Жозеф де Местр. Графу А. К. Разумовскому. Июнь 1810
ГРАФУ А. К. РАЗУМОВСКОМУ
(ИЮНЬ 1810 г.)
Г-н Граф,
Имею честь, согласно изъявленному вами желанию, представить некоторые мысли, касающиеся общественного образования в отечестве вашем.
Относительно сего важного предмета весьма распространен тот же софизм, каковой употребляется в отношении учреждений политических: на человека смотрят как на некое отвлеченное существо, неизменное во все времена и во всех странах, и для оного начертываются столь же отвлеченные проекты. Однако опыт самым очевидным образом доказывает, что каждая нация имеет то правительство, которого она достойна, и потому всякий план правительственного устройства, ежели не находится он в полном согласии с национальным характером, есть лишь пагубное мечтание.
То же самое относится и к образованию (я имею в виду образование общественное); прежде чем приступать к плану оного, надобно изучить обычаи, склонности и зрелость нации. К примеру, кто сказал, что русские созданы для наук? Пока еще ничто сие не подтверждает, но если даже окажется справедливым обратное, нация ни в коей мере не должна чувствовать себя униженной. Римляне ничего не смыслили в искусствах, у них не было ни одного живописца, ни одного скульптора, а тем паче математика. Цицерон1 называл Архимеда2 незначительным человеком, он сказал об изваянной Мироном3 козе, которая была похищена Вером 4: «Работа столь хороша, что она пленила даже нас, ничего не понимающих в этих делах».
Все знают наизусть знаменитые стихи Вергилия: «Пусть другие заставляют говорить мрамор и медь, пусть блистают они красноречием и читают судьбу по звездам. Но твоя судьба, о римлянин, повелевать народами».
И при всем том я полагаю, что римляне недурно показали себя всему свету, и всякая нация была бы не прочь оказаться на их месте.
Или я бесконечно ошибаюсь, или в России придают несоразмерно большую цену науке. В знаменитом своем сочинении Руссо утверждал, что она принесла много зла. Не принимая его парадоксов, не следует, однако, полагать, будто он во всем заблуждался. Наука делает человека легкомысленным, не способным к делам и великим предприятиям, спорщиком, упрямцем, презирающим Чужие мнения, хулителем правительства и национальных устоев, падким до всяких новшеств и т. д. и т. д. Именно поэтому Бэкон 5, чей гений своей глубиной превосходил Руссо 6, сказал, что религия есть тот бальзам, который сохраняет от порчи, приносимой науками. Мораль препятствует опасному и даже очень опасному их действию, когда предоставлены они сами себе.
Именно в этом заключалось жестокое заблуждение прошлого века. Возомнили, будто образование научное есть уже целостное образование, в то время как оно лишь часть, к тому же несравненно меньшая и имеющая цену лишь в той степени, насколько основывается на воспитании нравственном. Но все умы оборотились к науке, а мораль стала каким-то пустопорожним приложением. Система сия, принятая для изничтожения иезуитов, породила менее чем за тридцать лет ужасное поколение, которое низвергло алтари и умертвило короля Франции.
БоЛее того, г-н Граф, вы можете видеть, что все народы мира, побуждаемые единым и безошибочным инстинктом, всегда доверяли юношество священникам, и сие принадлежит не только ко временам христианским.
Все народы мыслили одинаково. В глубокой древности некоторые из них сделали и саму науку исключительно принад- лежностию священства. Всеобщее сие согласие заслуживает пристального внимания, ибо никому еще не дано было безнаказанно поступать вопреки здравому смыслу всего мира.
Я знаю, что Его Императорское Величество лишен сего великого преимущества, поелику в России священство, к несчастью, отделено от общества и лишено всех гражданских обязанностей; но не задерживаясь пока на этом, я лишь повторю еще раз, что в вашей стране много ошибаются касательно пользы науки и тех средств, кои потребны для вкоренения оных.
