Анастасия
Анастасия
***
Начни хотя бы со звездочек. Если не знаешь, что писать, пиши хотя бы «я пишу, я пишу, я пишу». Сюрреалистическая техника автоматического или бессознательного письма помогает всякому - писателю романов и писателю нон-фикшн. Но где же взять бессознательное, когда все, что происходит, включая самое темное и тайное, совершенно осознанно - от начала и до конца. Если ты хочешь написать свой Templum и не знаешь пока, с какого края ухватить в этом змеином клубке загадок и эзотерической чуши путеводный скользкий хвост, просто начни. Хотя бы со звездочек.
Нам хочется думать, что герой размышлял о чем-то подобном, воспользовавшись книгами и манускриптами, хранившимися только у него дома и более, по-видимому, нигде. Наверное, после экспедиции у него появились какие-то мысли о Башне, и он прикидывал в уме ее конструкцию, разглядывая Кирхера, Оригена и прочие правильные источники. Но мы действуем сейчас не в рамках пьесы-полилога, и мысли героя нам не видны.
Чего он ждал? Почему не возвращался в школу? Тут-то как раз все понятно: до школы ему была, как он выражался, «одна ленивая аппарация», и покинуть отчий дом он мог в любую минуту. Но не покинул.
Дверь в библиотеку бесшумно открылась. Молодой человек не стал поворачиваться к входящему: видимо, его граничащая со ступором задумчивость вкупе с трансом, в который он ввел себя чтением и размышлениями, помешали ему почувствовать, что это был не Ренфильд.
К креслу, где располагался визитер, осторожно подошла девушка. Когда он осознал, что перед ним стоит совершенно незнакомый и ни разу не виденный здесь человек, он, стараясь не выдавать изумления, выбрался из кресла и поднялся. Случается такая инерция уединения, когда сложно снова заговорить; судя по всему, наш герой выбирался сейчас именно из подобного состояния, и только тот факт, что он сегодня уже совершил одну непоправимую ошибку в разговоре с Ренфильдом, уберег его от какой-то слишком резкой реакции, на которые он бывал более чем способен.
- Добрый вечер, - поприветствовал молодой человек девушку и приложил сознательное усилие, чтобы не протереть глаза. Он-то, конечно, не спал, но Месопотамия, похоже, затянула его в зыбучие пески истории настолько глубоко, что увидеть в этом пустом и тихом замке молодое живое существо было настолько же неожиданно, насколько обнаружить в углу возле рояля хрустального единорога.
Девушка смущенно улыбнулась.
- Добрый вечер. Северус, - сказала она, уверенно назвав героя по имени, без всяких обиняков и попыток обратиться к нему как-нибудь более официально или описательно.
Молодой человек взял себя в руки:
- Как-то некрасиво получается, - сказал он ровно, - вы меня знаете, а я вас нет. Вас прислал Ренфильд? Вы не могли бы назвать свое имя?
- Анастасия, - с готовностью сообщила девушка. - Я из Брашова. Я помогаю госпоже Катарине.
- Понятно, - кивнул гость-хозяин замка. - Это хорошо, что вы помогаете госпоже Катарине.
Они так и стояли на расстоянии вытянутой руки, вроде и не разглядывая друг друга, но и не избегая друг на друга смотреть.
Но давайте попытаемся их описать. Нашего героя мы более-менее представляем, в конце концов мы видели его еще ребенком, когда сэр Энтони Винтер подумал о нем что-то вроде: «у ребенка не может быть таких глаз». Мы очень хорошо разглядели его таким, каким он станет совсем скоро - грядущей осенью, когда отправится гулять по ночному Лондону «наносить и насиловать», мы отлично представляем его в его любимом возрасте около тридцати восьми лет и даже старше лет на двадцать, когда ему пришлось побыть Мерлином и даже частично поседеть. Мы представляем его в нехарактерных ситуациях, когда наведенная нормальность внешнего вида прятала под собой шрамы, белизну волос и проколотые сербской заговоренной иглой глаза.
