«Приоритет науки и образования может выражаться во многих деталях. Например, уважение к офицерам может быть как к учителям. То есть не потому, что они военные, а потому, что они обучают каждого, будучи инструкторами. Они сами постоянно осваивают новое: как специфически военное, так и педагогические техники - сплачивания группы, поддержания благоприятного морально-психологического климата и так далее. Кроме этого, отчасти уважение как к ученым, поскольку они еще и исследователи: военное дело - часть жизни, и именно его они изучают, теоретизируя или поставляя «полевой материал», или совмещая одно с другим».
***
«Всеобщность воинской обязанности, предположительно, будет подчеркивать и важность этой части жизни (она существует в мире и всегда может прийти в наши дома), и ее нежелательность - она является расходной частью, требуется вкладывать свои силы, время и ресурсы всего лишь, чтобы даже не избежать ее, а уменьшить ущерб от нее, если она появится на пороге.
В силу второго я и сделал акцент на сопутствующих выгодах: расходы на войну, естественно, хочется уменьшить, а один из способов этого - продукция и услуги «двойного, тройного, пятикратного назначения». То есть выезд на сборы сопоставляется с пользой от пребывания на свежего воздухе и с приятностью развлечения в дружеской компании, как на охоте. Тем более, что феодалы ранее именно и использовали охоту как одно из военных упражнений: улучшали физическую форму в целом и совершенствовали навыки-практики верховой езды в частности, изучали местность и способность ориентироваться на ней, развивали навыки группового взаимодействия (всех, участвующих в охоте).
Уточняется, что эти траты времени для страховки не только от войны, но и от других чрезвычайных ситуаций: стихийных бедствий, катастроф техногенного или социального характера. Одни и те же навыки полезны для выживания как в одном, так и в остальных случаях.
Говорится о том, что в какой-то степени это замена или дополнение психологическим тренингам и групповым взаимодействиям: морально-психологический климат требуется поддерживать, умение взаимодействовать в коллективе - тоже, принадлежность некой общине - ценность. Об этом часто говорится применительно и к нынешней армии: «научиться жизни», «стать мужиком». Всего лишь сейчас это часто пускается на самотек, предполагается, что произойдет как-то «само собой» - то есть на базе сложившихся ранее ритуалов и практик, а также тех навыков, какие солдаты-курсанты получили в предыдущей жизни (школе, другом учебном заведении, во дворе или спортивной секции). В ситуации же, когда это будет касаться всех людей вообще, и подход будет разумным с большей вероятностью: недостатки будут подмечать чаще, затушевывать их удастся реже, а при этом и варианты решения будут предлагать люди с самым разным жизненным-трудовым опытом - все это, как и любое широкое общественное обсуждение, повышает вероятность совершенствования практик и взаимообмена ими между «коммунами»».
***
«Да, слово «обязанность» («всеобщая воинская обязанность») задает некий контекст. Действительно, одно дело, когда человеку «продали» тренинг, и он едет на природу по своему желанию и готовности вкладываться, или когда он сам знает, зачем ему охота, и выбирает компанию. Другое дело, когда он как будто обязан, то есть может быть принужден, и должен делать это даже при отсутствии желания.
С одной стороны, можно поговорить, почему слово «обязанность» уместно: необходимость присутствует в нашей жизни всегда, природа предъявляет к нам требования, какие мы исполняем, даже если они не совпадают с нашими желаниями, и стихийные бедствия, наряду с войной, - события того же ряда. Всего лишь мы можем уменьшить ущерб от них: здоровый образ жизни не спасет нас от старости, но замедлит этот процесс, даст выгоды и снизит потери; подготовка к войне не избавит от всех рисков, но, может быть, сделает менее выгодным нападение психопатов, даст страховку, а при разумной организации обеспечит побочные плюсы.