Полагают, будто достаточно основать заведение и нанять профессоров и все готово. Нет, напротив того, на самом деле этим не сделано еще ничего, ежели к сему не приуготовлено само молодое поколение. В таковом случае государство будет нести бремя огромных расходов, а школы останутся пустыми.
Мы уже видим сие в гимназиях, которые вскорости начнут закрываться из-за отсутствия учеников. Еще более разительный пример являет собой школа юриспруденции, открытая с такой помпой и с такими великими претензиями. Император давал 300 рублей, квартиру, содержание и чин всякому молодому человеку, вступающему в сие заведение; однако и при таких выгодах после нескольких жалких сцен, коих свидетелями были иностранцы, никто не явился, и школу пришлось закрыть.
А во времена, именуемые нами варварскими, Парижский Университет насчитывал 4.000 студентов, являвшихся из всех частей Европы учиться на свои деньги.
Вообразите себе такое правительство, которое разоряет казну постройкою великолепных гостиниц в местности, где никто не путешествует; это и будет верный образ того, кто тратится на ученые заведения прежде, чем гений нации оборотится к науке.
Я уже имел честь, г-н Граф, изустно излагать вам немаловажное соображение, каковое полагаю необходимым повторить и в настоящем письме, а именно: все самые ученые академии Европы, такие, как Парижская, Королевское Общество в Лондоне, флорентийская Академия del Cimento [58] и пр., все они начинались со свободных собраний нескольких частных лиц, побуждаемых любовью к наукам. По прошествии некоторого времени монарх, прослышавший об уважении к ним со стороны общества, удостаивал их патентами, удостоверяющими государственное признание. Вот каким образом создавались академии. Везде утверждались они благодаря наличию ученых и никогда лишь в надежде породить таковых. Тратить огромные деньги на сооружение клетки для феникса, не ведая еще, прилетит ли он, - это не что иное, как великий обман. <. .)
К несчастию, у славной вашей нации ложное превознесение науки соединено с желанием скоропостижно овладеть ею, а также с самоуничижением из-за отставания от всех прочих народов. Никогда еще не бывало более превратного и более опасного предрассудка. Русские могут быть первой нацией в свете, даже не им§я никакого таланта к наукам естественным, ибо первая нация есть, несомненно, та, которая счастливее всех в своем отечестве и страшнее для всех других народов. А все остальное, по сути дела, есть лишь одна внешность.
Неизвестно, созданы ли русские для науки. Было бы в равной степени ошибочно отвечать на сей вопрос да или нет. А пока, в ожидании приговора времени, по какому злосчастному наитию торопятся русские преодолеть положенные самой природой расстояния и чувствуют себя униженными только из-за того, что принуждены подчиняться одному из главнейших ее законов? Сие походит на то, как если бы юноша страстно желал быть старцем. Все нации Европы три или четыре столетия едва лепетали, прежде чем научились говорить, так почему же русские претендуют на совсем иное? Здесь, г-н Граф, представляется одно чрезвычайно важное соображение, на коем я почитаю долгом своим остановить ваш взгляд, поелику оно имеет особливое касательство к вашей нации.
То нравственное возрастание, которое постепенно ведет народы от варварства к цивилизации, было остановлено у вас и, так сказать, перерезано двумя великими событиями: расколом десятого века и нашествием татар.
Вследствие сего возникла надобность наверстать упущенное время, но я беру на себя смелость полагать, что Петр I замедлил, а отнюдь не ускорил дело, воображая, будто наука подобна такому растению, которое можно выращивать искусственно, как персики в теплице. Но сие просто невозможно; впрочем, повторяю еще раз, русским нечего печалиться по сему поводу! Поляки также принадлежат к славянской семье„и восходят к тому же перво- истоку, а ведь именно они еще три столетия назад породили одно из величайших украшений рода человеческого - славного Коперника 7 Полагаю, в водах Двины нет никакого колдовства, которое препятствовало бы перехождению через нее наук. Но все сводится, как я уже сказал, тому, чтобы наверстать упущенное время.
Ежели стал бы я распространяться далее, пришлось бы тогда углубиться в метафизику; ограничусь, однако, лишь вещественными рассуждениями.
