ИЗБРАННИКИ: Превыше всего (3)
XIX-а. Отрывок из доклада Амартана, офицера Винъялондэ: приложение к докладу капитана Мардила (1698 год Второй Эпохи)
В последние месяцы нападения гватуирим на наш оплот участились; не единожды они губили наших воинов и предавали огню склады и штабеля леса, приготовленного для постройки домов и новых кораблей. Однако впервые нам удалось схватить одного из нападавших живым, и он согласился говорить. Неожиданно для меня один из младших офицеров вызвался переводить его речь, звучавшую чуждо и не похожую ни на благородное наречие, ни на язык простолюдинов. Я заметил, что во время допроса Талбор [1] был бледен, странно скован в движениях, и пленного переспрашивал нечасто.
Лесовик отвечал легко, даже весело. Сознался в том, что именно он поджигал наши постройки и склады. Нет, был не один, но где его спутники - не укажет: «ищите белку в ветвях», так он выразился. Да, убивал, и сам убил троих; убил бы и больше, но не повезло. Да, знает, что умрёт, и ему всё равно: все мы смертны. Да, если отпустим, будет убивать ещё, но постарается не трогать тех, с кем говорил. Нет, у них нет никакого бессмертного вождя, и никто не приходил от восхода, не наущал их, и вообще ниоткуда не приходил, а просто люди с моря губят лес, который - Дом, распугивают зверей, и там, где они прошли, источники пересыхают, а реки становятся болотом.
Я сказал, что прикажу казнить его на рассвете, а он всё смеялся; ответил - ты, светлоглазый, тогда увидишь, как умирает истинный человек. Человек из Дома Гиатанна.
После я спросил Талбора о том, откуда ему известен язык гватуирим. Он ответил, что сам ведёт свой род от Харатора, потомка Халдада, отца Халет Воительницы, и язык Дома Халет помнят в его роду. Смуглолицые же, сколь он может судить, происходят из той части народа Халдада, которая в древние времена отказалась покидать Эриадор, оставшись к востоку от хребтов Эред Луин; родство их языка с халетиан очевидно, и речь за века претерпела мало изменений.
Он не сказал более, чем требовалось, чтобы ответить на мой вопрос, и умолк. Но и сказанного достаточно: здесь мы сражаемся с нашими потерянными родичами, поднявшимися ныне против нас. Мало кто помнит этот язык, а из тех, кто помнит, немногие услышат его: потомки Дома Халет не любят моря и вряд ли кто ещё из них попадёт в Эриадор. Однако мнится мне, господин мой Мардил, что я должен был известить тебя об этом происшествии. Моя верность тебе и государю Нуменора неизменна, и узнанное я сохраню в тайне, ибо не знаю, что подумали бы наши солдаты, узнав, что стали убийцами сородичей.
Извещаю тебя также о том, что Талбор погиб в очередной стычке с гватуирим. Поднявшись в рост, он грудью встретил их стрелы. Когда его принесли в гавань, он был ещё жив, но говорить не мог, так что ныне эта опасная тайна ведома только мне.
XX. Минастир - Алдамиру (1698 год Второй Эпохи)
По всей видимости, настало время поведать тебе всё то, о чем я не решался говорить долгие годы. Ещё в начале «лесной войны» капитан Мардил переслал мне древний кинжал нуменорской работы, найденный у тел убитых стражей гавани. Мардил был растерян и изрядно удивлён находкой. Признаюсь, я с благоговением смотрю на это древнее оружие, ибо знаю, что оно принадлежало моему великому предку. Единственному на Острове, мне ведома история этого клинка. Страницы с рассказом о нём мне пришлось изъять из дневников Алдариона. Их не увидят переписчики, и не прочтёт больше никто. Во имя единства и спокойствия Нуменора я уничтожу их, пусть в этом и самому мне видится святотатство. Это древнее оружие - знак упущенных возможностей, знак будущего, которому не наступить уже никогда. Я сохраню кинжал: пусть напоминает не только о свершениях и стремлениях Алдариона, но и о цене моей победы.
Надеюсь, я сумею объяснить тебе причину моей скрытности, и ты простишь мне то, что долгие годы я умалчивал об этом.
Знаешь ли ты, что язык, который мы называем своим, столько взял из наречий эдил и наугрим, что ныне невозможно понять, каким он был от начала? Адунайан подобен морской губке, которую опускали в разные краски: она так напиталась ими, так смешались они, что теперь невозможно угадать её природный цвет. Лишь один из языков Трёх Племён сохранил неизменным свой строй и звучание: язык Дома Халет, выросший из иного корня, некогда хранимый так же ревностно, как само племя Халет оберегало свою свободу, ныне же почти забытый.