Все это совершенно не подходит для того шестнадцатилетнего юноши, наследника страшного и прóклятого рода, каким мы видим его в этом январе. Над замком поднялась луна, но, как он некогда сказал матери, отправляясь в школу, ночное светило его больше не беспокоило, и «гемоглобиновой зависимостью» он не страдал. Молодой человек шестнадцати лет был высок для своего возраста, худ, носил достаточно длинные волосы (как всегда), и единственным, что отличало его от последующего его, помимо возраста, была, пожалуй, одежда, не состоявшая из глухой черной пары, в которой мы привыкли его видеть. Не так важно, что на нем было надето в описываемый момент; важно, что эта одежда как будто делала его более открытым и выглядел он совершенно прекрасно. Сбалансированно, ровно и мы бы сказали «раскованно», если бы не знали, что он всегда был вполне раскован, если его, конечно, не сковывали какой-нибудь заговоренной колючей проволокой. Но этого пока никто не знал.
Анастасия - как и ожидалось от помощницы прекрасной Катарины - была прекрасна. (Что поделаешь, по непонятным причинам все женщины, попадавшиеся на пути будущего профессора Снейпа, были прекрасны, а если они таковыми не были, он их такими делал.) Стройная девушка среднего роста, похоже, ровесница молодого человека, которого мы попытались описать, но не смогли, обладала правильными чертами лица и, хотя и «была из Брашова» и носила вполне привычное для этих мест имя, не походила на полнокровных и черногривых румынских девиц.
Тяжелые светло-русые волосы, собранные в красивую взрослую прическу, украшенную маленькими белыми цветочками-звездочками с жемчужинами, правильные классические черты лица, большие темно-серые глаза, темные тонкие брови и весело изгибающиеся губы составляли это волшебное видение, совершенно не подходящее ни этому замку, ни этой местности. Девушка и одета была необычно - в изумительное платье цвета слоновой кости, затканное серебром и снова жемчугом, наводящее скорее на мысли о моделях возрожденческих портретов, а не на воспоминания о румяных валашских селянках. Ассоциацию с классическими моделями поддерживала черная бархотка на шее, тоже украшенная каплевидной жемчужиной. Видимо, вся эта девушка была сформулирована каким-то универсальным языком красоты, с детства окружавшим молодого хозяина этого дома и казавшегося ему единственно возможным языком. Да и держалась девушка для «девушки из Брашова» как-то слишком… слишком непривычно.
Молодой человек подумал, что его мать где-то отыскала себе в «компаньонки» единственно возможный экземпляр - вот этого гения чистой красоты, но, прислушавшись к своим инстинктам, почувствовал, что что-то тут было не так. Слишком, слишком… Зачем бы Катарине понадобилась компаньонка? А в горничные эта девушка явно не годилась.
Пауза в разговоре получилась не столь долгой, как может показаться: просто Мэри-Сьюзан, задавшись неблагодарной задачей встроить в наше повествование описание, воспользовалась правом автора и попыталась изобразить мизансцену максимально полно. Это ей, конечно же, не удалось.
- Ну, хорошо, - нарушил молчание молодой человек. - У меня странное ощущение, что вы здесь по какому-то делу, а я уже… - он посмотрел за окно, откуда ему вернула взгляд полная луна, - …где-то часа три назад собирался уходить. Так что искренне рад знакомству, передавайте, пожалуйста, госпоже Катарине от меня привет и всего вам хорошего.
Он действительно повернулся, и под его взглядом вынутые из стеллажей тома поднялись в воздух и аккуратным рядком полетели к полкам, где, чуть поерзав, с натугой вдвинулись на места.
Девушка немного наклонила голову, сделала несколько шагов и устроилась в том же самом кресле, где до этого сидел ее собеседник.
- Жаль, - проговорила она. - Если бы у вас было немного больше времени, мы могли бы поговорить. Тут ведь очень холодно и одиноко. Госпожа Катарина просила, чтобы я… поддерживала огонь в очаге. Но знаете? - она взглянула на него так прямо и открыто, что он по инерции «закрыл голову». Его соученицы в школе вели себя совершенно иначе, ни простоты, ни открытости, ни человеческих интонаций от магических подростков обоего пола ждать не приходилось. В сущности, этих незамысловатых качеств ему раньше не приходилось встречать, пожалуй, никогда. - Знаете? Мне не удается зажечь здесь камин. Ни здесь, ни в гостиной госпожи Катарины. Я ведь простая… semplice.
Темно-серые глаза заискрились смехом, в котором не было ни кокетства, ни каких-либо подспудных манипулятивных мотивов; весьма тонко настроенный психологический радар молодого мага улавливал их, не прилагая к тому никаких усилий. Без необходимости он старался не лезть людям в головы, такой необходимости у него достаточно давно не было, да и жить в чужих головах ему было неинтересно, поэтому элегантная простота девушкиных реакций показалась ему сейчас самой большой загадкой.
