Об одном отличии науки «буржуазной» от науки «советской»
Текст, посвященный «миру невидимому», был написан в том числе для того, чтобы о существовании такого напомнить. Поскольку монистическая гипотеза предполагает как учитывать существование этого невидимого, так и учитывать существование такого невидимого, которое еще не известно нам: если всё есть материя, переходящая из одной своей формы в другую, то это предполагает наличие таких ее форм, которые недоступны нашему невооруженному глазу и слуху, а также, вероятно, и таких, которые еще недоступны даже с помощью имеющихся сейчас инструментов - посмотрим в пустую коробку и увидим пустоту, но при этом знаем, что с помощью микроскопа сможем обнаружить частицы воздуха, притом такие, на которые сможем полагаться в полете; посмотрев в безвоздушное пространство, вакуум, мы никаких частиц не обнаружим даже с помощью имеющихся сейчас микроскопов, однако и это будет какой-то формой материи. Чтобы не говорить о том, что сейчас еще неизвестно, можно упомянуть силы притяжения и отталкивания, которые действуют повсюду, включая безвоздушное пространство, «зуб их неймет», но они тоже являются формой движения материи.
В таком контексте наверняка хотя бы кому-то придет мысль об эфире («То есть монизм - это что-то вроде теории эфира?»), и поэтому стоит отметить, что, конечно, нет: если бы эфир был (или если, паче чаяния, кто-то его обнаружит), он был бы одной из форм движения материи - наряду с планетами или звездами - но сама материя это намного более широкое понятие.
В разговорах о монизме-дуализме-плюрализме мои собеседники часто спрашивают меня: «А какой практический смысл думать об этом?». Имея в виду, конечно, не буквальное понимание слова «практический» (поскольку в этом случае ответ содержался бы в самом вопросе - в размышлении как таковом и есть практический смысл), а предложение уменьшить масштаб обсуждения: мол, какую пользу из этого можно извлечь, если рассмотреть вопрос на более низком уровне обобщения?
Я в этом случае могу предлагать оценить общество и общественные теории. Если некто мыслит плюралистически и видит множество совершенно отдельных друг от друга объектов и субъектов (вот земля, вот небо, стадо овец, пастух, собака, группа паломников), то прийти к гоббсовскому пониманию «войны всех против всех» будет для него логичным: объекты и субъекты не только существуют отдельно друг от друга, но они также рождаются (появляются) и умирают (прекращают свое существование), они увеличивают или уменьшают свои силы, и все перечисленное имеет экзистенциальное значение - смерть или ослабление являются большой трагедией. Уже это является значимым мотивом таких субъектов для «войны против всех», и так как другие субъекты мыслятся как обладающие такими же мотивами, то «все воюют против всех». И, естественно, как благо и ценность - а то и чудо - воспринимается ситуация, когда некий субъект оказывается способен так подчинить себе всех остальных, чтобы они прекратили воевать, а стали тем или иным образом и в хотя бы какой-то степени сотрудничать. Так как субъекты отдельны, то один из них, во-первых, имеет физическую возможность в такой степени принуждать остальных, а во-вторых, смещение подобного субъекта выглядит катастрофой - найдется ли другой, обладающий столь чудесной силой и притом направляющий ее на благо принуждения к сотрудничеству?
