Саночки царевны Пуаби
Саночки царевны Пуаби
Mary-Susan Hits Back
What power art thou
Who from below
Hast made me rise
Unwillingly and slow
From beds of everlasting snow
See'st thou not how stiff
And wondrous old
Far unfit to bear the bitter cold
I can scarcely move
Or draw my breath
I can scarcely move
Or draw my breath
Let me, let me,
Let me freeze again
Let me, let me
Freeze again to death
Let me, let me, let me
Freeze again to death...
Мэри-Сьюзан надо было в очередной раз прочитать известную ей, но не записанную историю. Она ложилась спать и следила за ней. Вставала и думала о ней. Она читала ее, но история не существовала на бумаге. Приходилось ее восстанавливать.
Наступил 1976 год. В Школе прошли бурные празднования Рождества и Нового года, все, кто могли, разъезжались. Герой нашего повествования получил письмо из дома, не удивившее его в целом, но в очередной раз обеспокоившее в сложившейся исторической ретроспективе. Он уже знал, что мать не хочет видеть его дома - это стало совершенно ясно давным-давно, еще когда он без предупреждения сбежал из Винтер-Кипа, но тогда он чувствовал одно, а после поступления в школу, все прошедшие с 1970 года пять лет чувствовал совершенно другое. Помимо того что Катарина так и не уехала в Рим, письма были слишком нейтральны, а упоминания Винтеров в этих письмах ограничивались слишком общими и даже осторожными словами (конечно, чувствовал это только он: Катарина могла бы проводить семинары по введению людей в заблуждение, если только не решала внезапно ударить правдой или откровенностью в какое-нибудь мало защищенное место вроде головы или сердца). Она отговаривалась какими-то неотложными строительными работами в замке, необходимостью присутствовать на время каникул где-то, где не мог находиться он сам, составляла ему тщательные протекции, позволявшие путешествовать между различными экзотическими локациями, от возможности поехать в которые совершенно невозможно было отказаться по причине экзотичности, уникальности и притягательности. Все это наводило на мысли о том, что она скрывает что-то еще, помимо замурованной стены.
В начале 1976 года получилось вот что.
Caro figlio,
Спешу тебя обрадовать: мне наконец-то удалось договориться с руководителем международной экспедиции в Уре господином Леонардом Вулли, и ты можешь провести две восхитительные недели в Месопотамии. Экспедиция полностью укомплектована semplici, и это станет для тебя отличной тренировкой в непростой обычной жизни: ты сможешь поработать без магии в коллективе и воспользоваться магией вне его. Кто знает, может быть, тебе удастся приблизиться к разрешению загадки местонахождения Аккада - Священного Грааля междуреченской археологии. Шлю тебе с этим письмом билет на самолет: пожалуйста, не надо прибывать в Багдад так, как ты бы это сделал в других обстоятельствах.
Буду ждать от тебя писем, а если занятость в экспедиции окажется слишком высокой - что ж, напиши из школы, когда вернешься, и расскажи, что вы нашли, что ты нашел, и что нашло тебя. В конце концов, юному магу совершенно необходимо впитать все, что может открыть ему земля, на которой построили первую Башню.
Tua madre amorevole,
Katarina Borgia
01.01.1976
The Castle
Наш герой отправился в Багдад и провел в его окрестностях тринадцать дней, о которых мы, возможно, еще когда-нибудь напишем, ведь именно эти тринадцать дней заложили основу того, что позже будет сделано им на той же земле двадцать два года спустя. На тринадцатый день, располагая в остатке от каникул одними сутками, он написал матери:
Мама,
Экспедиция прошла успешно. Место для башни идеальное, только строить ее Навуходоносору надо было иначе. Объясню как-нибудь при встрече. Аккад я почти нашел. Спасибо за прекрасные каникулы.
Tuo figlio,
S. S.
15.01.1976
Baghdad
За неполные две недели, проведенные в Месопотамии, молодой человек, значившийся в составе экспедиции как Фрэнсис Деймон, успел сделать многое, и в письме матери ничего не преувеличил. Однако ровно за день до запланированного возвращения он почему-то досрочно сдал начальнику экспедиции отчет и экспедиционный дневник и отбыл из лагеря в неизвестном направлении.
…Да нет, конечно, в известном направлении. Шестнадцатилетний юноша наконец-то решил, что настала пора приехать домой, и даже если его мать этого не хотела, он все же навестит Tragic Kingdom хотя бы на день. Хотя бы на час.