- Могу зажечь для вас камин, Анастасия, если вы хотите побыть в библиотеке, - вежливо сообщил он. - Могу даже сделать так, что он будет гореть все то время, пока госпожа Катарина не вернется, и вы сможете спокойно приходить сюда без опасения превратиться в снежную королеву. Могу зажечь даже два камина.
Девушка рассмеялась. Как выяснилось, смеялась она тоже хорошо - как будто серебряные колокольчики звенели, хрусталь, радость и какое-то… счастье. Счастье обнаружилось в этом холодном доме с не горящими каминами по непонятной причине, ни с того, ни с сего.
- Здорово, - сказала Анастасия, отсмеявшись. - Зажгите, пожалуйста. И побудьте еще немного. Вы ведь умеете… как это - аппарировать. Я знаю, что вам нужно завтра в школу, но вы же успеете в любом случае. До полуночи. И не превратитесь из принца в… непринца.
Молодой человек шевельнул бровью. Девушка из Брашова проходила препятствия с изяществом, выдававшим в ней либо хорошо начитанную и опытную собеседницу (общение с Катариной?), либо просто очень одаренного умением общаться человека. (Где она ее взяла?)
И опять - уже во второй раз за этот день - молодой человек не стал задавать вопросы.
- Хорошо, - сказал он, и камин тихонько зажегся ровным пламенем. В библиотеке стало ощутимо теплее. Пожаловавшаяся на упрямые камины Анастасия, впрочем, не выказывала совершенно никаких признаков замерзания. Не объяснила она и то, почему нельзя было попросить о помощи Ренфильда. И холодно ей не было (видимо, привыкла?).
- Хотите кофе? - спросил тогда гостеприимный хозяин, которому, видимо, показалось, что если он сейчас действительно уйдет, не превратившись в непринца, это будет похоже на бегство, а бегать от вызовов (в ситуации, безусловно, наличествовал вызов) он не любил приблизительно так же, как без необходимости залезать в чужие головы.
- Конечно, хочу, - снова изящно и просто обрадовалась Анастасия и поднялась из кресла.
The Light of Seven
Дальше: Уроборос
Оглавление
Раньше: Mary Susan Hits Back
***
Начни хотя бы со звездочек. Если не знаешь, что писать, пиши хотя бы «я пишу, я пишу, я пишу». Сюрреалистическая техника автоматического или бессознательного письма помогает всякому - писателю романов и писателю нон-фикшн. Но где же взять бессознательное, когда все, что происходит, включая самое темное и тайное, совершенно осознанно - от начала и до конца. Если ты хочешь написать свой Templum и не знаешь пока, с какого края ухватить в этом змеином клубке загадок и эзотерической чуши путеводный скользкий хвост, просто начни. Хотя бы со звездочек.
Нам хочется думать, что герой размышлял о чем-то подобном, воспользовавшись книгами и манускриптами, хранившимися только у него дома и более, по-видимому, нигде. Наверное, после экспедиции у него появились какие-то мысли о Башне, и он прикидывал в уме ее конструкцию, разглядывая Кирхера, Оригена и прочие правильные источники. Но мы действуем сейчас не в рамках пьесы-полилога, и мысли героя нам не видны.
Чего он ждал? Почему не возвращался в школу? Тут-то как раз все понятно: до школы ему была, как он выражался, «одна ленивая аппарация», и покинуть отчий дом он мог в любую минуту. Но не покинул.
Дверь в библиотеку бесшумно открылась. Молодой человек не стал поворачиваться к входящему: видимо, его граничащая со ступором задумчивость вкупе с трансом, в который он ввел себя чтением и размышлениями, помешали ему почувствовать, что это был не Ренфильд.
К креслу, где располагался визитер, осторожно подошла девушка. Когда он осознал, что перед ним стоит совершенно незнакомый и ни разу не виденный здесь человек, он, стараясь не выдавать изумления, выбрался из кресла и поднялся. Случается такая инерция уединения, когда сложно снова заговорить; судя по всему, наш герой выбирался сейчас именно из подобного состояния, и только тот факт, что он сегодня уже совершил одну непоправимую ошибку в разговоре с Ренфильдом, уберег его от какой-то слишком резкой реакции, на которые он бывал более чем способен.
