Сатирикон. "Укрощение" 03.10.14
Давным-давно колесили по свету балаганные повозки. В них странствующие артисты переезжали с места на место, из города в город, где давали шумные представления на ярмарках и площадях; в них же хранили костюмы и реквизит, готовились и гримировались к выступлению, после чего снова отправлялись в путь, по дороге репетируя и придумывая новые номера. Сейчас же понятие «балаган» используется разве что на уровне характеристики или жанра.
Вот и жанр спектакля «Укрощение», поставленного в театре «Сатирикон» режиссёром Яковом Ломкиным по комедии Вильяма Шекспира «Укрощение строптивой» обозначен как балаган с антрактом. И пусть такого же определения не найти на титульном листе знаменитой пьесы, но сложно не заметить, что в самом её сюжете сквозными становятся темы, созвучные двум главным качествам балаганной жизни: это темы дороги и игры.
Дороги Италии приводят героев шекспировской пьесы в Падую. Дороги Падуи - к дому богатого дворянина Баптисты, выдающего замуж двух дочерей.
Внезапные отъезды и возвращения - то есть всё та же дорога - становятся частью плана бесстрашного и предприимчивого дворянина Петруччио, помогая ему сломить непокорный нрав старшей дочери Баптисты - Катарины.
А борьба сразу нескольких женихов за сердце младшей - Бьянки - приводит к множеству перевоплощений, а значит, и как раз к той самой игре: слуга играет роль своего господина, знатные дворяне - простых учителей, случайный путник - отца одного из ухажёров.
К тому же в интродукции пьесы рассказывается, как некий лорд разыгрывает почти нищего медника: просит слуг перенести его спящим в свой роскошный дом, где они, развернув целое представление, убедят бедняка, что прошлая жизнь ему приснилась, а на самом деле он богат и счастлив в браке.
В спектакле же похожую шутку - и почти тем же способом - устраивают артисты балаганного театра, вдруг решившие поиграть встретившимся им по пути обычным прохожим: так, как они только что играли огромной - в человеческий рост - куклой. Они нападают на него всей толпой, раздевают и приводят в беспамятство.
«Прохожий» (кто он? откуда?), проснувшись на утро в незнакомой обстановке, недолго выглядит удивленным и растерянным. Он легко запоминает свое новое имя - Петруччио, - попутно выясняя имена «друзей», которых видит впервые, и быстро подстраивается под любые повороты предлагаемого ими сценария: уехать из города? - пожалуйста; жениться? - всегда готов!
Недавнее уличное нападение теперь кажется ему непонятным сном, а нынешние события - забавным представлением, где сам он играет главную роль.
Так что же: Петруччио - не настоящий? И кто в таком случае исполняет остальные роли? Ведь получается, что артисты театра «Сатирикон» играют не самих персонажей Шекспира (Максим Аверин - Петруччио, Игорь Гудеев - Гортензио, Антон Кузнецов - Кертиса…), а будто бы балаганных актеров, которые, в свою очередь, и перевоплощаются в героев пьесы, время от времени словно нарочно напоминая зрителям, что всё происходящее на сцене - это только игра.
Да, это только игра - и здесь открыто, порой чуть ли ни посреди фразы, герои меняют парики, накладные усы и бороды, нередко так же на ходу экспериментируя и с костюмом, тем более что любая деталь одежды - от галстуков до балетных пачек - всегда есть у них под рукой.
Это только игра - и здесь легко превращают в реквизит самые неожиданные предметы, которые находят поблизости - будь то деревянная лопата для уборки снега, сломанный зонтик или двуручная пила. Превращают, кажется, не боясь никаких странностей и несоответствий. Превращают, даже если, к примеру, Гортензио, пытаясь вызвать любовь Бьянки, в результате будет играть для неё вовсе не на изящной, грациозной лютне хоть и с несколько металлическим, но всё же достаточно теплым и приятным звуком, а на громоздкой, неуклюжей тубе, известной своим суровым тембром. Или, скажем, если слуга Петруччио - Кертис - для того, чтобы развести костёр, просто напишет на доске мелом слово «огонь». Всё это - тоже только игра, для которой подобная схематичность и условность, переходящая как бы в легкую небрежность - не просто возможна, но даже необходима.
Условность и упрощенность типичны и для передачи образов героев, и так же упрощённо - почти одними лишь расхожими выражениями - вроде бы, можно охарактеризовать многих из них.
Так, например, Бьянка (Юлия Мельникова) - в спектакле «гламурная блондинка», избалованная любовью отца и вниманием поклонников, которые в буквальном смысле следуют за ней шлейфом.
Люченцио (Алексей Бардуков) - «заучка-ботаник», до встречи с Бьянкой видевший смысл жизни исключительно в постижении наук.
А Катарина (Марьяна Спивак) нагоняет на окружающих страх не только поведением, но и своим готическим внешним видом.
Но интересно то, что это ощущение постоянной, нескрываемой игры - ощущение, когда всё как будто понарошку - исчезает, как только сюжет подходит к своей главной теме - теме любви Петруччио и Катарины.
И это притом, что их совместные сцены оформлены так же эффектно и гротескно, причудливо и броско, как и любой другой эпизод спектакля: внешнего контраста между ними нет.
Но есть контраст внутренний, когда вопреки всей этой балаганной мишуре на первый план выходит история любви - история, в которой всё по-настоящему, несмотря на то, что она тоже сыграна: артистами Максимом Авериным и Марьяной Спивак.
Сыграно так, что первая встреча их героев перерастает в горячую дуэль, где слово «сдаться» (для Катарины - в значении «уступить», для Петруччио - в значении «остановиться») для обоих означает поражение; где борьба рождает интерес друг к другу, и где решающим ударом - пусть и названным «оплеухой»- это становится нежность.
И всё дальнейшее «укрощение» Петруччио выстраивает как игру, правила которой заключаются в том, чтобы признавать жестокое - справедливым, горькое - вкусным, безобразное - нарядным и вообще всё нелепое - нормальным. Ведёт до тех пор, пока оба не признают общую победу - любовь - и то, что такая игра им больше не нужна.
Поэтому в финале, наконец, скрываются из виду запряженные бутафорскими лошадьми балаганные телеги и повозки - те, что разъезжали по сцене с первых минут спектакля, зачастую становясь площадкой для театрального действия. Куда-то далеко прячутся парики и реквизит, и стирается грим - чёрной краски в новом облике Катарины как ни бывало. Словом, больше нет ничего лишнего. На сцене - двое. Двое влюбленных - Петруччио и Катарина.
И пусть они снова немного играют - с залом, выбирая, к кому из зрителей адресовать свою речь, или между собой: он - притворно сердясь и приказывая («я сказал!»), она - кокетливо смущаясь, - это уже та игра, которая может и должна быть между влюбленными.
Главное, что стоят они рядом, в обнимку, иногда поглядывая друг на друга, но чаще одновременно смотря вперёд - и настоящей дуэтной сценой становится знаменитый заключительный монолог Катарины.
Катарины, в сознании которой желание «давать отпор», благодаря Петруччио, сменилось истиной «не спорить с ним, а то не доедем».
Доехали! Укротили. Любят и любимы. Теперь - можно дальше. Вместе. Дороги открыты!