В монистической картине мира описанное будет являться нонсенсом. Во-первых, никто не является отдельным от других, а столь же крепко и надежно связан с ними, как атомы нераздельны друг от друга в молекуле. Во-вторых, ни у кого нет никаких «собственных» сил, а все они являются тем или иным движением материи. И более того, если некто находится на «вершине», как какой-нибудь атом в кристаллической решетке, то это не столько благодаря его силам, сколько благодаря силам притяжения и отталкивания других атомов - именно они и вознесли его на этот условный «верх», они его и продолжают там поддерживать. А сама конкретная структура будет при этом зависеть не только и не столько от атомов, сколько от условий окружающей среды: при одном давлении атомы углерода образуют карандашный грифель, а при другом - алмаз; при одной температуре молекулы воды станут паром, а при другой - льдом. В-третьих, нет ни как таковых рождения и смерти (материя как была, так и есть, так и будет). А в-четвертых и очень важных в разговоре об обществе, от одного субъекта зависит не больше, чем от одного атома, - он, несомненно, имеет значение и тоже действует, тоже проявляет те или иные силы, но при этом если один атом вдруг будет смещен с «верхушки», то его место займет другой. Если одна структура будет разрушена в результате изменения окружающей среды, то непременно появится другая - вместо льда будет вода, а вместо феодального общества появится капиталистическое.
В силу перечисленного монист вроде Маркса может высмеивать представляющих общество как что-то неизменное и тревожащееся из-за его возможного исчезновения: «они думают, что если мэрия перестанет регистрировать браки, то люди перестанут рождаться».
То есть «практическая польза» (переход на более низкий уровень обобщения) показывает, что общество, себя и других людей человек будет воспринимать совершенно иначе, в зависимости от того, каким он представляет мир - единым ли целым, либо разделенным на две или больше частей, и каких именно.
И если смотреть на общество в рамках монизма, то существование «невидимого мира» принимать в расчет придется обязательно: связи, объединяющие людей в группы и человечество в целом, не даны нашему глазу так же, как и сила притяжения к Солнцу, но если это единая форма движения материи, то эти связи должны быть.
И это, в свою очередь, ведет к разным мелким следствиям. С одной стороны, можно считать бессмысленным вопрос «почему тебя это волнует?» (допустим, убийства людей на другом конце планеты) - если все связано со всем и все люди связаны со всеми людьми, то естественно, что судьба одних будет влиять (и волновать) на других. С другой стороны, меняется в том числе мотивация и направленность действий. У плюралистов мы нередко можем увидеть страсть к «накоплению» - они хотят увеличить «свои» силы, «свое» имущество. Конечно, «своих» сил и имущества у них нет даже в плюралистическом взгляде - как «свои» они обозначают те, которые делегируются другими людьми: если солдаты согласны подчиняться, то становятся как «его»; если люди согласны менять свой труд на «его» золото, то их труд как бы становится «его» капиталом. То, что «свое» является в действительности передаваемым «чужим», заметно и в этом взгляде. Но еще четче это проявится в монистическом подходе: как я уже сравнивал выше, атом находится на «вершине» не потому, что «его» силы таковы, а потому что другие атомы собрались именно в такую структуру и «передают» ему ту или иную собственную силу, «несут» тот или иной заряд, то или иное что-то сопутствующее.
С третьей стороны можно отметить, что даже наука в этом случае может быть разной. Например, я нередко встречаю, что словосочетание «буржуазная наука» собеседники считают чем-то вроде ругательства советских «парторгов» или ритуальной фразы. Но если считать, что «советская наука» основана на теории Маркса (а значит, исходит из монизма - представления о всем существующем как единой субстанции, переходящей в разные формы), то очевидно, что она будет существенно отличаться от «буржуазной», которая может иметь другие представления - например, как я писал выше, при характеристике общества исходить из плюрализма, совершенной отдельности людей друг от друга. Конечно, сказанное не отменяет, что кто-то в самом деле произносил слова «буржуазная наука» как ритуальную фразу и мог даже не понимать их смысла, и даже под видом «советской науки» мог делать «буржуазную». Но и это, в свою очередь, не отменяет, что различие существовало и существует.
В качестве резюме отмечу, что следование монистической гипотезе само собой предполагает учитывать существование «мира невидимого», в том числе и такого, который может быть недоступен даже нашим нынешним инструментам, а то и не рассматривается пока на уровне гипотез (не говоря об их проверке и придумывании соответствующих приборов). А учитывание такового меняет взгляд на общество и человека, включая образуемое этим различение науки «советской» и «буржуазной».