«Шахтинский процесс»: борьба с «вредителями»
6 июля 1928 года завершился судебно-политический процесс, проходивший в московском Доме Союзов с 18 мая и вошедший в историю под названием Шахтинское дело. Это был один из первых процессов в СССР по искоренению «классовых врагов».
А Вышинский зачитывает решение суда.
Судебный процесс по обвинению в саботаже на шахтах Донбасса проходил над группой из 53 инженеров и техников. Позже процесс преподносился как «дело 53 инженеров и техников, служивших старым хозяевам и ждавших интервенции». Было вынесено 5 смертных приговоров. В 2000 году Генеральной прокуратурой РФ все осужденные были реабилитированы за отсутствием состава преступления.
Весной 1928 года советскую общественность потрясло сообщение о невиданных ранее преступлениях - умышленной порче машин, затоплении шахт, поджогах производственных сооружений, создании заведомо опасных для жизни рабочих условий труда.
В газетах появилась информация Прокурора Верховного суда СССР о разоблачении крупной вредительской организации в Шахтинском районе Донбасса:
«Органами ОГПУ при прямом содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района».
Бывший министр юстиции Валентин Ковалев в книге «Два сталинских наркома» (Москва, издательская группа «Прогресс», 1995 год) писал:
«Задолго до суда и даже до окончания предварительного следствия с изложением своей оценки Шахтинского дела неожиданно выступил Сталин. В докладе на собрании актива Московской партийной организации 13 апреля 1928 года этому делу он посвятил целый раздел. Приведем из него один лишь фрагмент:
«Факты говорят, что Шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших ранее угольной промышленностью. Факты говорят далее, что эти спецы, будучи организованы в тайную группу, получали деньги на вредительство от бывших хозяев, сидящих теперь в эмиграции, и от контрреволюционных антисоветских организаций на Западе».
Так, задолго до судебного разбирательства и вынесения приговора факты были установлены, акценты расставлены, выводы сделаны. В устах вождя подобная оценка Шахтинского дела сразу и окончательно определяла и направление суда, и его решение. Вся последующая судебная процедура заведомо превращалась в фикцию».
Далее Валентин Ковалев говорит о политической ситуации, сложившейся к тому времени в стране, когда все большее распространение приобретали идеи так называемых «правых уклонистов» во главе с Бухариным, Рыковым, Томским. Они предсказывали крупные экономические трудности в случае продолжения силовых методов индустриализации страны. И эти прогнозы уже стали осуществляться.
«В столь непростых условиях Сталину важно было оправдать политику индустриализации, а сделать это можно было не иначе, как объяснив причины возникших трудностей, - пишет Ковалев. - Для неискушенного в экономических категориях народа необходимо было простейшее объяснение. Оно лежало на поверхности - вредительство. Эта нехитрая причина всех бед и хозяйственных неурядиц не требовала для своего восприятия ни экономического образования, ни даже элементарной грамотности. Сталин, надо отдать ему должное, прекрасно понимал психологию масс. Так возникло громкое дело о вредительстве».
Но есть и другие точки зрения на то, что происходило тогда. Например, литературовед, литературный критик и публицист Вадим Кожинов в книге «Загадка 37-го» (Москва, издательство «Родина», 2021 г.) заявлял:
« (…) именно ближайший единомышленник Бухарина М.П. Томский возглавлял комиссию ЦК, расследовавшую «вредительство» в Донбассе. (…) В один день со Сталиным, 13 апреля 1928 года, Бухарин сделал доклад «Уроки хлебозаготовок, Шахтинского дела и задачи партии», где «расставил акценты» намного хлеще, чем Сталин! В Донбассе, заявил Бухарин, «при помощи рядовых рабочих раскрыли вредительскую организацию, которая через ряд посредствующих звеньев была связана с иностранным капиталом, с крупными иностранными капиталистическими организациями, с эмигрантскими кругами, наконец, с военными штабами некоторых иностранных держав. (…) Идеологией этой организации являлось свержение Советской власти, восстановление капиталистического режима». Таким образом, Бухарин далеко «превзошел» Сталина...»
Как отмечается в справке, подготовленной в июле 1928 года руководителем ОГПУ Северо-Кавказского края Ефимом Евдокимовым, Шахтинское дело возникло на основе анализа «технических дефектов, в результате которых происходили аварии, затопление шахт и проч.». Занимался этим делом начальник экономического отдела ОГПУ края Константин Зонов, сразу же углядевший «наличие безусловной вредительской деятельности». Начались массовые аресты руководителей шахт, горных инженеров, других специалистов, допросы, первые «признания»...
