Психотехнологии на службе СЕКты: ГП и ПГ - ч. 26
Петр Георгиевич Щедровицкий
Послесловие (опыт автобиографии)
Известная мне в настоящее время история моей семьи начинается в конце ХVIII-начале ХIХ века. В выписке из книги Смоленского общественного раввина, свидетельствующей о рождении сыновей Гирша Щедровицкого и его жены Раси Львовны, к числу которых принадлежал и мой дед, Петр, отмечено, что Гирш Янкелев Щедровицкий происходит из мещан города Брест-Литовска. В дальнейшем семья постепенно двигалась на восток и в начале ХХ века переехала на постоянное место жительства, в основном, в Москву.
Представители моей семьи в разные периоды времени и в разных ситуациях никогда не отказывали себе в возможности посильного участия в серьезных и трудных делах. Мой дед по отцу был одним из создателей советской авиационной промышленности.
http://www.intelros.ru/intelros/reiting/reyting_09/material_sofiy/8754-posleslovie-opyt-avtobiografii.html
Георгий Петрович Щедровицкий
15 ноября 1980 г.
Я родился и вырос в семье так называемого ответственного работника. Это тот слой - иначе можно сказать "класс" - людей, который непосредственно строил и выстроил в нашей стране социализм. Когда я размышляю над тем, почему я стал таким, каким я стал, то я, конечно, очень многое отношу именно на счет характера и сложностей жизни семьи.
Это первый очень важный момент. Второй, тесно связанный с первым, - наверное, тот, что семья отца принадлежала к кругу еврейской партийной интеллигенции, но была как бы на его периферии. Этот момент тоже очень важен и должен быть специально выделен.
Сам отец был родом из Смоленска. Мать его носила очень известную на западе Белоруссии фамилию Сольц и была двоюродной сестрой Арона Сольца, которого в 30-е годы называли "совестью партии". <...>
Арон Александрович Сольц, (1872-1945), родился в г.Шальчининкай, в Литве, в семье купца первой гильдии. Образование - неоконченное высшее: учился в Петербургском университете на юридическом факультете, но не окончил его - увлекся революционными идеями. Сольц был способным студентом, ему предрекали большое будущее. Еще в 1898г. поддержал социал-демократов, участвовал в революции 1905-1907гг., в 1903г. поддержал большевиков. Неоднократно арестовывался и ссылался за политическую деятельность. Последнюю ссылку - с 1912г. - отбывал вместе со Сталиным. Освобожден из ссылки был в результате свержения монархии.
В 1917г. - член Московского комитета партии, в дни октябрьского переворота - член Московского ВРК. В начале 1918г. - противник Брестского мира с Германией, так называемый «левый коммунист», выступал вместе с Н.И.Бухариным за «революционную войну с империализмом». В 1920г. стал членом ЦКК партии. С 1921г. - член Верховного Суда РСФСР и заведующий юридическим отделом Рабкрина, с 1923г. - по совместительству член Верховного Суда СССР. С 1935г. А.А.Сольц - заместитель Прокурора СССР, затем - председатель юридической коллегии Верховного Суда СССР
Арон Сольц сыграл важную роль в развертывании массовых репрессий. Так, в 1922г. был одним из главных обвинителей на суде по делу партии эсеров, и призывал к смертной казни всех обвиняемых, а также к запрету самой партии. Затем А.А.Сольц «брошен» Политбюро на другой «участок работы»: против татарских националистов Крыма, во главе с Вели Ибраимовым. После «дела Ибраимова» Сольц «отличился» на процессах партии «Мусават» в Азербайджане, сторонников Султан-Галиева в Татарстане, калмыцких и бурятских национальных партий и групп. В дни «Шахтинского процесса» в 1928г., А.Сольц, требовал казни всех подсудимых. В 1930г. А.Сольц - один из обвинителей по делу «Союзного бюро меньшевиков», «липовость» которого была настолько очевидной, что Сталин не рискнул проводить открытый процесс, опасаясь скандала. Сольц вновь требует «всех расстрелять»
Во время строительства Беломорско-Балтийского канала А.А.Сольц - куратор распределения продовольствия на стройке. Сам Сольц был бескорыстен, и отказывался обирать «каналоармейцев», как это делали другие сотрудники администрации. Он питался чаем с сухарями без сахара и ел картофельную похлебку. Коллеги между собой называли в лучшем случае «блаженным». Одобрял «ликвидацию кулачества, как класс».
