Леонид Леонов. Примечание к параграфу
Л.Леонов || « Известия» №298, 18 декабря 1943 года
СЕГОДНЯ В ГАЗЕТЕ: Указ Президиума Верховного Совета СССР. (1 стр.). СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС О ЗВЕРСТВАХ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ НА ТЕРРИТОРИИ ГОР. ХАРЬКОВА И ХАРЬКОВСКОЙ ОБЛАСТИ В ПЕРИОД ИХ ВРЕМЕННОЙ ОККУПАЦИИ. (2 стр.). Леонид Леонов. Примечание к параграфу. (3 стр.). Максим Рыльский. Суд над душегубами. (3 стр.). П.Никитин. В степи. (3 стр.). Анатолий Софронов. Его земля. (4 стр.). О работе Консультативного Совета по вопросам Италии. (4 стр.). Решение чехословацкого государственного совета о советско-чехословацком договоре. (4 стр.). Налёт английских бомбардировщиков на Берлин (4 стр.). Военные действия в Италии. (4 стр.). Участие югославской интеллигенции в борьбе против немецких захватчиков. (4 стр.).
# Все статьи за 18 декабря 1943 года.
ИЗ ЗАЛА СУДА
Детей в возрасте от шести до двенадцати лет гонят конвейером к глубокому песчаному карьеру. Никто, ни мать, ни бабушка, не сопровождают их: они одни здесь, под этим равнодушным небом. Там, на краю карьера трудится долговязый детина в эсэсовской пилотке. Он строит лестницу, по которой ещё выше поднимается Германия к своему мировому господству. Каждый ребёнок - ступенька. Их пройдено миллион, миллиард их еще впереди. Надо рационально расходовать немецкую силу, чтобы её хватило на всех. Немец здорово приноровился к своей работе, он действует одновременно всем телом, как добрый аугсбургский станок, где ни одно движение не пропадает даром, - даже взгляд, как удар молотом, на мгновенье цепенящий ребёнка. Пачка выстрелов, удар коленом в плечико, и, запрокинув голову, ребятки сами валятся, как дрова, в детскую братскую яму.
У этого «труженика» ещё остаётся время перезарядить магазин автомата, пока подходит на разгрузку следующий фургон с детьми. Работа нетрудная и безопасная, дети безоружны. Фюрер повесит ему за это на шею медаль на муаровой ленте. «Дяденька, не надо меня, не надо, - кричит девчоночка на высокой ноте. - Я боюсь, дяденька». Впрочем, они все кричат так, уже такое их дело, и он продолжает крошить их смертной, свинцовой росой.
Тебе не кажется, читатель, что детской кровью отпечатана газетная страница о процессе? И если только ты делаешь не ружьё, не пушку, не снаряд, тогда отложи в сторону свою работу и вооружись мужеством, не жмурясь, взгляни в лицо этой девчоночки, которую сбросили в карьер смерти. И повтори про себя её слова: - Дяденька, я боюсь.
И если не увлажнятся твои глаза, не сожмётся кулак от боли, повтори дважды этот предсмертный вопль безвинной девочки. И ты увидишь её, как на яву, её распахнутые ужасом глаза, её худенькую пробитую пулей шейку. И ты увидишь, что у неё лицо твоей милой дочки. И ты поймёшь, что ещё много надо не спать ночей, стрелять, жертвовать кровью и потом. И если ничего не окажется у тебя под руками, ты вырвешь сердце из себя, чтоб кинуть его в мерзавца с автоматом. Ибо можно убить и сердцем, когда оно окаменеет от ненависти.
Всё здесь рассказанное - не беллетристическая вольность, всё это - правда. Она произошла в августе 1942 года в станице Нижне-Чирская: именно так происходила там «разгрузка» детской больницы, и так хотели немцы произвести разгрузку мира от всех не немецких детей. Всего там было 900 ребят. Их отвез к месту казни шофер-предатель своего народа Михаил Буланов, пока ещё живая падаль. Он сделал много рейсов в тот день, ему приходилось и самому подтаскивать и ставить детей под дуло эсэсовца. Вот он суеверно поглядывает на свои руки, может быть, припоминая, как были они тогда детскими ноготками исцарапаны, потому что вообще они шли неохотно, - так выразился сегодня в заседании суда офицер германской армии Лангхельд. Он, наверное, очень утомился в тот жаркий денек, Буланов. Но детский крик: «Дяденька, я боюсь», он запомнил. Значит, это громче автоматной пальбы - это раздирает уши ему и теперь, когда он платком утирает орошённые слезой глаза. Значит, это заглушить нечем. Но какой ни с чем несравнимой силы должен быть факт, чтобы исторгнуть слезу у палача!
