Живой журнал
Я писатель и поэт - по крайней мере, я был ими еще недавно. Не потому, что успешно закончил когда-то графологический институт. Есть люди, чье призвание - печь хлеб, или строить дома, или восстанавливать человеческие тела после автомобильных аварий. Я привык работать со словами: собирать их, находить им место, выводить ими ровную кладку.
Несколько моих книг до сих пор имеют успех у читателей. Мои рассказы частенько появлялись в журналах. Редакторы пары газет сначала с готовностью выписывали гонорар и только потом принимались просматривать мою новую рукопись.
Теперь я больше не пишу на бумаге.
Некоторое время назад я сидел в привычном ресторанчике и неторопливо расправлялся с эмпанадас. Этот человек приблизился откуда-то сбоку и приветствовал меня. Я кивнул в ответ - многие знают меня в лицо.
- Вы позволите, señor Рибера? - с этими словами он отставил стул у моего столика и опустился на сиденье с торопливостью, не давшей мне возможности ответить «да» или «нет».
Я смолчал: поощрять его мне не хотелось, а возражать было поздно - изгнание пришельца со стула могло вылиться в ненужную стычку.
- Я Алонсо Нуньес, - представился он.
Его имя мне ни о чем не говорило, но он, похоже, и не ожидал, что я его узнаю.
- Я хотел бы вам кое-что показать, - продолжил Нуньес, пригнулся, опустил руку и, выпрямившись, выставил себе на колени потертый кожаный портфель.
Щелкнув замком - желтых царапин на язычке было больше, чем потускневшего хрома, - Нуньес извлек на свет нечто вроде огромной конторской книги, толстой, как телефонный справочник. Портфель он вновь отправил на пол, к ногам, а книгу уложил на столешницу.
Я поморщился. Любого писателя, подобного мне или даже рангом пониже, рано или поздно находят подобные люди. Авторы, желающие, чтобы их труды были прочитаны литератором с именем, который просто обязан оценить опусы и, восхитясь, способствовать публикации. По части беллетристики эти сочинители обычно бездарны, но все они, несомненно, обладают иным талантом: досаждать нам своими претензиями.
Нуньес, несомненно, заметил мою реакцию, но это его не обескуражило.
- Взгляните, - предложил он, подвигая книгу в мою сторону.
Я покачал головой:
- Боюсь вас огорчить, но я читаю лишь собственные строчки, да и то - лишь в минуты, когда пишу их.
Порой такая фраза срабатывала - но не всегда и не в этот раз.
- Ничего похожего вы еще наверняка не видели, - со значением произнес Нуньес.
Он начал меня раздражать.
- Роман всей вашей жизни? - поинтересовался я, постаравшись, чтобы в голосе моем прозвучали пренебрежение и насмешка.
- Señor Рибера, - проговорил Нуньес невозмутимо. - Я отдаю себе отчет, кем выгляжу в ваших глазах. Поверьте, я не хочу, чтобы вы самостоятельно читали все это… да у вас и не получится. Просто взгляните. Перелистайте страницы.
Ему удалось зацепить меня.
- Не получится прочесть? - я поддел обложку пальцем.
На вид это оказалось чем-то вроде вахтенного журнала - тонко разграфленного, заполненного не печатным способом, а от руки. Страничные срезы были засаленными, а края листов потрепались так, будто журнал перелистывали по сто раз на дню - и делали это регулярно. Строки были заполнены беспорядочно. Фразы и слова, разбросанные по странице, обрывались неожиданно и не имели смысла. Я взялся за журнал рукой и расщепил его наобум, будто кусок вареной говядины - как позволили листы-волокна. Четная страница образовавшегося разворота имела две буквы и некстати уроненную в пустоту запятую, нечетная была заполнена наполовину, но в тексте зияли лакуны.
- Это писал сумасшедший?
- Это писал я, - спокойно откликнулся Нуньес.
- Гениально, - фыркнул я. - Мне не удалось бы высидеть достаточно времени, чтобы создать такое.
- Я тоже уверен в этом, - согласился Нуньес. Он был серьезен.
- Теперь вы довольны - а я могу продолжить обед?