***
Укутанный снегом лес был красив, и под слепящим зимним солнцем сверкал не хуже месопотамских песков. Молодой человек, попавший в этот холод и алмазное сияние прямиком из жары и сияния золотого, постоял у кромки леса, с удовольствием вдыхая морозный воздух, и с не меньшим удовольствием, объяснявшимся полумесячной абстиненцией от свободно используемой магии, достал из воздуха и надел перчатки, переменил на себе костюм из нейтрально-цивильного в нейтрально приличный для молодого мага и, поежившись, довершил свое одеяние плащом. Потом, подумав, отломил от ближайшего орехового куста веточку и, взмахнув ею, добился того, что она выпрямилась, приобрела приглушенный полированный блеск и аккуратно скруглилась на месте облома.
Затем недавний археолог пешком отправился через лесную чащу к замку, венчающему неприветливый холм; заснеженная дорожка перед ним как будто постепенно расчищалась: молодой человек явно наслаждался плодами нехитрой магии, а утопать в сугробах по пояс не собирался.
В какой-то момент на высокой сосне у замка предупреждающе каркнула большая иссиня-черная птица, и подошедший к воротам юноша некоторое время постоял, глядя на ворона, перелетевшего на стойку ворот и смотревшего на него, наклонив голову и даже раскрыв клюв.
- Ну да, Джейкоб, хорошо, - пробормотал в ответ молодой человек, - я приблизительно так и думал, но что ж теперь...
Ворон спрыгнул с ворот, изобразив любимый трюк больших птиц - раскрыв крылья уже в воздухе и, заложив небольшую петлю возле головы молодого человека, спикировал на него, попытался ухватить когтями за плащ на плече, успешно продрал черную ткань и снова отлетел. Молодой человек восстановил целостность одежды и вновь обратился к ворону, вернувшемуся на ворота и принявшемуся нервно ходить по верхней перекладине.
- Понимаю, вы тут впервые. Вы уроженец Винтер-кипа, сотрудник Тауэра, и эти края для вас слишком дики и непривычны. Но, Джейкоб, вы же все-таки ворон, а не какая-нибудь белая голубка из Венеции, не надо закатывать глаза и падать в обморок. Полетайте пока по округе, тут есть с кем пообщаться.
Столь доброжелательным образом договорившись со своим взволнованным пернатым другом, молодой человек толкнул не запертые ворота и вошел на территорию родительского дома.
***
Замок встретил пришедшего звенящей тишиной. Не то чтобы это был дом, когда-либо полный веселого шума и суеты; пожалуй, если бы замок нужно было охарактеризовать одним словом, этим словом и была бы «тишина». Впрочем, обычно, как только открывались тяжелые и высокие входные двери, впуская одного из трех членов семьи или редкого визитера, в большом холле немедленно материализовывался Ренфильд. Сейчас не было и Ренфильда. Молодой человек обвел взором холл, поднял глаза, проследил знакомую до каждой ступеньки красиво изогнутую мраморную лестницу на второй этаж и, чуть сбив с плеч снежную крошку, направился на женскую половину, видимо, решив все-таки проверить то, что знал и так.
На женской половине никого не было. Гостиная Катарины была пуста, камин холоден, да и весь замок был холоден, разве что ветер и снег не гуляли внутри так же, как снаружи. Да, вторым словом, характеризующим этот дом, мог бы быть «холод», если бы его не согревало присутствие Катарины… А ведь отец, отец когда-то предпринял значительные усилия, чтобы сделать хотя бы женскую половину такой же теплой и яркой, как привычные Катарине римские палаццо. Судя по всему, события, связанные и с куда-то запропастившимся Ренфильдом, и с самим Аврелием, и с его «домочадцами», события, закончившиеся так, как они закончились, перерубили хребет не только этой семье, но и всему тому теплу и римскому жару, что появились в замке на горе вместе с Катариной.
Ничего иного наш путешественник и не ожидал. Он снял плащ, кинул его на спинку кресла и подошел к окну, глядя на бескрайний заснеженный лес. Ему показалось, что окрестные поселения отодвинулись от замка еще дальше, чем раньше, что было странно… ведь он уже не был ребенком, и то, что казалось ему большим или далеким, должно было казаться теперь маленьким и близким. Этого не произошло. Леса были бескрайни и белы от снега, люди - нормальные, другие, обычные люди - были еще более далеки и почти совсем не видны. Конечно же, подходя к замку, он уже знал, что не найдет здесь матери, наверное, он и прибыл именно для этого - убедиться в том, что ее нет. Но знал он и то, что ее нет и в Риме. Куда же исчезла Катарина, и почему она уехала тайно?
