_vz_
in
zanzibarovy
"WORKING IN PROGRESS РОССИЙСКОЙ НОВОЙ ДРАМЫ"
"Декада новой драмы во МХАТе как прообраз театральной биржи" - "Русский журнал", 24.03.2003 - http://old.russ.ru/culture/podmostki/20030324_zz.html
Во МХАТе завершился месячник современной драматургии, названный для большего благозвучия "Декадой новой драмы". Впервые в российской театральной практике спектакли представлялись в формате working in progress (то есть "в процессе работы"), а зрителям дали возможность определять, какой из них останется в постоянном репертуаре.
Скептики могли предположить, что первая копродукция академического театра с альтернативной театральной структурой, объединяемой понятием "Любимовка", будет скорее полуфабрикатом, чем полноценным художественным продуктом. Этого, однако, не произошло. Четверо молодых режиссеров (Михаил Угаров как режиссер вполне молод) представили публике четыре драматических текста, сопоставление которых позволяет проследить некоторые общие тенденции - и в развитии современной драматургии, и в сегодняшнем театре.
Сразу оговоримся: к сожалению, мы не имели возможности посмотреть спектакль Дмитрия Петруня по пьесе Владимира Жеребцова "Подсобное хозяйство" (отзывы видевших постановку - самые разные, к примеру, довелось услышать, что это наиболее целостная режиссерская работа). Речь пойдет исключительно о трех спектаклях - "Потрясенная Татьяна" (пьеса Лаши Бугадзе, режиссер - Михаил Угаров), "Лучшие!" (пьеса Екатерины Нарши, режиссеры - Татьяна Копылова и Александр Вартанов) и "Мой голубой друг" (пьеса Екатерины Ковалевой, режиссеры - Екатерина Волкова и Анна Афанасьева).
Интересно, что в "мужских" пьесах по сцене ходят ангелы и сильны антимилитаристские настроения. "Женские" пьесы тоже перекликаются между собой - в каждой из них действует героиня - жертва группового изнасилования, присутствует тема инцеста и широко используется обсценная лексика.
И все же различий в спектаклях больше, чем сходства.
О ксенофобии, национальной почве и искусстве превращения сатирика в юмориста
Грузинское искусство (в промежутке от Руставели до Церетели) всегда отличало умение работать с малыми формами. Грузинские художники, кинематографисты и прозаики обладали редкой способностью превращать незначительные, малозаметные детали быта в метафору вечных вопросов бытия.
Лаша Бугадзе продолжил эту линию - спектакль "Потрясенная Татьяна" состоит из семи маленьких пьес, отличающихся ювелирной точностью отделки и изяществом.
Само по себе появление грузинского автора на сцене главного театра России - событие не только культурное. Представьте, что на одной из центральных бродвейских площадок идет спектакль по пьесе сербского или иракского автора. Россия и Грузия все постсоветское десятилетие пребывали в состоянии холодной войны, температура которой время от времени поднималась до точки кипения разума. В России о южной соседке вспоминают редко, в основном в связи чеченскими боевиками. В Грузии, от которой фактически отторгнуты Южная Осетия и Абхазия, отношения с Россией - кровоточащая рана.
В случае с пьесой Бугадзе можно говорить о прорыве культурной блокады, осуществляемой сразу с двух сторон. Скажем, раньше изобразить "грузина" мог любой ребенок, живущий в средней полосе России, а вот нынешние молодые артисты, судя по всему, испытывали трудности в попытках поймать пресловутый грузинский характер - слишком мало реальных впечатлений. Еще сложнее передать грузинскую витальность: хотя почти все государства на территории бывшего соцлагеря, по большому счету, лузеры, грузинам удается сохранять почти детскую способность радоваться любым проявлениям жизни. В этом смысле драматургия Лаши Бугадзе вызывает в памяти фильмы балканского режиссера Кустурицы, и успех постановщика Михаила Угарова в том, что ему эту гротескную жизнерадостность трагедийной повседневности удалось отразить.
В Грузии Бугадзе считается сатириком, у него много врагов - в том числе, и среди церковных иерархов. На жанровые этюды, составившие основу спектакля, казалось, обижаться странно. Но если в живописных зарисовках о туповатой семейной паре ("История Гоги"), о комической паре, в которой девушка ведет себя как мачо, а молодой человек уподобляется кисейной паре ("Шота и Лали"), о кровожадной и громкоголосой зависти домохозяйки к тому, что на войне со славой погиб не ее чудесный муж, а "подонок сосед" ("Потрясенная Татьяна", едва ли не самая язвительная антивоенная пьеса со времен Брехта), - если в этих сценках заменить грузинские имена и реалии на русские - нет никакой гарантии, что автора таких текстов не запишут в русофобы.
