Часы Огюстена Нуаре
Сегодня часы Огюстена Нуаре практически позабыты - некоторые полагают, что вполне заслуженно. Этот хитрый механизм давным-давно пережил пик своей популярности и ушел в небытие так же, как канули в безвестность многие другие чудеса технической мысли - шапокляки, карманные райки и автоматические сниматели галош. Однако было бы несправедливым делать вид, будто часов Огюстена Нуаре не существовало вовсе: в конце концов, былая мода на них отнюдь не являлась искусственной акцией.
Идея подобных часов не могла бы прийти в голову ни одному из профессиональных, пусть и самых одаренных, часовщиков - для этого последние слишком консервативны, размеренны и подвержены традициям. Огюстен Нуаре, механик и изобретатель, напротив, слыл человеком эксцентричным, чудаковатым, remuant. Разумеется, ныне многие его творении кажутся наивными, но в свое время они имели изрядный успех. Трамвайная дуга, высекавшая из провода искры всех цветов радуги, чрезвычайно нравилась публике; корабельная кровать с системой противовесов, превращавшей качку в монотонное подергивание в сопровождении стука колес из встроенного фонографа, была незаменима для страдающих от морской болезни; а механическая горничная с каучуковой фигурой вызвала в обществе живой интерес с оттенком легкого скандала.
Идея курьезных часов пришла в голову Нуаре во время пребывания на водах, где Огюстен поправлял здоровье. Одной из ежедневных процедур, которым подвергались пациенты, было длительное сидение в зале с особой атмосферой после приема внутрь доз целебной минеральной влаги. Деятельному Нуаре было невмоготу пережидать потребное для усвоения воды организмом время, отмерявшееся большими настенными часами. Многим знакомо желание в подобной ситуации: как хотелось бы подтолкнуть стрелки, чтобы они скакнули вперед! В один из дней Нуаре набросал в блокноте первый чертеж необычного часового механизма: фантазия помогла ему пережить тягучие десятки минут безделья.
Вернувшись к привычной жизни, Нуаре не забыл о затее и погрузился в работу. При всей простоте замысла, его воплощение в жизнь вовсе не было легким. Изобретатель потратил больше года на первую модель часов.
Часы Огюстена Нуаре были напольными, с механизмом, заключенным в башню из добротного красного дерева. Внешне они почти ничем не отличались от обычных собратьев, только имели больше приспособлений на циферблате. На них присутствовали часовая, минутная и секундная стрелки, окошко с днем недели, ползунок «день-ночь», указатели дат - с числами и названиями месяцев - и даже лимбы с цифрами, по которым читался год. Особенностью изобретения было то, что часы, мирно шедшие, порой вдруг самопроизвольно перескакивали на совершенно иное время, после чего продолжали свое неспешное тиканье. Положение стрелок, колесиков и ползунков менялось в мгновение ока, переход почти невозможно было заметить. Перемены следовали через неравные промежутки, пружина при этом не сбивалась. Огюстен Нуаре утверждал, что все метания часов абсолютно случайны, и их невозможно предугадать.
На первый взгляд, изделие казалось бессмысленным - ненужное в быту, слишком дорогое для шутки. Однако изобретатель объяснял, что все дело в том, как к нему относиться. Привязанность людей к часам, утверждал Нуаре, такая же условность, как и многое прочее. Огромное количество народу пьет чай не затем, что их мучает жажда, а потому, что часы бьют пять. Канонир в крепости производит пушечный выстрел в полдень не из баллистических соображений, а оттого, что стрелки на циферблате сошлись на двенадцати. Следовательно, делал вывод Нуаре, зачастую нам важно не само время, а его символы. Новые часы возводили символическую привязанность в абсолют.
Обзаведшись этими часами, изобретатель принялся упорно соразмерять с ними жизнь в пределах своего дома, не обращая внимания на насмешки окружающих, протесты семьи и жалобы прислуги. По бою часов он вскакивал посреди ночи и принимался за умывание, требуя завтрака; отходил к ночному сну посреди белого дня; выпроваживал только что пришедших к нему приглашенных гостей, утверждая, что они явились слишком загодя или с опозданием на сутки. Нуаре стоически переносил неудобства, связанные с временной чехардой: если случалось, садился за ужин сразу после плотного обеда или объяснялся с полицией, затеяв игру в мяч у дома перед рассветом.
