Дельфы и Лавра
Δελφοί и Κέρβερος,
И мы снова теряем нашего героя в глубинах времени. Наверное, он продолжил свои странствия, наверное, ему удавалось справляться с врагами и ядами, наверное, он искал, снова искал выход, потому что снова понял, что куда бы ни бежал, куда бы ни убегал, всегда, тем не менее, оказывался в заключении, пусть этим заключением становилось время. «Угомонился бы ты, - наверное, говорил себе Эреб, только и делавший, что попадавший из огня да в полымя. - Куда еще тебе бежать? Разве что на Марс? Но на Марсе ты и вовсе погибнешь от скуки». Вся концепция побега была ошибочной, бежать было не надо, надо было жить там, где надо было жить, и просто стремиться вперед и вверх. Легко сказать - трудно вернуться.
Один из дней застает Эреба под купающейся в расплавленном солнце сребролистой оливой, воображающей, что она способна давать не только горькие и мелкие плоды, но и какое-то подобие тени. Где-то на расстоянии полета стрелы возвышается очередная гора, и это не просто гора, а Парнас. Эреб посетил знаменитый впоследствии город, а в его времена - поселение вокруг святилища, называемое Дельфы, пообщался с тогдашней пра-Пифией и, похоже, ничего интересного или полезного так и не выяснил. Он сидит, прислонившись к стволу, смотрит сквозь листву на безжалостно синее небо и решает поискать одного человека - мало ли, вдруг ему повезет. Этот человек, насколько он помнит, имеет пронзительно голубые глаза и медовые тугие кудри, он то ли царь небольшого островного владения, то ли и вовсе сказитель, за право называться родиной которого уже давно боролись десятки городов.
Сидя под оливой, Эреб борется сам с собой: он почему-то не хочет позволить себе искать этого человека - то ли опасаясь, что неправильно высчитал время, и до похищения спартанской царевны еще далеко, то ли просто не позволяя себе перекладывать надежды на существование кого-нибудь еще, кроме себя самого. Но Эллада не мила ему, и он опять хочет сбежать. Ему нужен корабль, потому что отправиться с полуострова в мир верхами, конечно, можно, но он знает, что его жеребец этого не вынесет, а другого такого жеребца он не найдет... ближе Ферганы. Но существует ли уже это государство Даюань, куда древние китайцы отряжали походы за Небесными лошадьми? И доберется ли он до него, потеряв своего прекрасного греческого коня, превращенного молвой в крылатого белого скакуна героя-чудовищеборца, он не знает. У него мало сил - Эллада высасывает из него магию, и он уже совсем не верит в то, что вернется.
И тут он услышал писк - толстый, странным образом низкий писк какого-то животного. Молодой человек мгновенно вернулся в доисторическую Элладу и поднялся - словно отпущенная пружина. Затем остановил себя сам, пробормотав что-то злобное насчет неуместности детских комплексов и, на всякий случай подобравшись, ибо приключения имели нехорошую склонность находить его сами, отправился искать источник писка. Тот не замедлил появиться. За поворотом дороги, ведущей к побережью, имелась рощица, и в ней обнаружился совершенно деклассированный ахейский мужичок, валявшийся на траве и дразнивший пушистое черное существо, сидевшее в деревянной клетке.
Эреб остановился перед ним, не веря своим глазам. Люмпен распространял вокруг запах древнегреческого перегара, вокруг валялись какие-то огрызки, а рядом стоял живой источник его вдохновения - косая крынка с дешевым вином. Существо же, заключенное в клетку, было бы похоже на щенка, когда бы не было похоже на трех щенков, объединенных одним телом. Эреб задержал дыхание и принялся считать до десяти; затем до ста.
Пока он считал, щенковладелец с трудом сфокусировался на действительности, увидел перед собой человека в черном (рукоять хорошо известного всей округе смертоносного оружия услужливо выглядывала у него из-за спины), и, не давая себе труда подняться, бухнулся перед пришельцем наземь. Молва приписывала Эребу способности побежденных им чудовищ - ядовитость прикосновения, готовность превратить собеседника взглядом в камень и, в общем, совершенную неубиваемость. Последовавшая за этим сцена не очень интересна: античный алкоголик не мог предложить нашему герою ни коварного сопротивления, ни остроумного диалога, ни даже понимания. Наш герой ничего этого от него не ждал и не жаждал, просто забрал у люмпена щенка чудовища, дал тому взамен этого, как он понял, средства к существованию, хороший пинок ногой и, устыдившись, сделал так, что кувшин его вновь наполнился вином.
