Речь Великой Марии Алехиной. Березники 7 февраля 2013 года, городской суд.
Я начну с того, почему я решила идти в гражданский суд и оспаривать так называемые нарушения. Со стороны или, как говорят на зоне с воли, представляется что это нужно для УДО. Нет здесь никаких иллюзий, я знаю, что в политическом деле говорить о таких формальностях как поощрения или взыскания и вообще о самой процедуре УДО --это есть нелепо. И поэтому я здесь не в преддверии УДО. Я здесь по другой причине.
Я полагаю, что когда совершается так много жестов направленных на несправедливость, необходимо, что людям необходимо говорить о положении вещей. И формальный исход этого процесса --признание действий администрации колонии незаконными -- для меня это как бы символ того, к чему я стремлюсь.
Я полагаю, что тюрьма транслирует общее положение вещей в России. Мы все знаем что такое принуждение, бессилие, бесправие. В колонии мы окружены приказами или обязанностями в зависимости от того носим мы мундир или халат с биркой. Внутри обычная усталость и тоска по справедливости . Я хочу просто напомнить о том, каким образом мы живем, как мы существуем в колонии, о том, для чтобы потом не требовалось сказать, что я не знал или что все так делали. Я хочу заявить, что не все, не все так делали, и я тому живое подтверждение.
Я хочу сказать о том, что есть выбор, есть свобода выбора в действии любого человека, будь то осужденный за преступление, сотрудник администрации или суд --выбор есть всегда между несправедливым решением и решением справедливым. Здесь в колонии есть много осужденных, которые очень хотели бы сказать свое слово, которые очень хотели бы заявить о своем несогласии с теми действиями, а эти действия носят систематический характер, которые производит администрация учреждения относительно них. Но эти осужденные они во-первых боятся это сделать, а во-вторых они просто не знают, каким образом это делается. Им никто не объясняет, что то или иное действие администрации можно обжаловать в суде, никто нам этого не говорит, абсолютно замолчанный факт.
Но если вдруг кто-то из осужденных все-таки решается написать в прокуратуру, обжаловать то или иное действие, совершенное над ним, то когда приезжает проверка, она чудесным образом находит, что все законно, хотя чаще всего все гораздо проще -- жалобы не выходят за пределы колонии.
У нас в исправительной колонии N-28 очень много людей, осужденных за наркотики, очень много наркоманов и многие из этих людей принимают наркотики практически с детства, и они очень хотят вылечиться. Мне очень многие люди, подходили ко мне и говорили о том, что они хотят быть здоровыми , хотят вылечиться, они хотят, чтобы им помогли. Я вижу их каждый день, идущих строем на фабрику, а после работы на фабрике разгребающих лопатами снег. Всю зиму они убирали снег с участков, волоча его в волоках по земле, складывали в огромную гору, чтобы весной теми же лопатами эту гору разбрасывать. И это здесь, здесь в колонии это называется труд. Это набор действий с минимальной пользой и максимальной нагрузкой, от которой осужденный не имеет права отказаться. Осужденный в принципе не должен спорить, отказываться, создавать проблемы. Проблема там такая скажу вам -- делать норму. Норма -- это вообще универсальная категория в России и преступный психологический термин. Люди выполняют норму, следуют норме, наследуют норму.
Норма-властный режим, как говорят у нас в женской колонии. Эти слова -- закон, легко заменяемый словом федеральный. Это не только режим в колонии, в рамках которого действуют и осужденные, и администрация, не нравится никому, поверьте мне. Всем было бы гораздо проще без него. И я не говорю, что режим вообще не нужен. Я лишь подчеркиваю, тот факт, что он остро, очень остро нуждается в изменениях. Почему? Во-первых, потому что этот режим, все эти правила, даже эти правила внутреннего распорядка, они не направлены на развитие и созидание личности. Они, напротив, являются бюрократической процедурой, это является неким бюрократическим клубком, в котором запутаны абсолютно все участвующие. В этом клубке человек увязает и по сути он вынужден не жить, а выживать и терпеть. Достаточно посмотреть по статистике, публикуемой правозащитниками, чтобы понять, что уголовно-исправительная система Российской Федерации не работает. То, что заключенный, осужденный, встал он или не встал на 15 минут позже, ни на что не влияет кроме психологического состояния, к сожалению, осужденного, потому что последующие процедуры, в частности, дисциплинарная комиссия вызывают огромнейший стресс.