- Здравствуйте, молодой господин, - проговорили у него за спиной, «молодой господин» обернулся и увидел в дверях Ренфильда. - Простите, пожалуйста, что не встретил вас внизу, - продолжил бессменный семейный камердинер, глядя в пол.
«Молодой господин» задумчиво кивнул.
- Здравствуйте, Ренфильд, - ответил он. - Рад вас видеть.
Ренфильд скромно улыбнулся, по-прежнему не поднимая глаз.
- Честь для меня, молодой господин, - ответил он и добавил почти без паузы: - А госпожи нет.
- Я заметил, - невольно улыбнулся молодой человек и ничего не спросил, видимо, руководствуясь обычными соображениями, в которые входило нежелание ронять лицо, которое неизбежно упало бы, если бы он спросил, а ему бы не ответили.
- Она… - начал Ренфильд медленно, но был остановлен жестом.
- Не надо, Ренфильд, - сказал молодой человек, - я все знаю. Вы идите и отдыхайте, пожалуйста, должны же и у вас когда-нибудь быть каникулы.
- Но… - попытался отработать свои опекунские инстинкты Ренфильд, - вы же с дороги, позвольте хотя бы обед… Нет?
- Не надо, не надо, не беспокойтесь, отдыхайте спокойно, - повторно отказался молодой человек. - Я сварю кофе. Идите к себе, пожалуйста. Через час меня уже здесь не будет.
Ренфильд согласно поклонился и двинулся к двери.
- Ренфильд, - неожиданно окликнул его молодой человек. Старик остановился и медленно развернулся.
- Да, молодой господин, - откликнулся он, буравя взглядом ковер на полу с еще большим тщанием.
- У меня есть к вам один вопрос и еще одно... одна вещь, которую я давно хотел вам сказать.
Ренфильд покорно молчал.
- Вопрос простой. Вы тот самый Ренфильд, которого мой предок увез из сумасшедшего дома в Лондоне или… - он недолго поискал слова, - или Ренфильды самовоспроизводятся?
Ренфильд монотонно кивал, слушая, и ничего не отвечал. Молодой человек немного подождал и продолжил:
- Второе гораздо важнее, - он сделал еще одну паузу, на этот раз, похоже, для себя. - Второе… это нельзя ни простить, ни забыть… ни принять. Но я искренне прошу вас - простите меня за моего отца. За то. Что. Он. Сделал. Если это возможно.
Ренфильд молчал.
- Если хотите, можете покинуть эту службу. Я готов все уладить и обеспечить вас… навсегда. Вы не должны работать в этом доме, вы никому ничего не должны.
Ренфильд молчал, глядя в ковер. Стало понятно, что он больше ничего не скажет.
- Хорошо, идите, пожалуйста, - сдался молодой человек.
Старый камердинер еще раз кивнул и вышел. На ковре осталось несколько мокрых пятнышек.
Когда за Ренфильдом закрылась дверь, молодой человек схватился за голову и немного тихонько постонал, для верности приговаривая что-то вроде «какой же ты идиот». Он походил по комнате, периодически резко встряхивая головой и пытаясь прогнать мысли о «разговоре», потом решительно покинул комнату, спустился в кухонное царство - такое же пустое, звеняще тихое и безжизненное, как весь замок, нашел в хорошо известном ему шкафчике заветную банку и довольно скоро соорудил себе «обед» из лучших в мире плодов земли - кофейных зерен.
Час спустя мы находим нашего героя в библиотеке, где он бесцельно перелистывает фолиант China illustrata Афанасия Кирхера, периодически хмыкая и что-то иногда отчеркивая ногтем на полях. Два часа спустя мы находим его там же, в обнимку уже с томом Codex Parisinus Graecus 456 Оригена, который он вертит, разглядывая картинку с уроборосом, и бормочет что-то о том, что слова могли бы быть проще или вовсе тут не нужны.
Некоторое время спустя мы находим его там же, сидящим в кресле и обложенным еще десятком томов, которые он не читает, потому что смотрит в потолок остановившимся взглядом, и если бы не знали, что он не способен спать, можно было бы подумать, что он заснул. За окнами темно.