- Но ведь я еще не показал вам.
- Это был только первый том?!
Незваный гость оказался прилипчивым, и возможность ссоры уже не пугала меня.
Нуньес поднялся и, нависнув над столом, захлопнул журнал. Затем он бесцеремонно сдвинул мою тарелку и уложил журнал на освобожденное место, прямо передо мной. Открыл обложку, подхватил весь блок листов ладонью:
- Смотрите внимательно!
От неожиданности я уставился в первый лист. Нуньес прижал бумагу пальцами - и пустил страницы, перелистывая их влет. Слова и буквы заплясали перед моими глазами, накладываясь друг на дружку.
Вы когда-нибудь развлекались в школе тем, что рисовали человечков на страничных уголках учебника? На каждой новой странице человечек чуть-чуть отличался от предыдущего. Когда учебник был заполнен, стоило лишь быстро перелистать его, позволяя страницам вырываться из пальцев - и человечек принимался плясать, или скакать, или даже, если хватало смелости у художника, заниматься чем-нибудь непристойным.
В основе трюка, продемонстрированного Нуньесом, лежал тот же анимационный эффект. Метавшиеся страницы журнала на несколько секунд превратились в полупрозрачный цилиндрический купол, под которым рукописные слова, знаки препинания и обрывки предложений сложились в сонет. Я видел строфы недолго, это было как вспышка. Стихотворение было безупречным, изящным, словно серебряная цепочка. Через мгновение оно погасло.
- Успели прочесть?
Я распахнул рот:
- Как это у вас получилось?..
Нуньес погладил журнал рукой:
- Я создавал его очень долго. Я старался.
- Это ваши стихи?
- И да, и нет. Они были написаны только что - и, как вы могли наблюдать, не без моего участия.
- Что за вздор! Конечно, фокус забавен, но меня впечатлил не столько он, сколько сонет. Мне не удалось его запомнить. Прочтите его сами!
- Я не могу этого сделать, - пожал Нуньес плечами. - Я даже не знаю, что именно вы видели. Страницы были перевернуты для меня вверх ногами, и смотрел я не на них, а на ваше лицо.
- Хорошо, тогда перелистайте свой журнал еще раз!
- Пожалуйста, но повторить сонет - вы сказали, что это был сонет? - не удастся. Если очень повезет, когда-нибудь может сложиться похожее стихотворение - но и оно будет отличаться от сегодняшнего.
- Это шутка?
- Нисколько. Поймите, эта книга - как калейдоскоп. Листайте ее сколько угодно - и у вас всякий раз выйдет новый текст.
- Не может быть! Страницы не меняются местами, слова тоже. Сочетания просто обязаны повторяться!
- Все дело в том, как листать. Глядите-ка.
Нуньес вновь подхватил листы. Я обратил внимание на его руки - с короткими ногтями, с мягкими кончиками пальцев. Не выхолощенные маникюром, как у maricones. Скорее, это были кисти опытного шулера, привыкшего ласкать колоду.
Пальцы Нуньеса легли на срез, ладонь чуть изогнула бумажную стопу, чуть напрягла ее, будто тело лука. Миг - и листы хлынули сверху вниз, пальцы метались по их краям, прижимали, как струны прижимают к деке. Завороженный их движением, я слишком поздно обратил внимание на текст. Судя по всему, это было какое-то короткое эссе.
- Еще раз!
Нуньес не возражал. Листы шуршали и потрескивали, словно старая кинопленка, строки подергивались. Я увидел начало рассказа - красочное, яркое, из тех, что притягивают к себе с первого абзаца и не отпускают до самого конца.
- Еще!..
Литературная статья.
- Еще!!!
Короткая заметка путешественника, пораженного впервые увиденной им новой землей.
Я закурил со второй попытки, сломав сигарету.
Нуньес разминал пальцы.
- Можно мне попробовать? - спросил я.
- У вас не получится, нужно долго тренироваться. Впрочем, почему нет?
Я взял журнал в руки. Он показался мне живым существом, ожидающим, чтобы его погладили. Я неловко взъерошил ему страницы.
Как я ни пытался, у меня ничего не вышло.