Любого другого сочли бы сумасшедшим, но репутация чудака защищало изобретателя. Более того: затея получила успех, и анекдоты, ходившие об Огюстене по столице, имели результатом несколько заказов на аналогичные часы, поступивших от состоятельных эксцентриков. Нуаре с удовольствием взялся за их выполнение, солидно пополнив свой бюджет деньгами за дорогие игрушки. Вскоре заказы умножились: иметь «часы Огюстена Нуаре» вошло в моду; многие светские бездельники, львы и аристократы, не связанные строгим распорядком жизни, соблазнились изящным механизмом. Нуаре уже не справлялся с работой самостоятельно - он приобрел мастерскую, где по его чертежам работали нанятые механики. Жена Огюстена перестала досаждать мужу упреками за странности и с удовольствием делилась с другими дамами сведениями о преимуществах, присущих егозливым стрелкам.
Светская столичная жизнь, и без того бурная, с триумфальным входом в нее часов Огюстена Нуаре стала вовсе горячечной. Рауты обрывались на полуслове, экипажи сновали по городу, окна в домах хаотически вспыхивали и гасли ночью, однако все это касалось лишь частной стороны существования горожан.
Наконец, одна из газет приобрела часы для редакции, о чем не преминула сообщить читателям. На другое утро мальчишки, как обычно, разнесли газеты жителям. Через четверть часа те же мальчишки торопливо собрали тираж с крылец и ступеней, выхватывая страницы из пальцев тех горожан, которые успели выглянуть наружу, чтобы взять почту. Вышедший в тот же день экстренный листок содержал извинение: редакционные часы внезапно прыгнули назад, и, следовательно, утренний номер к тому моменту еще не вышел из печати. На ровном месте возник скандал; недовольные читатели были, но их заглушил хохот прочих подписчиков, оценивших шутку. Экстренный листок заучивали почти наизусть; те предприниматели, чья реклама была помещена в нем, расцвели в одночасье и не жалели об уплаченной за нее пятикратной стоимости. Малочисленные не изъятые «несуществующие» утренние номера стали раритетами. Находчивый редактор за неделю утроил тираж.
Так часы Огюстена Нуаре шагнули в народ.
Они стали появляться в клубах, ресторанах и кафе, театрах, магазинах. Горожане словно включились в какую-то лихорадочную лотерею. Спектакли прекращались посреди первого акта, и критики, захлебываясь, превозносили «чудесную недосказанность сценического действа». Съестные лавки закрывались перед носом покупателей, и те отправлялись на поиски дорогих гастрономов, объявлявших о внеурочных предпраздничных скидках. Кварталы с красными фонарями над дверьми перестали стыдливо дожидаться темноты - ночь для них теперь могла начаться в любую минуту.
Жена Огюстена, проявив коммерческую жилку, настояла, чтобы тот внес в часы изменения, позволявшие удешевить конструкцию. Нуаре сделал это, хотя и без особого удовольствия - занятие не показалось ему творческим; зато теперь часы сделались доступными для среднего класса, и продажи возросли. Отныне все прочие городские мужья могли без страха возвращаться домой под утро - их женам было нечего возразить, если в оправдание приводились показания часов там, откуда явился супруг. Правда, жены не остались в долгу и порой поколачивали своих спутников, пришедших вовремя, если домашние циферблаты свидетельствовали об опоздании.
Последними пали государственные учреждения, банки и вокзалы.
С того момента начались и неприятности, связанные с часами. Возросло число крушений на железных и обычных дорогах. Некоторое время это даже нравилось обывателям - филистеры любят читать о катастрофах в прессе; однако вскоре количество стало пугающим. Хозяева то задерживали выплаты работникам, то были вынуждены платить раз за разом, с нетерпением дожидаясь возврата часов, чтобы изъять свои деньги. Несколько отъявленных негодяев были отпущены прямо из зала суда: в двух случаях часы в зале правосудия показали, что преступление еще не было совершено, в остальных - что преступников пора выпускать на свободу за истечением срока заключения или давности.