Падающая звезда stella cadente
Firefly Mist
Раньше: Храбрых магов
Оглавление
Дальше: Анастасия
Mary-Susan Hits Back
What power art thou
Who from below
Hast made me rise
Unwillingly and slow
From beds of everlasting snow
See'st thou not how stiff
And wondrous old
Far unfit to bear the bitter cold
I can scarcely move
Or draw my breath
I can scarcely move
Or draw my breath
Let me, let me,
Let me freeze again
Let me, let me
Freeze again to death
Let me, let me, let me
Freeze again to death...
Мэри-Сьюзан надо было в очередной раз прочитать известную ей, но не записанную историю. Она ложилась спать и следила за ней. Вставала и думала о ней. Она читала ее, но история не существовала на бумаге. Приходилось ее восстанавливать.
Наступил 1976 год. В Школе прошли бурные празднования Рождества и Нового года, все, кто могли, разъезжались. Герой нашего повествования получил письмо из дома, не удивившее его в целом, но в очередной раз обеспокоившее в сложившейся исторической ретроспективе. Он уже знал, что мать не хочет видеть его дома - это стало совершенно ясно давным-давно, еще когда он без предупреждения сбежал из Винтер-Кипа, но тогда он чувствовал одно, а после поступления в школу, все прошедшие с 1970 года пять лет чувствовал совершенно другое. Помимо того что Катарина так и не уехала в Рим, письма были слишком нейтральны, а упоминания Винтеров в этих письмах ограничивались слишком общими и даже осторожными словами (конечно, чувствовал это только он: Катарина могла бы проводить семинары по введению людей в заблуждение, если только не решала внезапно ударить правдой или откровенностью в какое-нибудь мало защищенное место вроде головы или сердца). Она отговаривалась какими-то неотложными строительными работами в замке, необходимостью присутствовать на время каникул где-то, где не мог находиться он сам, составляла ему тщательные протекции, позволявшие путешествовать между различными экзотическими локациями, от возможности поехать в которые совершенно невозможно было отказаться по причине экзотичности, уникальности и притягательности. Все это наводило на мысли о том, что она скрывает что-то еще, помимо замурованной стены.
В начале 1976 года получилось вот что.
Caro figlio,
Спешу тебя обрадовать: мне наконец-то удалось договориться с руководителем международной экспедиции в Уре господином Леонардом Вулли, и ты можешь провести две восхитительные недели в Месопотамии. Экспедиция полностью укомплектована semplici, и это станет для тебя отличной тренировкой в непростой обычной жизни: ты сможешь поработать без магии в коллективе и воспользоваться магией вне его. Кто знает, может быть, тебе удастся приблизиться к разрешению загадки местонахождения Аккада - Священного Грааля междуреченской археологии. Шлю тебе с этим письмом билет на самолет: пожалуйста, не надо прибывать в Багдад так, как ты бы это сделал в других обстоятельствах.
Буду ждать от тебя писем, а если занятость в экспедиции окажется слишком высокой - что ж, напиши из школы, когда вернешься, и расскажи, что вы нашли, что ты нашел, и что нашло тебя. В конце концов, юному магу совершенно необходимо впитать все, что может открыть ему земля, на которой построили первую Башню.
Tua madre amorevole,
Katarina Borgia
01.01.1976
The Castle
Наш герой отправился в Багдад и провел в его окрестностях тринадцать дней, о которых мы, возможно, еще когда-нибудь напишем, ведь именно эти тринадцать дней заложили основу того, что позже будет сделано им на той же земле двадцать два года спустя. На тринадцатый день, располагая в остатке от каникул одними сутками, он написал матери:
Мама,
Экспедиция прошла успешно. Место для башни идеальное, только строить ее Навуходоносору надо было иначе. Объясню как-нибудь при встрече. Аккад я почти нашел. Спасибо за прекрасные каникулы.
Tuo figlio,
S. S.
15.01.1976
Baghdad
За неполные две недели, проведенные в Месопотамии, молодой человек, значившийся в составе экспедиции как Фрэнсис Деймон, успел сделать многое, и в письме матери ничего не преувеличил. Однако ровно за день до запланированного возвращения он почему-то досрочно сдал начальнику экспедиции отчет и экспедиционный дневник и отбыл из лагеря в неизвестном направлении.
…Да нет, конечно, в известном направлении. Шестнадцатилетний юноша наконец-то решил, что настала пора приехать домой, и даже если его мать этого не хотела, он все же навестит Tragic Kingdom хотя бы на день. Хотя бы на час.