Или русские не предназначены к наукам вообще, или лишь к некоторым из них; в таковом случае никогда они не достигнут в этом успехов, уподобившись римлянам, которые, покорив греков, живя с ними бок о бок, в совершенстве владея их языком и читая^лишь греческие книги, тем не менее не породили среди себя ни физиков, ни географов, ни астрономов, ни математиков, ни даже врачей (исключая Цельса8).
Или же русские все-таки созданы для наук и будут обладать оными, как и все прочие народы, сим прославившиеся, особливо итальянцы пятнадцатого века.
От вспыхнувшей в благоприятную минуту искры возгорится пламя познания. И тогда все умы оборотятся в сию сторону. Ученые общества возникнут сами собой, а правительству останется лишь дать им форму и узаконения.
Но до тех пор, пока не явится очевидное для всех внутреннее созревание, любое усилие натурализовать науку в России будет не только бесполезно, но и опасно для государства, ибо усилие сие послужит лишь к затемнению национального здравого смысла, каковой во всех странах является всеобщим охранителем; Россия наполнится тогда бесчисленным множеством полузнаек, в сто раз худших самого невежества, ложных и горделивых умов, презирающих свою страну, вечных хулителей правительства, идолопоклонников всего модного и чужеземного, всегда готовых низвергнуть все сущее.
Другое ужасное неудобство, порожденное сей ученой манией, заключается в том, что правительство, не имея у себя профессоров, принуждено будет обращаться в чужие края; а поелику люди истинно просвещенные и нравственные не стремятся уезжать из своей страны, где их ценят, то сюда, к северному полюсу, являются часто не просто посредственности, но развращенные и даже бесчестные, дабы продать свою ложную науку за деньги. Особенно сегодня на Россию набегает сия пена, которую политические бури гонят из других стран. Сии перебежчики приносят с собою лишь наглость и пороки. Без любви и уважения к стране, без родственных, гражданских или религиозных связей, они только смеются над слепцами - русскими, которые доверяют им самое для себя дорогое. Они торопятся накопить достаточно денег, чтобы обеспечить себе в другом месте независимое существование; постаравшись возвыситься в мнении общества таковыми делами, которые для истинных знатоков суть лишь свидетельство невежества, они отбывают восвояси, дабы и там смеяться над Россией в злонамеренных своих книгах, которые покупает у них опять-таки сама Россия.
Подобное состояние дел тем хуже, что вследствие прискорбного предрассудка у русских принято смотреть на мораль как на предмет совершенно отдельный и независимый от образования, так что ежели сюда приезжает, например, профессор физики или греческого языка, который в других странах признан за человека развращенного и даже атеиста, часто можно слышать по сему поводу: «А что от того для физики или греческого языка?» Так принимают в сей стране европейских мусорщиков, и несчастная Россия платит большие деньги армии чужеземцев, стремящихся развратить ее.
Ежели позволительно, г-н Граф, присовокупить к сим существенным соображениям еще и другие, я обратил бы ваше внимание на то, что наука по самой своей природе во все времена и при любом образе правления создана не для всех людей и даже не для всех людей выдающихся. Военным, к примеру (а это три четверти дворянства), наука и не нужна, и не сродственна. Толь- ко^ артиллерия, инженеры и флот требуют знания математики, да и то чисто практического, не отягощенного излишней глубиной. Для сих родов войска повсюду есть особые школы, но для армии наука не нужна и может оказаться даже помехою. Она делает военного домоседом, не радеющим о службе, и почти всегда лишает его той горячности и хватки, которые рождают великие победы. К тому же большинство никогда не склонно к прилежанию, особливо в высших сословиях.
Военная жизнь, если не считать редких исключений, есть жизнь рассеянная: вычтите из офицерского дня часы, посвященные светским обязанностям, удовольствиям и военным учениям, что остается для науки?