Люди, с которыми мы ведем войну на юге Эриадора - не просто бывшие союзники Алдариона. Они - наши потерянные родичи. Ты сам поймёшь это, сопоставив факты и прочтя донесение Амартана, которое я прилагаю к этому письму.
Читая рассказ Амартана, я чувствовал, что сердце начинает биться сильнее. Я узрел исток подлинного языка Смертных. На мгновение я возликовал - но лишь на мгновение.
Летописи повествуют о том, сколь радостной была встреча с людьми Трёх Племён, что остались в землях Эриадора, не пожелав переселиться на Остров. На миг мне представилось, что и встреча с гватуирим могла бы стать для нас не меньшей радостью: мы перестали бы ощущать себя одинокими в мире, оторванными от своих корней. Но нет, этого не будет. Мне нужен корабельный лес. Нужны оплоты на берегах Гватло. Нужен строительный камень Эред Нимрайс, медь, серебро и золото Хитаэглир. Когда завершится эта война, эльфы, утратив всякую власть в южной и центральной части Эриадора, более не смогут чинить мне препятствий. Однако мы должны усмирить гватуирим и привести их к повиновению - или же изгнать из этих земель. Как союзники, они никогда не дали бы нам необходимого. Слишком великое дело я замыслил; мне придётся забыть о нашем родстве, Нуменор же не должен знать и не узнает о нём. И потому я говорю сейчас: кроме потомков домов Хадора и Беора, в Эриадоре у нас нет иных родичей. Эта ложь - во благо, эту жертву нужно принести во имя будущего величия Нуменора. Но на сердце у меня тяжелее, чем даже в тот час, когда я узнал о смерти Келебримбора - ещё и потому, что эту тяжесть мне не с кем разделить.
Единый язык! Единый язык! Вновь и вновь я обращаюсь к этой мысли. Лишь недавно мне стало ясно, что с тех пор, как мудрость и власть заговорили словами эдил, оставив наречие Смертных простолюдинам, мы начали разрушать здание, кое столь терпеливо и с таким трудом возводил Минъятур и его потомки. Язык - вот краеугольный камень, вот залог единения людей Нуменора в стремлении к одной цели, всех - от короля и до последнего пастуха или рыбака. Одна земля, одна вера, один закон, - так писал государь Элрос; но не может быть единства в земле, люди которой говорят на разных языках, не понимая друг друга.
Наши мудрецы, учёные и историки изъясняются на Высоком Наречии; благородные господа и князья предпочитают синдарин... Рассказывают, что государь Элрос любил встречаться с простым людом - рыбаками, мастеровыми и пастухами. Сколь бы я ни заботился о благе Нуменора, такого мне не дано. Государь Элрос был плотью от плоти своего народа, я же отделён от всех этих людей: не потому, что мне неведомы их заботы и тревоги, но потому, что речь моя для них - это речь чужестранца. Мне не сесть у одного костра с пахарями, пастухами и рыбаками; я - не один из них, никогда не был таковым, никогда не стану. Всё, что делаю - ко благу Нуменора и их благу, но навряд ли они понимают это. Уже и сейчас вокруг достаточно тех, кто поддержит меня и продолжит мои замыслы, их становится больше с каждым днём - но никогда, кажется, я не чувствовал себя более одиноким.
Пройдёт время, и иссохнет корень - подлинно человеческий корень нашей речи. Я вынужден принять то, что есть: язык, в котором даже первые слова младенцев - чужие, чуждые, из иного языка взятые. Наши Мудрые говорят, что исток всех наречий в нашем мире, кроме лишь языка детей Ауле - в праязыке эдил; не было ли так, что нас учили подобно тому, как и сами мы учим скворцов и радужных пересмешников - от скуки и для забавы? А если в древние времена эдил стали нашими наставниками и учителями - где они были после, почему не дали нам знаний, помогающих выжить среди тягот мира, почему не открыли мудрости, которая укрепила бы наши души? Или забава попросту наскучила им?..
Великий Кузнец сам учил своих детей; исток их речи - язык Великих в Благословенной земле. Но что же наш Отец? Почему в мире мы - единственные - оказались пасынками?
Я не знаю ответа. Может статься, я и не захотел бы знать его. Мне приходят в голову мысли, которые я не посмею открыть никому. Мы одни в этом мире; мы - одиночки и полагаться можем только на себя.
Что до адунайан - пусть этот выход и претит мне, иного у меня нет. Могу только предполагать, как родилась эта «всеобщая» речь, родственная языкам эльфов и гномов, чужая и тем, и другим. Впрочем, не таковы ли и мы сами - равно чужие для всех народов Срединной земли? Мне следует принять то, что я не могу изменить, и обратить это ко благу Нуменора.