Еще одним открытием фестиваля, по общему мнению, стала игра мхатовцев Юлии Чепаловой, и Натальи Рогожкиной, и Сергея Епишева из театра Вахтангова. Молодые актеры, впервые вдохнувшие воздуха новой драмы, играют с такой отдачей, что признанным специалистам по новой драме, Артему Смоле и Владимиру Панкову из Центра драматургии и режиссуры, приходится догонять их (по крайней мере, такое впечатление рождалось от первых показов).
Спектакли Лаши Бугадзе широко идут в Грузии, по слухам, его хочет ставить Роберт Стуруа. Будем надеяться, что не менее широкое признание молодой тбилисский автор найдет после этой постановки и в России. Что касается режиссера Михаила Угарова, то в конце сезона должен выйти еще один спектакль, на этот раз по пьесе Курочкина "Трансфер", с ведущими артистами Центра современной драматургии и режиссуры в главных ролях.
В отрыв!
В 2000 году Екатерина Нарши написала для фестиваля "Любимовка" хэппенинг "Автор в зале". Голос на автоответчике возвещал: "Это Олег Палыч беспокоит. Я по поводу вашей пьесы, к которой я испытываю нежные чувства и которую я обязательно... Цок-цок-цок. Иго-го... Если говорить о корнях, то они, безусловно, мхатовско-чеховские... Жизнь человеческого духа... Цок-цок-цок". В ответ персонаж пьесы - Девушка с квадратной головой - размышляла вслух: "Можно попробовать. Можно. Хотя... многовато архаизмов. Конечно, Воронкову и Грымова знает любой образованный человек, но попробуй объяснить современному зрителю что такое "МХАТ" и кто такой Олег Палыч?"
Сегодня зрителю известно, что Олег Павлович - это тот, кто предоставил Нарши МХАТовскую сцену для спектакля, в котором одну из главных ролей играет Вера Воронкова. А если серьезно, возможно, о "позднем Табакове" в будущих учебниках по истории театра будут писать как о человеке, внесшем неоценимый вклад в становление в России новой драмы.
Нарши - автор, которого решительно не хватает нашему ориентированному на массового зрителя репертуарному театру. Ее драматические тексты (достоинства и недостатки каждого из них - вопрос отдельный и в данном случае - непринципиальный) несут интонацию, по которой, как по воздуху, соскучились новые театралы.
От показа к показу можно было заметить, как "Лучшие!", набирая форму, находят свою целевую аудиторию. Идеальным зрителем спектаклей по пьесам Нарши оказались те, кого можно назвать "поколением MTV". Съем проститутки-минетчицы, однополая любовь, инцестуальная связь брата и сестры для этого зала - повседневная реальность, рутина. В этом художественном контексте органичными кажутся и тяга Нарши к чрезмерно красивым аллегориям, и финал, когда "лучшие" и вновь обретенное Счастье уносятся в межзвездное пространство, а родившийся от однополой пары младенец радостно сообщает, что он испытал оргазм.
На обсуждении спектакль сравнивали с фильмами Франсуа Озона. Можно вспомнить и другой фильм - "В отрыв". "Отрыв" от той ненавистной для молодежи реальности, которую Младенец называет "нормальнойблядьвзрослойжизнью". Не разделяющие молодежной эйфории воспринимают финал с "улетом" как метафору всеобщей смерти - и в этом прочтении своя правда.
Пьесу Нарши собираются ставить в двух (немосковских) театрах, ею заинтересовались в Германии, поступают предложения об экранизации. Нынешняя постановка позволяет понять, каким потенциалом обладают "Лучшие!". Татьяна Копылова и Александр Вартанов, отличавшиеся в предыдущих своих спектаклях креативной избыточностью, на этот раз работали с пьесой Нарши в формате "нуль-позиции" - драматический текст претерпел минимальное режиссерское вмешательство. В планах режиссеров - майская постановка пьесы-вербатим "Гей" (впервые после спектакля "Облом off" в главной роли на сцену выйдет Владимир Скворцов).