Листы падали - один на другой, но строки не бежали, фразы не складывались. Не получалось даже тарабарщины, вообще ничего.
- А сами вы пишете?
- Нет, - отозвался Нуньес. - Я не литератор. Я и письмо родителям вымучивал в свое время с трудом. Вот подвижные рисунки на полях - это да. В этом мне не было равных. Я увлекался этим с детства. Потом однажды мне пришло в голову заменить картинки словами, которые их означают. Мне не сразу это удалось.
- Кому-нибудь показывали свое чудо?
- Двум или трем людям, не считая вас. Сначала они были удивлены, но потом сказали, что это их не интересует.
- Почему?!
- Не знаю точно, - уклончиво ответил Нуньес. - Наверное, у них были причины. С любопытством отнесся ко мне только библиотекарь из Буэнос-Айреса. К сожалению, он был почти слеп и не мог видеть текстов, но щупал страницы руками. Я подробно описал ему, как все это происходит. Он улыбался и говорил что-то о песке и бесконечности. Не уверен, что понял его правильно.
Я спалил сигарету и поджег другую.
- А чего вы добиваетесь, показывая журнал?
- Понятия не имею. Ну, конечно, мне было интересно, стоящи ли все эти тексты. И жаль, если никто не увидит их, кроме меня - они так недолговечны.
- Знаете, что? Давайте встретимся завтра, здесь же! Я познакомлю вас с отличным издателем. Вам потребуется помощник - быстро читающий и с фотографической памятью, не упускающий ни знака. Еще литературный агент - ну, это просто. Согласны?
- Да, - радостно ответил Нуньес.
Он пролистал свой журнал перед моими глазами еще с десяток раз, прежде чем мы расстались.
Дома я долго не ложился спать. Я был возбужден. Подумать только, кладовая восхитительных текстов! Источник шедевров, из которых можно черпать ежеминутно! Я выглянул в окно. Город мерцал в ночи огнями, как мерцало буквами создание Нуньеса.
Потом я уснул.
Мне приснилась гигантская библиотека - бесконечные стеллажи и полки под миллионы миллионов томов. Все они были пустыми. За столиком одиноко сидел Нуньес, безостановочно листавший свой журнал. Проза и стихи кипели на его страницах, листы трещали. Не стоило ни мучиться, ни искать, ни творить - нужно было только правильно шевелить пальцами. Все книги мира были заключены в этой книге. И все, что написал и еще мог написать Хуан Гарсия Рибера де Пабло, тоже было там.
Я проснулся совсем больным. В ресторан я не пошел - ни в тот день, ни в следующий, ни после него. Я безвылазно просидел дома неделю, мрачно радуясь, что не оставил Нуньесу адреса. Мой холодильник опустел, и два дня я поддерживал себя лишь водой из крана.
Наконец, затворничество стало невыносимым.
Я выбрался на улицу и, щурясь, доковылял до ресторанчика. Опасливо огляделся - однако Нуньеса среди посетителей не было. Официант приветствовал меня. Когда он принес заказ, я описал ему Нуньеса и поинтересовался, не спрашивал ли меня этот человек. Официант подумал и произнес:
- Этот señor провел у нас неделю назад почти весь день. Но он не справлялся о вас, просто сидел одиноко. На другой день он лишь заглянул к нам, кинул взгляд на столики и сразу ушел. Больше я его не видел. Это ваш друг?
- Нет, - ответил я. - Он не может быть моим другом.
С тех событий прошло достаточно времени. Я по-прежнему живу здесь, хотя мысль о том, чтобы переехать куда-нибудь, и посещала меня. Иногда мне мерещится в толпе Нуньес, и тогда день для меня испорчен. Издатели утешают себя фантазией, что я засел за роман сверхъестественной длины и, пока не завершу его, не отвлекусь больше ни на что иное. Мой литературный агент считает, что я сошел с ума.
Я больше не способен писать на бумаге - любой лист, выходящий из-под моего пера, кажется мне листом из журнала Нуньеса. Я пробовал наговаривать на диктофон - но и в фоновом шелесте записи мне слышится шорох листаемого Нуньесом журнала.
Мне повезло лишь в одном.