Кроме сего, у России в отношении наук есть еще один особливый недостаток. Во всех европейских нациях церковь пользуется классическим языком, так что Цицерона и Вергилия как бы изучают в самом храме. Священство, к счастию, остается там ни выше последнего человека, ни ниже первого; оно замешано во множестве дел, и одни только прения с врагами религии требуют от него самых разнообразных и глубоких познаний.
Служба гражданская составляет еще один неисчерпаемый источник людей науки. Литература и эрудиция суть почти безраздельный удел сего трудолюбивого сословия, которое нередко находит себе отдохновение в точных науках.
Россия лишена сего преимущества; язык ее религии прекрасен, но бесплоден и не создал ни единой хорошей книги. Ее духовенство ■- это племя левитов 9, полностью отделенное от прочих сословий и как бы составляющее особый народ. Их знания не служат общему благу. Голос священника слышен лишь у алтаря, а назначенные ему обязанности ниже талантов всякого выходящего из ряда человека.
Чиновничество, со своей стороны, не нуждается ни в каких научных сведениях; даже человек, проведший большую часть своей жизни в лагерях и гарнизонах, может с почетом завершить свое поприще в кресле судьи. Наука в России сейчас ни для чего не потребна и никак не служит для достижения государственных отличий. Надобно понимать природу человека и прежде сделать науку желаемой, а потом уже преподносить ее тем, кто стремится к ней; государство не должно и не может делать это в отношении тех, коим она не нужна. Напрасно правительство будет полагать тот или иной род знаний обязательным условием для получения каких-либо отличий; пока необходимость не в самой сути предмета, над таким законом будут лишь смеяться, и через весьма недолгое время ученые чины станут лишь пустым именем с известною для всех ценою.
Но#верх несчастия в том, что тогда всякий возомнит себя человеком ученым. Все сделаются упрямы, беспокойны, недовольны и непослушливы. Таким образом, правительство своими усилиями и огромными расходами создаст для себя лишь дурных подданных.
Из всего изложенного следует, что вместо расширения круга познаний в России его надобно, напротив, суживать ради блага самой науки. Сие, конечно, прямо противуположно тому энциклопедическому бешенству, которое есть одна из болезней сего времени. Впрочем, важность настоящего предмета требует для него отдельного письма.
Я есмь и пр.
Граф Жозеф де Местр.
Разумовский Алексей Кириллович (1748-1822)-граф. Государственный деятель. Слушал лекции в Страсбургском университете. Служил при дворе. Сенатор (1786). Попечитель Московского учебного округа (1807), министр народного просвещения (1810-1816).
1 Марк Туллий Цицерон (106-43 до н. э.) -римский политический деятель, оратор и писатель.
2 Архимед-(ок. 287 - ок. 212 до н. э.)-греческий математик, физик и изобретатель.
3 Мирон (конец VI-нач. V в. до н. э.)-греческий скульптор.
4 Луций Элий Цезоний Коммод Вер (131-168)-римский император (со 161).
5 Бэкон, Френсис (1561-1626)-английский философ и государственный деятель. Ж. де Местр посвятил ему трактат «Examen de la philosophie de Bacon» (Paris, 1835; «Исследование философии Бэкона»), «<...> он обвинил (Бэкона- Д. С.) в разрушении порядка постановкою на первый план естественных наук, которым по праву принадлежит лишь последнее место. Критика философии Бакона, несмотря на сухость предмета* одно из самых страстных произведений Мэстра. Успех философии Бакона и ее всестороннее влияние есть, по мнению Мэстра, настоящая причина всех аномалий в новой европейской истории» (Соловьев Вл. Жозеф де Мэстр // Энциклопедический словарь Брокгауз- Ефрон. СПб., 1897. Т. XX. С. 350).
6 Руссо (Жан Жак (1712-1778) - французский философ-просветитель, писатель, композитор.
7 Коперник, Николай (1473-1543)-польский ученый-астроном. Создатель гелиоцентрической теории мира.
8 Авл Корнелий Цельс (ок. 25 до н. э. - ок. 50 н. э.) - римский ученый- энциклопедист.
