Штурман Гришковец накануне Дня матери
25 ноября 2017 года на камерной сцене Омского Драматического театра молодой и талантливый актёр Степан Дворянкин давал моноспектакль по пьесе Евгения Гришковца “Как я съел собаку”... Хорошо, давайте условимся, что не будем придираться к эпитетам. Да, “молодой” мы пишем по-привычке, а “талантливый”, допустим, выдаем авансом, но замысел драматурга, я думаю, был воплощен им на хорошую четвёрку. И не исключено, что если бы он был выполнен на “пять”, то было бы ещё более горько. Из-за чего горько, я сейчас расскажу.
Кому расскажу?.. В основном, конечно, тем, кто был на спектакле. Но ещё и тем, кто, скорее всего, я надеюсь, прийти на него захочет. Итак…
Русская бессмысленность
Спектакль о том, как мальчик жил, жил, да и попал служить на флот. И как до службы, так и во время неё, мальчика окружала бессмысленность происходящего. Бессмысленность, ничего противопоставить которой он был не в силах. Ни бессмысленной декламации стихов подвыпившим родителям и их друзьям, ни бессмысленным походам в школу по морозу, ни бессмысленности уроков русского языка и литературы… Кстати, связь образа бессмысленности, и слова “русский” в рассказе персонажа, будущего матроса, о школе только начинает прорисовывается. Но потом, в смысловом центре повествования, эта связь разрастается до гротескного монстра, когда речь заходит о матросском быте на острове Русский, на котором, как оказалось, нет ни одной пальмы с попугаем, но есть обрыв, с которого три тысячи человек в порядке проведения утренней зарядки каждое утро поротно мочились под надзором дежурного офицера.
Эта бессмысленность окружала персонажа и во время путешествия на поезде на восток, когда четыре дня за окном мелькали одни и те же деревья, и полагалось глядя на это монотонное мелькание произносить с восторгом слова “какая красота!..” Правда, как оказалось, будущих матросов везли в купе, поскольку в пьесе живописуется шелест при открывании двери. Возможно, драматург выхватил это ощущение из какого-то другого эпизода своей жизни, не знаю. Меня, да и кого не спрошу, всех призывников до места службы везли в плацкартных вагонах...
Эта бессмысленность накрывала персонажа во время двадцатикратного просмотра фильма “Жестокий романс” без звука. Да, без звука! И персонаж в этот момент вспоминает о тувинцах, которые, видимо, служили с ним в одной войсковой части и тоже смотрели этот фильм режиссера Михалкова без звука. “Каково же было этим тувинцам!” - восклицает персонаж. “Ну, а чего же не спросил, каково?” - подумал я. Со мной служили узбеки, лезгины, латыши, чеченцы, таджики, грузины, казахи, даргинцы, украинцы, табасаранцы, азербайджанцы, корейцы… и как-то все со всеми разговаривали. И в этот момент я понял, откуда смотрит на эту бессмысленность персонаж Евгения Гришковца и Степана Дворянкина.
Дырочка в скорлупе
Он смотрит из дырочки в скорлупе, которую очень страшно проломить и выйти. Высунуть клювик, хотя бы, не говоря уже о том, чтобы расправить крылья. Эту скорлупу страшно проломить, когда нужно заявить папе о том, что “бегать” и “орать” идут “в комплекте”. Страшно проломить, когда тебя зовут декламировать примитивный стишок, а потом гонят пренебрежительным жестом. Страшно проломить и изучать интересный предмет химию, когда на тебя смотрит суровый Менделеев. Страшно проломить и обидеть сослуживца-корейца, который угощает собакой и страшно до конца признаться себе, что это вкусно. Для того, чтобы избежать этого признания, персонаж придумывает даже миф о том, что он до, во время, и после службы - это разные люди. Пусть, хорошо! Пусть это разные люди, но все они смотрят на мир и на других людей через дырочку в одной и той же индивидуалистической скорлупе.
В войсковой части, в которой я служил, было тоже “да, нормально служить”. Мне - нормально. Но несколько человек, двое, или трое, ушли из жизни по собственной воле. Наверное, скорлупка не выдержала. В моей войсковой части, а это был стройбат, где едва ли не каждый второй был либо судим, либо до службы очень близко от этого, скорлупки проламывали в мгновение ока снаружи. И тем, кто потом пытался заново их склеить, приходилось, поверьте, не сладко.