XXI. Гил-галад - Элронду, хранителю Имладриса; не отправлено (лето 1699 года Второй Эпохи)
...флот медлит, и медлит помощь. Корабли задержаны, - так пишет мне Минастир. Он не называет сроков, и я могу лишь ждать. Ждать - и верить в то, что спасение придёт.
Должно ли нам готовиться к войне? - так писал я когда-то твоей матери. До́лжно ли мне готовить к битве тех, кто едва успел вкусить мира? - думал я тогда. В посланиях Тар-Тэлпериэн и Минастира нет этих слов, и всё же я угадываю их за заверениями в дружбе, за сожалениями о невозможности оказать нам помощь незамедлительно. Судьба с лихвой платит мне за нерешительность прежних лет. И я почти уверен: помощь не придёт, пока для меня не станет слишком поздно. Вот оно, воздаяние. До слова я помню, как ответил на письмо правительницы Элвинг; справедливо, что отмщение ныне пришло ко мне от её потомков, что Великие нашли верным так покарать меня...
XXII. Мардил - Минастиру (1700 год Второй Эпохи)
Я рад сообщить моему государю, что его расчёты касаемо Эриадорской войны блестяще оправдались. Когда пал Эрегион, орки сочли свою цель достигнутой; более ничто не объединяло их, и не предпринимали они попыток напасть на другие поселения эльфов. Выждав оговорённое время, мы нанесли основной удар с запада, одновременно направив четвертую часть войск к Имладрису. Оттуда, уничтожив лагеря орков, войско повернуло на соединение с основными силами. Как и предполагалось, часть орков пыталась бежать к югу, где их встретили отряды Винъялондэ под предводительством Амартана, довершившие разгром врага. Численность не дала врагам преимущества при столкновении с нашими войсками, превосходившими их как силой оружия и воинской выучкой, так и железной дисциплиной. Итак, орки были разбиты, их лагеря сожжены, и лишь немногим удалось укрыться в горных логовах.
Потери наши невелики, и в том я вижу немалую заслугу капитана Винъялондэ Амартана. Не раз удавалось ему предвидеть действия врага, что позволяло сохранить жизнь наших воинов и нанести удар там, где противник был наиболее уязвим; не раз он шёл в бой во главе отряда, вселяя мужество в сердца солдат. Во многом именно ему обязаны мы окончательной победой в Эриадоре. Увы, имя, которое должно было охранить его, предопределило его судьбу [2]: с глубокой печалью сообщаю о том, что в одном из последних сражений этой славной войны он получил смертельную рану и, несмотря на все усилия наших лучших целителей, через сутки скончался.
XXIII. Минастир - Гил-галаду (1701 год Второй Эпохи)
Как видишь, родич и друг мой, наследник Нуменорэ держит свое слово. Ныне незачем тебе опасаться Тени: по воле Эру наши враги повержены, и, хотя виновнику бед Эриадора удалось скрыться - как уверяют меня, с единственным телохранителем, ибо войско его было рассеяно подобно сухим листьям в пору предзимья, - нескоро сумеет он снова собраться с силами, хотя и предвижу, что завершить наши труды и полностью избавить от зла Срединные земли дано будет лишь нашим потомкам.
Я скорблю о гибели князя Эрегионского Тъелперинквара Куруфинвиона, коего почитают величайшим мастером со времен Куруфинве Феанаро; жаль мне, что не удалось спасти нашего родича и друга, но столь внезапным и тяжким оказался удар Врага, что только Великие могли бы его упредить. Нам же остаётся смириться с тем, что было невозможно предотвратить. Однако, хотя Эрегион и не существует более, меня утешают мысли о том, что многим удалось спастись, и что оплот твой в Мисталондэ стоит незыблемо, и ветра войны не коснулись его. Отрадно было мне узнать и о том, что спасённые создали прибежище, именуемое Имладрисом, где нашли приют многие мастера Ост-ин-Эдил, и что знания Эрегиона не утрачены вовсе, но хранимы ныне заботами тех, кому удалось выжить в этой войне.
Прошедшие годы укрепили меня, родич, в мыслях о твоей великой мудрости и о силе прозрения, коей ты наделён; кто знает, чем обернулось бы дело, если бы не создали мы заблаговременно поселений на берегах Эндорэ, как того и просил ты? И, хотя недостаточно было сил людей Запада, чтобы уберечь от гибели князя Тъелперинквара, но до подхода флота они сумели продержаться и помогли выстоять вам, старшим нашим братьям. Потому я принял решение возродить гавань Винъялондэ в былой её мощи и величии, и, если будет на то согласие верховного государя элдар, по берегам Гватло возвести нуменорские оплоты, которые станут щитом твоим землям, храня их от угрозы, таящейся на Востоке. Хотя и уповаю на то, что долго ещё не возникнет надобности в нашей помощи, однако мы оба знаем, что зло побеждено, но не уничтожено. Мы предупреждены, потому следует нам вооружиться, чтобы молниеносно отразить любую вылазку Врага и его присных.