Голубой на розовом
Автор пьесы "Мой голубой друг", впервые представленной еще на прошлогоднем Фестивале молодой драматургии, пишет о том, что ей хорошо знакомо: о зонах и пересылках. Екатерина Ковалева отбывает срок в женской колонии строгого режима # 6 в Орловской области.
Несмотря на избыточную шумиху и вопреки сравнениям с прошлогодним показом, в котором участвовали Ингерборга Дапкунайте и Иван Вырыпаев, спектакль удался - и режиссерски, и актерски.
Вольно или невольно, режиссеры сделали акцент на характерно-бытовой стороне пьесы. Тюремное сообщество становится главным героем. Обитательницы камеры неотразимо обаятельны, а в том, что они оказались в тюрьме, виновата лишь "русская долюшка женская". Героиня, сыгранная Евгенией Добровольской, мстила своим насильникам - и кто же бросит в нее камень! Другие зэчки сели скорее по глупости и в сущности, несмотря на все свои чудачества, чудесные люди.
Женский ансамбль в спектакле играет удивительно цельно и сильно, и вместо любовной истории выстраивается спектакль о вековечной женской доле на Руси. Еще два акта по часу - и мы получили бы эпическое полотно, вкус к которым в постсоветское время казался потерянным: актрисам, и в первую очередь, Добровольской, такая задача вполне по плечу.
Но в реальности есть лишь одноактовая пьеса на часть действия, а исполнитель роли "голубого" друга в МХАТе, Эдуард Чекмазов, к сожалению, не дотягивает до партнерш - его судьба остается лишь маленьким эпизодом в жизни его мятежной подруги.
Кстати сказать, опасность ухода в фактуру почувствовали и сумели избежать постановщики прошлогоднего показа "Моего голубого друга". К утонченно-стильной Дапкунайте никакая тюремная грязь не липла, что создавало необходимый элемент остранения, а народная интонация Вырыпаева вносила в действие нужную ноту жалости к герою-мужчине - получился классический "жестокий романс", для которого в пьесе достаточно материала..
Как бы то ни было, мы получили отличный спектакль, и теперь есть все основания следить за дальнейшей режиссерской судьбой Екатерины Волковой и Анны Афанасьевой.
Читка => le Pokaze => working in progress
Главный фактор риска - неизбежность сопоставления спектаклей Декады с показами этих же пьес на Фестивале молодой драматургии прошлым летом.
И здесь пора уже провести жанровую инвентаризацию.
Усилиями любимовских фестивалей в театральную практику вошли слова "читка" и "показ" - настолько прочно, что на фестивале в Авиньоне эту форму театрального представления так и называли "le Pokaze". Справедливости ради признаем, что еще раньше практику показов начали широко использовать англичане и немцы, но теперь уже это не так важно.
Читка/показ (в реальности они неразличимы) - это сценическое представление, как правило, никогда не ставившегося ранее драматического текста с намеком на режиссеру потенциально возможного спектакля.
Фактически, читка/показ - театральный аналог эскиза, предварительных набросков, фиксирующих замысел художника или скульптора. Как некогда эскиз, читка во многом утратила прикладное техническое значение и стала самоценной формой существования драматического текста - не в меньшей степени, чем готовый спектакль.
Более того, многие драматические тексты наиболее полное, наиболее свободное воплощение нашли или найдут именно в этом формате. К примеру, самой интересной частью прошлогоднего фестиваля "Новая драма" многие называли программу читок - и вполне возможно, что часть пьес останется в культурной памяти именно в этом исполнении.
С working in progress дело обстоит сложней. В отличие от эскизов и этюдов, незаконченные полотна обычно становятся объектом внимания искусствоведов, а не достоянием публики.
Working in progress как новая технология продажи сценического продукта
Хотя пресса охотно пишет "о всеобщей и непомерной любви к новой драме, что захлестнула нас в последние пару лет" (Ирина Алпатова, "Литературная газета", 13.03), наш репертуарный театр делает лишь первые шаги к знакомству с современной драматургией.
Признав не только сам факт ее существования, но и энергетический и творческий потенциал новой драмы, руководители театров чаще всего не знают, как подступиться к воплощению этих пьес на сцене. Нет информации об авторах и пьесах, банки текстов разрозненны, неполны и недоступны завлитам и режиссерам, особенно в провинции. Но самый сильный тормоз - страх перед пьесами, не имеющими за плечами шлейфа уже существующих интерпретаций.