Эти 15 минут не влияют на трудоспособность. То есть осужденный не опаздывает на работу, не опаздывает на учебу. Ничего вообще не происходит и не меняется за эти 15 минут. Кроме записи в личном деле о налагаемых взысканиях. Налагаемые взыскания обычно влияют на УДО. И вот здесь возникает самый главный момент. Администрация манипулирует осужденными посредством УДО. И эта манипуляция построена на чувстве страха. Она развивает в заключенных такие качества как замкнутость, зависть, злость, лицемерие. Способствует деградации личности, развивает повсеместную ложь и обман. И в итоге мы имеем общество рессентимента на автономном участке пространства, огражденном колючей проволокой. И ничего общего с исправлением данная система не имеет.
Я хочу сказать, что в какой-то момент мы должны остановиться. Мы все вместе должны просто сказать "стоп" данной процедуре, хотя бы на время вот этого суда. Просто остановиться и вспомнить, что УДО - это не три буквы. Это многие-многие годы, которые многие люди не могут воспринимать как ответственную духовную практику. Люди ломаются за эти годы. Они ломаются физически и нравственно, от усталости, от того, какое количество низости и предательства, с которым они сталкиваются, превышают тот предел, к которому они были готовы. И да, можно стать крепче, можно стать выносливее, можно стать расчетливее. Но эти качества -- выносливость, расчетливость, они не дают основы для того, чтобы человек избавился от зависимости. В частности, от наркотической или алкогольной зависимости, от которой страдает большинство осужденных в ИК-28.
А вот интеллектуальная и этическая деградация как раз способствует возвращению за колючую проволоку. И есть люди в колонии, для которых зона -- это дом. Они не знают другой жизни. И они не хотят другой жизни. Они возвращаются. Они возвращаются к тому, что здесь в колонии за них все решат. Им все покажут, их посадят за швейную машинку, они будут шить форму по 8 или по 12 часов. Потом им дадут лопату. А потом, может быть, через годик или другой, им разрешат что-нибудь в качестве поощрения.
Такие негласные поощрения, посредством чего осужденный может считаться привилегированным. Эти вещи, это просто смешно. Он получает, например, куртку другого цвета. Или он спит не на верхней полке в палате, а на нижней. Вот эти вот вещи, которые никакого отношения к действительному развитию не имеют абсолютно. Это мелочи, но здесь все завязано на этих мелочах.
Я хочу сказать, что лопата как символ, она является, она не дает представления преступнику, зачем нужен закон. Что закон обычно в демократическом государстве создается по запросам и по потребностям общества. Я хочу сказать о том, что есть очень многие, в том числе я являюсь человеком, которому присуще бунтарство, которому не чуждо, близко искусство. И я являюсь человеком, который, собственно, всю сознательную жизнь связан с искусством. И я говорю о пользе закона тем людям, которые этот закон должны исполнять и разъяснять осужденным. Мне кажется, что у меня есть предложение несколько минимизировать абсурд и расставить все по местам. То есть я хочу, чтобы представители закона начали разъяснять этот закон тем, кто его не исполняет. В данном случае это осужденные за преступления. Так как я нахожусь в статусе осужденной за преступление, то неплохо было бы, если кто-нибудь начал бы разъяснять мне закон в деталях, а не скрывать положения закона от меня.
Я верю в то, что поступок совершила от чистого сердца, в данном случае это мой поступок, то, что я пошла в суд за всех, кто бесправен, за всех, кто не имеет слова, за всех, кто просто лишен этого слова теми, кому дана власть. Что этот поступок как-то увенчается победой, и что мы победим на этом процессе. Потому что насилие, которое совершается над созидательным началом человека, оно не может продолжаться бесконечно. И я хочу сказать, что вещи, связанные с юридическими процедурами, с юриспруденцией -- это то, что мне совсем не близко. Я в этом не разбираюсь и мне это чуждо.
Как-то философ Хайдеггер говорил, о том, что язык это дом бытия, такой очень известный мыслитель. Так вот, бытие внутри языка в объектах, спецобъектах, положениях, приложениях, ведомственных приказах, ведомственных актах, этапах - это... Это... для меня это кошмар. И я это чувствую на этом процессе, я здесь просто погибаю. Я нуждаюсь в самореализации и нуждаюсь в том, чтобы заниматься тем, к чему, на мой взгляд, я была призвана. И мне очень хотелось бы этим заниматься. Мне хотелось бы скорей уже выбраться и начать заниматься тем, что я должна делать. Я верю в то, что скоро это произойдет и вот это, по крайней мере, тот результат, который мы имеем сейчас, эта всеобщая виктимизация осужденных, по крайней мере это прекратится. И возможно, я допускаю тот факт, что, возможно решение уже как-то принято и, возможно, не в нашу пользу, но посредством вот этого процесса, проживя вот эту неделю, возможно, сотрудники администрации и поймут. Поймут в первую очередь то, что мы люди и халат с биркой ничего не решает. Мы люди. Это все.
