Моноспектакль Максима Аверина "Всё начинается с любви" 24.11.14
Удивительно, как человек, меняясь из года в год - приобретая новые привычки, убеждения, интересы и нередко при этом утрачивая прежние; оказываясь то под благотворным, то под разрушительным влиянием окружающих людей и всевозможных обстоятельств, - тем не менее, остаётся самим собой в главном. Возможно, так случается не с каждым, однако очень дорого и важно, когда это всё-таки происходит, и человек - благодаря или вопреки таким переменам - сохраняет в себе то неуловимое, что делает его узнаваемым во время встречи после долгой разлуки и что на протяжении всей жизни не даёт оборвать нить когда-то возникшей с ним дружбы.
В моноспектакле Максима Аверина «Всё начинается с любви» именно новое, каждый раз меняя постановку, не уводит её в сторону, а наоборот, лишь подчёркивает темы мысли и образы, заложенные здесь с самого начала. Особенно если это «новое» появляется в ноябрьских спектаклях, в канун дня рождения артиста, когда наступает время для тех премьер, которые, как правило, остаются в спектакле надолго.
Так, даже если в течение вечера не исполняется стихотворение Маяковского «Скрипка и немножко нервно» - сопровождавшее постановку все годы, - из спектакля не может вдруг исчезнуть сам образ скрипки, как и не может исчезнуть её голос, настолько точно передающий любую интонацию голоса человека и становящийся звуковым воплощением его то поющей, то растерзанной души. Он и не исчезает, прежде всего, благодаря как раз новому для спектакля стихотворению - «Романсу скрипача» из поэмы Бродского «Шествие».
Романсу, в котором обещания и надежды «растанцевать тоску и печаль» звуками музыки, только что высказанные в стихотворении Вертинского «Злые духи», окончательно признаются несбыточными.
Романсу, пусть и не прямо в тексте, но в самом сюжете которого впервые за вечер рифмуются любовь и смерть - так же, как и чуть позже, в песне Вертинского «За кулисами», последнее слово - «любить» - тревожно отзовётся пугающим, трагично срифмованным эхом - «убить» - то ли действительно услышанным, то ли, как ни странно, будто бы увиденным в имитирующем выстрел жесте артиста.
Романсу, конечно же, не спетому, а прочитанному Максимом Авериным под звонкое, энергичное музыкальное сопровождение - романсу, настоящую мелодию которого публика так и не услышит, хотя, скорее всего, собственно мелодии - чистой и напевной - у него быть и не может, разве что отдельные судорожные, рваные фразы, похожие на те, что ещё совсем недавно в спектакле служили музыкальным фоном для стихотворения «Скрипка и немножко нервно».
Да, скрипка - давняя героиня спектакля, его своеобразный внесценический персонаж, без линии которого общий рисунок был бы невозможен. Хотя на сцене один раз она всё-таки почти появится - и снова благодаря жесту.
Во время исполнения стихотворения Вертинского «Концерт Сарасате» артист на короткий миг жестами воспроизводит игру на скрипке (и ведь опять - на скрипке!), но не ради простой изобразительности, а скорее, чтобы показать своего героя глазами любящей его женщины - передать его нежный, а не только циничный образ, а вместе с тем - хрупкий, но в то же время полный силы образ любви, теплящейся наперекор грубости и жестокости.
А вот собственно изобразительность в жестах более характерна для другого номера спектакля: чтение стихотворения Вертинского «Piccolo bambino» о грустном клоуне, безответно влюблённом в балерину, близко исполнению клоунской пантомимичной репризе, где как раз жестикуляция и мимика являются главными средствами выразительности. Вот только этот номер получается совсем не смешным.
Здесь артист передает почти каждое действие персонажа - и как «плакал клоун», и как «закрывал лицо перчаткой», и как «поднял воротник»… Казалось бы, эти жесты дублируют то, что мы и так видим, но ведь такой язык - единственно возможный для клоуна, и только так он может объяснить, что происходит с ним - уже не на сцене, а в жизни. И именно жест - новый для этого номера - превращает слова балерины, в которых она не просто признаётся в нелюбви, а не признаёт возможность любить такого человека вообще, - в хлёсткую пощёчину или даже щелчок по носу: снисходительный и оттого ещё более уничтожительно-обидный.
Безусловно, жесты, даже, вроде бы, раз и навсегда закрепившиеся в спектакле, делают новым исполнение каждого его номера.
Иногда они дополняют их ключевую интонацию - как, например, преимущественно тихому, осторожному, нежному звучанию песни «Зацелую, заревную, залюблю» на музыку Лоры Квинт жесты артиста - нетерпеливые, решительные, лихие - придают, или правильнее сказать - «выдают» едва сдерживаемую в мягком голосе раскалённую страсть сердца.
А иногда жесты наделяют произведения совсем другим, неожиданным смыслом.
Именно так и происходит с ещё одной премьерой ноября - стихотворением Игоря Северянина «Дифирамб».
Если любой дифирамб - это восторженная похвала: чаще богам или возлюбленным, - то здесь Северянин славит саму жизнь и людей, живущих так, как, наверное, это и было кем-то когда-то задумано: жадно - до событий, впечатлений и всего, что дарит настоящую работу душе, - но в то же время щедро - на поступки, чувства и всё, что в ответ так же заряжает сердца людей вокруг. Фраза Генриха Ибсена - «почему не брать от жизни всё, что она даёт», - подсказавшая поэту эпиграф, в конце стихотворения сжимается до одного слова - краткого, но вдохновляюще-стимулирующего «бери!». Как раз того - жадного!
Но в моноспектакле эпиграф к «Дифирамбу» не озвучивается: мысль, заложенная в нём, и так передаётся в строках стихотворения. Мысль о жажде - «жадности» - к жизни передаётся и в звучащих на протяжении всего спектакля монологах, написанных самим артистом. Вот почему тем последним словом стихотворения - «бери!»
- Максим Аверин говорит не о подарках жизни вообще. Нет: «бери!» - это о его сердце!
Сейчас артист сам дарит своё сердце зрителям - дарит отчаянно резким взмахом руки, начинающимся откуда-то «около плеча» и летящим вперёд, в сторону зала. Дарит жестом. Щедрым. Быстрым, но не лёгким. Дарит, несмотря на риск остаться обманутым.
И этот новый жест перекликается с другим, уже давно знакомым по стихотворению Романа Чеблатова «Научи меня жить». Его герой тоже дарит сердце - своей любви, но дарит доверчиво и трогательно, словно почти извиняясь, ведь это - всё, что он может дать, хотя разве есть что-то большее?
А сам текст «Дифирамба» перекликается с текстом песни, традиционно открывающей действие - перекликается в желании жить «так, как хочется», но с благодарностью «за жизнь мою» - жизнь артиста.
Жизнь, с изменениями которой меняется и моноспектакль - но, меняясь, всё равно остаётся тем, которому когда-то были отданы зрительские сердца!