Конечно, можно бы вернуться к практике принудительного квотирования современных пьес в государственных театрах, однако она чревата совершенно очевидными издержками и уж точно не станет универсальным инструментом.
Заслуга организаторов Декады новой драмы во МХАТе - Олега Табакова, Эдуарда Боякова, Михаила Угарова, Елены Греминой, Елены Ковальской и других - в том, что они предложили театральному рынку новую, относительно недорогую, но весьма эффективную технологию продвижения драматургических инноваций. На суд потенциальных покупателей сценической продукции представлены частично готовые спектакли, и театральные менеджеры и продюсеры могут осуществлять отбор проектов, а режиссеры и драматурги получают шанс отлить текст в сценические формы.
Фактически это и есть театральная биржа, где сходятся интересы трех главных субъектов театрального процесса: репертуарных театров, частной антрепризы и неформальных инновационных объединений драматургов, режиссеров, актеров. Вся разница лишь в том, что здесь на торги выставлены не акции и не оптовые партии куриных ножек, а театральные проекты на стадии перехода от фазы "не продается вдохновенье" к этапу "но можно рукопись продать".
При этом важно, чтобы все участники процесса осознавали смыл своего участия в нем: отборщики текстов - что они могут получить спектакль не только для второй или третьей, но и для главной сцены, режиссеры-постановщики - что выпускают демонстрационный образец, а не сырой полуфабрикат, менеджеры, продюсеры и антрепренеры - что они имеют шанс высмотреть для себя кассовую постановку.
По гамбургскому счету, в экспансии новой драмы (как и в любом культурном прорыве) должны быть кровно заинтересованы и общество, и государство. Великобритания, проделавшая такой путь, не только обновила свой театр, но и превратила "Ройял Корт" в один из важнейших инструментов британского влияния в Европе и странах "третьего мира".
Если же говорить о России, то, экспортируя исключительно полезные ископаемые в виде драматургии Чехова и других уважаемых давно умерших авторов, она обречена на участь сырьевого придатка более развитых стран в мировом культурном пространстве, как это имеет место быть в экономической, а отчасти - и политической сфере.
А если честно признаться в том, что отечественная кинематография, музыка, живопись давно уже не создавали почти ничего конкурентоспособного, то можно надеяться: новая драма станет тем самым локомотивом, который приведет в движение колоссальный, но пока что глубоко спрятанный потенциал российской культуры.
Во МХАТе завершился месячник современной драматургии, названный для большего благозвучия "Декадой новой драмы". Впервые в российской театральной практике спектакли представлялись в формате working in progress (то есть "в процессе работы"), а зрителям дали возможность определять, какой из них останется в постоянном репертуаре.
Скептики могли предположить, что первая копродукция академического театра с альтернативной театральной структурой, объединяемой понятием "Любимовка", будет скорее полуфабрикатом, чем полноценным художественным продуктом. Этого, однако, не произошло. Четверо молодых режиссеров (Михаил Угаров как режиссер вполне молод) представили публике четыре драматических текста, сопоставление которых позволяет проследить некоторые общие тенденции - и в развитии современной драматургии, и в сегодняшнем театре.
Сразу оговоримся: к сожалению, мы не имели возможности посмотреть спектакль Дмитрия Петруня по пьесе Владимира Жеребцова "Подсобное хозяйство" (отзывы видевших постановку - самые разные, к примеру, довелось услышать, что это наиболее целостная режиссерская работа). Речь пойдет исключительно о трех спектаклях - "Потрясенная Татьяна" (пьеса Лаши Бугадзе, режиссер - Михаил Угаров), "Лучшие!" (пьеса Екатерины Нарши, режиссеры - Татьяна Копылова и Александр Вартанов) и "Мой голубой друг" (пьеса Екатерины Ковалевой, режиссеры - Екатерина Волкова и Анна Афанасьева).
Интересно, что в "мужских" пьесах по сцене ходят ангелы и сильны антимилитаристские настроения. "Женские" пьесы тоже перекликаются между собой - в каждой из них действует героиня - жертва группового изнасилования, присутствует тема инцеста и широко используется обсценная лексика.
И все же различий в спектаклях больше, чем сходства.
О ксенофобии, национальной почве и искусстве превращения сатирика в юмориста
Грузинское искусство (в промежутке от Руставели до Церетели) всегда отличало умение работать с малыми формами. Грузинские художники, кинематографисты и прозаики обладали редкой способностью превращать незначительные, малозаметные детали быта в метафору вечных вопросов бытия.