- Добрый вечер, - поприветствовал молодой человек девушку и приложил сознательное усилие, чтобы не протереть глаза. Он-то, конечно, не спал, но Месопотамия, похоже, затянула его в зыбучие пески истории настолько глубоко, что увидеть в этом пустом и тихом замке молодое живое существо было настолько же неожиданно, насколько обнаружить в углу возле рояля хрустального единорога.
Девушка смущенно улыбнулась.
- Добрый вечер. Северус, - сказала она, уверенно назвав героя по имени, без всяких обиняков и попыток обратиться к нему как-нибудь более официально или описательно.
Молодой человек взял себя в руки:
- Как-то некрасиво получается, - сказал он ровно, - вы меня знаете, а я вас нет. Вас прислал Ренфильд? Вы не могли бы назвать свое имя?
- Анастасия, - с готовностью сообщила девушка. - Я из Брашова. Я помогаю госпоже Катарине.
- Понятно, - кивнул гость-хозяин замка. - Это хорошо, что вы помогаете госпоже Катарине.
Они так и стояли на расстоянии вытянутой руки, вроде и не разглядывая друг друга, но и не избегая друг на друга смотреть.
Но давайте попытаемся их описать. Нашего героя мы более-менее представляем, в конце концов мы видели его еще ребенком, когда сэр Энтони Винтер подумал о нем что-то вроде: «у ребенка не может быть таких глаз». Мы очень хорошо разглядели его таким, каким он станет совсем скоро - грядущей осенью, когда отправится гулять по ночному Лондону «наносить и насиловать», мы отлично представляем его в его любимом возрасте около тридцати восьми лет и даже старше лет на двадцать, когда ему пришлось побыть Мерлином и даже частично поседеть. Мы представляем его в нехарактерных ситуациях, когда наведенная нормальность внешнего вида прятала под собой шрамы, белизну волос и проколотые сербской заговоренной иглой глаза.
Все это совершенно не подходит для того шестнадцатилетнего юноши, наследника страшного и прóклятого рода, каким мы видим его в этом январе. Над замком поднялась луна, но, как он некогда сказал матери, отправляясь в школу, ночное светило его больше не беспокоило, и «гемоглобиновой зависимостью» он не страдал. Молодой человек шестнадцати лет был высок для своего возраста, худ, носил достаточно длинные волосы (как всегда), и единственным, что отличало его от последующего его, помимо возраста, была, пожалуй, одежда, не состоявшая из глухой черной пары, в которой мы привыкли его видеть. Не так важно, что на нем было надето в описываемый момент; важно, что эта одежда как будто делала его более открытым и выглядел он совершенно прекрасно. Сбалансированно, ровно и мы бы сказали «раскованно», если бы не знали, что он всегда был вполне раскован, если его, конечно, не сковывали какой-нибудь заговоренной колючей проволокой. Но этого пока никто не знал.
Анастасия - как и ожидалось от помощницы прекрасной Катарины - была прекрасна. (Что поделаешь, по непонятным причинам все женщины, попадавшиеся на пути будущего профессора Снейпа, были прекрасны, а если они таковыми не были, он их такими делал.) Стройная девушка среднего роста, похоже, ровесница молодого человека, которого мы попытались описать, но не смогли, обладала правильными чертами лица и, хотя и «была из Брашова» и носила вполне привычное для этих мест имя, не походила на полнокровных и черногривых румынских девиц.
Тяжелые светло-русые волосы, собранные в красивую взрослую прическу, украшенную маленькими белыми цветочками-звездочками с жемчужинами, правильные классические черты лица, большие темно-серые глаза, темные тонкие брови и весело изгибающиеся губы составляли это волшебное видение, совершенно не подходящее ни этому замку, ни этой местности. Девушка и одета была необычно - в изумительное платье цвета слоновой кости, затканное серебром и снова жемчугом, наводящее скорее на мысли о моделях возрожденческих портретов, а не на воспоминания о румяных валашских селянках. Ассоциацию с классическими моделями поддерживала черная бархотка на шее, тоже украшенная каплевидной жемчужиной. Видимо, вся эта девушка была сформулирована каким-то универсальным языком красоты, с детства окружавшим молодого хозяина этого дома и казавшегося ему единственно возможным языком. Да и держалась девушка для «девушки из Брашова» как-то слишком… слишком непривычно.
Молодой человек подумал, что его мать где-то отыскала себе в «компаньонки» единственно возможный экземпляр - вот этого гения чистой красоты, но, прислушавшись к своим инстинктам, почувствовал, что что-то тут было не так. Слишком, слишком… Зачем бы Катарине понадобилась компаньонка? А в горничные эта девушка явно не годилась.