***
Укутанный снегом лес был красив, и под слепящим зимним солнцем сверкал не хуже месопотамских песков. Молодой человек, попавший в этот холод и алмазное сияние прямиком из жары и сияния золотого, постоял у кромки леса, с удовольствием вдыхая морозный воздух, и с не меньшим удовольствием, объяснявшимся полумесячной абстиненцией от свободно используемой магии, достал из воздуха и надел перчатки, переменил на себе костюм из нейтрально-цивильного в нейтрально приличный для молодого мага и, поежившись, довершил свое одеяние плащом. Потом, подумав, отломил от ближайшего орехового куста веточку и, взмахнув ею, добился того, что она выпрямилась, приобрела приглушенный полированный блеск и аккуратно скруглилась на месте облома.
Затем недавний археолог пешком отправился через лесную чащу к замку, венчающему неприветливый холм; заснеженная дорожка перед ним как будто постепенно расчищалась: молодой человек явно наслаждался плодами нехитрой магии, а утопать в сугробах по пояс не собирался.
В какой-то момент на высокой сосне у замка предупреждающе каркнула большая иссиня-черная птица, и подошедший к воротам юноша некоторое время постоял, глядя на ворона, перелетевшего на стойку ворот и смотревшего на него, наклонив голову и даже раскрыв клюв.
- Ну да, Джейкоб, хорошо, - пробормотал в ответ молодой человек, - я приблизительно так и думал, но что ж теперь...
Ворон спрыгнул с ворот, изобразив любимый трюк больших птиц - раскрыв крылья уже в воздухе и, заложив небольшую петлю возле головы молодого человека, спикировал на него, попытался ухватить когтями за плащ на плече, успешно продрал черную ткань и снова отлетел. Молодой человек восстановил целостность одежды и вновь обратился к ворону, вернувшемуся на ворота и принявшемуся нервно ходить по верхней перекладине.
- Понимаю, вы тут впервые. Вы уроженец Винтер-кипа, сотрудник Тауэра, и эти края для вас слишком дики и непривычны. Но, Джейкоб, вы же все-таки ворон, а не какая-нибудь белая голубка из Венеции, не надо закатывать глаза и падать в обморок. Полетайте пока по округе, тут есть с кем пообщаться.
Столь доброжелательным образом договорившись со своим взволнованным пернатым другом, молодой человек толкнул не запертые ворота и вошел на территорию родительского дома.
***
Замок встретил пришедшего звенящей тишиной. Не то чтобы это был дом, когда-либо полный веселого шума и суеты; пожалуй, если бы замок нужно было охарактеризовать одним словом, этим словом и была бы «тишина». Впрочем, обычно, как только открывались тяжелые и высокие входные двери, впуская одного из трех членов семьи или редкого визитера, в большом холле немедленно материализовывался Ренфильд. Сейчас не было и Ренфильда. Молодой человек обвел взором холл, поднял глаза, проследил знакомую до каждой ступеньки красиво изогнутую мраморную лестницу на второй этаж и, чуть сбив с плеч снежную крошку, направился на женскую половину, видимо, решив все-таки проверить то, что знал и так.
На женской половине никого не было. Гостиная Катарины была пуста, камин холоден, да и весь замок был холоден, разве что ветер и снег не гуляли внутри так же, как снаружи. Да, вторым словом, характеризующим этот дом, мог бы быть «холод», если бы его не согревало присутствие Катарины… А ведь отец, отец когда-то предпринял значительные усилия, чтобы сделать хотя бы женскую половину такой же теплой и яркой, как привычные Катарине римские палаццо. Судя по всему, события, связанные и с куда-то запропастившимся Ренфильдом, и с самим Аврелием, и с его «домочадцами», события, закончившиеся так, как они закончились, перерубили хребет не только этой семье, но и всему тому теплу и римскому жару, что появились в замке на горе вместе с Катариной.
Ничего иного наш путешественник и не ожидал. Он снял плащ, кинул его на спинку кресла и подошел к окну, глядя на бескрайний заснеженный лес. Ему показалось, что окрестные поселения отодвинулись от замка еще дальше, чем раньше, что было странно… ведь он уже не был ребенком, и то, что казалось ему большим или далеким, должно было казаться теперь маленьким и близким. Этого не произошло. Леса были бескрайни и белы от снега, люди - нормальные, другие, обычные люди - были еще более далеки и почти совсем не видны. Конечно же, подходя к замку, он уже знал, что не найдет здесь матери, наверное, он и прибыл именно для этого - убедиться в том, что ее нет. Но знал он и то, что ее нет и в Риме. Куда же исчезла Катарина, и почему она уехала тайно?