“Колян - это братишка мой”
В нашей войсковой части нас, студентов после вторых курсов различных томских ВУЗов, было двадцать человек. И, конечно, мы держались вместе, хоть индивидуалистов я среди нас не припоминаю. И я не могу выделить из нас кого-то, кто был бы для меня, как для персонажа пьесы, “ну это братишка мой”, хоть одного из нас тоже звали Коля. Сейчас он служит офицером государственной безопасности в одной из стран постсоветского пространства.
Вот только у человека, который смотрит на мир через дырочку в скорлупе, наверное, и “братишка” должен быть точно таким же. Ну, бьют таких, как ни крути, поэтому тоже приходится держаться вместе. Так и представляю себе прислонённых друг к другу двух этаких логотипчиков МТС (оператора мобильной связи)... Вот интересно, сейчас те, кто смеялись на спектакле, тоже засмеялись, или мой “юмор ниже пояса” чем-то отличается от аналогичного юмора Гришковца?..
Бессмысленность против любви
Кроме защитной скорлупки в пьесе есть попытка что-то противопоставить бессмысленности. Любовь… Любовь?! Учитель русского языка и литературы, как оказалось, “была совсем не про любовь”. Ну, конечно, сами посудите, какая в русской литературе любовь? “Русское” в пьесе спаяно с “бессмысленным” и точка, поэтому…
Но для того, чтобы тебя любили, ты должен открыться. Любить взгляд из дырочки в скорлупе, наверное, у кого-то и может получиться, но для этого обладателю скорлупы нужно гораздо больше везения просто потому, что вокруг достаточно тех, кто расправил крылья. Или даже тех, кто,.. это я имею в виду себя, хотя бы умеет распустить павлиний хвост.
Бабушка против скорлупы
Наверное, единственный человек, который по-настоящему любил персонажа пьесы, была бабушка. Но персонаж закрывается от этой любви. Ему не нужна эта любовь, потому что, это же понятно, для того, чтобы её принять, тоже нужно раскрыться. И он ерничает над бабушкиными слезами, когда та говорит “совсем большой уже”, потому, что он так сросся со скорлупой, так дорожит ей, что уже придумывает себе маски нескольких людей, чтобы уже от имени этих масок смотреть на мир через готовую уже затянуться дырочку.
Высоцкий, Маркес, Цвейг, Пелевин, Гребенщиков и Эфраим в одной пантомиме
Скажу честно, пантомима под песню “Полковнику никто не пишет” произвела на меня самое сильное впечатление. И кривляния актера, на мой взгляд были безупречными, то есть именно такими, как было нужно по смыслу. И освещение тоже не подкачало. Но самое главное - отсылки. И даже не к одноименному роману Габриэля Гарсии Маркеса, что, казалось бы, очевидно. Не только. Я попробую перечислить.
“Пустые поезда” и “пустые города” уже встречались в песне БГ про “15 голых баб”, написанной десятью годами раньше. Кто не помнит, в Советском Союзе было 15 союзных республик, которые после его поражения в холодной войне стали независимыми государствами. И в этой самой холодной войне, которая уже явно присутствует в песне про полковника, собственно, и была использовала бессмысленность в качестве бризантной взрывчатки, в которую был грамотно вкручен детонатор “перестройки”. И, если в песне БГ по поводу того, что бесстыжие голые бабы резвятся у пруда, высказывалось лёгкое сожаление, то в песне, под звуки которой кривлялся на камерной сцене театра матрос, мы уже пожинаем тяжёлые последствия этого поражения.
Матрос на сцене хочет быть убит в бою, как и герой романа Стефана Цвейга “Нетерпение сердца”. Но у Цвейга герой тем самым наказывает себя за свою мягкотелость, а у Гришковца, персонаж хочет быть убит понарошку и просто рисуется внутри своей скорлупы. И мы вынуждены ему сопереживать, поскольку это пусть и единственный, но высокий порыв нашего инфантильного персонажа. Персонажа, да, именно персонажа, а не героя. Хотя, конечно, невозможность реализовать порыв была присуща и тому времени, и времени его отцов, о котором писал Владимир Высоцкий:
Не досталось им даже по пуле
В ремеслухе живи, не тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули
Из напильников делать ножи.