Да хранят тебя Великие, и благословение Единого да пребудет с тобой.
Постскриптум (1869 год Второй Эпохи)
- До меня дошли слухи, что в своих походах ты проявляешь жестокость к людям Покинутых земель.
Загорелое обветренное лицо Атандила Киръятана было не менее бесстрастным, чем лицо его отца.
- Мне нужны земли, - коротко ответил он. Оба знали, что речь идёт о плодородных равнинах, протянувшихся от Эред Нимрайс до южного побережья Эннор.
- Мне также говорили, что ты жаждешь богатства, и жажда эта неутолима.
- Для того, что я задумал, казна должна быть полна. Солдату в походе и мореходу на палубе корабля роскошь ни к чему, - только глаза сузились, как от морского ветра, смотрят с прищуром. Холодно.
- Кроме того, мне доложили, что ты полагаешь, будто я должен уступить тебе трон и власть.
И снова ничто не дрогнуло в лице Киръятана Господина Кораблей:
- Тебе доложили верно, отец. Ты слишком долго жил в своей звёздной башне на краю земли. Не звездочёты и не книгочеи нужны сейчас Нуменорэ.
- Ты так старательно используешь Высокое Наречие; правду ли говорят, будто языкам эдил ты предпочитаешь язык простолюдинов?
- Правда, - клинком рухнуло слово.
Минастир молчал долго; вышагивал по небольшому залу, заложив руки за спину, не глядя на сына. Остановился. Рассмеялся, не разжимая губ.
- Через неделю я велю созвать Совет. Ты получишь то, чего желал. Доволен?
Киръятан застыл, не веря своим ушам.
- Тётушка Тэлпериэн тоже в свое время меня удивила: видимо, это у нас в крови, - Минастир больше не смеялся, не улыбался даже. - Анадунэ превыше всего, - он перешел на адунайан. - Неважно, что о нас станут говорить: важны лишь наши деяния. И Анадунэ. Должно быть, обо мне будут вспоминать лишь потому, что я помог государю нимир в его войне - но какое мне до этого дело, сын? Я получил то, что хотел: серебро и золото для казны, лес для кораблей и оплоты на берегах Покинутых земель. Да, я не успею увидеть, как Анадунэ завоюет новые земли - а ты не успеешь услышать, как она заговорит на своём языке, не на нимирье [3]. Нам обоим не будет награды ни при жизни, ни после смерти - хотя, сказать тебе по чести, плевать я хотел, - тут король употребил на редкость вульгарное простонародное выражение, - на посмертную славу.
Растерянный, Киръятан по-прежнему молчал. Не эти слова он ожидал услышать.
- Совет, разумеется, не захочет решительных преобразований. Скажут, что ты силой принудил меня отречься, и что я сам не признаю́ этого лишь из гордости. Слухи живучи, я не смогу их пресечь - и ты не растрачивай себя на них. Мне осталось жить ещё несколько лет. Ты займись колониями, а я хочу, - сухо рассмеялся, - хочу закончить трактат об адунайан и людских наречиях...
Тень пробежала по лицу короля; ушла.
- Думаю, успею. Тебя прошу только о том, чтобы ты его сохранил и передал сыну... нет, лучше внуку: сыну твоему и без того хватит дел с новыми княжествами. А суесловия не страшись. Слава и памятники нам тоже ни к чему: пыль и труха всё это, уж поверь. Мы с тобой создаем Анадунэ - величайшее королевство Смертных на все времена, и иного памятника нашим трудам и нам самим не нужно. Для королей Анадунэ нет посредников между ними и Единым - ни среди Авалоим [4], ни, тем паче, среди нимир; кто отважится встать против нас?
Киръятан слушал. Почему-то ему подумалось вдруг, что Минастир похож на перо из крыла сказочной хищной птицы: длинное, жёсткое маховое перо со стальной остью.
- Отец, - тихо выговорил. - Благодарю.
Минастир усмехнулся и коротко поклонился сыну.
[1] Та́лбор (Х) - «стоящий камень».
[2] Ама́ртан (С) - «тот, чья судьба предопределена; обречённый». Т.н. «обережное» имя, призванное защитить от несчастий в будущем. Традиция возникла ещё в Первую Эпоху; в более поздние времена подобные имена зачастую давались детям в семьях среднего и низкого сословия. Просвещённая высшая знать Острова подчёркнуто не прибегала к этому обычаю, считая его древним суеверием.
[3] Ними́рье (Ад.) - язык эльфов (ни́мир).