- Здравствуйте, молодой господин, - проговорили у него за спиной, «молодой господин» обернулся и увидел в дверях Ренфильда. - Простите, пожалуйста, что не встретил вас внизу, - продолжил бессменный семейный камердинер, глядя в пол.
«Молодой господин» задумчиво кивнул.
- Здравствуйте, Ренфильд, - ответил он. - Рад вас видеть.
Ренфильд скромно улыбнулся, по-прежнему не поднимая глаз.
- Честь для меня, молодой господин, - ответил он и добавил почти без паузы: - А госпожи нет.
- Я заметил, - невольно улыбнулся молодой человек и ничего не спросил, видимо, руководствуясь обычными соображениями, в которые входило нежелание ронять лицо, которое неизбежно упало бы, если бы он спросил, а ему бы не ответили.
- Она… - начал Ренфильд медленно, но был остановлен жестом.
- Не надо, Ренфильд, - сказал молодой человек, - я все знаю. Вы идите и отдыхайте, пожалуйста, должны же и у вас когда-нибудь быть каникулы.
- Но… - попытался отработать свои опекунские инстинкты Ренфильд, - вы же с дороги, позвольте хотя бы обед… Нет?
- Не надо, не надо, не беспокойтесь, отдыхайте спокойно, - повторно отказался молодой человек. - Я сварю кофе. Идите к себе, пожалуйста. Через час меня уже здесь не будет.
Ренфильд согласно поклонился и двинулся к двери.
- Ренфильд, - неожиданно окликнул его молодой человек. Старик остановился и медленно развернулся.
- Да, молодой господин, - откликнулся он, буравя взглядом ковер на полу с еще большим тщанием.
- У меня есть к вам один вопрос и еще одно... одна вещь, которую я давно хотел вам сказать.
Ренфильд покорно молчал.
- Вопрос простой. Вы тот самый Ренфильд, которого мой предок увез из сумасшедшего дома в Лондоне или… - он недолго поискал слова, - или Ренфильды самовоспроизводятся?
Ренфильд монотонно кивал, слушая, и ничего не отвечал. Молодой человек немного подождал и продолжил:
- Второе гораздо важнее, - он сделал еще одну паузу, на этот раз, похоже, для себя. - Второе… это нельзя ни простить, ни забыть… ни принять. Но я искренне прошу вас - простите меня за моего отца. За то. Что. Он. Сделал. Если это возможно.
Ренфильд молчал.
- Если хотите, можете покинуть эту службу. Я готов все уладить и обеспечить вас… навсегда. Вы не должны работать в этом доме, вы никому ничего не должны.
Ренфильд молчал, глядя в ковер. Стало понятно, что он больше ничего не скажет.
- Хорошо, идите, пожалуйста, - сдался молодой человек.
Старый камердинер еще раз кивнул и вышел. На ковре осталось несколько мокрых пятнышек.
Когда за Ренфильдом закрылась дверь, молодой человек схватился за голову и немного тихонько постонал, для верности приговаривая что-то вроде «какой же ты идиот». Он походил по комнате, периодически резко встряхивая головой и пытаясь прогнать мысли о «разговоре», потом решительно покинул комнату, спустился в кухонное царство - такое же пустое, звеняще тихое и безжизненное, как весь замок, нашел в хорошо известном ему шкафчике заветную банку и довольно скоро соорудил себе «обед» из лучших в мире плодов земли - кофейных зерен.
Час спустя мы находим нашего героя в библиотеке, где он бесцельно перелистывает фолиант China illustrata Афанасия Кирхера, периодически хмыкая и что-то иногда отчеркивая ногтем на полях. Два часа спустя мы находим его там же, в обнимку уже с томом Codex Parisinus Graecus 456 Оригена, который он вертит, разглядывая картинку с уроборосом, и бормочет что-то о том, что слова могли бы быть проще или вовсе тут не нужны.
Некоторое время спустя мы находим его там же, сидящим в кресле и обложенным еще десятком томов, которые он не читает, потому что смотрит в потолок остановившимся взглядом, и если бы не знали, что он не способен спать, можно было бы подумать, что он заснул. За окнами темно.
Падающая звезда stella cadente
Click to viewFirefly Mist
Раньше: Храбрых магов
Оглавление
Дальше: Анастасия