Поведение Сольца начало меняться тогда, когда после убийства С.М.Кирова, Сталин стал устранять с политической арены «ленинскую гвардию», «старых большевиков». Дело в том, что эти люди отказывались подчиняться верховной власти и игнорировали существующие в стране законы. Сталин вводил в стране деспотический, но порядок, а «ленинская гвардия» желала и дальше жить «по беспределу» времен Гражданской
В этой ситуации Сольц решительно взял сторону «ленинской гвардии». Уже в 1935г. он усомнился в объективности процесса над Зиновьевым, Каменевым и их сторонниками, в объективности расследования убийства Кирова. Имея возможность рассмотрения апелляций лиц, исключенных из партии, Сольц в 1935-1937гг. отменил исключение из ее рядов большого числа людей, чем спас многих из них. Спорить с Сольцем, который состоял там еще задолго до Сталина или Молотова, никто не решался, так что Арон Александрович помог многим сотням невинных людей. Часто Сольцу писали, как в последнюю инстанцию.
Сольц добился принятия нескольких постановлений ЦК ВКП(б) об исправлении ошибок, допущенных при исключении из партии, при обмене партбилетов, о недопустимости бездушного и формально-бюрократического отношения к апелляциям исключенных, и так далее.
В 1937г. А.Сольц стал высказывать предположения, что причиной репрессий в отношении коммунистов является политическая месть бывшего меньшевика А.Я.Вышинского, и в октябре 1937г. Сольц потребовал проверить его деятельность специальной комиссией. Версия мотивов Вышинского, выдвинутая им, была крайне наивна: Анджей Януарьевич выполнял волю Сталина, и его политические взгляды тут были ни при чем. Но Сольц упорствовал, а свои обвинения выразил самому Вышинскому открыто. В феврале 1938г. Сольц пытался получить прием у Сталина по этому вопросу, но безуспешно, тогда он предположил, что «и Сталин с меньшевиками заодно», после чего охрана не пустила Сольца на работу, а приехавшие врачи отвезли его в психиатрическую больницу. Было заявлено, что у него - «тяжелое душевное расстройство», и Сольц был помещен в специальное отделение больницы, где держали нормальных людей, которых власти не могли репрессировать в обычном порядке, и потому ломали им волю и психику, превращая их в настоящих сумасшедших
Попытки Сольца протестовать приводили лишь к помещению в изолятор в смирительной рубашке. По данным Микояна, Сольца принудительно кололи различными препаратами психотропного действия. В 1941г., после начала войны, Сольц был перевезен в Ташкент, и ему предложили «мировую»: он снимает все претензии к властям, и получает пост архивариуса в центральной библиотеке им.Ленина в Москве. Но Сольц не только отказался, но и заявил в адрес Сталина - что он «скрытый контрреволюционер». Тогда его вновь поместили в психбольницу, и уже насовсем. Помня царские тюрьмы и ссылки, Сольц попытался протестовать с помощью голодовок. При царе это было эффективно, теперь же голодовка потеряла значение. В начале 1945г. А.А.Сольц объявил очередную голодовку, длившуюся несколько месяцев, а, когда она не принесла никаких результатов, перешел с обычной голодовки на «сухую», от которой и умер 30 апреля 1945г. Место его захоронения неизвестно
Реабилитирован посмертно. Сб.док. и материалов. Вып.1., М.,1989.
Был хорошо известен в партийных кругах. По линии ВЦИК и ЦКК курировал строительство заключенными Беломорско-Балтийского канала. Был известен тем, что почти не следил за собой, что создавало видимость его кристальной честности. Советская пропаганда называла его "совестью партии". На самом деле Сольц был одним из главных создателей советской юстиции, которая руководствовалась не законом и доказательствами, а "революционной необходимостью". Отправил на расстрел и в лагеря десятки тысяч людей.
___________________________
Я уже практически почти не помню бабку, но она всегда присутствовала в рассказах родственников и поэтому как бы реально существовала в семье. Была она очень своенравна. Достаточно сказать, что она сбежала "из-под венца", в буквальном смысле слова прямо из свадебной кареты, ушла к моему деду и какое-то время скрывалась в городе от семьи и жениха.
Родилось у нее десять детей, из которых пятеро выжили: три брата и две сестры. Старший брат отца был на двадцать лет старше его, средний - на десять лет. Оба учились в Германии на врачей, поскольку в тогдашней России, как правило, учиться в высших учебных заведениях люди еврейского происхождения не могли и их не принимали на государственную службу. И было всего два пути: либо стать врачом с тем, чтобы иметь собственную практику, либо юристом, опять же чтобы иметь собственную практику.
