О власти
Ленин писал: «Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве. Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею». Я же напишу еще чуть шире: коренной вопрос жизни вообще - вопрос о власти.
В таком разговоре разумно дать определение того, что является настолько важным для жизни: и, говоря о власти, я подразумеваю «способность и право распоряжаться чем-либо» и сближаю до отождествления с правом собственности, которое делится на три - владения, пользования и уже упомянутого распоряжения.
Так, например, когда вся полнота власти принадлежит монарху, даже люди являются его собственностью: он имеет к ним доступ (владеет), он ими пользуется и способен их продавать, уничтожать етс. Когда вся полнота власти принадлежит народу (демократия), все существующее является собственностью общества в целом: если там есть частная собственность, она является «собственностью со звездочкой» - является производной от собственности общества, по сути разрешением, полученным от него. Точно так же, как дворянин был полновластным хозяином своих крепостных, но в одночасье мог лишиться и собственной свободы (по воле монарха), в демократическом обществе любая компания может быть «национализирована», и даже если этого не происходит, она управляется в порядке и в пределах, установленных всем обществом, а не кем-то одним (тем самым «частным собственником» - «собственником со звездочкой»).
Революционное значение всеобщего избирательного права в этом смысле часто недооценивается: мол, если все равно администраторами-управленцами являются лишь немногие, то какое имеет значение, что назначаются они от имени всех? Вопрос власти здесь выхолащивается и формализуется. И часто это происходит потому, что говорящий отнюдь не чувствует себя хозяином-собственником, а воображает, скорее, крепостным крестьянином, которого помещик по своей прихоти отправляет в амбар ставить галочку в бумажке - «голосовать за барина, подтверждать галочкой, что этот крестьянин барина любит и поддерживает». Хотя стоит взглянуть лишь чуть строже, и мы обнаружим большую разницу между тем, принадлежит ли всё одному абсолютному монарху, нескольким феодалам-землевладельцам, группе буржуа или обществу в целом. Собственно, об этом я и попробую сегодня написать.
Начну с масштаба человека - когда, в какой момент, вопрос власти встает передо мной, и отсутствует ли он хотя бы в один момент моей жизни, или все-таки неизбежно и неотделимо со мной всегда, и поэтому с полным правом может называться «коренным вопросом жизни», как я и охарактеризовал его в первом абзаце? Я думаю, что верно последнее - вопрос власти со мной (как и любым человеком) всегда.
Например, имею ли я власть над собой, чтобы мыслить, или на эту власть претендует кто-то другой? Сознание, в основном, воспринимается как нечто неосязаемое, однако путем физического воздействия на тело можно добиваться определенного направления мысли. Так, на некоторых тренингах учат носить на запястье тонкую резинку в качестве браслета, и как только носящий замечает «негативную» (нежеланную) мысль, то должен оттягивать резинку и отпускать ее, чтобы она больно щелкнула его. Вместе с сознательным контролем над мыслями (за счет самонаблюдения и самонаправления) это дает также и негативное подкрепление, и человек приучает себя мыслить «позитивно». Чаще нам в опыте даны, конечно, подобные «негативные подкрепления» со стороны других людей - например, подзатыльники и пощечины от «старших». И, конечно, плакаты или цвет стен, «напоминалки», звуки, слова, вопросы - все это тоже является инструментами направления наших мыслей в одну или другую сторону. Так что, говоря о свободе мысли, мы так или иначе приходим к способности (власти) человека определять свое физическое окружение и обеспечивать физическую безопасность тела. И, таким образом, уже в сфере мышления мы ставим вопрос о власти - имеем мы власть мыслить по нашему усмотрению или нет?
И можем продолжить: имеем мы власть над нашей речью? А над нашим передвижением? Взаимодействием с другими людьми?
Какую бы часть нашей жизни мы ни взяли для рассмотрения, всюду ей сопутствует власть. И в этом смысле она является как средством удовлетворения желаний (свобода мысли, чтобы мыслью чего-то добиться или реализовать потребность мышления саму по себе), так и сама по себе является желанием.
И здесь для иллюстрации можем попробовать перевести вопрос власти и на более высокий уровень обобщения, чем масштаб человека, и говорить о нем в терминах других форм материи: владение (если уж я пользуюсь частым сужением этого права до права доступа) - доступ материи, например, огня или растения к той или другой форме материи (топливу, воде, воздуху етс); пользование - вступление в контакт и взаимодействие с этой иной формой материи для своих нужд (человек вступает в контакт с едой или инструментом; огонь вступает в контакт с воздухом; виноградная лоза вступает в контакт с колышком, «используя» его как человек использует инструмент); распоряжение - это, допустим, беспрепятственная возможность огню сжечь топливо, а для растения это будет беспрепятственная возможность потребить или сохранить воду.
В этом смысле вопрос власти (собственности) - это вопрос взаимоотношений одних форм материи с другими; вопрос способа-варианта, каким материя переходит из одной своей формы в другую. И, соответственно, он столь же неизбежно возникает для человека и столь же неизбежно важен, как для огня важно иметь доступ, «пользоваться» и «распоряжаться» топливом.
Поэтому когда некоторые говорят «народу не нужна власть», они делают утверждение, противоречащее наблюдаемой нами реальности.
И если таким утверждениям еще и уделяют какое-то внимание, то исключительно потому, что неявно в них происходит сужение предмета: предполагается, что, например, свобода передвижения - это не власть (хотя крепостные ее были лишены, и именно в этом проявлялось их подвластное состояние); свобода требовать себе той или иной зарплаты и условий труда - это не власть (хотя в капиталистическую пору, когда в том числе на уровне формального избирательного права закреплялось, что только «имущие» могут определять жизнь в стране, диктовался и запрет на профсоюзную борьбу); даже свобода выбирать себе тот или иной рацион питания - в рассуждениях тех людей не представляется властью (хотя рабы ее лишены, и в том числе в этом проявляется их статус вещи). Очень многие сферы, где человек имеет власть и с гневом бы встречал любые посягательства на них, неявно объявляются «невластью». А если, мол, это «не власть», то и в масштабе общества-государства о власти говорить ни к чему - это просто какие-то занятия каких-то далеких людей, не имеющие отношения к «реальной жизни» «простого человека» (вопреки, разумеется, тому, что они касаются войны и мира, экономической политики и многого другого).
Согласие некоторых людей с подобными рассуждениями можно отметить и как позитивную сторону: соглашаясь, они показывают, что совершенно не стремятся к личной безграничной власти, а желают только некоторой «достаточной степени контроля» над тем, что вокруг них; и не стремясь распространить свою власть над всем миром вообще, они считаются с желаниями (властью) других - вплоть до позволения «далеким людям заниматься какими-то вопросами, не имеющими отношения к реальной жизни простого человека».
Тем не менее, стремясь, как и в любом вопросе, мыслить ясно, а для этого иметь верное словоупотребление, я, конечно, считаю, что и упомянутым выше людям лучше говорить не о том, что им «не нужна власть», а всего лишь фиксировать, что им не нужна власть безграничная, подавляющая всех остальных, и они бы предпочли, чтобы и другие свою власть тоже имели. Все-таки власть - это коренной вопрос жизни, без решения которого невозможно, кажется, движения материи не только в ее человеческой форме, но и любой другой.