Подводная лодка в степях Украины, или Ода лабскаусу
Посмотрел грайндхаусом "Редутабль" ("Молодой Годар") Хазанавичуса и "Лето" Серебренникова. Казалось бы, где Франция, а где Россия, а приёмы одинаковые.
(Здесь должен был быть заумный текст о ре-мистификации путём контр-мистификации с привлечением концептов Ги Дебора, Ролана Барта и Жана Бодрийяра, но его не будет. Будет всё намного проще, можно оправиться и покурить.)
В "Анатомии убийства" Отто фон Премингера есть одна сцена, не помню кем разыгранная - то ли Джеймс Стюарт кому-то что-то говорит, то ли некто - Джеймсу Стююарту. За передачу диалога тоже не ручаюсь, а вот за его смысл - вполне. В суде адвокат много-много чего-то наговаривает, а потом оказывается, что всё наговоренное - чистейшая брехня. Судья, естественно, говорит сакраментальную фразу: "Господа присяжные не должны принимать во внимание ранее сказанное". И задаётся не менее сакраментальный вопрос: "А как присяжные, услышав всё это, могут не принять его во внимание?". Ответ однозначный: "Никак".
Наверное, в мире не осталось ни добра, ни зла, а только воспоминания. Постпамять, память памяти, туда-сюда. Какие бы там терзания не показывал Андрей Арсеньевич, ностальгия - сладкое чувство. Сладчайшее. Её так приятно жрать - безбоязненно, бездумно, безответственно. А если нет ностальгии по прошлому, выручит ностальгия по-настоящему. Если прошлое не пережито и вспомнить его нельзя, нужно его сымитировать. И эту имитацию прошлого можно сделать ещё слаще.
И вот Хазанавичус переснимает фрагменты фильмов Годара, а у Серебренникова перепевают Цоя и Майка. Всё снято красиво, актёры играют ровно (кроме Елены Кореневой), много оживляжа (в паспорте Луи Гарреля в штампе "Прописка" нужно написать "Баррикады", вставные номера у Серебренникова просто замечательные). Что-то напрягает: героиня Стейси Мартин какая-то мозаика из Анн Вяземски, Анны Карина и Шанталь Гойя - а тут, для пущего эффекта, нужно почти портретное сходство с внучкой Мориака. Зачем? Затем, чтобы зритель встроился в кино идеально, без зазора, чтобы он сидел и узнавал ("Ага, кадр из "Замужней женщины", "Ага, кадр из "Презрения", "Ага...") или подпевал (все песни перепеты и перезаписаны на сегодняшнем, невозможном тогда уровне - это как Баха слушать в квадрофонии, обещал не поминать имена, не буду). Это синефилия и меломания на самом грубом уровне - уровне узнавания ("Ага, а я это знаю"), успокаивающем, отсылающем к ностальгии.
Скептик у Серебренникова вроде бы должен действовать остранняюще - когда появляется "Цой", Скептик говорит - по-годаровски - прямо в камеру: "Непохож". А чувствуется, что потрачено много времени, чтобы был похож. Радует, что Цоя играет не Безруков, и сложный пластический грим не пригодился, но как бы "Лето" не стремилось не походить на "Стиляг" или "Оттепель", у него это не получается. Похож - не похож, это, как и в случае с молодым Годаром, не важно. А важно, как у Премингера, то, что уже проговорено нечто, что присяжные, то есть зрители, уже не вытравят из своей памяти. Да, этого не было - но вот это есть на экране, а теперь попытайтесь это несуществующее забыть.
И последнее. Оба фильма - красивые, стильные, паразитирующие на узнавании, жрущие сладкую ностальгию - сделаны, как делают "лабскаус". Они легкоглотаемые. Их проглотят те, кто не был, не жил, не участвовал, и никакие предупреждения, что на экране - не живые, когда-то певшие песни или снимавшие кино люди, а персонажи (после дат жизни-смерти у Серебренникова предупреждение о "персонажах" особенно радует, отсылая к дихотомии "крестик - трусы"), с которыми можно делать всё, что угодно. Поэтому радует, что "Молодой Годар" - история такого себе шлимазла-Бастера Китона, который всё очки роняет, а "Лето" полно молодости, рок-н-ролла, постпанка и школьной любви.
А могло бы быть намного хуже.