Отдельные банки постиг крах: крупные вкладчики, которым повезло находиться в здании банка в тот момент, когда местным часам вдруг вздумалось метнуться далеко вперед, не растерялись и потребовали немедленную выплату процентов.
Вскоре катаклизмы, сотрясавшие общество, стали напоминать агонию, и власти вынуждены были вмешаться, запретив использование часов Огюстена Нуаре везде, кроме частных жилищ - контролировать личную жизнь граждан правительство сочло себя не вправе. Все чаще в адрес изобретателя начали раздаваться язвительные и даже гневные выпады. Огюстен тяжело переживал их, так как не считал себя непосредственным виновником бедствий - он никогда не помышлял о создании культа своего непоседливого детища. Мастерская Нуаре закрылась, бум часов миновал. Жизнь понемногу возвращалась в привычную колею.
Конец Огюстена Нуаре был странен и полон тайны. В один из дней жена обнаружила его в кабинете бездыханным. Находившиеся здесь же часы показывали год далекого будущего. Вызванный врач установил смерть от удара. Медицинское заключение не остановило слухов - согласно одним, сердце Нуаре не выдержало переживаний, связанных с беспорядками, вызванными его часами; согласно другим - верный себе изобретатель не смог существовать, когда часы указали, что ему пора лежать в земле.
Огюстен Нуаре был с почетом похоронен на главном кладбище. Его вдова, унаследовавшая значительное состояние, спустя положенный срок утешилась в браке с солидным фабрикантом, производителем детских колясок. На памятник Нуаре был объявлен конкурс; среди проектов имелся такой, где предполагалась установка на могиле действующих часов изобретателя, выполненных в граните и бронзе. При обсуждении даже высказывалась мысль, что однажды, когда часы скакнут назад, ко времени предшествовавших событий, Огюстен Нуаре подчинится их ходу и вновь вернется к жизни, покинув скорбное пристанище. Однако вдова категорически протестовала такому решению, называя его насмешкой над памятью великого изобретателя, заслужившего вечное отдохновение без посягательств на покой. По ее требованию на могиле водрузили плиту с изображением смерти, почтительно склонившей главу над именем Нуаре. Вдова также настояла, чтобы смерть ни в коем случае не держала в костлявой руке часов, даже песочных - а только острую косу, печальный символ бренности бытия.
Идея подобных часов не могла бы прийти в голову ни одному из профессиональных, пусть и самых одаренных, часовщиков - для этого последние слишком консервативны, размеренны и подвержены традициям. Огюстен Нуаре, механик и изобретатель, напротив, слыл человеком эксцентричным, чудаковатым, remuant. Разумеется, ныне многие его творении кажутся наивными, но в свое время они имели изрядный успех. Трамвайная дуга, высекавшая из провода искры всех цветов радуги, чрезвычайно нравилась публике; корабельная кровать с системой противовесов, превращавшей качку в монотонное подергивание в сопровождении стука колес из встроенного фонографа, была незаменима для страдающих от морской болезни; а механическая горничная с каучуковой фигурой вызвала в обществе живой интерес с оттенком легкого скандала.
Идея курьезных часов пришла в голову Нуаре во время пребывания на водах, где Огюстен поправлял здоровье. Одной из ежедневных процедур, которым подвергались пациенты, было длительное сидение в зале с особой атмосферой после приема внутрь доз целебной минеральной влаги. Деятельному Нуаре было невмоготу пережидать потребное для усвоения воды организмом время, отмерявшееся большими настенными часами. Многим знакомо желание в подобной ситуации: как хотелось бы подтолкнуть стрелки, чтобы они скакнули вперед! В один из дней Нуаре набросал в блокноте первый чертеж необычного часового механизма: фантазия помогла ему пережить тягучие десятки минут безделья.
Вернувшись к привычной жизни, Нуаре не забыл о затее и погрузился в работу. При всей простоте замысла, его воплощение в жизнь вовсе не было легким. Изобретатель потратил больше года на первую модель часов.
