Немнюжские мучения
«7 июля, поход в Немнюгу.
С самого утра отправились в дорогу, в девять тридцать уже были у дома Татьяны Александровны и смотрели, как её муж запрягает Ластика. Старшее поколение поехало на телеге, мы почапали пешком. Вместе добрались до Золотого Ручья - источника, у которого стоят обетные крест и дерево, увешанное тряпочками. У воды висят огромная стая комаров и два ковшика».
Обетное дерево, как вы догадываетесь, имеет более давнюю историю. Смысл в том, что вы приходите к нему и вешаете на ветки одежду с той части тела, которая болит, символически избавляясь от хворобы и в то же время принося в жертву какую-то вещь, желательно, конечно, красивую. Стоит ли говорить, что забирать такие вещи никому в голову не придёт, потому что болезнь остаётся на них.
С распространением христианства появляется и обетный крест, работающий так же, но ещё и в ментальной области. Так головные уборы могут означать уже не мигрени, а дурные мысли, от которых владелец хочет избавиться. И формируются сами обеты: «повешу верёвочку, чтобы больше не курить». Всё это происходит в тайне от окружающих.
Приходящие в лес и покидающие его к подножью всё того же обетного креста кладут ягоды, цветочки, безделушки какие-нибудь - уже не столько жертва, сколько плата за безопасное пребывание во враждебной стихии.
Что касается крестов и часовен, они сооружаются по обету, иногда - коллективному. Со временем мощное место, к которому совершаются регулярные паломничества, начинает оберегать всю деревню и округу. И горе, если потом эти святыни кто-нибудь вывезет. «Оттого и жара, и непогода, и спутники на землю падают», - скажет нам кушкопальская информантка через несколько дней.
У Ручья (да, ударение на первый слог) столкнулись обе традиции, очень забавно. Но на этом его фольклорность не закончилась: Татьяна Александровна рассказала, что есть ещё Серебряный Ручей, но там обычно воду не берут, а если и берут, то для лечения и в особых случаях. Золотому лекарственные свойства тоже приписывались, но не такие грозные. Не помню, позвучало ли это вслух, но аналогия с живой и мёртвой водой прослеживалась явственно.
В любом случае после дорожного солнцепёка приятно набрать свежей воды. Хотя комаров было очень много.
...Телега, которую тащил один только старый конь, ехала не так уж и быстро, но в какой-то момент наша пешая компашка стала отставать. Отчасти это было связано с тем, что мой невезучий напарник натёр ноги свежекупленными кеврольскими сапогами.
Тут вообще история. Нам говорили взять их всенепременно и обязательно, но послушались не все. Мне, например, проще прыгать в обход луж и, промокнув, переобуться в другие кеды, чем уныло брести в сапогах по высокой траве для того только, чтобы иметь возможность шагать напрямую. Кроме того в деревне-то всегда можно ходить босиком и радоваться жизни, а сапожищи ещё нужно умудриться поместить в рюкзак. Да и тащить всё на себе не больно-то охота.
Рома рассудил похоже и сапог тоже не взял, но после киглохтского похода передумал, пошёл в магазин (я же говорила, что Кеврола - большая деревня, с постоянно работающими магазинами, школой, библиотекой и домом культуры? Просто меня удивляет, честно) и вернулся с новенькой парой. Не того, правда, размера...
Не знаю даже, чем ему не понравилась дорога. Обильные дожди были до нашего приезда и в первый день, но потом погода устаканилась и под жарким северным солнцем - не думайте, что это оксюморон, до тридцати градусов в тени в 11 часов утра! - грязь быстро высохла. Хождение по рекам... ну, это же не обязательная часть всех других походов. Да и от немнюжского холода сапоги бы не спасли.
В общем, штука в том, что проходил он в них ровно один день, а потом, конечно же, был «самым тяжело больным в мире». И, уезжая в Москву, оставил своих мучителей под кроватью.
Не подумайте, что я злорадствую, жалко человека, конечно. Но в тот момент мы тащились со скоростью -2 км/час, а всего-то нужно было разуться и не усложнять жизнь ни себе, ни окружающим.