9 Племя левитов - низшая степень священнослужителей у древних евреев.
(ИЮНЬ 1810 г.)
Г-н Граф,
Имею честь, согласно изъявленному вами желанию, представить некоторые мысли, касающиеся общественного образования в отечестве вашем.
Относительно сего важного предмета весьма распространен тот же софизм, каковой употребляется в отношении учреждений политических: на человека смотрят как на некое отвлеченное существо, неизменное во все времена и во всех странах, и для оного начертываются столь же отвлеченные проекты. Однако опыт самым очевидным образом доказывает, что каждая нация имеет то правительство, которого она достойна, и потому всякий план правительственного устройства, ежели не находится он в полном согласии с национальным характером, есть лишь пагубное мечтание.
То же самое относится и к образованию (я имею в виду образование общественное); прежде чем приступать к плану оного, надобно изучить обычаи, склонности и зрелость нации. К примеру, кто сказал, что русские созданы для наук? Пока еще ничто сие не подтверждает, но если даже окажется справедливым обратное, нация ни в коей мере не должна чувствовать себя униженной. Римляне ничего не смыслили в искусствах, у них не было ни одного живописца, ни одного скульптора, а тем паче математика. Цицерон1 называл Архимеда2 незначительным человеком, он сказал об изваянной Мироном3 козе, которая была похищена Вером 4: «Работа столь хороша, что она пленила даже нас, ничего не понимающих в этих делах».
Все знают наизусть знаменитые стихи Вергилия: «Пусть другие заставляют говорить мрамор и медь, пусть блистают они красноречием и читают судьбу по звездам. Но твоя судьба, о римлянин, повелевать народами».
И при всем том я полагаю, что римляне недурно показали себя всему свету, и всякая нация была бы не прочь оказаться на их месте.
Или я бесконечно ошибаюсь, или в России придают несоразмерно большую цену науке. В знаменитом своем сочинении Руссо утверждал, что она принесла много зла. Не принимая его парадоксов, не следует, однако, полагать, будто он во всем заблуждался. Наука делает человека легкомысленным, не способным к делам и великим предприятиям, спорщиком, упрямцем, презирающим Чужие мнения, хулителем правительства и национальных устоев, падким до всяких новшеств и т. д. и т. д. Именно поэтому Бэкон 5, чей гений своей глубиной превосходил Руссо 6, сказал, что религия есть тот бальзам, который сохраняет от порчи, приносимой науками. Мораль препятствует опасному и даже очень опасному их действию, когда предоставлены они сами себе.
Именно в этом заключалось жестокое заблуждение прошлого века. Возомнили, будто образование научное есть уже целостное образование, в то время как оно лишь часть, к тому же несравненно меньшая и имеющая цену лишь в той степени, насколько основывается на воспитании нравственном. Но все умы оборотились к науке, а мораль стала каким-то пустопорожним приложением. Система сия, принятая для изничтожения иезуитов, породила менее чем за тридцать лет ужасное поколение, которое низвергло алтари и умертвило короля Франции.
БоЛее того, г-н Граф, вы можете видеть, что все народы мира, побуждаемые единым и безошибочным инстинктом, всегда доверяли юношество священникам, и сие принадлежит не только ко временам христианским.
Все народы мыслили одинаково. В глубокой древности некоторые из них сделали и саму науку исключительно принад- лежностию священства. Всеобщее сие согласие заслуживает пристального внимания, ибо никому еще не дано было безнаказанно поступать вопреки здравому смыслу всего мира.
Я знаю, что Его Императорское Величество лишен сего великого преимущества, поелику в России священство, к несчастью, отделено от общества и лишено всех гражданских обязанностей; но не задерживаясь пока на этом, я лишь повторю еще раз, что в вашей стране много ошибаются касательно пользы науки и тех средств, кои потребны для вкоренения оных.
Полагают, будто достаточно основать заведение и нанять профессоров и все готово. Нет, напротив того, на самом деле этим не сделано еще ничего, ежели к сему не приуготовлено само молодое поколение. В таковом случае государство будет нести бремя огромных расходов, а школы останутся пустыми.
