Резюмируем наши прежние находки и попытаемся ответить на вопрос, почему же постсовки так любят товарища Сталина? Точнее, что же именно любят постсовки, восхищаясь им? Я, кстати, бабушку успел спросить, зачем ты хотела идти на похороны Сталина и даже мать с собой готова была тащить? Дед им строго-настрого запретил тогда, а сам он как учащийся военно-юридической академии стоял в оцеплении, взявшись за руки с товарищами. Так их там самих (фронтовиков, капитанов-майоров) толпа чуть по стенке не размазала.
- Чувство было такое, сказала бабушка, как в день начала войны - 22 июня. Была уверенность, что теперь опять война начнется.
Мы уже поняли главное, никакого рабочего класса-для-себя (fur sich) в конце СССР не было. Был рабочий класс сам по себе (an sich) как некая совокупность людей, но он не был субъектом. Другими словами, в конце совецкой истории рабочий класс расслоился на бюрократию (администрацию) и атомизированную мелкую буржуазию («несунов»).
При Хрущеве бюрократия включила в себя мелкую буржуазию, а мелкая буржуазия сожрала бюрократию изнутри в последующие годы, так и получилось это расслоение.
Но ведь так было не всегда! В 1917-то году рабочий класс был субъектом, хотя бы и в составе
большевицкого монстра, и противостоял буржуазной бюрократии. Да, большевицкая партия с самого начала была бюрократической, но при этом и рабочей. Как же так и бюрократической, и рабочей? Как разрешить это противоречие?
- При помощи понятия
свойства! Пролетарство было свойством, наследуемым партократом из предыдущего этапа жизни. Наследуемость, разумеется, не только пролетарства, но и различного мелкобуржуазного, крестьянского, национального бэкграунда реализовалась довольно своеобразно, но при жизни сталинского поколения достаточно надежно. Конечно, этот вопрос надо серьезно изучать, но кое что о нем мы сказать можем. Наследуемость народного бэкграунда реализовалась через механизмы традиционного общества - старшинство и неформальные связи. Интересно, например, воспоминание Энвера Ходжи о том, как Сталин разрешил конфликт коммунистов Греции и Албании - «он помирил нас как отец» - сказал Ходже его греческий визави.
Другими словами, старый большевик, получив, так сказать, горячую просьбу с мест, мог обратиться к действующему партократу, которого наставлял уму-разуму еще в фабзавкоме, и тот бы его послушал и что-то постарался бы сделать. Сталин ведь и стремился создать партию особой структурой, контролирующей бюрократию, а не срощенной с ней. Надо отметить, что до некоторой степени компартия такой и оставалась вплоть до самого конца, через нее можно было решить множество бюрократических проблем. Конечно, неформальность, как и неподконтрольность самой партии были решающими минусами той системы - но она вполне могла бы просуществовать и до сих пор (в КНР же существует), если бы не
безумное хрущевское натягивание бюрократии на мелкую буржуазию. Таким образом, о чем мечтает постсовок, восхищаясь Сталиным?
1) О пролетарстве, об индустриальной державе.
2) О том, чтобы оное пролетарство досталось бы без пролетарской, профсоюзной борьбы, старшие товарищи что-то там порешали бы, и все бы устроилось. (Быгыг, постсовки, вот такого точно не будет).
3) О простых, неформальных, с ослабленной юридической составляющей (т.е. по существу мафиозных) отношениях.
Какой дискурс изобличает организационную немощь постсовков перед бюрократией? Ну, конечно, «справедливость», «идея», «идеология», «воспитание», «нравственность» и т.п. Т.е. бюрократ, конечно, всесилен, но сдерживаем изнутри. Настоящему организованному пролетарию это все даром не нужно. Давай деньги, а то не будем работать, ВСЕ (ключевое слово заглавными буквами) - вот его подход. А некая человечность и у буржуев бывает.