Журнал Нуньеса мог бы попытаться подкрасться ко мне под видом чужих книг - но я не лукавил, когда говорил пристававшим ко мне бездарным сочинителям, что терпеть не могу читать.
Несколько моих книг до сих пор имеют успех у читателей. Мои рассказы частенько появлялись в журналах. Редакторы пары газет сначала с готовностью выписывали гонорар и только потом принимались просматривать мою новую рукопись.
Теперь я больше не пишу на бумаге.
Некоторое время назад я сидел в привычном ресторанчике и неторопливо расправлялся с эмпанадас. Этот человек приблизился откуда-то сбоку и приветствовал меня. Я кивнул в ответ - многие знают меня в лицо.
- Вы позволите, señor Рибера? - с этими словами он отставил стул у моего столика и опустился на сиденье с торопливостью, не давшей мне возможности ответить «да» или «нет».
Я смолчал: поощрять его мне не хотелось, а возражать было поздно - изгнание пришельца со стула могло вылиться в ненужную стычку.
- Я Алонсо Нуньес, - представился он.
Его имя мне ни о чем не говорило, но он, похоже, и не ожидал, что я его узнаю.
- Я хотел бы вам кое-что показать, - продолжил Нуньес, пригнулся, опустил руку и, выпрямившись, выставил себе на колени потертый кожаный портфель.
Щелкнув замком - желтых царапин на язычке было больше, чем потускневшего хрома, - Нуньес извлек на свет нечто вроде огромной конторской книги, толстой, как телефонный справочник. Портфель он вновь отправил на пол, к ногам, а книгу уложил на столешницу.
Я поморщился. Любого писателя, подобного мне или даже рангом пониже, рано или поздно находят подобные люди. Авторы, желающие, чтобы их труды были прочитаны литератором с именем, который просто обязан оценить опусы и, восхитясь, способствовать публикации. По части беллетристики эти сочинители обычно бездарны, но все они, несомненно, обладают иным талантом: досаждать нам своими претензиями.
Нуньес, несомненно, заметил мою реакцию, но это его не обескуражило.
- Взгляните, - предложил он, подвигая книгу в мою сторону.
Я покачал головой:
- Боюсь вас огорчить, но я читаю лишь собственные строчки, да и то - лишь в минуты, когда пишу их.
Порой такая фраза срабатывала - но не всегда и не в этот раз.
- Ничего похожего вы еще наверняка не видели, - со значением произнес Нуньес.
Он начал меня раздражать.
- Роман всей вашей жизни? - поинтересовался я, постаравшись, чтобы в голосе моем прозвучали пренебрежение и насмешка.
- Señor Рибера, - проговорил Нуньес невозмутимо. - Я отдаю себе отчет, кем выгляжу в ваших глазах. Поверьте, я не хочу, чтобы вы самостоятельно читали все это… да у вас и не получится. Просто взгляните. Перелистайте страницы.
Ему удалось зацепить меня.
- Не получится прочесть? - я поддел обложку пальцем.
На вид это оказалось чем-то вроде вахтенного журнала - тонко разграфленного, заполненного не печатным способом, а от руки. Страничные срезы были засаленными, а края листов потрепались так, будто журнал перелистывали по сто раз на дню - и делали это регулярно. Строки были заполнены беспорядочно. Фразы и слова, разбросанные по странице, обрывались неожиданно и не имели смысла. Я взялся за журнал рукой и расщепил его наобум, будто кусок вареной говядины - как позволили листы-волокна. Четная страница образовавшегося разворота имела две буквы и некстати уроненную в пустоту запятую, нечетная была заполнена наполовину, но в тексте зияли лакуны.
- Это писал сумасшедший?
- Это писал я, - спокойно откликнулся Нуньес.
- Гениально, - фыркнул я. - Мне не удалось бы высидеть достаточно времени, чтобы создать такое.
- Я тоже уверен в этом, - согласился Нуньес. Он был серьезен.
- Теперь вы довольны - а я могу продолжить обед?
- Но ведь я еще не показал вам.
- Это был только первый том?!
Незваный гость оказался прилипчивым, и возможность ссоры уже не пугала меня.