Лаша Бугадзе продолжил эту линию - спектакль "Потрясенная Татьяна" состоит из семи маленьких пьес, отличающихся ювелирной точностью отделки и изяществом.
Само по себе появление грузинского автора на сцене главного театра России - событие не только культурное. Представьте, что на одной из центральных бродвейских площадок идет спектакль по пьесе сербского или иракского автора. Россия и Грузия все постсоветское десятилетие пребывали в состоянии холодной войны, температура которой время от времени поднималась до точки кипения разума. В России о южной соседке вспоминают редко, в основном в связи чеченскими боевиками. В Грузии, от которой фактически отторгнуты Южная Осетия и Абхазия, отношения с Россией - кровоточащая рана.
В случае с пьесой Бугадзе можно говорить о прорыве культурной блокады, осуществляемой сразу с двух сторон. Скажем, раньше изобразить "грузина" мог любой ребенок, живущий в средней полосе России, а вот нынешние молодые артисты, судя по всему, испытывали трудности в попытках поймать пресловутый грузинский характер - слишком мало реальных впечатлений. Еще сложнее передать грузинскую витальность: хотя почти все государства на территории бывшего соцлагеря, по большому счету, лузеры, грузинам удается сохранять почти детскую способность радоваться любым проявлениям жизни. В этом смысле драматургия Лаши Бугадзе вызывает в памяти фильмы балканского режиссера Кустурицы, и успех постановщика Михаила Угарова в том, что ему эту гротескную жизнерадостность трагедийной повседневности удалось отразить.
В Грузии Бугадзе считается сатириком, у него много врагов - в том числе, и среди церковных иерархов. На жанровые этюды, составившие основу спектакля, казалось, обижаться странно. Но если в живописных зарисовках о туповатой семейной паре ("История Гоги"), о комической паре, в которой девушка ведет себя как мачо, а молодой человек уподобляется кисейной паре ("Шота и Лали"), о кровожадной и громкоголосой зависти домохозяйки к тому, что на войне со славой погиб не ее чудесный муж, а "подонок сосед" ("Потрясенная Татьяна", едва ли не самая язвительная антивоенная пьеса со времен Брехта), - если в этих сценках заменить грузинские имена и реалии на русские - нет никакой гарантии, что автора таких текстов не запишут в русофобы.
Еще одним открытием фестиваля, по общему мнению, стала игра мхатовцев Юлии Чепаловой, и Натальи Рогожкиной, и Сергея Епишева из театра Вахтангова. Молодые актеры, впервые вдохнувшие воздуха новой драмы, играют с такой отдачей, что признанным специалистам по новой драме, Артему Смоле и Владимиру Панкову из Центра драматургии и режиссуры, приходится догонять их (по крайней мере, такое впечатление рождалось от первых показов).
Спектакли Лаши Бугадзе широко идут в Грузии, по слухам, его хочет ставить Роберт Стуруа. Будем надеяться, что не менее широкое признание молодой тбилисский автор найдет после этой постановки и в России. Что касается режиссера Михаила Угарова, то в конце сезона должен выйти еще один спектакль, на этот раз по пьесе Курочкина "Трансфер", с ведущими артистами Центра современной драматургии и режиссуры в главных ролях.
В отрыв!
В 2000 году Екатерина Нарши написала для фестиваля "Любимовка" хэппенинг "Автор в зале". Голос на автоответчике возвещал: "Это Олег Палыч беспокоит. Я по поводу вашей пьесы, к которой я испытываю нежные чувства и которую я обязательно... Цок-цок-цок. Иго-го... Если говорить о корнях, то они, безусловно, мхатовско-чеховские... Жизнь человеческого духа... Цок-цок-цок". В ответ персонаж пьесы - Девушка с квадратной головой - размышляла вслух: "Можно попробовать. Можно. Хотя... многовато архаизмов. Конечно, Воронкову и Грымова знает любой образованный человек, но попробуй объяснить современному зрителю что такое "МХАТ" и кто такой Олег Палыч?"
Сегодня зрителю известно, что Олег Павлович - это тот, кто предоставил Нарши МХАТовскую сцену для спектакля, в котором одну из главных ролей играет Вера Воронкова. А если серьезно, возможно, о "позднем Табакове" в будущих учебниках по истории театра будут писать как о человеке, внесшем неоценимый вклад в становление в России новой драмы.