Представляется чудовищным, что обо всем этом подсудимые говорят спокойно, без волнения, серым, обыденным голосом, - кажется, пролитое пиво огорчило бы их в большей степени. Вот, к примеру, допрос Лангхельда. Это пятидесятидвухлетнее насекомое выглядит довольно моложаво. У него имеются внуки в Германии, и, видимо, он ещё надеется в старости, у тихого домашнего камелька рассказать им кое-что из своих боевых приключений в России. Он откашливается, чтобы свежее звучал голос, когда тоном учёного, сообщающего на корпоративном заседании о научной новинке, он повествует о «душегубке»-«газенвагене», его пропускной способности, его устройстве, о занимательности расстрела пленных из мелкокалиберных винтовок, - так как одной жертвы при этом хватало им надолго, - и о прочем. Кстати, это было изобретение одного штурмбаннфюрера, некоего доктора Ханебиттера, видимо, изрядного стрелка по живым мишеням.
Вообще бросается в глаза, что в роли организаторов массового истребления мирного населения очень часто подвизаются немцы с медицинским образованием: медфельдшера, доктора. Видимо, палачами в Германии назначаются преимущественно граждане с врачебными дипломами. Такие действуют тоньше, больней и искусней. На скамье подсудимых оный Ханебиттер пока не сидит. Лангхельд упоминает имя Ханебиттера спокойно, без оттенка порицания. Впрочем, эту скотину не волнует ничто. У него даже нехватает догадки сообразить, что матери и вдовы расстрелянных и забитых его палкой людей сидят в том же самом зале.
Вот партнёр Лангхельда по расправам и, надеемся, по предстоящей участи - Риц, заместитель командира карательной роты. Юрист, он изучал римское право в паршивом городке у себя, пока «фюрер» не призвал его к «великим делам». Вдовы и сироты Таганрога, как и других городов, должны хорошо знать этого служаку германской юстиции. О своих достижениях Риц повествует тоном нашалившего мальчугана, рассчитывающего, впрочем, что и на этот раз ему сойдет с рук. Вместе с тем же доктором смерти Ханебиттером, которого, будем верить, Красная Армия еще изловит где-нибудь в украинских степях, он ездил, - из любознательности, по его словам, - под Харьков, где производился расстрел 3.000 человек - русских, украинцев, евреев. Дело происходило 2 июня прошлого года на красивой лужайке у ХТЗ, вид которой был несколько испорчен уже вырытыми могилами. Работавшие тогда три грузовика успели доставить на место около 300 человек. Их разделяли на небольшие группы и, докурив скверные немецкие папиросы, принялись за работу:
- Ну-ка, вы, - сказал, протягивая Рицу автомат, все тот же Ханебиттер. - Ну, покажите, на что вы способны, молодой человек.
И Риц взял автомат и выпустил несколько очередей в ожидавших своей очереди харьковчан. Риц морщится: они были такие растерзанные, полуголые, с обезумевшими глазами. Это несколько омрачило удовольствие приключения. Впрочем, он сделал это, якобы, только потому, что в противном случае Ханебиттер, старший в чине, мог дурно подумать о нем. И тогда оказалось, что это совсем быстро и легко. Только пришлось задержаться на одной женщине, которая пыталась собственным телом заслонить свою девочку. Но машинка действовала исправно, времени было много, день стоял отличный, все кончилось хорошо.
У этой немецкой сволочи был приятель Якобе, тоже сукин сын. Однажды Риц посочувствовал ему в смысле обширности замыслов его палаческой деятельности и недостаточности средств - дескать, Россия так велика, черт возьми, и так много в ней живёт людей. «О, ничего, у нас есть специальные машины», - похвастал Якобе. (В эту минуту, в который уже раз на протяжении процесса, опять знаменитая «душегубка», урча и воняя окисью углерода, как бы в'ехала в зал судебного заседания). Риц заинтересовался. И тогда Якобе свёз его на другую площадку харьковского ада. Этот вергилий показал Рицу разгрузку машины, привезшей трупы отравленных. Кстати, они обошли и другие ямы. «А вот пассажиры вчерашней поездки», - сострил Якобе, подводя друга к плохо засыпанной яме, где уж никто не шевелился.
Риц произносит это просто, ибо всё это только деталь, маленькое примечание к одному параграфу в разработанном германском плане завоевания мира. Зал безмолвствует, и слышно только, как потрескивают юпитеры кинохроники.
- И что ж, пригодились вам при этом нормы римского права? - спрашивает военный прокурор.
- Нет, нам было приказано руководствоваться германо-арийским чувством.
Тут же он сообщает, что недавно разочаровался в тезисах национал-социалистской партии, и вопросительно поглядывает то на судей, то в зал, точно ждёт, что ему дадут за это шоколадку.
You can watch this video on www.livejournal.com
... Там, на самом дне нижне-чирской ямы, под скорченными детскими телами, лежит великая истина, которую обязан извлечь оттуда и понять мир. Так жить нельзя, нельзя есть и спать спокойно, пока безымянная девчёночка, к которой никто не пришёл на помощь, кричит у песчаного карьера: «Дяденька, я боюсь». Если бы не тысячи, а только сто, даже десять, даже три таких убийства свершились на глазах у мира, и промолчал бы мир эту оплеуху подлецов, он не имел бы права на самое своё дыхание. Тогда дозволено всё, и нет правды, а есть только злой первобытный ящер, ставший на дыбы и кощунственно присвоивший себе звание человека. Но нет! Есть правда, и есть кому защищать её, и есть железо, чтобы отомстить за неё. Не муаровая лента фашистской медали сомкнётся у тебя на шее, убийца, а нечто другое, прочное, пеньковое и более приличное подлецу. Слушай нас, маленькая из братской ямы в Нижне-Чирской станице. Мир поднялся на твоё отмщение. Фашистская Германия слезами отмоет мир, забрызганный кровью из твоей простреленной шейки. // Леонид Леонов. ХАРЬКОВ. (По телеграфу).