Жеманный персонаж Гришковца бултыхается где-то между Омкой - героем романа Виктора Пелевина “Омон Ра” и Моней Цакесом - героем повести Савелы Эфраима “Моня Цацкес - знаменосец”, которые тоже попали в тоталитарные жернова, но не переставали думать о своём. Только у Пелевина и предательство элиты и героизм народа присутствуют в явной форме, а у Гришковца элиты как бы и вовсе нет, а народ уже и не народ вовсе, а бессмысленное неизвестно что. Персонаж же вовлекается в служебные и не только действия не в силу полной уверенности в правильности этих действий, как Омка, а из страха разрушить скорлупу. Моня Цацкес тоже всё больше думает о своем, еврейском, которое у него перекрывает всё остальное, и воевать он тоже вынужден в силу неумолимых обстоятельств, но как-то без вот этого жеманного надрыва, что ли...
Штурман Сашенька, или драматург Женечка
Персонаж моноспектакля своеобразно восхищается героизмом русских моряков, которые, почему-то, по большей части, героически топят свои корабли. И он рассказывает о том, как от эскадры отстаёт броненосец и после двух дней скитания в тумане оказывается окруженным вражеским флотом. Завязывается неравный и короткий бой, а затем, когда подбитый броненосец уже начинает крениться на бок, к раненому капитану подходит молодой штурман…
“Кто, кто?!” - подумал я, - “Штурман?!” То есть эта падла, этот безответственный тип, на котором лежит вина за то, что броненосец сбился с курса и теперь гибнет, ещё не “вздернут на рее”? И какого лешего он ещё ходит? Если штурман зачем-то был ещё нужен команде, она должна была его связать, потому, что осознав свою оплошность тот должен был немедленно застрелиться, сделать себе кортиком харакири, или прыгнуть за борт с перерезанными венами.
Но, нет, он ходит как ни в чём не бывало. Да, собственно, чему удивляться, если драматург, который заставляет нас сопереживать таким персонажам, который спаивает слова “русский” с образом бессмысленности как ни в чём не бывало гастролирует и творит в том же ключе. Браво!
Немного юмора про блины и реологию коллоидных растворов
Вот с этими мыслями я проснулся в семь часов утра 26 ноября 2017 года, в День матери, который мы отмечаем в соответствии с Указом Президента России Б. Н. Ельцина с 1998 года, и который пока ещё не заменил праздник 8 Марта, но уже стал его генеральной репетицией.
Я решил с утра порадовать жену блинами, тесто для которых сделал впервые в жизни. Конечно, я много раз это всё видел, и даже посмотрел в интернете варианты рецептур, но… Вот скажите, как нужно было бы об этом рассказать так, чтобы было интересно читать, или слушать нашей публике? Ответ очевиден. Я должен был рассказать о том, как перелопатил весь интернет, изучил реологию коллоидных растворов, коим является тесто, как извел тонну муки и ведро яиц, как загадил всю кухню, и как благосклонная жена в итоге сделала всё сама без особых усилий, но была польщена моим порывом. Ну, так же?
Так вот, я вас разочарую. Всё было скучно как в помпезном советском фильме про монтажников-высотников. У меня всё получилось с первого раза. И знание реологии, науки о течении коллоидных растворов, кстати, тоже пригодилось. Блины получились вкуснее чем даже у тёщи, не говоря уже обо всех остальных. Причём я всё проделал абсолютно бесшумно. Дети, во всяком случае, раньше жены не проснулись.
И вот, что я вам скажу. Писать пьесы о тружениках-победителях гораздо сложнее, чем о некомпетентных растяпах и неудачниках, ведь даже Аристотель учит нас тому, что даже у самого положительного героя должен быть изъян. Иначе драматургу не за что зацепиться, правда? А когда персонаж - один сплошной изъян, остаётся только смеяться над его трагикомичными выходками, что публика и делала. А мне было не смешно, хоть посмеяться в жизни я очень люблю и никогда не слыл угрюмым занудой.
Молодой талантливый актёр
И всё бы ничего, “да, нормальная” пьеса, “да, нормальный” моноспектакль для “империи периода упадка”. Вот только зачем это предисловие об идентичности актёра и персонажа? Зачем? Не будь этого предисловия, можно было бы сказать, что актер играет то, что замыслил драматург. А так получается, что актёр, поскольку говорит, что играет себя, нам врёт на каждом шагу, отмахивается от любви зрителя, как персонаж от любви бабушки и улыбаясь и кланяясь зрителю, шепчет: “Сука...”, - как отсылающий девушке свою фотографию матрос? Так, что ли?.. Зачем был нужен этот плевок в зрителя, мне не понятно.