Нарши - автор, которого решительно не хватает нашему ориентированному на массового зрителя репертуарному театру. Ее драматические тексты (достоинства и недостатки каждого из них - вопрос отдельный и в данном случае - непринципиальный) несут интонацию, по которой, как по воздуху, соскучились новые театралы.
От показа к показу можно было заметить, как "Лучшие!", набирая форму, находят свою целевую аудиторию. Идеальным зрителем спектаклей по пьесам Нарши оказались те, кого можно назвать "поколением MTV". Съем проститутки-минетчицы, однополая любовь, инцестуальная связь брата и сестры для этого зала - повседневная реальность, рутина. В этом художественном контексте органичными кажутся и тяга Нарши к чрезмерно красивым аллегориям, и финал, когда "лучшие" и вновь обретенное Счастье уносятся в межзвездное пространство, а родившийся от однополой пары младенец радостно сообщает, что он испытал оргазм.
На обсуждении спектакль сравнивали с фильмами Франсуа Озона. Можно вспомнить и другой фильм - "В отрыв". "Отрыв" от той ненавистной для молодежи реальности, которую Младенец называет "нормальнойблядьвзрослойжизнью". Не разделяющие молодежной эйфории воспринимают финал с "улетом" как метафору всеобщей смерти - и в этом прочтении своя правда.
Пьесу Нарши собираются ставить в двух (немосковских) театрах, ею заинтересовались в Германии, поступают предложения об экранизации. Нынешняя постановка позволяет понять, каким потенциалом обладают "Лучшие!". Татьяна Копылова и Александр Вартанов, отличавшиеся в предыдущих своих спектаклях креативной избыточностью, на этот раз работали с пьесой Нарши в формате "нуль-позиции" - драматический текст претерпел минимальное режиссерское вмешательство. В планах режиссеров - майская постановка пьесы-вербатим "Гей" (впервые после спектакля "Облом off" в главной роли на сцену выйдет Владимир Скворцов).
Голубой на розовом
Автор пьесы "Мой голубой друг", впервые представленной еще на прошлогоднем Фестивале молодой драматургии, пишет о том, что ей хорошо знакомо: о зонах и пересылках. Екатерина Ковалева отбывает срок в женской колонии строгого режима # 6 в Орловской области.
Несмотря на избыточную шумиху и вопреки сравнениям с прошлогодним показом, в котором участвовали Ингерборга Дапкунайте и Иван Вырыпаев, спектакль удался - и режиссерски, и актерски.
Вольно или невольно, режиссеры сделали акцент на характерно-бытовой стороне пьесы. Тюремное сообщество становится главным героем. Обитательницы камеры неотразимо обаятельны, а в том, что они оказались в тюрьме, виновата лишь "русская долюшка женская". Героиня, сыгранная Евгенией Добровольской, мстила своим насильникам - и кто же бросит в нее камень! Другие зэчки сели скорее по глупости и в сущности, несмотря на все свои чудачества, чудесные люди.
Женский ансамбль в спектакле играет удивительно цельно и сильно, и вместо любовной истории выстраивается спектакль о вековечной женской доле на Руси. Еще два акта по часу - и мы получили бы эпическое полотно, вкус к которым в постсоветское время казался потерянным: актрисам, и в первую очередь, Добровольской, такая задача вполне по плечу.
Но в реальности есть лишь одноактовая пьеса на часть действия, а исполнитель роли "голубого" друга в МХАТе, Эдуард Чекмазов, к сожалению, не дотягивает до партнерш - его судьба остается лишь маленьким эпизодом в жизни его мятежной подруги.
Кстати сказать, опасность ухода в фактуру почувствовали и сумели избежать постановщики прошлогоднего показа "Моего голубого друга". К утонченно-стильной Дапкунайте никакая тюремная грязь не липла, что создавало необходимый элемент остранения, а народная интонация Вырыпаева вносила в действие нужную ноту жалости к герою-мужчине - получился классический "жестокий романс", для которого в пьесе достаточно материала..
Как бы то ни было, мы получили отличный спектакль, и теперь есть все основания следить за дальнейшей режиссерской судьбой Екатерины Волковой и Анны Афанасьевой.
Читка => le Pokaze => working in progress
Главный фактор риска - неизбежность сопоставления спектаклей Декады с показами этих же пьес на Фестивале молодой драматургии прошлым летом.