Часы Огюстена Нуаре были напольными, с механизмом, заключенным в башню из добротного красного дерева. Внешне они почти ничем не отличались от обычных собратьев, только имели больше приспособлений на циферблате. На них присутствовали часовая, минутная и секундная стрелки, окошко с днем недели, ползунок «день-ночь», указатели дат - с числами и названиями месяцев - и даже лимбы с цифрами, по которым читался год. Особенностью изобретения было то, что часы, мирно шедшие, порой вдруг самопроизвольно перескакивали на совершенно иное время, после чего продолжали свое неспешное тиканье. Положение стрелок, колесиков и ползунков менялось в мгновение ока, переход почти невозможно было заметить. Перемены следовали через неравные промежутки, пружина при этом не сбивалась. Огюстен Нуаре утверждал, что все метания часов абсолютно случайны, и их невозможно предугадать.
На первый взгляд, изделие казалось бессмысленным - ненужное в быту, слишком дорогое для шутки. Однако изобретатель объяснял, что все дело в том, как к нему относиться. Привязанность людей к часам, утверждал Нуаре, такая же условность, как и многое прочее. Огромное количество народу пьет чай не затем, что их мучает жажда, а потому, что часы бьют пять. Канонир в крепости производит пушечный выстрел в полдень не из баллистических соображений, а оттого, что стрелки на циферблате сошлись на двенадцати. Следовательно, делал вывод Нуаре, зачастую нам важно не само время, а его символы. Новые часы возводили символическую привязанность в абсолют.
Обзаведшись этими часами, изобретатель принялся упорно соразмерять с ними жизнь в пределах своего дома, не обращая внимания на насмешки окружающих, протесты семьи и жалобы прислуги. По бою часов он вскакивал посреди ночи и принимался за умывание, требуя завтрака; отходил к ночному сну посреди белого дня; выпроваживал только что пришедших к нему приглашенных гостей, утверждая, что они явились слишком загодя или с опозданием на сутки. Нуаре стоически переносил неудобства, связанные с временной чехардой: если случалось, садился за ужин сразу после плотного обеда или объяснялся с полицией, затеяв игру в мяч у дома перед рассветом.
Любого другого сочли бы сумасшедшим, но репутация чудака защищало изобретателя. Более того: затея получила успех, и анекдоты, ходившие об Огюстене по столице, имели результатом несколько заказов на аналогичные часы, поступивших от состоятельных эксцентриков. Нуаре с удовольствием взялся за их выполнение, солидно пополнив свой бюджет деньгами за дорогие игрушки. Вскоре заказы умножились: иметь «часы Огюстена Нуаре» вошло в моду; многие светские бездельники, львы и аристократы, не связанные строгим распорядком жизни, соблазнились изящным механизмом. Нуаре уже не справлялся с работой самостоятельно - он приобрел мастерскую, где по его чертежам работали нанятые механики. Жена Огюстена перестала досаждать мужу упреками за странности и с удовольствием делилась с другими дамами сведениями о преимуществах, присущих егозливым стрелкам.
Светская столичная жизнь, и без того бурная, с триумфальным входом в нее часов Огюстена Нуаре стала вовсе горячечной. Рауты обрывались на полуслове, экипажи сновали по городу, окна в домах хаотически вспыхивали и гасли ночью, однако все это касалось лишь частной стороны существования горожан.
Наконец, одна из газет приобрела часы для редакции, о чем не преминула сообщить читателям. На другое утро мальчишки, как обычно, разнесли газеты жителям. Через четверть часа те же мальчишки торопливо собрали тираж с крылец и ступеней, выхватывая страницы из пальцев тех горожан, которые успели выглянуть наружу, чтобы взять почту. Вышедший в тот же день экстренный листок содержал извинение: редакционные часы внезапно прыгнули назад, и, следовательно, утренний номер к тому моменту еще не вышел из печати. На ровном месте возник скандал; недовольные читатели были, но их заглушил хохот прочих подписчиков, оценивших шутку. Экстренный листок заучивали почти наизусть; те предприниматели, чья реклама была помещена в нем, расцвели в одночасье и не жалели об уплаченной за нее пятикратной стоимости. Малочисленные не изъятые «несуществующие» утренние номера стали раритетами. Находчивый редактор за неделю утроил тираж.
Так часы Огюстена Нуаре шагнули в народ.