Пауза в разговоре получилась не столь долгой, как может показаться: просто Мэри-Сьюзан, задавшись неблагодарной задачей встроить в наше повествование описание, воспользовалась правом автора и попыталась изобразить мизансцену максимально полно. Это ей, конечно же, не удалось.
- Ну, хорошо, - нарушил молчание молодой человек. - У меня странное ощущение, что вы здесь по какому-то делу, а я уже… - он посмотрел за окно, откуда ему вернула взгляд полная луна, - …где-то часа три назад собирался уходить. Так что искренне рад знакомству, передавайте, пожалуйста, госпоже Катарине от меня привет и всего вам хорошего.
Он действительно повернулся, и под его взглядом вынутые из стеллажей тома поднялись в воздух и аккуратным рядком полетели к полкам, где, чуть поерзав, с натугой вдвинулись на места.
Девушка немного наклонила голову, сделала несколько шагов и устроилась в том же самом кресле, где до этого сидел ее собеседник.
- Жаль, - проговорила она. - Если бы у вас было немного больше времени, мы могли бы поговорить. Тут ведь очень холодно и одиноко. Госпожа Катарина просила, чтобы я… поддерживала огонь в очаге. Но знаете? - она взглянула на него так прямо и открыто, что он по инерции «закрыл голову». Его соученицы в школе вели себя совершенно иначе, ни простоты, ни открытости, ни человеческих интонаций от магических подростков обоего пола ждать не приходилось. В сущности, этих незамысловатых качеств ему раньше не приходилось встречать, пожалуй, никогда. - Знаете? Мне не удается зажечь здесь камин. Ни здесь, ни в гостиной госпожи Катарины. Я ведь простая… semplice.
Темно-серые глаза заискрились смехом, в котором не было ни кокетства, ни каких-либо подспудных манипулятивных мотивов; весьма тонко настроенный психологический радар молодого мага улавливал их, не прилагая к тому никаких усилий. Без необходимости он старался не лезть людям в головы, такой необходимости у него достаточно давно не было, да и жить в чужих головах ему было неинтересно, поэтому элегантная простота девушкиных реакций показалась ему сейчас самой большой загадкой.
- Могу зажечь для вас камин, Анастасия, если вы хотите побыть в библиотеке, - вежливо сообщил он. - Могу даже сделать так, что он будет гореть все то время, пока госпожа Катарина не вернется, и вы сможете спокойно приходить сюда без опасения превратиться в снежную королеву. Могу зажечь даже два камина.
Девушка рассмеялась. Как выяснилось, смеялась она тоже хорошо - как будто серебряные колокольчики звенели, хрусталь, радость и какое-то… счастье. Счастье обнаружилось в этом холодном доме с не горящими каминами по непонятной причине, ни с того, ни с сего.
- Здорово, - сказала Анастасия, отсмеявшись. - Зажгите, пожалуйста. И побудьте еще немного. Вы ведь умеете… как это - аппарировать. Я знаю, что вам нужно завтра в школу, но вы же успеете в любом случае. До полуночи. И не превратитесь из принца в… непринца.
Молодой человек шевельнул бровью. Девушка из Брашова проходила препятствия с изяществом, выдававшим в ней либо хорошо начитанную и опытную собеседницу (общение с Катариной?), либо просто очень одаренного умением общаться человека. (Где она ее взяла?)
И опять - уже во второй раз за этот день - молодой человек не стал задавать вопросы.
- Хорошо, - сказал он, и камин тихонько зажегся ровным пламенем. В библиотеке стало ощутимо теплее. Пожаловавшаяся на упрямые камины Анастасия, впрочем, не выказывала совершенно никаких признаков замерзания. Не объяснила она и то, почему нельзя было попросить о помощи Ренфильда. И холодно ей не было (видимо, привыкла?).
- Хотите кофе? - спросил тогда гостеприимный хозяин, которому, видимо, показалось, что если он сейчас действительно уйдет, не превратившись в непринца, это будет похоже на бегство, а бегать от вызовов (в ситуации, безусловно, наличествовал вызов) он не любил приблизительно так же, как без необходимости залезать в чужие головы.
- Конечно, хочу, - снова изящно и просто обрадовалась Анастасия и поднялась из кресла.
The Light of Seven
Click to viewДальше: Уроборос
Оглавление
Раньше: Mary Susan Hits Back