Я полагаю, что когда совершается так много жестов направленных на несправедливость, необходимо, что людям необходимо говорить о положении вещей. И формальный исход этого процесса --признание действий администрации колонии незаконными -- для меня это как бы символ того, к чему я стремлюсь.
Я полагаю, что тюрьма транслирует общее положение вещей в России. Мы все знаем что такое принуждение, бессилие, бесправие. В колонии мы окружены приказами или обязанностями в зависимости от того носим мы мундир или халат с биркой. Внутри обычная усталость и тоска по справедливости . Я хочу просто напомнить о том, каким образом мы живем, как мы существуем в колонии, о том, для чтобы потом не требовалось сказать, что я не знал или что все так делали. Я хочу заявить, что не все, не все так делали, и я тому живое подтверждение.
Я хочу сказать о том, что есть выбор, есть свобода выбора в действии любого человека, будь то осужденный за преступление, сотрудник администрации или суд --выбор есть всегда между несправедливым решением и решением справедливым. Здесь в колонии есть много осужденных, которые очень хотели бы сказать свое слово, которые очень хотели бы заявить о своем несогласии с теми действиями, а эти действия носят систематический характер, которые производит администрация учреждения относительно них. Но эти осужденные они во-первых боятся это сделать, а во-вторых они просто не знают, каким образом это делается. Им никто не объясняет, что то или иное действие администрации можно обжаловать в суде, никто нам этого не говорит, абсолютно замолчанный факт.
Но если вдруг кто-то из осужденных все-таки решается написать в прокуратуру, обжаловать то или иное действие, совершенное над ним, то когда приезжает проверка, она чудесным образом находит, что все законно, хотя чаще всего все гораздо проще -- жалобы не выходят за пределы колонии.
У нас в исправительной колонии N-28 очень много людей, осужденных за наркотики, очень много наркоманов и многие из этих людей принимают наркотики практически с детства, и они очень хотят вылечиться. Мне очень многие люди, подходили ко мне и говорили о том, что они хотят быть здоровыми , хотят вылечиться, они хотят, чтобы им помогли. Я вижу их каждый день, идущих строем на фабрику, а после работы на фабрике разгребающих лопатами снег. Всю зиму они убирали снег с участков, волоча его в волоках по земле, складывали в огромную гору, чтобы весной теми же лопатами эту гору разбрасывать. И это здесь, здесь в колонии это называется труд. Это набор действий с минимальной пользой и максимальной нагрузкой, от которой осужденный не имеет права отказаться. Осужденный в принципе не должен спорить, отказываться, создавать проблемы. Проблема там такая скажу вам -- делать норму. Норма -- это вообще универсальная категория в России и преступный психологический термин. Люди выполняют норму, следуют норме, наследуют норму.
Норма-властный режим, как говорят у нас в женской колонии. Эти слова -- закон, легко заменяемый словом федеральный. Это не только режим в колонии, в рамках которого действуют и осужденные, и администрация, не нравится никому, поверьте мне. Всем было бы гораздо проще без него. И я не говорю, что режим вообще не нужен. Я лишь подчеркиваю, тот факт, что он остро, очень остро нуждается в изменениях. Почему? Во-первых, потому что этот режим, все эти правила, даже эти правила внутреннего распорядка, они не направлены на развитие и созидание личности. Они, напротив, являются бюрократической процедурой, это является неким бюрократическим клубком, в котором запутаны абсолютно все участвующие. В этом клубке человек увязает и по сути он вынужден не жить, а выживать и терпеть. Достаточно посмотреть по статистике, публикуемой правозащитниками, чтобы понять, что уголовно-исправительная система Российской Федерации не работает. То, что заключенный, осужденный, встал он или не встал на 15 минут позже, ни на что не влияет кроме психологического состояния, к сожалению, осужденного, потому что последующие процедуры, в частности, дисциплинарная комиссия вызывают огромнейший стресс.
Эти 15 минут не влияют на трудоспособность. То есть осужденный не опаздывает на работу, не опаздывает на учебу. Ничего вообще не происходит и не меняется за эти 15 минут. Кроме записи в личном деле о налагаемых взысканиях. Налагаемые взыскания обычно влияют на УДО. И вот здесь возникает самый главный момент. Администрация манипулирует осужденными посредством УДО. И эта манипуляция построена на чувстве страха. Она развивает в заключенных такие качества как замкнутость, зависть, злость, лицемерие. Способствует деградации личности, развивает повсеместную ложь и обман. И в итоге мы имеем общество рессентимента на автономном участке пространства, огражденном колючей проволокой. И ничего общего с исправлением данная система не имеет.