Надо было как-то выходить.
***
Мэри-Сьюзан устала. Россия изнурила ее, город, таивший в себе восхитительно сохранившую баланс реконструированности и разрушенности священную Лавру, оказался по обочинам царством убожества и разрухи. Когда она предприняла рискованное путешествие в мужской монастырь с волшебным названием «Гефсиманский скит» и прошла через невероятный пейзаж, сочетавший в себе деликатную красоту озер, лесов и лужаек с ужасающей замусоренностью всего этого великолепия - такой, как будто местные люди не мыслили себе жизнь где-либо вне помойки… Когда при попытке сфотографировать поливаемую серым дождем разваливающуюся улочку с гордым названием «Улица Пушкина», владелец домика заорал на нее из окна под оглушающий лай немецкой овчарки, что «не давал разрешения на съемку» и назвал ее странным ругательством «Ишь ты, клюква!», Мэри-Сьюзан, наконец, расслабилась, что-то для себя поняла и, побродив вслед за стеснительным монашком Августином по расписанным небесно лазурными цветами подземным каменным кельям скита, перестала бояться и дичиться исторической родины, поставила в храме свечку за спасение одной ей ведомой души, вернулась в отель «Аристократъ» и засобиралась домой, в Америку через Европу.
Она не знала, как вернулся домой ее герой, знала только, что вернулся в столь же убитом состоянии, в каком некогда оказался в ахейской Элладе. Что нашел его на кромке леса великан Хагрид, доставил в свою избушку и привел в чувство. Что бывший Эреб, снова ставший Сократом, через какое-то время принес трехголового щенка в ту же самую избушку и, в принципе, почти не соврал Хагриду, сказав, что приобрел его у какого-то грека, который издевался над маленьким чудовищем. Что помимо щенка он прихватил с собой - пусть не физически, а магически, - и лернейскую гидру, и голову Медузы. Первая отдала свою шкуру двери в его владениях в Подземельях, и с тех пор так и работала у него универсальной защитой от любых вторжений извне и не менее универсальной защитой этого извне от любых происшествий внутри его владений (вскорости мы вновь опубликуем ряд историй, связанных с взрывами в Подземельях и содержанием там очень опасных людей; ничто из этого не вылилось наружу - все удерживала кожа хтонического чудовища). Что до Медузы, то нам, видимо, еще предстоит рассказать о том, как ее прекрасно ужасная голова поработала создателем статуи, стоявшей у профессора школы Хогвартс «в соседней комнате», а автор этой статуи написал отнюдь не первую в мировой живописи, но, пожалуй, самую достоверную картину с головой Медузы, долго висевшую в Подземельях и, вероятно, погибшую вместе со всей Школой, когда пришел ее срок, и она развалилась на части, передав эстафету магического обучения Касталии - школе на облаке. Но и Касталии больше нет.
За скобками этого рассказа осталось множество происшествий и приключений. Мэри-Сьюзан льстила себя надеждой, что как-то помогла своему герою выбраться, что это именно она со своим нацеленным на него воображением предоставила ему канал, через который он вышел из древнегреческого Аида той ночью, когда в ее плохоньком номере в отеле «Аристократъ» задул черный ветер, вырывающий из-под головы подушку.
Она, конечно, могла бы повыдумавать еще, но устала и испугалась. Герой вернулся. Хагрид спас его. Герой спас щенка. Щенок вырос и чуть не откусил герою ногу. Она знала теперь, откуда на скуле героя появился небольшой шрам, и с удовлетворением узнавала его на некоторых рисунках mau. Она приблизительно написала историю, обещанную _umbra_. Она предполагала, что древнегреческий яд остался в голове героя надолго, и что при всей его нелюбви ко всяческой «хтонике», именно воспоминание о Гидре и Медузе спустя какое-то время заставило его создать вполне архаическое по сути чудовище - Viparantula, которой предстояло спасти и его самого, и Школу от василиска, в свою очередь, выращенного ими с Директором из капли крови Медузы (все это совершенно по канону).
Но для Мэри-Сьюзан всего этого оказалось слишком много, и она, понадеявшись на то, что прошлое или настоящее героя позволит ей рассказать какую-нибудь более женскую, более легкую и менее жестокую историю, чем показалась ей эта, сложила перо, села в самолет и полетела по дороге домой в Германию. Изучать страну других своих предков. Пожелаем же ей мягкой посадки.