Нуньес поднялся и, нависнув над столом, захлопнул журнал. Затем он бесцеремонно сдвинул мою тарелку и уложил журнал на освобожденное место, прямо передо мной. Открыл обложку, подхватил весь блок листов ладонью:
- Смотрите внимательно!
От неожиданности я уставился в первый лист. Нуньес прижал бумагу пальцами - и пустил страницы, перелистывая их влет. Слова и буквы заплясали перед моими глазами, накладываясь друг на дружку.
Вы когда-нибудь развлекались в школе тем, что рисовали человечков на страничных уголках учебника? На каждой новой странице человечек чуть-чуть отличался от предыдущего. Когда учебник был заполнен, стоило лишь быстро перелистать его, позволяя страницам вырываться из пальцев - и человечек принимался плясать, или скакать, или даже, если хватало смелости у художника, заниматься чем-нибудь непристойным.
В основе трюка, продемонстрированного Нуньесом, лежал тот же анимационный эффект. Метавшиеся страницы журнала на несколько секунд превратились в полупрозрачный цилиндрический купол, под которым рукописные слова, знаки препинания и обрывки предложений сложились в сонет. Я видел строфы недолго, это было как вспышка. Стихотворение было безупречным, изящным, словно серебряная цепочка. Через мгновение оно погасло.
- Успели прочесть?
Я распахнул рот:
- Как это у вас получилось?..
Нуньес погладил журнал рукой:
- Я создавал его очень долго. Я старался.
- Это ваши стихи?
- И да, и нет. Они были написаны только что - и, как вы могли наблюдать, не без моего участия.
- Что за вздор! Конечно, фокус забавен, но меня впечатлил не столько он, сколько сонет. Мне не удалось его запомнить. Прочтите его сами!
- Я не могу этого сделать, - пожал Нуньес плечами. - Я даже не знаю, что именно вы видели. Страницы были перевернуты для меня вверх ногами, и смотрел я не на них, а на ваше лицо.
- Хорошо, тогда перелистайте свой журнал еще раз!
- Пожалуйста, но повторить сонет - вы сказали, что это был сонет? - не удастся. Если очень повезет, когда-нибудь может сложиться похожее стихотворение - но и оно будет отличаться от сегодняшнего.
- Это шутка?
- Нисколько. Поймите, эта книга - как калейдоскоп. Листайте ее сколько угодно - и у вас всякий раз выйдет новый текст.
- Не может быть! Страницы не меняются местами, слова тоже. Сочетания просто обязаны повторяться!
- Все дело в том, как листать. Глядите-ка.
Нуньес вновь подхватил листы. Я обратил внимание на его руки - с короткими ногтями, с мягкими кончиками пальцев. Не выхолощенные маникюром, как у maricones. Скорее, это были кисти опытного шулера, привыкшего ласкать колоду.
Пальцы Нуньеса легли на срез, ладонь чуть изогнула бумажную стопу, чуть напрягла ее, будто тело лука. Миг - и листы хлынули сверху вниз, пальцы метались по их краям, прижимали, как струны прижимают к деке. Завороженный их движением, я слишком поздно обратил внимание на текст. Судя по всему, это было какое-то короткое эссе.
- Еще раз!
Нуньес не возражал. Листы шуршали и потрескивали, словно старая кинопленка, строки подергивались. Я увидел начало рассказа - красочное, яркое, из тех, что притягивают к себе с первого абзаца и не отпускают до самого конца.
- Еще!..
Литературная статья.
- Еще!!!
Короткая заметка путешественника, пораженного впервые увиденной им новой землей.
Я закурил со второй попытки, сломав сигарету.
Нуньес разминал пальцы.
- Можно мне попробовать? - спросил я.
- У вас не получится, нужно долго тренироваться. Впрочем, почему нет?
Я взял журнал в руки. Он показался мне живым существом, ожидающим, чтобы его погладили. Я неловко взъерошил ему страницы.
Как я ни пытался, у меня ничего не вышло.
Листы падали - один на другой, но строки не бежали, фразы не складывались. Не получалось даже тарабарщины, вообще ничего.
- А сами вы пишете?