Мы уже видим сие в гимназиях, которые вскорости начнут закрываться из-за отсутствия учеников. Еще более разительный пример являет собой школа юриспруденции, открытая с такой помпой и с такими великими претензиями. Император давал 300 рублей, квартиру, содержание и чин всякому молодому человеку, вступающему в сие заведение; однако и при таких выгодах после нескольких жалких сцен, коих свидетелями были иностранцы, никто не явился, и школу пришлось закрыть.
А во времена, именуемые нами варварскими, Парижский Университет насчитывал 4.000 студентов, являвшихся из всех частей Европы учиться на свои деньги.
Вообразите себе такое правительство, которое разоряет казну постройкою великолепных гостиниц в местности, где никто не путешествует; это и будет верный образ того, кто тратится на ученые заведения прежде, чем гений нации оборотится к науке.
Я уже имел честь, г-н Граф, изустно излагать вам немаловажное соображение, каковое полагаю необходимым повторить и в настоящем письме, а именно: все самые ученые академии Европы, такие, как Парижская, Королевское Общество в Лондоне, флорентийская Академия del Cimento [58] и пр., все они начинались со свободных собраний нескольких частных лиц, побуждаемых любовью к наукам. По прошествии некоторого времени монарх, прослышавший об уважении к ним со стороны общества, удостаивал их патентами, удостоверяющими государственное признание. Вот каким образом создавались академии. Везде утверждались они благодаря наличию ученых и никогда лишь в надежде породить таковых. Тратить огромные деньги на сооружение клетки для феникса, не ведая еще, прилетит ли он, - это не что иное, как великий обман. <. .)
К несчастию, у славной вашей нации ложное превознесение науки соединено с желанием скоропостижно овладеть ею, а также с самоуничижением из-за отставания от всех прочих народов. Никогда еще не бывало более превратного и более опасного предрассудка. Русские могут быть первой нацией в свете, даже не им§я никакого таланта к наукам естественным, ибо первая нация есть, несомненно, та, которая счастливее всех в своем отечестве и страшнее для всех других народов. А все остальное, по сути дела, есть лишь одна внешность.
Неизвестно, созданы ли русские для науки. Было бы в равной степени ошибочно отвечать на сей вопрос да или нет. А пока, в ожидании приговора времени, по какому злосчастному наитию торопятся русские преодолеть положенные самой природой расстояния и чувствуют себя униженными только из-за того, что принуждены подчиняться одному из главнейших ее законов? Сие походит на то, как если бы юноша страстно желал быть старцем. Все нации Европы три или четыре столетия едва лепетали, прежде чем научились говорить, так почему же русские претендуют на совсем иное? Здесь, г-н Граф, представляется одно чрезвычайно важное соображение, на коем я почитаю долгом своим остановить ваш взгляд, поелику оно имеет особливое касательство к вашей нации.
То нравственное возрастание, которое постепенно ведет народы от варварства к цивилизации, было остановлено у вас и, так сказать, перерезано двумя великими событиями: расколом десятого века и нашествием татар.
Вследствие сего возникла надобность наверстать упущенное время, но я беру на себя смелость полагать, что Петр I замедлил, а отнюдь не ускорил дело, воображая, будто наука подобна такому растению, которое можно выращивать искусственно, как персики в теплице. Но сие просто невозможно; впрочем, повторяю еще раз, русским нечего печалиться по сему поводу! Поляки также принадлежат к славянской семье„и восходят к тому же перво- истоку, а ведь именно они еще три столетия назад породили одно из величайших украшений рода человеческого - славного Коперника 7 Полагаю, в водах Двины нет никакого колдовства, которое препятствовало бы перехождению через нее наук. Но все сводится, как я уже сказал, тому, чтобы наверстать упущенное время.
Ежели стал бы я распространяться далее, пришлось бы тогда углубиться в метафизику; ограничусь, однако, лишь вещественными рассуждениями.