Постскриптум
А на остров Русский уже построен мост.
А судоверфь “Звезда” на Дальнем Востоке начала производство авианосцев.
А полковник стал Президентом...
А министром обороны стал тувинец… по отцу…
Вот только репертуар у нас, знаете ли, почему-то всё тот же.
Кому расскажу?.. В основном, конечно, тем, кто был на спектакле. Но ещё и тем, кто, скорее всего, я надеюсь, прийти на него захочет. Итак…
Русская бессмысленность
Спектакль о том, как мальчик жил, жил, да и попал служить на флот. И как до службы, так и во время неё, мальчика окружала бессмысленность происходящего. Бессмысленность, ничего противопоставить которой он был не в силах. Ни бессмысленной декламации стихов подвыпившим родителям и их друзьям, ни бессмысленным походам в школу по морозу, ни бессмысленности уроков русского языка и литературы… Кстати, связь образа бессмысленности, и слова “русский” в рассказе персонажа, будущего матроса, о школе только начинает прорисовывается. Но потом, в смысловом центре повествования, эта связь разрастается до гротескного монстра, когда речь заходит о матросском быте на острове Русский, на котором, как оказалось, нет ни одной пальмы с попугаем, но есть обрыв, с которого три тысячи человек в порядке проведения утренней зарядки каждое утро поротно мочились под надзором дежурного офицера.
Эта бессмысленность окружала персонажа и во время путешествия на поезде на восток, когда четыре дня за окном мелькали одни и те же деревья, и полагалось глядя на это монотонное мелькание произносить с восторгом слова “какая красота!..” Правда, как оказалось, будущих матросов везли в купе, поскольку в пьесе живописуется шелест при открывании двери. Возможно, драматург выхватил это ощущение из какого-то другого эпизода своей жизни, не знаю. Меня, да и кого не спрошу, всех призывников до места службы везли в плацкартных вагонах...
Эта бессмысленность накрывала персонажа во время двадцатикратного просмотра фильма “Жестокий романс” без звука. Да, без звука! И персонаж в этот момент вспоминает о тувинцах, которые, видимо, служили с ним в одной войсковой части и тоже смотрели этот фильм режиссера Михалкова без звука. “Каково же было этим тувинцам!” - восклицает персонаж. “Ну, а чего же не спросил, каково?” - подумал я. Со мной служили узбеки, лезгины, латыши, чеченцы, таджики, грузины, казахи, даргинцы, украинцы, табасаранцы, азербайджанцы, корейцы… и как-то все со всеми разговаривали. И в этот момент я понял, откуда смотрит на эту бессмысленность персонаж Евгения Гришковца и Степана Дворянкина.
Дырочка в скорлупе
Он смотрит из дырочки в скорлупе, которую очень страшно проломить и выйти. Высунуть клювик, хотя бы, не говоря уже о том, чтобы расправить крылья. Эту скорлупу страшно проломить, когда нужно заявить папе о том, что “бегать” и “орать” идут “в комплекте”. Страшно проломить, когда тебя зовут декламировать примитивный стишок, а потом гонят пренебрежительным жестом. Страшно проломить и изучать интересный предмет химию, когда на тебя смотрит суровый Менделеев. Страшно проломить и обидеть сослуживца-корейца, который угощает собакой и страшно до конца признаться себе, что это вкусно. Для того, чтобы избежать этого признания, персонаж придумывает даже миф о том, что он до, во время, и после службы - это разные люди. Пусть, хорошо! Пусть это разные люди, но все они смотрят на мир и на других людей через дырочку в одной и той же индивидуалистической скорлупе.
В войсковой части, в которой я служил, было тоже “да, нормально служить”. Мне - нормально. Но несколько человек, двое, или трое, ушли из жизни по собственной воле. Наверное, скорлупка не выдержала. В моей войсковой части, а это был стройбат, где едва ли не каждый второй был либо судим, либо до службы очень близко от этого, скорлупки проламывали в мгновение ока снаружи. И тем, кто потом пытался заново их склеить, приходилось, поверьте, не сладко.
“Колян - это братишка мой”
В нашей войсковой части нас, студентов после вторых курсов различных томских ВУЗов, было двадцать человек. И, конечно, мы держались вместе, хоть индивидуалистов я среди нас не припоминаю. И я не могу выделить из нас кого-то, кто был бы для меня, как для персонажа пьесы, “ну это братишка мой”, хоть одного из нас тоже звали Коля. Сейчас он служит офицером государственной безопасности в одной из стран постсоветского пространства.