[4] Авало́им, ед.ч. Ава́ло, ж.р. Ава́ли (Анад) - «Силы; боги, Валар».
В последние месяцы нападения гватуирим на наш оплот участились; не единожды они губили наших воинов и предавали огню склады и штабеля леса, приготовленного для постройки домов и новых кораблей. Однако впервые нам удалось схватить одного из нападавших живым, и он согласился говорить. Неожиданно для меня один из младших офицеров вызвался переводить его речь, звучавшую чуждо и не похожую ни на благородное наречие, ни на язык простолюдинов. Я заметил, что во время допроса Талбор [1] был бледен, странно скован в движениях, и пленного переспрашивал нечасто.
Лесовик отвечал легко, даже весело. Сознался в том, что именно он поджигал наши постройки и склады. Нет, был не один, но где его спутники - не укажет: «ищите белку в ветвях», так он выразился. Да, убивал, и сам убил троих; убил бы и больше, но не повезло. Да, знает, что умрёт, и ему всё равно: все мы смертны. Да, если отпустим, будет убивать ещё, но постарается не трогать тех, с кем говорил. Нет, у них нет никакого бессмертного вождя, и никто не приходил от восхода, не наущал их, и вообще ниоткуда не приходил, а просто люди с моря губят лес, который - Дом, распугивают зверей, и там, где они прошли, источники пересыхают, а реки становятся болотом.
Я сказал, что прикажу казнить его на рассвете, а он всё смеялся; ответил - ты, светлоглазый, тогда увидишь, как умирает истинный человек. Человек из Дома Гиатанна.
После я спросил Талбора о том, откуда ему известен язык гватуирим. Он ответил, что сам ведёт свой род от Харатора, потомка Халдада, отца Халет Воительницы, и язык Дома Халет помнят в его роду. Смуглолицые же, сколь он может судить, происходят из той части народа Халдада, которая в древние времена отказалась покидать Эриадор, оставшись к востоку от хребтов Эред Луин; родство их языка с халетиан очевидно, и речь за века претерпела мало изменений.
Он не сказал более, чем требовалось, чтобы ответить на мой вопрос, и умолк. Но и сказанного достаточно: здесь мы сражаемся с нашими потерянными родичами, поднявшимися ныне против нас. Мало кто помнит этот язык, а из тех, кто помнит, немногие услышат его: потомки Дома Халет не любят моря и вряд ли кто ещё из них попадёт в Эриадор. Однако мнится мне, господин мой Мардил, что я должен был известить тебя об этом происшествии. Моя верность тебе и государю Нуменора неизменна, и узнанное я сохраню в тайне, ибо не знаю, что подумали бы наши солдаты, узнав, что стали убийцами сородичей.
Извещаю тебя также о том, что Талбор погиб в очередной стычке с гватуирим. Поднявшись в рост, он грудью встретил их стрелы. Когда его принесли в гавань, он был ещё жив, но говорить не мог, так что ныне эта опасная тайна ведома только мне.
XX. Минастир - Алдамиру (1698 год Второй Эпохи)
По всей видимости, настало время поведать тебе всё то, о чем я не решался говорить долгие годы. Ещё в начале «лесной войны» капитан Мардил переслал мне древний кинжал нуменорской работы, найденный у тел убитых стражей гавани. Мардил был растерян и изрядно удивлён находкой. Признаюсь, я с благоговением смотрю на это древнее оружие, ибо знаю, что оно принадлежало моему великому предку. Единственному на Острове, мне ведома история этого клинка. Страницы с рассказом о нём мне пришлось изъять из дневников Алдариона. Их не увидят переписчики, и не прочтёт больше никто. Во имя единства и спокойствия Нуменора я уничтожу их, пусть в этом и самому мне видится святотатство. Это древнее оружие - знак упущенных возможностей, знак будущего, которому не наступить уже никогда. Я сохраню кинжал: пусть напоминает не только о свершениях и стремлениях Алдариона, но и о цене моей победы.
Надеюсь, я сумею объяснить тебе причину моей скрытности, и ты простишь мне то, что долгие годы я умалчивал об этом.
Знаешь ли ты, что язык, который мы называем своим, столько взял из наречий эдил и наугрим, что ныне невозможно понять, каким он был от начала? Адунайан подобен морской губке, которую опускали в разные краски: она так напиталась ими, так смешались они, что теперь невозможно угадать её природный цвет. Лишь один из языков Трёх Племён сохранил неизменным свой строй и звучание: язык Дома Халет, выросший из иного корня, некогда хранимый так же ревностно, как само племя Халет оберегало свою свободу, ныне же почти забытый.
Люди, с которыми мы ведем войну на юге Эриадора - не просто бывшие союзники Алдариона. Они - наши потерянные родичи. Ты сам поймёшь это, сопоставив факты и прочтя донесение Амартана, которое я прилагаю к этому письму.