Или русские не предназначены к наукам вообще, или лишь к некоторым из них; в таковом случае никогда они не достигнут в этом успехов, уподобившись римлянам, которые, покорив греков, живя с ними бок о бок, в совершенстве владея их языком и читая^лишь греческие книги, тем не менее не породили среди себя ни физиков, ни географов, ни астрономов, ни математиков, ни даже врачей (исключая Цельса8).
Или же русские все-таки созданы для наук и будут обладать оными, как и все прочие народы, сим прославившиеся, особливо итальянцы пятнадцатого века.
От вспыхнувшей в благоприятную минуту искры возгорится пламя познания. И тогда все умы оборотятся в сию сторону. Ученые общества возникнут сами собой, а правительству останется лишь дать им форму и узаконения.
Но до тех пор, пока не явится очевидное для всех внутреннее созревание, любое усилие натурализовать науку в России будет не только бесполезно, но и опасно для государства, ибо усилие сие послужит лишь к затемнению национального здравого смысла, каковой во всех странах является всеобщим охранителем; Россия наполнится тогда бесчисленным множеством полузнаек, в сто раз худших самого невежества, ложных и горделивых умов, презирающих свою страну, вечных хулителей правительства, идолопоклонников всего модного и чужеземного, всегда готовых низвергнуть все сущее.
Другое ужасное неудобство, порожденное сей ученой манией, заключается в том, что правительство, не имея у себя профессоров, принуждено будет обращаться в чужие края; а поелику люди истинно просвещенные и нравственные не стремятся уезжать из своей страны, где их ценят, то сюда, к северному полюсу, являются часто не просто посредственности, но развращенные и даже бесчестные, дабы продать свою ложную науку за деньги. Особенно сегодня на Россию набегает сия пена, которую политические бури гонят из других стран. Сии перебежчики приносят с собою лишь наглость и пороки. Без любви и уважения к стране, без родственных, гражданских или религиозных связей, они только смеются над слепцами - русскими, которые доверяют им самое для себя дорогое. Они торопятся накопить достаточно денег, чтобы обеспечить себе в другом месте независимое существование; постаравшись возвыситься в мнении общества таковыми делами, которые для истинных знатоков суть лишь свидетельство невежества, они отбывают восвояси, дабы и там смеяться над Россией в злонамеренных своих книгах, которые покупает у них опять-таки сама Россия.
Подобное состояние дел тем хуже, что вследствие прискорбного предрассудка у русских принято смотреть на мораль как на предмет совершенно отдельный и независимый от образования, так что ежели сюда приезжает, например, профессор физики или греческого языка, который в других странах признан за человека развращенного и даже атеиста, часто можно слышать по сему поводу: «А что от того для физики или греческого языка?» Так принимают в сей стране европейских мусорщиков, и несчастная Россия платит большие деньги армии чужеземцев, стремящихся развратить ее.
Ежели позволительно, г-н Граф, присовокупить к сим существенным соображениям еще и другие, я обратил бы ваше внимание на то, что наука по самой своей природе во все времена и при любом образе правления создана не для всех людей и даже не для всех людей выдающихся. Военным, к примеру (а это три четверти дворянства), наука и не нужна, и не сродственна. Толь- ко^ артиллерия, инженеры и флот требуют знания математики, да и то чисто практического, не отягощенного излишней глубиной. Для сих родов войска повсюду есть особые школы, но для армии наука не нужна и может оказаться даже помехою. Она делает военного домоседом, не радеющим о службе, и почти всегда лишает его той горячности и хватки, которые рождают великие победы. К тому же большинство никогда не склонно к прилежанию, особливо в высших сословиях.
Военная жизнь, если не считать редких исключений, есть жизнь рассеянная: вычтите из офицерского дня часы, посвященные светским обязанностям, удовольствиям и военным учениям, что остается для науки?