Ссылаясь на материалы следствия, советские авторы писали, что указание на необходимость начала вредительских действий было отдано служащим бывшими владельцами шахт и рудников еще в 1920 году во время съезда совета горнопромышленников, который проходил после освобождения Донбасса частями Красной Армии. С 1922 года на рудниках были сформированы вредительские организации, которые получали деньги от бывших собственников «за сохранение в порядке отобранных у них шахт, за переоборудование и улучшение их и, наконец, за сокрытие от соввласти наиболее ценных месторождений с тем, чтобы наиболее важные подземные богатства к моменту падения Советской власти могли быть возвращены хозяевам нетронутыми и неистощенными». На финансирование вредительской деятельности зарубежной разведкой и контрреволюцией было выделено до 700 тысяч рублей...
На допросах люди «сознавались» в том, что «проводили вредительскую работу при производстве добычи, замедляли темпы нового строительства», стремились к «дезорганизации всей каменноугольной промышленности», желали «возвращения каменноугольных рудников и горных предприятий прежним их владельцам» и т. д. За свое «вредительство» обвиняемые якобы получали деньги из-за границы.
Писатель Варлам Шаламов утверждал, что встречался в заключении с двумя инженерами, проходившими по Шахтинскому делу. В передаче Шаламова, в 1928 году к «шахтинцам» применялись такие методы ведения следствия, как «конвейер» - многодневный допрос заключенного несколькими следователями, непрерывно сменявшими друг друга, и помещение в карцер с водой. Кроме того, практиковалось помещение подследственных в камеру с холодным, а затем - с сильно разогретым полом.
Шахтинское дело разрасталось, к следствию привлекались десятки людей. Ответвления Шахтинского дела распространились на многие горнодобывающие районы страны, дотянулись даже до столицы, где была раскрыта «московская группа вредителей» во главе с председателем научно-технического совета каменноугольной промышленности ВСНХ СССР Л.Г. Рабиновичем.
Доставка папок с документами по Шахтинскому делу на процесс (1928).
18 мая 1928 года начался судебный процесс, проходивший в колонном зале Дома Союзов. Дело рассматривалось Специальным присутствием Верховного суда Союза ССР под председательством Андрея Вышинского. Среди 53 подсудимых были четверо бывших шахтовладельцев. В основном же скамью подсудимых заняли руководители технических служб, горные инженеры и техники. На оглашение обвинительного заключения потребовалось несколько дней. 20 подсудимых признали себя виновными полностью, 10 - частично, 23 человека вины не признали.
Валентин Ковалев в сборнике «Инквизитор: Сталинский прокурор Вышинский» (Москва, издательство «Республика», 1992 год) рассказывает следующее:
«Среди тех, кто решительно отрицал свою виновность, выделялся инженер-экономист Н.И. Скорутто. С ним связана одна из наиболее драматичных сцен процесса. После нескольких дней упорного сопротивления всем и всяческим попыткам обвинения и суда заставить подсудимого признать свою виновность последовало неожиданное сообщение о том, что он болен и на очередном вечернем заседании суда присутствовать не может. Однако, как вспоминают очевидцы, уже на следующее утро в зал ввели «серую дрожащую фигуру». Теперь подсудимого было не узнать. Подавленным голосом он сообщил, что минувшей ночью подписал признательные показания в отношении себя и других обвиняемых. В этот момент напряженную тишину зала взорвал истошный крик жены подсудимого:
- Коля, родной, не лги! Ты же знаешь, что ты невиновен!
Николай Скорутто закрыл лицо руками и упал на скамью подсудимых Его тут же вывели из зала заседаний. Вышинский поспешил объявить перерыв. Когда судьи и другие участники процесса вновь заняли свои места, допрос Скорутто был продолжен. Однако на этот раз подсудимый неожиданно заявил, что отказывается от своих признательных показаний как ложных и клеветнических в отношении товарищей по несчастью. По его словам, они были вызваны тем, что он не спал несколько ночей подряд и не видел иного способа добиться снисхождения суда. Вины за собой не чувствует, о виновности своих содельцев не знает.
Тем и закончилось это судебное заседание. На следующий день - новый поворот. Теперь Скорутто просит суд принять к сведению его заявление об окончательном и безоговорочном признании им своей вины. Свое вчерашнее поведение он объяснил волнением, вызванным неожиданным возгласом жены».
Нечто подобное случилось и с горным техником С.А. Бабенко. На предварительном следствии он показал, что по указанию одного из инженеров осенью 1921 года затопил шахту бывшей Ново-Азовской компании. На суде Бабенко от своих показаний категорически отказался: «В заключении я едва понимал, что подписывал...»