Они стали появляться в клубах, ресторанах и кафе, театрах, магазинах. Горожане словно включились в какую-то лихорадочную лотерею. Спектакли прекращались посреди первого акта, и критики, захлебываясь, превозносили «чудесную недосказанность сценического действа». Съестные лавки закрывались перед носом покупателей, и те отправлялись на поиски дорогих гастрономов, объявлявших о внеурочных предпраздничных скидках. Кварталы с красными фонарями над дверьми перестали стыдливо дожидаться темноты - ночь для них теперь могла начаться в любую минуту.
Жена Огюстена, проявив коммерческую жилку, настояла, чтобы тот внес в часы изменения, позволявшие удешевить конструкцию. Нуаре сделал это, хотя и без особого удовольствия - занятие не показалось ему творческим; зато теперь часы сделались доступными для среднего класса, и продажи возросли. Отныне все прочие городские мужья могли без страха возвращаться домой под утро - их женам было нечего возразить, если в оправдание приводились показания часов там, откуда явился супруг. Правда, жены не остались в долгу и порой поколачивали своих спутников, пришедших вовремя, если домашние циферблаты свидетельствовали об опоздании.
Последними пали государственные учреждения, банки и вокзалы.
С того момента начались и неприятности, связанные с часами. Возросло число крушений на железных и обычных дорогах. Некоторое время это даже нравилось обывателям - филистеры любят читать о катастрофах в прессе; однако вскоре количество стало пугающим. Хозяева то задерживали выплаты работникам, то были вынуждены платить раз за разом, с нетерпением дожидаясь возврата часов, чтобы изъять свои деньги. Несколько отъявленных негодяев были отпущены прямо из зала суда: в двух случаях часы в зале правосудия показали, что преступление еще не было совершено, в остальных - что преступников пора выпускать на свободу за истечением срока заключения или давности.
Отдельные банки постиг крах: крупные вкладчики, которым повезло находиться в здании банка в тот момент, когда местным часам вдруг вздумалось метнуться далеко вперед, не растерялись и потребовали немедленную выплату процентов.
Вскоре катаклизмы, сотрясавшие общество, стали напоминать агонию, и власти вынуждены были вмешаться, запретив использование часов Огюстена Нуаре везде, кроме частных жилищ - контролировать личную жизнь граждан правительство сочло себя не вправе. Все чаще в адрес изобретателя начали раздаваться язвительные и даже гневные выпады. Огюстен тяжело переживал их, так как не считал себя непосредственным виновником бедствий - он никогда не помышлял о создании культа своего непоседливого детища. Мастерская Нуаре закрылась, бум часов миновал. Жизнь понемногу возвращалась в привычную колею.
Конец Огюстена Нуаре был странен и полон тайны. В один из дней жена обнаружила его в кабинете бездыханным. Находившиеся здесь же часы показывали год далекого будущего. Вызванный врач установил смерть от удара. Медицинское заключение не остановило слухов - согласно одним, сердце Нуаре не выдержало переживаний, связанных с беспорядками, вызванными его часами; согласно другим - верный себе изобретатель не смог существовать, когда часы указали, что ему пора лежать в земле.
Огюстен Нуаре был с почетом похоронен на главном кладбище. Его вдова, унаследовавшая значительное состояние, спустя положенный срок утешилась в браке с солидным фабрикантом, производителем детских колясок. На памятник Нуаре был объявлен конкурс; среди проектов имелся такой, где предполагалась установка на могиле действующих часов изобретателя, выполненных в граните и бронзе. При обсуждении даже высказывалась мысль, что однажды, когда часы скакнут назад, ко времени предшествовавших событий, Огюстен Нуаре подчинится их ходу и вновь вернется к жизни, покинув скорбное пристанище. Однако вдова категорически протестовала такому решению, называя его насмешкой над памятью великого изобретателя, заслужившего вечное отдохновение без посягательств на покой. По ее требованию на могиле водрузили плиту с изображением смерти, почтительно склонившей главу над именем Нуаре. Вдова также настояла, чтобы смерть ни в коем случае не держала в костлявой руке часов, даже песочных - а только острую косу, печальный символ бренности бытия.