Вот только у человека, который смотрит на мир через дырочку в скорлупе, наверное, и “братишка” должен быть точно таким же. Ну, бьют таких, как ни крути, поэтому тоже приходится держаться вместе. Так и представляю себе прислонённых друг к другу двух этаких логотипчиков МТС (оператора мобильной связи)... Вот интересно, сейчас те, кто смеялись на спектакле, тоже засмеялись, или мой “юмор ниже пояса” чем-то отличается от аналогичного юмора Гришковца?..
Бессмысленность против любви
Кроме защитной скорлупки в пьесе есть попытка что-то противопоставить бессмысленности. Любовь… Любовь?! Учитель русского языка и литературы, как оказалось, “была совсем не про любовь”. Ну, конечно, сами посудите, какая в русской литературе любовь? “Русское” в пьесе спаяно с “бессмысленным” и точка, поэтому…
Но для того, чтобы тебя любили, ты должен открыться. Любить взгляд из дырочки в скорлупе, наверное, у кого-то и может получиться, но для этого обладателю скорлупы нужно гораздо больше везения просто потому, что вокруг достаточно тех, кто расправил крылья. Или даже тех, кто,.. это я имею в виду себя, хотя бы умеет распустить павлиний хвост.
Бабушка против скорлупы
Наверное, единственный человек, который по-настоящему любил персонажа пьесы, была бабушка. Но персонаж закрывается от этой любви. Ему не нужна эта любовь, потому что, это же понятно, для того, чтобы её принять, тоже нужно раскрыться. И он ерничает над бабушкиными слезами, когда та говорит “совсем большой уже”, потому, что он так сросся со скорлупой, так дорожит ей, что уже придумывает себе маски нескольких людей, чтобы уже от имени этих масок смотреть на мир через готовую уже затянуться дырочку.
Высоцкий, Маркес, Цвейг, Пелевин, Гребенщиков и Эфраим в одной пантомиме
Скажу честно, пантомима под песню “Полковнику никто не пишет” произвела на меня самое сильное впечатление. И кривляния актера, на мой взгляд были безупречными, то есть именно такими, как было нужно по смыслу. И освещение тоже не подкачало. Но самое главное - отсылки. И даже не к одноименному роману Габриэля Гарсии Маркеса, что, казалось бы, очевидно. Не только. Я попробую перечислить.
“Пустые поезда” и “пустые города” уже встречались в песне БГ про “15 голых баб”, написанной десятью годами раньше. Кто не помнит, в Советском Союзе было 15 союзных республик, которые после его поражения в холодной войне стали независимыми государствами. И в этой самой холодной войне, которая уже явно присутствует в песне про полковника, собственно, и была использовала бессмысленность в качестве бризантной взрывчатки, в которую был грамотно вкручен детонатор “перестройки”. И, если в песне БГ по поводу того, что бесстыжие голые бабы резвятся у пруда, высказывалось лёгкое сожаление, то в песне, под звуки которой кривлялся на камерной сцене театра матрос, мы уже пожинаем тяжёлые последствия этого поражения.
Матрос на сцене хочет быть убит в бою, как и герой романа Стефана Цвейга “Нетерпение сердца”. Но у Цвейга герой тем самым наказывает себя за свою мягкотелость, а у Гришковца, персонаж хочет быть убит понарошку и просто рисуется внутри своей скорлупы. И мы вынуждены ему сопереживать, поскольку это пусть и единственный, но высокий порыв нашего инфантильного персонажа. Персонажа, да, именно персонажа, а не героя. Хотя, конечно, невозможность реализовать порыв была присуща и тому времени, и времени его отцов, о котором писал Владимир Высоцкий:
Не досталось им даже по пуле
В ремеслухе живи, не тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули
Из напильников делать ножи.
Жеманный персонаж Гришковца бултыхается где-то между Омкой - героем романа Виктора Пелевина “Омон Ра” и Моней Цакесом - героем повести Савелы Эфраима “Моня Цацкес - знаменосец”, которые тоже попали в тоталитарные жернова, но не переставали думать о своём. Только у Пелевина и предательство элиты и героизм народа присутствуют в явной форме, а у Гришковца элиты как бы и вовсе нет, а народ уже и не народ вовсе, а бессмысленное неизвестно что. Персонаж же вовлекается в служебные и не только действия не в силу полной уверенности в правильности этих действий, как Омка, а из страха разрушить скорлупу. Моня Цацкес тоже всё больше думает о своем, еврейском, которое у него перекрывает всё остальное, и воевать он тоже вынужден в силу неумолимых обстоятельств, но как-то без вот этого жеманного надрыва, что ли...