- Нет, - отозвался Нуньес. - Я не литератор. Я и письмо родителям вымучивал в свое время с трудом. Вот подвижные рисунки на полях - это да. В этом мне не было равных. Я увлекался этим с детства. Потом однажды мне пришло в голову заменить картинки словами, которые их означают. Мне не сразу это удалось.
- Кому-нибудь показывали свое чудо?
- Двум или трем людям, не считая вас. Сначала они были удивлены, но потом сказали, что это их не интересует.
- Почему?!
- Не знаю точно, - уклончиво ответил Нуньес. - Наверное, у них были причины. С любопытством отнесся ко мне только библиотекарь из Буэнос-Айреса. К сожалению, он был почти слеп и не мог видеть текстов, но щупал страницы руками. Я подробно описал ему, как все это происходит. Он улыбался и говорил что-то о песке и бесконечности. Не уверен, что понял его правильно.
Я спалил сигарету и поджег другую.
- А чего вы добиваетесь, показывая журнал?
- Понятия не имею. Ну, конечно, мне было интересно, стоящи ли все эти тексты. И жаль, если никто не увидит их, кроме меня - они так недолговечны.
- Знаете, что? Давайте встретимся завтра, здесь же! Я познакомлю вас с отличным издателем. Вам потребуется помощник - быстро читающий и с фотографической памятью, не упускающий ни знака. Еще литературный агент - ну, это просто. Согласны?
- Да, - радостно ответил Нуньес.
Он пролистал свой журнал перед моими глазами еще с десяток раз, прежде чем мы расстались.
Дома я долго не ложился спать. Я был возбужден. Подумать только, кладовая восхитительных текстов! Источник шедевров, из которых можно черпать ежеминутно! Я выглянул в окно. Город мерцал в ночи огнями, как мерцало буквами создание Нуньеса.
Потом я уснул.
Мне приснилась гигантская библиотека - бесконечные стеллажи и полки под миллионы миллионов томов. Все они были пустыми. За столиком одиноко сидел Нуньес, безостановочно листавший свой журнал. Проза и стихи кипели на его страницах, листы трещали. Не стоило ни мучиться, ни искать, ни творить - нужно было только правильно шевелить пальцами. Все книги мира были заключены в этой книге. И все, что написал и еще мог написать Хуан Гарсия Рибера де Пабло, тоже было там.
Я проснулся совсем больным. В ресторан я не пошел - ни в тот день, ни в следующий, ни после него. Я безвылазно просидел дома неделю, мрачно радуясь, что не оставил Нуньесу адреса. Мой холодильник опустел, и два дня я поддерживал себя лишь водой из крана.
Наконец, затворничество стало невыносимым.
Я выбрался на улицу и, щурясь, доковылял до ресторанчика. Опасливо огляделся - однако Нуньеса среди посетителей не было. Официант приветствовал меня. Когда он принес заказ, я описал ему Нуньеса и поинтересовался, не спрашивал ли меня этот человек. Официант подумал и произнес:
- Этот señor провел у нас неделю назад почти весь день. Но он не справлялся о вас, просто сидел одиноко. На другой день он лишь заглянул к нам, кинул взгляд на столики и сразу ушел. Больше я его не видел. Это ваш друг?
- Нет, - ответил я. - Он не может быть моим другом.
С тех событий прошло достаточно времени. Я по-прежнему живу здесь, хотя мысль о том, чтобы переехать куда-нибудь, и посещала меня. Иногда мне мерещится в толпе Нуньес, и тогда день для меня испорчен. Издатели утешают себя фантазией, что я засел за роман сверхъестественной длины и, пока не завершу его, не отвлекусь больше ни на что иное. Мой литературный агент считает, что я сошел с ума.
Я больше не способен писать на бумаге - любой лист, выходящий из-под моего пера, кажется мне листом из журнала Нуньеса. Я пробовал наговаривать на диктофон - но и в фоновом шелесте записи мне слышится шорох листаемого Нуньесом журнала.
Мне повезло лишь в одном.
Журнал Нуньеса мог бы попытаться подкрасться ко мне под видом чужих книг - но я не лукавил, когда говорил пристававшим ко мне бездарным сочинителям, что терпеть не могу читать.