________________________________________________________
Л.Леонов: Так это было** ("Известия", СССР)**
К.Симонов: Страшные факты ("Красная звезда", СССР)
************************************************************************************************************
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. Подразделение лейтенанта Ванюшина идёт в атаку.
Фото специального военного корреспондента «Известий» С.Гурарий.
************************************************************************************************************
Суд над душегубами
Киев, Харьков, Полтава, когда-то такие весёлые, с бьющей через край жизненной энергией, а теперь похожие на людей, с трудом выздоравливающих от изнурительной, тяжёлой болезни, израненные, измученные. Чудесные здания, мощные заводы, превращенные в руины, в развалины, в кучи кирпича и камней... Белые украинские деревни с кудрявыми садами, со светлой тишиной прудов, с высокими «журавлями» у колодцев, возле которых так мило и тепло звенели по вечерам певучие женские голоса, - советские деревни, из которых вражеская рука сделала пустыню...
Я видел это, и это страшно, и это зовёт к священной мести.
Но страшнее всего, - со мною согласятся все, побывавшие теперь на Украине, - не сожжённые дома, не разрушенные заводы, не вытоптанные поля, не порубленные сады и леса, - хотя и за это счёт, который пред'явит Советская страна немецким негодяям, будет велик, - страшнее всего то, что делали немцы с людьми. О, эти глаза, которые видел я в Харькове, в Киеве, - глаза, в которых отразилась такая мука, что нет для неё слов на человеческом языке, глаза людей, которых изо дня в день унижали, травили, топтали, истязали всеми возможными и невозможными физическими и моральными пытками, глаза, видевшие смерть близких, друзей, матерей, сестёр, глаза, одно воспоминание о которых терзает сердце наяву и во сне!
Они жили, киевляне, харьковчане, полтавцы, они хотели жить, они боролись за свое существование и достоинство, - и многие тысячи дождались того, о чём думали и мечтали тайно и трепетно, - своего освобождения из невыносимой немецкой неволи. Но сколько нужно пристального и любовного внимания к человеку, чтобы изгнать из глаз людей, побывавших в фашистском аду, отражение адского пламени!
Я вспомнил, я увидел перед собой эти полные нечеловеческой скорби глаза, читая обвинительное заключение и отчеты судебных заседаний по делу о зверствах немецко-фашистских захватчиков в Харькове, о 30.000 людей, зверски умерщвлённых немцами - носителями «нового порядка».
До чего дошли на земле человекоподобные существа, дающие на суде обстоятельные, гнусно-откровенные показания о маленьком ребенке, пристреленном потому, что он не хотел оторваться от трупа своей матери, замученной у него на глазах, о рациональности использования «газовых автомобилей», «душегубок»!..
Наш священный долг - правое возмездие, смерть убийцам, истребление истребителей. Три немца и один предатель, стоящие ныне в Харькове перед судом, видят над собою карающий меч правосудия. Но от этого меча не уйдут и все палачи, убийцы и истязатели украинского, белорусского, русского, - советского народа... Их попытки скрыть следы своих преступлений - торопливое сжигание трупов, неудавшаяся конспирация с «газовыми автомобилями» - только увеличивают количество и тяжесть улик. «Правда-месть», по слову Шевченка, найдёт этих грязных мерзавцев, от самого маленького исполнителя до самого большого вдохновителя, повсюду, найдёт на краю земли!
Только путём многолетнего вытравливания всего человеческого можно было выработать тот отвратительный тип гориллы в немецком мундире, который называется фашистом, гестаповцем, эсэсовцем. Он говорит на том же языке, на котором писал Шиллер. Он может для своих гнусных целей выучить и русский, и украинский язык, но, в сущности, у него нет ни одного слова, общего с человеком. Все понятия, которыми мы дорожим, во имя которых живём, трудимся, боремся, ему абсолютно чужды. Он не просто глух к ним, - у него нет органа для их восприятия. Он - не человек, и ему нет места среди людей. // Максим Рыльский.
________________________________________________
Л.Леонов: Ярость** || «Известия» №297, 17 декабря 1943 года
И.Эренбург: Суд идет! || «Красная звезда» №297, 17 декабря 1943 года
К ответу немецких убийц! || «Красная звезда» №296, 16 декабря 1943 года
И.Эренбург: Стандартные убийцы || «Красная звезда» №298, 18 декабря 1943 года
Немецкие изверги перед советским судом** || «Известия» №296, 16 декабря 1943 года
Газета «Известия» №298 (8291), 18 декабря 1943 года