Кроме сего, у России в отношении наук есть еще один особливый недостаток. Во всех европейских нациях церковь пользуется классическим языком, так что Цицерона и Вергилия как бы изучают в самом храме. Священство, к счастию, остается там ни выше последнего человека, ни ниже первого; оно замешано во множестве дел, и одни только прения с врагами религии требуют от него самых разнообразных и глубоких познаний.
Служба гражданская составляет еще один неисчерпаемый источник людей науки. Литература и эрудиция суть почти безраздельный удел сего трудолюбивого сословия, которое нередко находит себе отдохновение в точных науках.
Россия лишена сего преимущества; язык ее религии прекрасен, но бесплоден и не создал ни единой хорошей книги. Ее духовенство ■- это племя левитов 9, полностью отделенное от прочих сословий и как бы составляющее особый народ. Их знания не служат общему благу. Голос священника слышен лишь у алтаря, а назначенные ему обязанности ниже талантов всякого выходящего из ряда человека.
Чиновничество, со своей стороны, не нуждается ни в каких научных сведениях; даже человек, проведший большую часть своей жизни в лагерях и гарнизонах, может с почетом завершить свое поприще в кресле судьи. Наука в России сейчас ни для чего не потребна и никак не служит для достижения государственных отличий. Надобно понимать природу человека и прежде сделать науку желаемой, а потом уже преподносить ее тем, кто стремится к ней; государство не должно и не может делать это в отношении тех, коим она не нужна. Напрасно правительство будет полагать тот или иной род знаний обязательным условием для получения каких-либо отличий; пока необходимость не в самой сути предмета, над таким законом будут лишь смеяться, и через весьма недолгое время ученые чины станут лишь пустым именем с известною для всех ценою.
Но#верх несчастия в том, что тогда всякий возомнит себя человеком ученым. Все сделаются упрямы, беспокойны, недовольны и непослушливы. Таким образом, правительство своими усилиями и огромными расходами создаст для себя лишь дурных подданных.
Из всего изложенного следует, что вместо расширения круга познаний в России его надобно, напротив, суживать ради блага самой науки. Сие, конечно, прямо противуположно тому энциклопедическому бешенству, которое есть одна из болезней сего времени. Впрочем, важность настоящего предмета требует для него отдельного письма.
Я есмь и пр.
Граф Жозеф де Местр.
Разумовский Алексей Кириллович (1748-1822)-граф. Государственный деятель. Слушал лекции в Страсбургском университете. Служил при дворе. Сенатор (1786). Попечитель Московского учебного округа (1807), министр народного просвещения (1810-1816).
1 Марк Туллий Цицерон (106-43 до н. э.) -римский политический деятель, оратор и писатель.
2 Архимед-(ок. 287 - ок. 212 до н. э.)-греческий математик, физик и изобретатель.
3 Мирон (конец VI-нач. V в. до н. э.)-греческий скульптор.
4 Луций Элий Цезоний Коммод Вер (131-168)-римский император (со 161).
5 Бэкон, Френсис (1561-1626)-английский философ и государственный деятель. Ж. де Местр посвятил ему трактат «Examen de la philosophie de Bacon» (Paris, 1835; «Исследование философии Бэкона»), «<...> он обвинил (Бэкона- Д. С.) в разрушении порядка постановкою на первый план естественных наук, которым по праву принадлежит лишь последнее место. Критика философии Бакона, несмотря на сухость предмета* одно из самых страстных произведений Мэстра. Успех философии Бакона и ее всестороннее влияние есть, по мнению Мэстра, настоящая причина всех аномалий в новой европейской истории» (Соловьев Вл. Жозеф де Мэстр // Энциклопедический словарь Брокгауз- Ефрон. СПб., 1897. Т. XX. С. 350).
6 Руссо (Жан Жак (1712-1778) - французский философ-просветитель, писатель, композитор.
7 Коперник, Николай (1473-1543)-польский ученый-астроном. Создатель гелиоцентрической теории мира.
8 Авл Корнелий Цельс (ок. 25 до н. э. - ок. 50 н. э.) - римский ученый- энциклопедист.
9 Племя левитов - низшая степень священнослужителей у древних евреев.