Руководительница, восседающая на телеге, периодически кричала, чтобы мы ускорились. Хотя я бы сама предпочла дойти до места быстро, а не растягивать дорогу на полдня, в какой-то момент эти поторапливания начали раздражать. Но у ручья разделились: Ластик повёз своих пассажирок и бутыли с водой домой, а мы отправились дальше в Немнюгу. «Пять километров по залитой солнцем бетонке».
У Ручья видели, кстати, свежие медвежьи следы.
«Зато, когда дошли до тётеньки-координатора, она нас пустила в свой цивилизованный дом со всеми удобствами и напоила чаем».
Это ведь только четвёртый день на месте, но как же мы тогда обрадовались! Вообще о жилищных условиях я рассказывать вовсе не собираюсь, это неприкольно. И дело вовсе не в том, что были в деревне - всё-таки большая часть поехавших представляла, чего ждать, - просто в нашем кеврольском доме всё было устроено не по уму. А это куда хуже, чем простая неприспособленность.
«В Немнюге у нас было три адреса, успели пройти по всем. Одна женщина накормила картошкой с курицей, потом познакомились с очень милым дедушкой 88 лет. Точнее, 88 ему исполнится 10 числа, надо будет отправить открытку».
Чайное гостеприимство понимаю очень хорошо - за чаем и разговор ладится, и напряжение снимается. Но картошка, лещи, супы с тефтелями... Это изумительно и прекрасно.
Первая наша информантка работала в огороде. Мы честно предложили свою помощь, но она посмотрела на это скептически (и правильно). И рассказала совсем мало. Зато та женщина, которая накормила нас обедом, болтала много и охотно. Но у неё шумел телевизор, приходил непослушный внук и какие-то строители, так что переслушивать эту запись не очень весело.
А к Павлу Васильевичу попали не сразу. Сидели на лужайке под окнами и спорили, кто из нас выглядит подозрительнее, почему дверь не открывают. Оказалось, информатор спал. Потом пришёл его сын, разбудил, пригласил нас внутрь. Очень хорошо поговорили, но совсем не помню, о чём.
Открытку я так и не отправила, завертелась и не успела на почту.
Обратно нас взялся довезти муж той женщины, к которой пришли в самом начале. По мере освобождения собирались в беседке, потом первая партия уехала, а мы дожидались отстающих. В итоге набралось шесть человек, которые твёрдо вознамерились поместиться в старенький жигули разом.
Сказано - сделано. Посадили Рому на штурманское место, втиснулись вчетвером назад, а Яну, как самую лёгкую, положили поперёк.
В машине орало какое-то трешовое радио. Мы пытались хихикать незаметно, потому что терпеть сил не было, а обижать водителя и его музыкальные пристрастия тоже не хотелось. Прыгали на каждой колдобине, Яна подлетала чуть ли не к потолку и ей было веселее всех. Напоследок магнитола завопила что-то совсем несусветное с припевом «это наша молодость, это мы запомним навсегдаааааааа». Тут уже рыдали в голос.
Потом пошли на реку, а вечером - к Татьяне Александровне, которая предложила прокатить на Ластике. Почему-то эта чудесная возможность обрадовала только нас с Яной.
«Начался дождь, так что нам велели ждать в доме, напоили парным молоком и предложили поболтать с внучкой и её подругами из детского хора.»
Как раз этих девочек я потом пригласила в гости, но пришла только Даша. Попили чаю и пошли на заброшенную лесопилку. Грустно было, что налаживание связи с младшими кеврольчанками обернулось историями про цыган, бензин и пары клея...
Покататься покатались. Вообще на взрослой высокой лошади оказалась впервые. Ластик был спокойным, но голодным конём; когда он опускал голову к траве, казалось, что я сейчас скачусь, как с горки. Седлать его Татьяна Александровна не стала, подсаживала нас с колен и шла рядом. Так что не могу сказать, что освоила верховую езду, но было здорово.
«После коняшки с небольшим опозданием собрались на дискотеку, но её почему-то не было. Наплели с три короба, почему так рано вернулись.
Наконец немного попела. Кто-то наблюдал за матчем Россия-Хорватия. Победила, разумеется, вторая. Утром в 7:35 за нами приедет автобус...»