Сольцы, в основном, были раввинами в различных городах Западной Белоруссии и Украины и в этом смысле принадлежали к такому, что ли, аристократическому слою внутри еврейства, но тем не менее молодое поколение очень активно шло в революцию.
Старший брат отца, Соломон, был одним из основателей социал-демократической партии, и в семье сложилась целая серия легенд о нем, которая точно так же определяла мое воспитание и развитие. Он с головой окунулся в революционную деятельность, имел частную лабораторию, которую в городах, где он жил, - Саратове, Воронеже, - предоставлял для партийной подпольной типографии. Это обстоятельство неожиданно сыграло важную роль в моей жизни, дало мне стипендию в университете, поскольку ее получение зависело от юриста МГУ Тумаркина, который, как оказалось, мальчишкой таскал в Воронеже кипы партийных газет.
Щедровицкий, Соломон Георгиевич (2 февраля 1879- 23 ноября 1947) - деятель российского революционного движения, один из организаторов социал-демократической партии, позднее - учёный-микробиолог, профессор ЛГУ. Брат П. Г. (ст.), Льва Г. и Любови Г. Щедровицких.
Рассказывали очень романтическую историю о том, что старший брат был влюблен в женщину, тоже партийного функционера, они собирались пожениться, и вдруг он выяснил, что она является агентом охранки. Тогда он застрелил ее. Рассказывали также, что это так повлияло на него, что он вышел из партии, занялся научной деятельностью, стал профессором микробиологии в Ленинградском университете и закончил свои дни вскоре после блокады Ленинграда, которую пережил.
Второй брат, Лев, пошел по его стопам. Мальчишкой он принимал активное участие в событиях 1905 года, распространял листовки.
Щедровицкий, Лев Георгиевич - деятель российского революционного движения. Брат П. Г. (ст.), С. П. и Любови Г. Щедровицких.
Наверняка, и отец пошел бы тем же самым путем, если бы не революция, - она кардинальным образом поломала этот традиционный для еврейской интеллигенции путь. В каком-то смысле отец даже был ровесником революции - он родился в 1899 году, и в момент революции ему исполнилось восемнадцать лет.
Среди его ближайших друзей еще по Смоленску были Чаплин, потом первый секретарь ЦК ВЛКСМ, и Бобрышев, один из секретарей ЦК ВЛКСМ, или, как тогда он назывался, ЛКСМ. Отец был выбран делегатом Смоленского Совета солдатских и рабочих депутатов, но уехал в Москву и поступил в Московское высшее техническое училище. Происходившие вокруг события не давали ему возможности реально учиться, и он скорее числился, нежели учился. Большую часть времени он проводил в самом Смоленске - в своем окружении, принадлежность к которому сыграла большую роль в формировании его личности.
Тут жила, например, семья Свердловых и многие другие. И вот эта его причастность к вполне определенному кругу людей, что ли, во многом формировала его мировоззрение, его отношения - они не были, в некотором смысле, его собственными, а были уже предопределены.
Он участвовал в гражданской войне - и в довольно больших чинах: к 1920-1921 году носил уже два ромба, т.е. получил звание комдива и даже какое-то время был заместителем Тухачевского по техническому обеспечению Западного фронта.
Пётр Георгиевич Щедрови́цкий (старший) (1899-1972) - красный командир (комдив, по другим данным - заместитель командира дивизии), впоследствии инженер и хозяйственный руководитель.
После Гражданской войны учился в МВТУ (с перерывом, окончил в 1927), работал в прессе, в Народном комиссариате финансов.
Один из создателей авиационной промышленности СССР. Был начальником Специального проектного бюро (с 1939 г.), директором Оргавиапрома. Кавалер Ордена Трудового Красного Знамени (1942), лауреат Сталинской премии III степени (1946 г.) за строительство Куйбышевского комплекса авиазаводов.
В 1948-49 годах подвергнут «суду чести» за критику автаркической организации авиастроения отрасли, уволен из отрасли. Работал на строительстве комплекса МГУ на Ленинских (ныне - Воробьёвых) горах, который строили заключённые.
Отец Г. П. и Л. П. Щедровицких. Брат Любови, Льва и Соломона Щедровицких.
___________________________
Он был направлен в МВТУ- заканчивать образование.