По существу, вся совокупность собранных на предварительном следствии и рассмотренных в суде доказательств ограничивалась признательными показаниями подсудимых. Это были самооговоры и оговоры, добытые в ходе допросов.
Президиум суда по Шахтинскому делу (1928).
6 июля 1928 года Вышинский огласил приговор. Обвинение признавалось доказанным, 49 подсудимых - виновными. Четверых оправдали. Троих приговорили к условной мере наказания. Десять человек получили от 1 до 3 лет лишения свободы. Остальные были осуждены строже - от 6 до 10 лет заключения. Расстрел был назначен 11 подсудимым. Одновременно с вынесением приговора Верховный суд СССР обратился с ходатайством в Президиум ЦИК Союза ССР о замене высшей меры наказания в отношении ряда осужденных иными санкциями. Ходатайство мотивировалось тем, что эти лица в ходе предварительного следствия и суда признали свою вину и раскаялись в преступной деятельности. Кроме того, они являются специалистами высшей квалификации. Президиум ЦИК удовлетворил ходатайство суда в отношении 6 осужденных, которым расстрел заменили
10 годами лишения свободы. Остальные 5 приговоренных к смерти спустя трое суток после вынесения приговора были расстреляны.
Сталин выступил против расстрела шахтинских «вредителей», однако Бухарин настоял на нем. «Он предлагал, - сказал Бухарин о Сталине, - ни одного расстрела по Шахтинскому делу (мы голоснули против)». Мы - это Бухарин, Рыков и Томский, к которым присоединилось большинство Политбюро», - пишет в книге «Загадка 37-го» Вадим Кожинов.
По данным советского разведчика, журналиста Леопольда Треппера, четверо из ключевых обвиняемых по делу, приговоренных в 1928 году к смертной казни, но помилованных ЦИК, в начале 1930-х годов работали на строительстве шахт на Карагандинском угольном бассейне:
«Видите ли, расстрелять кого-нибудь стоит не так уж дорого, но поскольку все они исключительно компетентные в своем деле люди… то привезли их сюда» (Треппер Л. «Лицом к лицу с действительностью», Издательство политической литературы, 1990 г.).
На следующий день после вынесения приговора, 7 июля 1928 года, в газете «Комсомольская правда» (№ 156) Владимир Маяковский опубликовал своё стихотворение о процессе «шахтинцев», названное автором «Вредитель»:
Прислушайтесь,
на заводы придите,
в ушах -
навязнет
страшное слово -
«вредитель» -
навязнут
названия шахт.
Пускай
статьи
определяет суд.
Виновного
хотя б
возьмут мишенью тира…
Меня
презрение
и ненависть несут
под крыши
инженеровых квартирок (…)
«Страна восторженно встретила суровый приговор, - пишет Валентин Ковалев. - И еще никто не знал, что среди тех, кто громогласно приветствовал это решение и от души аплодировал ему, уже намечены новые жертвы, которым завтра предстоит разделить трагическую судьбу расстрелянных горных инженеров».
Шахтинское дело не стало единственным актом выявления и наказания «экономических контрреволюционеров-вредителей». После показательного процесса о необходимости борьбы с контрреволюцией среди техников и специалистов заявлялось на съездах партии; к активной борьбе по выявлению вредителей призывал и Сталин:
«…Нельзя считать случайностью так называемое Шахтинское дело. «Шахтинцы» сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности. Многие из них выловлены, но далеко еще не все выловлены. Вредительство буржуазной интеллигенции есть одна из самых опасных форм сопротивления против развивающегося социализма. Вредительство тем более опасно, что оно связано с международным капиталом». (Сталин И.В. «Вопросы ленинизма», Москва, Партиздат, 1935 год)
«Вредителей» нашли в военной промышленности, в сфере железнодорожного транспорта... Генрих Ягода не скрывал, что «Шахтинский процесс» являлся лишь прелюдией к «грандиозной» кампании против вредительства во всех сферах советского народного хозяйства.
«Вредительство» стало отождествляться с деятельностью «старой» интеллигенции; специалисты с дореволюционным стажем характеризовались как привилегированное в прошлом сословие, наделённое буржуазным сознанием и проникнутое «духом кастовой замкнутости» и «узкокорпоративными настроениями».
27 декабря 2000 года Генеральная прокуратура РФ вынесла заключение, из которого следовало, что в материалах «дела» не оказалось доказательств для признания обвиняемых виновными в инкриминировавшихся им преступлениях и осуждённые по делу подлежат реабилитации.