_________________________________________
* Fluffy (c) mau
Дальше: Копье
Оглавление
Раньше
И мы снова теряем нашего героя в глубинах времени. Наверное, он продолжил свои странствия, наверное, ему удавалось справляться с врагами и ядами, наверное, он искал, снова искал выход, потому что снова понял, что куда бы ни бежал, куда бы ни убегал, всегда, тем не менее, оказывался в заключении, пусть этим заключением становилось время. «Угомонился бы ты, - наверное, говорил себе Эреб, только и делавший, что попадавший из огня да в полымя. - Куда еще тебе бежать? Разве что на Марс? Но на Марсе ты и вовсе погибнешь от скуки». Вся концепция побега была ошибочной, бежать было не надо, надо было жить там, где надо было жить, и просто стремиться вперед и вверх. Легко сказать - трудно вернуться.
Один из дней застает Эреба под купающейся в расплавленном солнце сребролистой оливой, воображающей, что она способна давать не только горькие и мелкие плоды, но и какое-то подобие тени. Где-то на расстоянии полета стрелы возвышается очередная гора, и это не просто гора, а Парнас. Эреб посетил знаменитый впоследствии город, а в его времена - поселение вокруг святилища, называемое Дельфы, пообщался с тогдашней пра-Пифией и, похоже, ничего интересного или полезного так и не выяснил. Он сидит, прислонившись к стволу, смотрит сквозь листву на безжалостно синее небо и решает поискать одного человека - мало ли, вдруг ему повезет. Этот человек, насколько он помнит, имеет пронзительно голубые глаза и медовые тугие кудри, он то ли царь небольшого островного владения, то ли и вовсе сказитель, за право называться родиной которого уже давно боролись десятки городов.
Сидя под оливой, Эреб борется сам с собой: он почему-то не хочет позволить себе искать этого человека - то ли опасаясь, что неправильно высчитал время, и до похищения спартанской царевны еще далеко, то ли просто не позволяя себе перекладывать надежды на существование кого-нибудь еще, кроме себя самого. Но Эллада не мила ему, и он опять хочет сбежать. Ему нужен корабль, потому что отправиться с полуострова в мир верхами, конечно, можно, но он знает, что его жеребец этого не вынесет, а другого такого жеребца он не найдет... ближе Ферганы. Но существует ли уже это государство Даюань, куда древние китайцы отряжали походы за Небесными лошадьми? И доберется ли он до него, потеряв своего прекрасного греческого коня, превращенного молвой в крылатого белого скакуна героя-чудовищеборца, он не знает. У него мало сил - Эллада высасывает из него магию, и он уже совсем не верит в то, что вернется.
И тут он услышал писк - толстый, странным образом низкий писк какого-то животного. Молодой человек мгновенно вернулся в доисторическую Элладу и поднялся - словно отпущенная пружина. Затем остановил себя сам, пробормотав что-то злобное насчет неуместности детских комплексов и, на всякий случай подобравшись, ибо приключения имели нехорошую склонность находить его сами, отправился искать источник писка. Тот не замедлил появиться. За поворотом дороги, ведущей к побережью, имелась рощица, и в ней обнаружился совершенно деклассированный ахейский мужичок, валявшийся на траве и дразнивший пушистое черное существо, сидевшее в деревянной клетке.
Эреб остановился перед ним, не веря своим глазам. Люмпен распространял вокруг запах древнегреческого перегара, вокруг валялись какие-то огрызки, а рядом стоял живой источник его вдохновения - косая крынка с дешевым вином. Существо же, заключенное в клетку, было бы похоже на щенка, когда бы не было похоже на трех щенков, объединенных одним телом. Эреб задержал дыхание и принялся считать до десяти; затем до ста.
Пока он считал, щенковладелец с трудом сфокусировался на действительности, увидел перед собой человека в черном (рукоять хорошо известного всей округе смертоносного оружия услужливо выглядывала у него из-за спины), и, не давая себе труда подняться, бухнулся перед пришельцем наземь. Молва приписывала Эребу способности побежденных им чудовищ - ядовитость прикосновения, готовность превратить собеседника взглядом в камень и, в общем, совершенную неубиваемость. Последовавшая за этим сцена не очень интересна: античный алкоголик не мог предложить нашему герою ни коварного сопротивления, ни остроумного диалога, ни даже понимания. Наш герой ничего этого от него не ждал и не жаждал, просто забрал у люмпена щенка чудовища, дал тому взамен этого, как он понял, средства к существованию, хороший пинок ногой и, устыдившись, сделал так, что кувшин его вновь наполнился вином.