И здесь пора уже провести жанровую инвентаризацию.
Усилиями любимовских фестивалей в театральную практику вошли слова "читка" и "показ" - настолько прочно, что на фестивале в Авиньоне эту форму театрального представления так и называли "le Pokaze". Справедливости ради признаем, что еще раньше практику показов начали широко использовать англичане и немцы, но теперь уже это не так важно.
Читка/показ (в реальности они неразличимы) - это сценическое представление, как правило, никогда не ставившегося ранее драматического текста с намеком на режиссеру потенциально возможного спектакля.
Фактически, читка/показ - театральный аналог эскиза, предварительных набросков, фиксирующих замысел художника или скульптора. Как некогда эскиз, читка во многом утратила прикладное техническое значение и стала самоценной формой существования драматического текста - не в меньшей степени, чем готовый спектакль.
Более того, многие драматические тексты наиболее полное, наиболее свободное воплощение нашли или найдут именно в этом формате. К примеру, самой интересной частью прошлогоднего фестиваля "Новая драма" многие называли программу читок - и вполне возможно, что часть пьес останется в культурной памяти именно в этом исполнении.
С working in progress дело обстоит сложней. В отличие от эскизов и этюдов, незаконченные полотна обычно становятся объектом внимания искусствоведов, а не достоянием публики.
Working in progress как новая технология продажи сценического продукта
Хотя пресса охотно пишет "о всеобщей и непомерной любви к новой драме, что захлестнула нас в последние пару лет" (Ирина Алпатова, "Литературная газета", 13.03), наш репертуарный театр делает лишь первые шаги к знакомству с современной драматургией.
Признав не только сам факт ее существования, но и энергетический и творческий потенциал новой драмы, руководители театров чаще всего не знают, как подступиться к воплощению этих пьес на сцене. Нет информации об авторах и пьесах, банки текстов разрозненны, неполны и недоступны завлитам и режиссерам, особенно в провинции. Но самый сильный тормоз - страх перед пьесами, не имеющими за плечами шлейфа уже существующих интерпретаций.
Конечно, можно бы вернуться к практике принудительного квотирования современных пьес в государственных театрах, однако она чревата совершенно очевидными издержками и уж точно не станет универсальным инструментом.
Заслуга организаторов Декады новой драмы во МХАТе - Олега Табакова, Эдуарда Боякова, Михаила Угарова, Елены Греминой, Елены Ковальской и других - в том, что они предложили театральному рынку новую, относительно недорогую, но весьма эффективную технологию продвижения драматургических инноваций. На суд потенциальных покупателей сценической продукции представлены частично готовые спектакли, и театральные менеджеры и продюсеры могут осуществлять отбор проектов, а режиссеры и драматурги получают шанс отлить текст в сценические формы.
Фактически это и есть театральная биржа, где сходятся интересы трех главных субъектов театрального процесса: репертуарных театров, частной антрепризы и неформальных инновационных объединений драматургов, режиссеров, актеров. Вся разница лишь в том, что здесь на торги выставлены не акции и не оптовые партии куриных ножек, а театральные проекты на стадии перехода от фазы "не продается вдохновенье" к этапу "но можно рукопись продать".
При этом важно, чтобы все участники процесса осознавали смыл своего участия в нем: отборщики текстов - что они могут получить спектакль не только для второй или третьей, но и для главной сцены, режиссеры-постановщики - что выпускают демонстрационный образец, а не сырой полуфабрикат, менеджеры, продюсеры и антрепренеры - что они имеют шанс высмотреть для себя кассовую постановку.
По гамбургскому счету, в экспансии новой драмы (как и в любом культурном прорыве) должны быть кровно заинтересованы и общество, и государство. Великобритания, проделавшая такой путь, не только обновила свой театр, но и превратила "Ройял Корт" в один из важнейших инструментов британского влияния в Европе и странах "третьего мира".
Если же говорить о России, то, экспортируя исключительно полезные ископаемые в виде драматургии Чехова и других уважаемых давно умерших авторов, она обречена на участь сырьевого придатка более развитых стран в мировом культурном пространстве, как это имеет место быть в экономической, а отчасти - и политической сфере.
А если честно признаться в том, что отечественная кинематография, музыка, живопись давно уже не создавали почти ничего конкурентоспособного, то можно надеяться: новая драма станет тем самым локомотивом, который приведет в движение колоссальный, но пока что глубоко спрятанный потенциал российской культуры.