Читая рассказ Амартана, я чувствовал, что сердце начинает биться сильнее. Я узрел исток подлинного языка Смертных. На мгновение я возликовал - но лишь на мгновение.
Летописи повествуют о том, сколь радостной была встреча с людьми Трёх Племён, что остались в землях Эриадора, не пожелав переселиться на Остров. На миг мне представилось, что и встреча с гватуирим могла бы стать для нас не меньшей радостью: мы перестали бы ощущать себя одинокими в мире, оторванными от своих корней. Но нет, этого не будет. Мне нужен корабельный лес. Нужны оплоты на берегах Гватло. Нужен строительный камень Эред Нимрайс, медь, серебро и золото Хитаэглир. Когда завершится эта война, эльфы, утратив всякую власть в южной и центральной части Эриадора, более не смогут чинить мне препятствий. Однако мы должны усмирить гватуирим и привести их к повиновению - или же изгнать из этих земель. Как союзники, они никогда не дали бы нам необходимого. Слишком великое дело я замыслил; мне придётся забыть о нашем родстве, Нуменор же не должен знать и не узнает о нём. И потому я говорю сейчас: кроме потомков домов Хадора и Беора, в Эриадоре у нас нет иных родичей. Эта ложь - во благо, эту жертву нужно принести во имя будущего величия Нуменора. Но на сердце у меня тяжелее, чем даже в тот час, когда я узнал о смерти Келебримбора - ещё и потому, что эту тяжесть мне не с кем разделить.
Единый язык! Единый язык! Вновь и вновь я обращаюсь к этой мысли. Лишь недавно мне стало ясно, что с тех пор, как мудрость и власть заговорили словами эдил, оставив наречие Смертных простолюдинам, мы начали разрушать здание, кое столь терпеливо и с таким трудом возводил Минъятур и его потомки. Язык - вот краеугольный камень, вот залог единения людей Нуменора в стремлении к одной цели, всех - от короля и до последнего пастуха или рыбака. Одна земля, одна вера, один закон, - так писал государь Элрос; но не может быть единства в земле, люди которой говорят на разных языках, не понимая друг друга.
Наши мудрецы, учёные и историки изъясняются на Высоком Наречии; благородные господа и князья предпочитают синдарин... Рассказывают, что государь Элрос любил встречаться с простым людом - рыбаками, мастеровыми и пастухами. Сколь бы я ни заботился о благе Нуменора, такого мне не дано. Государь Элрос был плотью от плоти своего народа, я же отделён от всех этих людей: не потому, что мне неведомы их заботы и тревоги, но потому, что речь моя для них - это речь чужестранца. Мне не сесть у одного костра с пахарями, пастухами и рыбаками; я - не один из них, никогда не был таковым, никогда не стану. Всё, что делаю - ко благу Нуменора и их благу, но навряд ли они понимают это. Уже и сейчас вокруг достаточно тех, кто поддержит меня и продолжит мои замыслы, их становится больше с каждым днём - но никогда, кажется, я не чувствовал себя более одиноким.
Пройдёт время, и иссохнет корень - подлинно человеческий корень нашей речи. Я вынужден принять то, что есть: язык, в котором даже первые слова младенцев - чужие, чуждые, из иного языка взятые. Наши Мудрые говорят, что исток всех наречий в нашем мире, кроме лишь языка детей Ауле - в праязыке эдил; не было ли так, что нас учили подобно тому, как и сами мы учим скворцов и радужных пересмешников - от скуки и для забавы? А если в древние времена эдил стали нашими наставниками и учителями - где они были после, почему не дали нам знаний, помогающих выжить среди тягот мира, почему не открыли мудрости, которая укрепила бы наши души? Или забава попросту наскучила им?..
Великий Кузнец сам учил своих детей; исток их речи - язык Великих в Благословенной земле. Но что же наш Отец? Почему в мире мы - единственные - оказались пасынками?
Я не знаю ответа. Может статься, я и не захотел бы знать его. Мне приходят в голову мысли, которые я не посмею открыть никому. Мы одни в этом мире; мы - одиночки и полагаться можем только на себя.
Что до адунайан - пусть этот выход и претит мне, иного у меня нет. Могу только предполагать, как родилась эта «всеобщая» речь, родственная языкам эльфов и гномов, чужая и тем, и другим. Впрочем, не таковы ли и мы сами - равно чужие для всех народов Срединной земли? Мне следует принять то, что я не могу изменить, и обратить это ко благу Нуменора.
XXI. Гил-галад - Элронду, хранителю Имладриса; не отправлено (лето 1699 года Второй Эпохи)
...флот медлит, и медлит помощь. Корабли задержаны, - так пишет мне Минастир. Он не называет сроков, и я могу лишь ждать. Ждать - и верить в то, что спасение придёт.