Надо было как-то выходить.
***
Мэри-Сьюзан устала. Россия изнурила ее, город, таивший в себе восхитительно сохранившую баланс реконструированности и разрушенности священную Лавру, оказался по обочинам царством убожества и разрухи. Когда она предприняла рискованное путешествие в мужской монастырь с волшебным названием «Гефсиманский скит» и прошла через невероятный пейзаж, сочетавший в себе деликатную красоту озер, лесов и лужаек с ужасающей замусоренностью всего этого великолепия - такой, как будто местные люди не мыслили себе жизнь где-либо вне помойки… Когда при попытке сфотографировать поливаемую серым дождем разваливающуюся улочку с гордым названием «Улица Пушкина», владелец домика заорал на нее из окна под оглушающий лай немецкой овчарки, что «не давал разрешения на съемку» и назвал ее странным ругательством «Ишь ты, клюква!», Мэри-Сьюзан, наконец, расслабилась, что-то для себя поняла и, побродив вслед за стеснительным монашком Августином по расписанным небесно лазурными цветами подземным каменным кельям скита, перестала бояться и дичиться исторической родины, поставила в храме свечку за спасение одной ей ведомой души, вернулась в отель «Аристократъ» и засобиралась домой, в Америку через Европу.
Она не знала, как вернулся домой ее герой, знала только, что вернулся в столь же убитом состоянии, в каком некогда оказался в ахейской Элладе. Что нашел его на кромке леса великан Хагрид, доставил в свою избушку и привел в чувство. Что бывший Эреб, снова ставший Сократом, через какое-то время принес трехголового щенка в ту же самую избушку и, в принципе, почти не соврал Хагриду, сказав, что приобрел его у какого-то грека, который издевался над маленьким чудовищем. Что помимо щенка он прихватил с собой - пусть не физически, а магически, - и лернейскую гидру, и голову Медузы. Первая отдала свою шкуру двери в его владениях в Подземельях, и с тех пор так и работала у него универсальной защитой от любых вторжений извне и не менее универсальной защитой этого извне от любых происшествий внутри его владений (вскорости мы вновь опубликуем ряд историй, связанных с взрывами в Подземельях и содержанием там очень опасных людей; ничто из этого не вылилось наружу - все удерживала кожа хтонического чудовища). Что до Медузы, то нам, видимо, еще предстоит рассказать о том, как ее прекрасно ужасная голова поработала создателем статуи, стоявшей у профессора школы Хогвартс «в соседней комнате», а автор этой статуи написал отнюдь не первую в мировой живописи, но, пожалуй, самую достоверную картину с головой Медузы, долго висевшую в Подземельях и, вероятно, погибшую вместе со всей Школой, когда пришел ее срок, и она развалилась на части, передав эстафету магического обучения Касталии - школе на облаке. Но и Касталии больше нет.
За скобками этого рассказа осталось множество происшествий и приключений. Мэри-Сьюзан льстила себя надеждой, что как-то помогла своему герою выбраться, что это именно она со своим нацеленным на него воображением предоставила ему канал, через который он вышел из древнегреческого Аида той ночью, когда в ее плохоньком номере в отеле «Аристократъ» задул черный ветер, вырывающий из-под головы подушку.
Она, конечно, могла бы повыдумавать еще, но устала и испугалась. Герой вернулся. Хагрид спас его. Герой спас щенка. Щенок вырос и чуть не откусил герою ногу. Она знала теперь, откуда на скуле героя появился небольшой шрам, и с удовлетворением узнавала его на некоторых рисунках mau. Она приблизительно написала историю, обещанную _umbra_. Она предполагала, что древнегреческий яд остался в голове героя надолго, и что при всей его нелюбви ко всяческой «хтонике», именно воспоминание о Гидре и Медузе спустя какое-то время заставило его создать вполне архаическое по сути чудовище - Viparantula, которой предстояло спасти и его самого, и Школу от василиска, в свою очередь, выращенного ими с Директором из капли крови Медузы (все это совершенно по канону).
Но для Мэри-Сьюзан всего этого оказалось слишком много, и она, понадеявшись на то, что прошлое или настоящее героя позволит ей рассказать какую-нибудь более женскую, более легкую и менее жестокую историю, чем показалась ей эта, сложила перо, села в самолет и полетела по дороге домой в Германию. Изучать страну других своих предков. Пожелаем же ей мягкой посадки.
_________________________________________
* Fluffy (c) mau
Дальше: Копье
Оглавление
Раньше