям вносить значительный вклад в практику. То ли она, как медицина, пройдет через отвержение всех научных теорий, переход к суровой инженерии, долгий период аллергии на любые попытки теоретизирования и - возможно, в отдаленном будущем - рождение новых теорий уже на основе практики.