Штурман Сашенька, или драматург Женечка
Персонаж моноспектакля своеобразно восхищается героизмом русских моряков, которые, почему-то, по большей части, героически топят свои корабли. И он рассказывает о том, как от эскадры отстаёт броненосец и после двух дней скитания в тумане оказывается окруженным вражеским флотом. Завязывается неравный и короткий бой, а затем, когда подбитый броненосец уже начинает крениться на бок, к раненому капитану подходит молодой штурман…
“Кто, кто?!” - подумал я, - “Штурман?!” То есть эта падла, этот безответственный тип, на котором лежит вина за то, что броненосец сбился с курса и теперь гибнет, ещё не “вздернут на рее”? И какого лешего он ещё ходит? Если штурман зачем-то был ещё нужен команде, она должна была его связать, потому, что осознав свою оплошность тот должен был немедленно застрелиться, сделать себе кортиком харакири, или прыгнуть за борт с перерезанными венами.
Но, нет, он ходит как ни в чём не бывало. Да, собственно, чему удивляться, если драматург, который заставляет нас сопереживать таким персонажам, который спаивает слова “русский” с образом бессмысленности как ни в чём не бывало гастролирует и творит в том же ключе. Браво!
Немного юмора про блины и реологию коллоидных растворов
Вот с этими мыслями я проснулся в семь часов утра 26 ноября 2017 года, в День матери, который мы отмечаем в соответствии с Указом Президента России Б. Н. Ельцина с 1998 года, и который пока ещё не заменил праздник 8 Марта, но уже стал его генеральной репетицией.
Я решил с утра порадовать жену блинами, тесто для которых сделал впервые в жизни. Конечно, я много раз это всё видел, и даже посмотрел в интернете варианты рецептур, но… Вот скажите, как нужно было бы об этом рассказать так, чтобы было интересно читать, или слушать нашей публике? Ответ очевиден. Я должен был рассказать о том, как перелопатил весь интернет, изучил реологию коллоидных растворов, коим является тесто, как извел тонну муки и ведро яиц, как загадил всю кухню, и как благосклонная жена в итоге сделала всё сама без особых усилий, но была польщена моим порывом. Ну, так же?
Так вот, я вас разочарую. Всё было скучно как в помпезном советском фильме про монтажников-высотников. У меня всё получилось с первого раза. И знание реологии, науки о течении коллоидных растворов, кстати, тоже пригодилось. Блины получились вкуснее чем даже у тёщи, не говоря уже обо всех остальных. Причём я всё проделал абсолютно бесшумно. Дети, во всяком случае, раньше жены не проснулись.
И вот, что я вам скажу. Писать пьесы о тружениках-победителях гораздо сложнее, чем о некомпетентных растяпах и неудачниках, ведь даже Аристотель учит нас тому, что даже у самого положительного героя должен быть изъян. Иначе драматургу не за что зацепиться, правда? А когда персонаж - один сплошной изъян, остаётся только смеяться над его трагикомичными выходками, что публика и делала. А мне было не смешно, хоть посмеяться в жизни я очень люблю и никогда не слыл угрюмым занудой.
Молодой талантливый актёр
И всё бы ничего, “да, нормальная” пьеса, “да, нормальный” моноспектакль для “империи периода упадка”. Вот только зачем это предисловие об идентичности актёра и персонажа? Зачем? Не будь этого предисловия, можно было бы сказать, что актер играет то, что замыслил драматург. А так получается, что актёр, поскольку говорит, что играет себя, нам врёт на каждом шагу, отмахивается от любви зрителя, как персонаж от любви бабушки и улыбаясь и кланяясь зрителю, шепчет: “Сука...”, - как отсылающий девушке свою фотографию матрос? Так, что ли?.. Зачем был нужен этот плевок в зрителя, мне не понятно.
Постскриптум
А на остров Русский уже построен мост.
А судоверфь “Звезда” на Дальнем Востоке начала производство авианосцев.
А полковник стал Президентом...
А министром обороны стал тувинец… по отцу…
Вот только репертуар у нас, знаете ли, почему-то всё тот же.