Должно ли нам готовиться к войне? - так писал я когда-то твоей матери. До́лжно ли мне готовить к битве тех, кто едва успел вкусить мира? - думал я тогда. В посланиях Тар-Тэлпериэн и Минастира нет этих слов, и всё же я угадываю их за заверениями в дружбе, за сожалениями о невозможности оказать нам помощь незамедлительно. Судьба с лихвой платит мне за нерешительность прежних лет. И я почти уверен: помощь не придёт, пока для меня не станет слишком поздно. Вот оно, воздаяние. До слова я помню, как ответил на письмо правительницы Элвинг; справедливо, что отмщение ныне пришло ко мне от её потомков, что Великие нашли верным так покарать меня...
XXII. Мардил - Минастиру (1700 год Второй Эпохи)
Я рад сообщить моему государю, что его расчёты касаемо Эриадорской войны блестяще оправдались. Когда пал Эрегион, орки сочли свою цель достигнутой; более ничто не объединяло их, и не предпринимали они попыток напасть на другие поселения эльфов. Выждав оговорённое время, мы нанесли основной удар с запада, одновременно направив четвертую часть войск к Имладрису. Оттуда, уничтожив лагеря орков, войско повернуло на соединение с основными силами. Как и предполагалось, часть орков пыталась бежать к югу, где их встретили отряды Винъялондэ под предводительством Амартана, довершившие разгром врага. Численность не дала врагам преимущества при столкновении с нашими войсками, превосходившими их как силой оружия и воинской выучкой, так и железной дисциплиной. Итак, орки были разбиты, их лагеря сожжены, и лишь немногим удалось укрыться в горных логовах.
Потери наши невелики, и в том я вижу немалую заслугу капитана Винъялондэ Амартана. Не раз удавалось ему предвидеть действия врага, что позволяло сохранить жизнь наших воинов и нанести удар там, где противник был наиболее уязвим; не раз он шёл в бой во главе отряда, вселяя мужество в сердца солдат. Во многом именно ему обязаны мы окончательной победой в Эриадоре. Увы, имя, которое должно было охранить его, предопределило его судьбу [2]: с глубокой печалью сообщаю о том, что в одном из последних сражений этой славной войны он получил смертельную рану и, несмотря на все усилия наших лучших целителей, через сутки скончался.
XXIII. Минастир - Гил-галаду (1701 год Второй Эпохи)
Как видишь, родич и друг мой, наследник Нуменорэ держит свое слово. Ныне незачем тебе опасаться Тени: по воле Эру наши враги повержены, и, хотя виновнику бед Эриадора удалось скрыться - как уверяют меня, с единственным телохранителем, ибо войско его было рассеяно подобно сухим листьям в пору предзимья, - нескоро сумеет он снова собраться с силами, хотя и предвижу, что завершить наши труды и полностью избавить от зла Срединные земли дано будет лишь нашим потомкам.
Я скорблю о гибели князя Эрегионского Тъелперинквара Куруфинвиона, коего почитают величайшим мастером со времен Куруфинве Феанаро; жаль мне, что не удалось спасти нашего родича и друга, но столь внезапным и тяжким оказался удар Врага, что только Великие могли бы его упредить. Нам же остаётся смириться с тем, что было невозможно предотвратить. Однако, хотя Эрегион и не существует более, меня утешают мысли о том, что многим удалось спастись, и что оплот твой в Мисталондэ стоит незыблемо, и ветра войны не коснулись его. Отрадно было мне узнать и о том, что спасённые создали прибежище, именуемое Имладрисом, где нашли приют многие мастера Ост-ин-Эдил, и что знания Эрегиона не утрачены вовсе, но хранимы ныне заботами тех, кому удалось выжить в этой войне.
Прошедшие годы укрепили меня, родич, в мыслях о твоей великой мудрости и о силе прозрения, коей ты наделён; кто знает, чем обернулось бы дело, если бы не создали мы заблаговременно поселений на берегах Эндорэ, как того и просил ты? И, хотя недостаточно было сил людей Запада, чтобы уберечь от гибели князя Тъелперинквара, но до подхода флота они сумели продержаться и помогли выстоять вам, старшим нашим братьям. Потому я принял решение возродить гавань Винъялондэ в былой её мощи и величии, и, если будет на то согласие верховного государя элдар, по берегам Гватло возвести нуменорские оплоты, которые станут щитом твоим землям, храня их от угрозы, таящейся на Востоке. Хотя и уповаю на то, что долго ещё не возникнет надобности в нашей помощи, однако мы оба знаем, что зло побеждено, но не уничтожено. Мы предупреждены, потому следует нам вооружиться, чтобы молниеносно отразить любую вылазку Врага и его присных.