При этом взгляд с другой стороны я считаю даже более важным: мы говорим о наших фантазиях, о том, что нам кажется интересным и привлекательным, объясняем, почему. При этом если бы вдруг дело дошло до их воплощения, то и сами формулировки мы бы отредактировали, и ход событий внес свои коррективы, и мнения-знания других людей тоже были бы учтены.
Мне кажется разумным исходить из того, что большинство процессов продолжат идти так же, как они шли. Так было после революции 1917 года и после событий 1991-го: сколько бы масштабные и быстрые изменения ни старались провести их сторонники, куда больше процессов шли «по-старому», нежели были трансформированы.
Я слышал, в США до сих пор десятки миллионов людей пользуются диал-ап интернетом. Происходит это потому, что инфраструктура уже существует, и продолжать платить по существующим договорам выгоднее, нежели компенсировать строительство новых сетей. Во всяком случае, до тех пор, пока старые линии не отработают свой ресурс и не потребуют полной замены. В общественном смысле, вероятно, дело обстоит так же: существующие механизмы вырабатывают свой ресурс, становятся менее выгодными, чем новые (даже с учетом трат на создание новой инфраструктуры), и заменяются уже после этого. В Украине, где, по описанию Алексея Чадаева, было столь свежо и прекрасно строить нацию с нуля, по-прежнему использовались большинство существовавших механизмов. То есть любая революция или иное масштабное событие не преображают в мгновение абсолютно все. Они всего лишь выступают в роли совета, даваемого иногда психологами: «Измените что-нибудь в своей жизни, и изменится все». Всего лишь характер одного изменения, какое потянет за собой остальные, может быть разным: можно начать «играть в орлянку», завести соответствующие знакомства, и жизнь станет другой; можно заняться спортом, и жизнь тоже изменится».
***
«Пропаганда говорит не только ложь, но и правду. Вторжение в Украину нарушило бизнес многих «западных» компаний, экспорт зерна является ярким примером. Можно ли считать нарушение бизнеса отдельных компаний нарушением «западных» интересов? Наверное, да. Многих граждан это задело. Соответственно, говоря, что «Запад» негодует из-за вторжения в его зону интересов, пропаганда не только лукавит, но и отчасти сообщает верное. Если мы пойдем на участок соседа А и сломаем несколько саженцев, какие он разрешил посадить соседу Б, то Б, несомненно, тоже будет недоволен. Хотя участок ему и не принадлежит».
***
«При разделении они, может, и будут дразниться («распались-распались, бе-бе-бе»), но какое это имеет значение, если подобное разделение будет выгодно? Тут впору, наоборот, будет им самим задуматься, зачем им 30-40-миллионная страна на всех, а не 2-4 отдельных.
Разумно иметь в виду, что важность единого большого государства и важность национального языка им доказывала сама российская пропаганда. Ее авторы, не будучи диалектиками, не понимали, возможно, что люди «Украинский язык круче!» и «Русский язык круче!» - одинаковые, а не противоположные. Оба в силу чего-то убеждены, что национальный язык имеет фундаментальное значение. Человек, говорящий «Уважайте языковые предпочтения», может считать себя очень влиятельным и убедительным, когда слышит в ответ о необходимости преференций украинскому, - может занести себе в актив, что уговорил собеседника согласиться по главному вопросу.
Точно так же и с «единством» в пику «федерализации»: «Если при наличии разногласий и разнородности следует разделяться, так чего вы сами-то вместе?».
Сейчас они объединены противостоянием энтропии, какую, по заветам Суркова, вынесли на территорию их страны. А заодно еще и желанием не пустить туда «путинский режим», какой и в РФ не все любят и ценят. Когда эти мощные объединяющие факторы исчезнут, интересно будет понаблюдать за динамикой их общества. Тем более, если будут позитивные примеры на территории РФ. В этой ситуации они именно могут задаться вопросом: «зачем нам вместе, а не порознь? Может быть, порознь западные территории быстрее интегрируются в Европу, а восточные смогут «не париться» об этом и украинском языке?»».