О роли личности в истории архитектуры
Александр Ложкин
Выступление на круглом столе "Нижегородская архитектурная школа. 20 лет спустя"
#вазарифест 18.09.2016, ГЦСИ Арсенал, Нижний Новгород
Феномен нижегородской архитектурной школы возник благодаря Александру Харитонову, развивался вместе с Харитоновым, и, увы, исчез, когда Харитонова не стало.
В отличие от большинства присутствующих я почти не был с ним знаком и сужу в первую очередь по его работам и по работам его коллег. Мои суждения - суждения стороннего наблюдателя. Я впервые увидел нижегородскую архитектуру 90-х в одном из самых первых выпусков «Архитектурного вестника» - ещё черно белом, печатавшемся на каком-то ротапринте, приехал сюда в середине 90-х на конференцию, увидев постройки воочию и выпив водки с Харитоновым на теплоходе. И дальше пристально следил за вами по публикациям в журналах и выставкам, но, приехав много позже, поразился, как удивительно точно были вписаны эти здания в контекст города.
Он обладал удивительно точным «чувством архитектуры» - это видно по построенным им зданиям, в которых, при всём богатстве пластики, декора и цвета, нет ни одной лишней детали. И «чувством места» - это абсолютно «нижегородские» здания, на 100% соответствующие духу архитектуры вашего города, её ярмарочности, какой-то «игрушечности», весёлой мешанине элементов и стилей, присутствующей и в башнях местного кремля, и в здании госбанка, и в деревянном зодчестве.
Нижегородская архитектура 90-х ещё и очень точно вписалась в мировую архитектурную моду, продолжавшую говорить языком постмодернизма и вместе с этой модой эволюционировала в сторону неомодернизма. И это второе удивительное качество, которым обладал Александр - чувство времени. Он не только идеально чувствовал «дух места», вписывая свои здания в локальный контекст, но и работал одновременно в глобальном контексте, изменяясь с изменением этого контекста, и любое из его зданий можно безошибочно идентифицировать по времени создания. И именно благодаря этой вписанности в глобальный контекст нижегородская архитектура 90-х была интересна не только местным жителям, но и российским критикам и зарубежным редакторам архитектурных журналов.
И, наконец, он оказался блестящим «модератором» архитектуры и архитекторов, благодаря чему, собственно, и стал возможен феномен не лично Александра Харитонова (он в любом случае вошёл бы в историю архитектуры), а феномен нижегородской архитектурной школы 90-х.
Архитекторов много в любом крупном городе, если в нём есть архитектурный факультет. Среди них всегда немало талантливых. Но феномены, подобные тому, который мы называем «нижегородская архитектурная школа 90-х» случаются очень редко. Очень редко удаётся талантливым архитекторам совместно исполнить подобную симфонию.
Архитекторы - всегда солисты. Но как в оркестре не могут одновременно солировать все инструменты, так и в городе знаковые здания, лэндмарки не могут появляться повсеместно. Для исторического города контекст, фоновая архитектура особенно важны.
Харитонов, как главный архитектор города (действительно главный, не только по названию должности, но и в реальности) был дирижёром оркестра нижегородской архитектуры. Как дирижёр он расписывал партитуру, давал советы оркестрантам, иногда просто командовал ими. В этой модерации Александр руководствовался теми же чувствами, которые вели его, когда он проектировал здания: чувством архитектуры, чувством места, чувством времени. Он точно определял место каждого нового здания в городе, роль каждого архитектора в симфонии города (зная его способности и возможности). Это была довольно деспотичная модель управления, но Харитонову роль дирижёра удавалась, поскольку он был не только чиновником, но лидером, пользовавшимся непререкаемым авторитетом. Он модерировал не только собственно архитектуру, но и производимый от неё за пределами Нижнего Новгорода внешний эффект, лично определяя, какие здания публиковать в журналах и что показывать на выставках в Москве.
Теперь о грустном.
Почему всё закончилось?
Нижний Новгород после Харитонова производил и производит много хороших зданий, но о феномене нижегородской архитектурной школы 2000-х, 2010-х, как о явлении, мы уже не говорим. Импульс, данный 90-ми всё ещё силён, но уже, часто, новые постройки, будучи фотогеничными на картинках и интересными сами по себе, оказываются никак не вписанными в контекст города и работают на разрушение его среды, а не на создание её комплексности. Любое здание для города является либо таблеткой лекарства, либо каплей яда, и если в 90-е вы очень неплохо «подлечили» Нижний Новгород, то позже...
Я много раз писал, что в мире существуют три модели градорегулирования: «утопическая» - когда архитектор рисует идеальный город и наивно полагает, что он будет построен в соответствии с нарисованным им проектом; «божественная» - когда мы выбираем какое-то лицо, наделяем его сверхполномочиями и полагаем, что его чувство прекрасного не даст свершиться непоправимым ошибкам; и «правильная» - когда мы устанавливаем правила, регламенты, по которым осуществляется застройка города. Случай Харитонова - единственный, мне известный, когда сработала «божественная» модель. До того, чтобы его «чувство города» превратить в «правила игры» не хватило времени, да и, полагаю, не было желания загонять действительно талантливых творцов в прокрустово ложе регламентов.
Сегодня мои коллеги, много писавшие о нижегородском феномене 90-х - Григорий Ревзин и Алексей Муратов - вместе с главным архитектором Москвы Сергеем Кузнецовым пытаются найти механизмы регулирования архитектурной деятельности, нащупать те критерии, по которым можно было бы оценивать красоту и пользу архитектуры для города. Они написали книгу «О красивой и полезной архитектуре», в которой исследуется опыт разных стран и городов по регулированию в области архитектуры. Нижегородского опыта в ней нет, но, мне кажется, можно дополнить её выделением нескольких важных принципов, по которым, может быть не осознавая того, стоил свою деятельность Александр Харитонов:
соответствие архитектуры месту
соответствие архитектуры времени
модерация
И, конечно, важна фигура модератора.