Там ему очень повезло, поскольку он получил в общем-то лучшую в мире инженерную подготовку - работал на кафедре Жуковского вместе с Рамзиным и другими очень известными инженерами.
Отец стал, по отзывам многих, очень хорошим специалистом. Рамзин оставлял его работать у себя, но тут вклинилась женитьба, надо было зарабатывать деньги, он ушел с последнего курса МВТУ и где только не работал. Был корреспондентом крестьянской газеты, работал в Министерстве финансов. Причем, так как грамотных людей, имевших какое-то отношение к партийным кругам, было очень мало, или сравнительно мало, то он очень быстро везде продвигался по службе.
Работая журналистом, научился быстро писать - довольно складно, как мне кажется. В Народном комиссариате финансов он очень скоро стал членом Коллегии, но там с ним случилась обычная и характерная для него история. Он ездил с какой-то проверкой в Грузию, обнаружил там огромные хищения, настаивал на придании суду виновных, и его снова отправили доучиваться. Был это, наверное, уже 1927 или 1928 год.
Поскольку надо было зарабатывать на жизнь, он заключил контракт с мыловаренным заводом. Завод платил ему стипендию взамен обещания отработать на нем несколько лет после окончания учебы. Тогда существовала такая форма контрактации специалистов. Но партийные решения определили совсем другую дорогу, и в 1929 году в числе первой тысячи специалистов-инженеров он был направлен создавать в стране авиационную промышленность. И вот с этого момента отец попадает в слой ответственных работников, и его дальнейшая жизнь с 1929 практически до 1949 года оказывается связанной именно с этим слоем.
Как я уже сказал, отец был в числе первых специалистов, которые пришли создавать авиационную промышленность - военную по сути своей. Он был тесно связан с Барановым, тогдашним командующим всеми техническими силами РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии). Опять же, в доме существовала байка, что этот Баранов очень любил, изображая лошадь, таскать меня у себя на шее.
Жили мы тогда на углу Воздвиженки, в старом генеральском особняке, который был перестроен и разделен на множество квартир - в большой коммунальной квартире, в центре которой находилась большая кухня с огромным количеством столов, на которых стояли примусы. Потом, уже сравнительно поздно, появился газ.
Но внутри этой квартиры мы занимали несколько привилегированное положение, поскольку у нас было две угловых комнаты и еще две комнаты рядом у сестры отца. Значит, мы занимали практически четыре связанных между собой комнаты, что тогда для Москвы было в общем-то достаточной редкостью. И объяснялось это принадлежностью отца к кругу ответственных советских работников.
В нашей квартире я с раннего детства встречал самых разных людей, занимавших очень высокое положение в партийной иерархии. И создаваемая ими жизненная атмосфера во многом определяла мое мировоззрение и мое мироощущение.
Вы знаете, наверное, этот дом: он находится рядом с бывшим морозовским особняком, ныне Домом Дружбы, но расположен ближе к Арбатской площади. Сейчас его перестраивают. Наверху, самые крайние окна справа, те, которые выходили на Воздвиженку, или улицу Коминтерна, как она тогда называлась, - вот это и были наши окна, а те, которые выходили на бывший морозовский особняк - тогда там находилось японское посольство, - принадлежали моей тетке, сестре отца. И поэтому я часто наблюдал, что происходит во дворе особняка, на японской территории, как ходят "самураи" с очень странными для нас нашивками, сменяются их службы и т.д. <...> В этом доме прошли первые одиннадцать или двенадцать лет моей жизни...
Моя мать происходила из совсем другой семьи: ее дед выкупил себя и своих детей из крепостной зависимости, причем сделал он это перед самой отменой крепостного права.
В этот дом отец мой попал после гражданской войны, когда его отозвали доучиваться в МВТУ, а привел его туда приятель - Сергей Митехин, который был командиром полка в отцовской дивизии. Они и женились на двух сестрах.
Собственно говоря, семья Баюковых действительно составляла другой слой, другой класс людей, которые по-своему, фактически солженицынским путем, строили бы дальше Россию, но революция поломала их жизненную программу, кардинально изменив их способ и образ жизни.
Мать с большим трудом входила в семью Щедровицких. Мне потом казалось, что это все происходило потому, она не имела достаточного образования и очень боялась бабы Розы.
Мы жили с братом Левкой и бабушкой в одной комнате, а отец и мать в другой...