Да хранят тебя Великие, и благословение Единого да пребудет с тобой.
Постскриптум (1869 год Второй Эпохи)
- До меня дошли слухи, что в своих походах ты проявляешь жестокость к людям Покинутых земель.
Загорелое обветренное лицо Атандила Киръятана было не менее бесстрастным, чем лицо его отца.
- Мне нужны земли, - коротко ответил он. Оба знали, что речь идёт о плодородных равнинах, протянувшихся от Эред Нимрайс до южного побережья Эннор.
- Мне также говорили, что ты жаждешь богатства, и жажда эта неутолима.
- Для того, что я задумал, казна должна быть полна. Солдату в походе и мореходу на палубе корабля роскошь ни к чему, - только глаза сузились, как от морского ветра, смотрят с прищуром. Холодно.
- Кроме того, мне доложили, что ты полагаешь, будто я должен уступить тебе трон и власть.
И снова ничто не дрогнуло в лице Киръятана Господина Кораблей:
- Тебе доложили верно, отец. Ты слишком долго жил в своей звёздной башне на краю земли. Не звездочёты и не книгочеи нужны сейчас Нуменорэ.
- Ты так старательно используешь Высокое Наречие; правду ли говорят, будто языкам эдил ты предпочитаешь язык простолюдинов?
- Правда, - клинком рухнуло слово.
Минастир молчал долго; вышагивал по небольшому залу, заложив руки за спину, не глядя на сына. Остановился. Рассмеялся, не разжимая губ.
- Через неделю я велю созвать Совет. Ты получишь то, чего желал. Доволен?
Киръятан застыл, не веря своим ушам.
- Тётушка Тэлпериэн тоже в свое время меня удивила: видимо, это у нас в крови, - Минастир больше не смеялся, не улыбался даже. - Анадунэ превыше всего, - он перешел на адунайан. - Неважно, что о нас станут говорить: важны лишь наши деяния. И Анадунэ. Должно быть, обо мне будут вспоминать лишь потому, что я помог государю нимир в его войне - но какое мне до этого дело, сын? Я получил то, что хотел: серебро и золото для казны, лес для кораблей и оплоты на берегах Покинутых земель. Да, я не успею увидеть, как Анадунэ завоюет новые земли - а ты не успеешь услышать, как она заговорит на своём языке, не на нимирье [3]. Нам обоим не будет награды ни при жизни, ни после смерти - хотя, сказать тебе по чести, плевать я хотел, - тут король употребил на редкость вульгарное простонародное выражение, - на посмертную славу.
Растерянный, Киръятан по-прежнему молчал. Не эти слова он ожидал услышать.
- Совет, разумеется, не захочет решительных преобразований. Скажут, что ты силой принудил меня отречься, и что я сам не признаю́ этого лишь из гордости. Слухи живучи, я не смогу их пресечь - и ты не растрачивай себя на них. Мне осталось жить ещё несколько лет. Ты займись колониями, а я хочу, - сухо рассмеялся, - хочу закончить трактат об адунайан и людских наречиях...
Тень пробежала по лицу короля; ушла.
- Думаю, успею. Тебя прошу только о том, чтобы ты его сохранил и передал сыну... нет, лучше внуку: сыну твоему и без того хватит дел с новыми княжествами. А суесловия не страшись. Слава и памятники нам тоже ни к чему: пыль и труха всё это, уж поверь. Мы с тобой создаем Анадунэ - величайшее королевство Смертных на все времена, и иного памятника нашим трудам и нам самим не нужно. Для королей Анадунэ нет посредников между ними и Единым - ни среди Авалоим [4], ни, тем паче, среди нимир; кто отважится встать против нас?
Киръятан слушал. Почему-то ему подумалось вдруг, что Минастир похож на перо из крыла сказочной хищной птицы: длинное, жёсткое маховое перо со стальной остью.
- Отец, - тихо выговорил. - Благодарю.
Минастир усмехнулся и коротко поклонился сыну.
[1] Та́лбор (Х) - «стоящий камень».
[2] Ама́ртан (С) - «тот, чья судьба предопределена; обречённый». Т.н. «обережное» имя, призванное защитить от несчастий в будущем. Традиция возникла ещё в Первую Эпоху; в более поздние времена подобные имена зачастую давались детям в семьях среднего и низкого сословия. Просвещённая высшая знать Острова подчёркнуто не прибегала к этому обычаю, считая его древним суеверием.
[3] Ними́рье (Ад.) - язык эльфов (ни́мир).
[4] Авало́им, ед.ч. Ава́ло, ж.р. Ава́ли (Анад) - «Силы; боги, Валар».