Я хочу сказать, что в какой-то момент мы должны остановиться. Мы все вместе должны просто сказать "стоп" данной процедуре, хотя бы на время вот этого суда. Просто остановиться и вспомнить, что УДО - это не три буквы. Это многие-многие годы, которые многие люди не могут воспринимать как ответственную духовную практику. Люди ломаются за эти годы. Они ломаются физически и нравственно, от усталости, от того, какое количество низости и предательства, с которым они сталкиваются, превышают тот предел, к которому они были готовы. И да, можно стать крепче, можно стать выносливее, можно стать расчетливее. Но эти качества -- выносливость, расчетливость, они не дают основы для того, чтобы человек избавился от зависимости. В частности, от наркотической или алкогольной зависимости, от которой страдает большинство осужденных в ИК-28.
А вот интеллектуальная и этическая деградация как раз способствует возвращению за колючую проволоку. И есть люди в колонии, для которых зона -- это дом. Они не знают другой жизни. И они не хотят другой жизни. Они возвращаются. Они возвращаются к тому, что здесь в колонии за них все решат. Им все покажут, их посадят за швейную машинку, они будут шить форму по 8 или по 12 часов. Потом им дадут лопату. А потом, может быть, через годик или другой, им разрешат что-нибудь в качестве поощрения.
Такие негласные поощрения, посредством чего осужденный может считаться привилегированным. Эти вещи, это просто смешно. Он получает, например, куртку другого цвета. Или он спит не на верхней полке в палате, а на нижней. Вот эти вот вещи, которые никакого отношения к действительному развитию не имеют абсолютно. Это мелочи, но здесь все завязано на этих мелочах.
Я хочу сказать, что лопата как символ, она является, она не дает представления преступнику, зачем нужен закон. Что закон обычно в демократическом государстве создается по запросам и по потребностям общества. Я хочу сказать о том, что есть очень многие, в том числе я являюсь человеком, которому присуще бунтарство, которому не чуждо, близко искусство. И я являюсь человеком, который, собственно, всю сознательную жизнь связан с искусством. И я говорю о пользе закона тем людям, которые этот закон должны исполнять и разъяснять осужденным. Мне кажется, что у меня есть предложение несколько минимизировать абсурд и расставить все по местам. То есть я хочу, чтобы представители закона начали разъяснять этот закон тем, кто его не исполняет. В данном случае это осужденные за преступления. Так как я нахожусь в статусе осужденной за преступление, то неплохо было бы, если кто-нибудь начал бы разъяснять мне закон в деталях, а не скрывать положения закона от меня.
Я верю в то, что поступок совершила от чистого сердца, в данном случае это мой поступок, то, что я пошла в суд за всех, кто бесправен, за всех, кто не имеет слова, за всех, кто просто лишен этого слова теми, кому дана власть. Что этот поступок как-то увенчается победой, и что мы победим на этом процессе. Потому что насилие, которое совершается над созидательным началом человека, оно не может продолжаться бесконечно. И я хочу сказать, что вещи, связанные с юридическими процедурами, с юриспруденцией -- это то, что мне совсем не близко. Я в этом не разбираюсь и мне это чуждо.
Как-то философ Хайдеггер говорил, о том, что язык это дом бытия, такой очень известный мыслитель. Так вот, бытие внутри языка в объектах, спецобъектах, положениях, приложениях, ведомственных приказах, ведомственных актах, этапах - это... Это... для меня это кошмар. И я это чувствую на этом процессе, я здесь просто погибаю. Я нуждаюсь в самореализации и нуждаюсь в том, чтобы заниматься тем, к чему, на мой взгляд, я была призвана. И мне очень хотелось бы этим заниматься. Мне хотелось бы скорей уже выбраться и начать заниматься тем, что я должна делать. Я верю в то, что скоро это произойдет и вот это, по крайней мере, тот результат, который мы имеем сейчас, эта всеобщая виктимизация осужденных, по крайней мере это прекратится. И возможно, я допускаю тот факт, что, возможно решение уже как-то принято и, возможно, не в нашу пользу, но посредством вот этого процесса, проживя вот эту неделю, возможно, сотрудники администрации и поймут. Поймут в первую очередь то, что мы люди и халат с биркой ничего не решает. Мы люди. Это все.