Вот так и сосуществовали рядом два мира: мир книг и мир войны. Где-то в 1937 или 1938 году, приехав из Ленинграда, дядя Соломон, старший брат отца, подарил мне восемь томов "Истории XIX века" Лависса и Рамбо. Они стали моими настольными книгами. С тех пор я увлекся историей, и все детство и юность непрерывно не то чтобы изучал историю, а жил ею. Ну, уж а Лависса и Рамбо я проработал досконально и, мысленно продолжая ее, писал историю XX века, историю своего времени. Тогда мне, конечно, и в голову не приходило, что историю можно писать только много десятилетий спустя...
Отец благодаря природным способностям, организованности, известному педантизму, настырности (так можно сказать), общей технологической ориентации стал довольно хорошим, а по отзывам многих, просто блестящим инженером, автором смелых инженерных решений.
По своим семейным связям, как я уже говорил, он принадлежал к кругу партийной интеллигенции и потому пользовался доверием властей -- и в то же время был далек от какой-либо политической жизни. Как и все его поколение, он с утра и до вечера строил этот самый социализм - и строил его технически. Практически именно он до 1945 года руководил проектированием всех советских авиационных заводов. И не было такого завода в то время, в создании которого он бы не принимал непосредственного или, как правило, руководящего участия.
В те годы - и это важно очень четко понимать - существовало неимоверно сильное напряжение классовых отношений. В мальчишеской среде оно проявлялось, в первую очередь, в драках во дворе. Существовал жесткий антагонизм в отношениях между теми, кто имел свой письменный стол, книги, регулярно ел и за кем следили и ухаживали, и теми, кто жил в подвалах нашего же двора. Подобные отношения проходили красной нитью через мою жизнь, хотя тогда я ни в коем случае не воспринимал их как классовые отношения.
Если, скажем, в моем присутствии кто-то произносил слово "жид" - это встречалось не так часто, как после войны, но тоже было, - то я не раздумывая бросался в драку.
В 1937 году я поступил во второй класс 94-й средней школы Краснопресненского района. Практически единственным моим приятелем в то время был Левка Богорад. Тогда он жил в так называемом четвертом доме правительства - на другом углу Воздвиженки, где находится Президиум Верховного Совета, причем жил он в подъезде, где потом находилась столовая Верховного совета. Отец его работал в Совете Народных Комиссаров, и они занимали примерно такую же квартиру, как и мы, но на первом этаже. Это по советским меркам свидетельствовало о более низком ранге той должности, которую занимал его отец по сравнению с моим, но, в принципе, мы были детьми из семей одного круга. Свело нас, по-моему, на третий или четвертый день нового учебного года то, что его обозвали "жидом", а я врезал тотчас же тому, кто это сказал (был у нас такой парень Гаврилов, сидевший во втором классе третий год), и дальше нам пришлось встать, как римским легионерам или гладиаторам, спиной к спине и драться с огромной компанией мальчишек, которые всегда крутятся во дворе школы. И вот эта драка, из которой мы оба вышли с разбитыми носами, но с чувством выполненного долга, нас и соединила.
Кажется, году в 1939-м отец получил персональную машину, "Эмку", и это было знаком определенной социальной принадлежности, что вольно или невольно определяло, конечно, и мое мироощущение, миросознание. Утром за ним приезжала машина, он садился и уезжал, а когда возвращался, мы уже все спали. В 1940 году отец получил квартиру на Соколе, и мы переехали в новый, с нашей точки зрения, совершенно шикарный дом (я думаю, что он кажется шикарным и по современным представлениям). Это один из так называемых "сталинских" домов - лучшее, что у нас когда-либо строилось. Во всех подъездах этого восьмиэтажного дома получили квартиры только ответственные работники авиационной промышленности.
В 1941 году, после начала войны, мы были эвакуированы в Куйбышев. Отец к тому времени стал начальником СПБ (Специального проектного бюро). Это предприятие с таким скромным названием проектировало и технически обеспечивало создание всего комплекса куйбышевских авиационных и технологически связанных с ними других военных заводов на Безымянке и в ряде других мест. Строились все они руками зэков.
С войной изменилась форма одежды: все стали ходить либо в военной форме, либо в кожаных куртках. Летом - в сапогах и галифе, зимой - в бурках.
В 1942 году отец получил свой первый орден - Трудового Красного Знамени. У него была черная кожаная куртка - и на ней очень красивый орден. Отцу было тогда 43 года, он был вполне импозантен, и я очень гордился им, его работой.
Жили мы в Куйбышеве в доме МВД, на Самарской улице. Это были даже два дома, причем, очень интересно сделанных: один - квартирный, а другой - коридорный. Они стояли рядом и образовывали один комплекс. Квартирный - для работников более высокого ранга, а коридорный, с одной комнатой - для работников рангом ниже. И в том же доме размещался двухэтажный магазин - внизу общий, в котором мог покупать каждый, а вверху, куда вела специальная лестница, отпускали товар только по "заборным" книжкам.
Заборные книжки существовали с 30-х годов. Это была такая толстая книжица, разграфленная на клеточки с номерами. И какое-то там торговое руководство устанавливало, что, скажем, вот по этому номерочку дают то-то, по другому - то-то и т.д. И когда приходили владельцы заборных книжек, они спрашивали, что сегодня дают и сколько. Но и тут существовал механизм блата. Например, тот, кто выдавал товар, вполне мог обмануть и сказать, что дают не все то, что объявлено для выдачи. Поэтому, прежде чем идти получать по своим заборным книжкам, жены ответственных работников бегали по всему дому и у самых важных жен выясняли, что же дают на самом деле, с тем чтобы поспорить и поторговаться.
Эта система действовала весь 1942 год, и хотя ассортимент регулярно сужался, зато постоянно давали что-то сверх того, что было на карточках, т.е. так называемые ненормированные продукты.
Мы жили в квартирном доме, причем при нашем вселении произошла неприятная накладка. СПБ было создано еще до войны, его головная организация находилась в Москве, а в Куйбышеве - филиал. Когда вся головная организация эвакуировалась, то местных ответственных работников потеснили. Например, нас вселили в трехкомнатную квартиру, но владельцев этой квартиры разместили всех в одной комнате, а нам дали две. Причем, самого главу семьи забрали в армию, а в квартире остались его жена и две дочери, которые и остались в этой одной комнате.
Весь дом жил только проблемами продвижения по службе: кого и чем наградили, кому что дали, кто что получил; это было основной проблемой обсуждения, так же как и пайки. И существовал очень сложный клубок социальных отношений и социального неравенства. Меня всегда удивляла та ненависть, с которой к нам относились, но дома это не обсуждалось.
Мальчишки тоже, естественно, жили по законам этой социальной иерархии. Каждый знал, кто чей сын, и отношения в каком-то смысле строились в зависимости от отцовского служебного положения. Скажем, детей особо ответственных работников бить было нельзя, потому что у родителей могли последовать неприятности по работе.
Сначала я учился в очень плохой, 25-й школе. В ней я впервые понял, что есть такие ситуации, когда приходится защищать свою жизнь - спасать в прямом смысле этого слова. Например, на третий или четвертый день прихожу в школу, вроде все нормально, идут занятия, после уроков выхожу на улицу и вижу толпу. Спрашиваю у какой-то девочки, что происходит. Она говорит: "Это тебя сейчас бить будут. За что - не знаю и не интересуюсь".
К этому времени широко расцвел антисемитизм, и он то и дело выливался в резкие противостояния и конфликты. За время жизни в Куйбышеве - а мы вернулись в Москву осенью 1943 года - я получил четыре весьма серьезных ранения. Одно из них было почти смертельным: ударили в область сердца немецким штыком. Как сказал врач, еще миллиметр - и конец.
Я ходил в школу с большим металлическим прутом. Решил, что финку иметь не надо, поскольку можно "сесть", а вот металлический прут (у меня был четырехгранный металлический прут, к которому я приделал съемную ручку) - это то, что может спасти. И когда собиралась орава меня бить, я выходил со своим металлическим прутом, и все твердо знали, что тот, кто нападет первым, умрет, и так как никому не хотелось умирать, то первого не находилось, и это меня спасало в целом ряде ситуаций.
Потом я перешел в другую школу, считавшуюся очень хорошей, поскольку в ней собрались эвакуированные интеллигентные преподаватели. В основном в этой школе учились эвакуированные москвичи и ленинградцы. Сложились по-настоящему сильные классы, и жизнь в них была очень интересной.
другие темы:
Психотехнологии на службе СЕКты
"Команда Суркова"
ГРУ
Закрытый сектор
Открытый сектор
Украинский гамбит
Операция - Преемник 2.0.
Психотехнологии на службе СЕКты
Экстремальная политика
Заговор Коржакова
Операция - Преемник
материалы по ЭТЦ
Ельцинизм
The Tragedy of Russia's Reforms