ДЕЛО КУЧМЫ: ОПЯТЬ БЕЗ ШАМПАНСКОГО?-3
Ольга Загульская
Чего ждем?
Когда это случится, не знают даже организаторы, поскольку определенные ими строки все время рушатся под тяжестью непредвиденных обстоятельств. Пока ясно одно: точка в уголовном деле Кучмы умышленно затягивается. Вообще и на отдельных этапах, причем на основании консолидированного интереса. 31 мая за перенесение судебного заседания выступили все стороны, обвиняющие Кучму - адвокаты Мельниченко, Подольский, представители прокуратуры, за исключением представителя интересов Мирославы Гонгадзе Валентины Теличенко.
Относительно последней следует отметить, что она ведет свою, независимую от спайки ГПУ - Мельниченко игру, и поэтому четко прослеживается тенденция на ее выдавливание из дела. Теличенко неоднократно обвинялась в содействии Кучме, в частности в интервью Мельниченко НБН (11.08.11), а от имени Пукача поступило ходатайство об ее отстранении от процесса. В упомянутой выше статье не преминул запустить эту шпильку и «День». «Против» (перенесения заседания. - Авт.) защитники Кучмы и адвокат Мирославы Гонгадзе - Теличенко. Совпало?», - подчеркивает издание сходство позиций двух этих сторон.
Почему после решения Апелляционного суда включен тормоз? Причин много. Одна из них - неопределенность с поведением подобранных свидетелей. Не все из них, по-видимому, на суде готовы повторить то, что было обусловлено заранее или то, к чему их принудили на следствии. А навернуть на «путь истинный» теперь не так просто, как ранее.
Обхождение с Тимошенко и Луценко, конечно, демонстрирует обреченность тех, кто попал в тиски правоохранительных структур. Но вмешательство Запада не дало чувству вседозволенности и безнаказанности приобрести незыблемый характер. Случилось то, что раньше не могло присниться в самом страшном сне: свидетели по делу Луценко не только сменили свои показания, но и заявили о давлении на них во время досудебного следствия и попытках нажима во время суда. А пример, как известно, заразителен.
Складывается впечатление, что взбунтовался даже Николай Протасов, осужденный за соучастие в убийстве Гонгадзе, раз, как сообщает агенство УНИАН, на судебном допросе 31 мая он «совсем ничего не мог сказать полезного относительно отношений с Пукачем и обстоятельств совершения преступления». А это риски для обвинительного приговора экс-руководителю милицейской разведки в нужном мотивировочном оформлении.
Записать в протоколе в принципе все еще можно, что только душа пожелает, и вышестоящее прокурорское начальство пока позволяет себе не обращать внимания на факты грубейшего нарушения закона теми, кто призван его охранять, но ко многим уже приходит понимание, что статус неприкасаемых отнюдь не вечен. Когда-то придется и отвечать за это. Крайне придирчиво-критическое отношения к действиям Генпрокуратуры тоже не способствует рассмотрению дела Кучмы по существу, а значит, нет необходимости торопиться с отменой постановления о прекращении его уголовного преследования.
Главную же причину умышленной задержки суда над Кучмой, вскрыла газета «День» (01.06.12), обнародовав одно из обоснований кассации Генпрокуратуры: «Не принято во внимание и показания свидетеля Пухликовой И. С. - бывшего секретаря Кравченко Ю. Ф., которая объяснила, что Кравченко Ю. Ф. неоднократно рассказывал, что в деле Гонгадзе Г. Р. его подставил Кучма Л. Д. и Фере Э. В. Президент Украины ему лично дал указание разобраться с журналистом и проучить последнего».
В ожидании Кодекса?
Показания Пухликовой по своей сути и предназначению - аналог показаний Пукача относительно обстоятельств совершения преступления (получения приказа на расправу с журналистом и доклада о выполнении), только в сокращенном варианте. Изначально они должны были исполнить вспомогательную функцию в подтверждении правдивости записей из президентского кабинета, подлинности документа, именуемого предсмертной запиской Кравченко и слов Пукача о том, что он был свидетелем телефонных разговоров Кравченко с Кучмой, через два дня после убийства кабинете главы МВД был представлен Литвину, в то время там также находились Джига и Фере.
Но по ходу действия оказалось, что подобного рода бездоказательные утверждения не пройдут. Суд имеет право признать человека виновным только тогда, когда чьи-либо свидетельства проверены другими доказательствами - свидетельствами других лиц, письменными доказательствами и т. д.
Следовательно, надо менять законодательство, и в новом Уголовно-процессуальном кодексе появляется статья 97 «Показания с чужих слов»: «Суд имеет право признать допустимым доказательством показания с чужих слов независимо от возможности допросить лицо, которое предоставило первичные объяснения». Эта статья позволяет принять в качестве допустимого доказательства свидетельства Пухликовой, несмотря на то, что Кравченко не может их подтвердить.
На дополнение к ней - «в исключительных случаях, если такие показания являются допустимым доказательством согласно с другими правилами допустимости доказательств» не следует обращать внимания, поскольку судебные процессы показывают, что, чуткость судей к желаниям государственного обвинения настолько велика, что эти показания непременно будут признаны допустимым доказательством, идеально согласованным с другими правилами допустимости доказательств.
Однако эта благодать наступит только через шесть месяцев после опубликования Кодекса, т. е. 19 ноября этого года.
Но даже тогда эта статья не может обеспечить внедрения вышеизложенных показаний Пукача, поскольку в материалах дела имеется протокол очной ставки Пукача и Джиги, Пукача и Литвина, где черным по белому записано, что они отрицают слова бывшего руководителя «наружки». А склонить их к изменению показаний или принять во внимание слова Пукача, проигнорировав возражения на них, нет, и не предвидится никакой возможности.
Другое дело Пухликова. Демонстрируя неуязвимость силовых структур даже в условиях международного скандала и открыто провозглашенной дипломатической изоляции президента, на безысходности ее положения можно сыграть и добиться повторения на суде записанного в протоколе допроса. Впрочем, имеется безнаказанный опыт зачитывания в массовом порядке свидетельств, добытых во время досудебного следствия, без приглашения свидетелей в суд. 13 июня показало, что он приобрел форму стойкой тенденции.
В тот день председательствующая в судебном процессе над Юрием Луценко Анна Медушевская отказалась вызвать в зал заседаний Валентина Давиденко, проходящего по делу в качестве потерпевшего, начав вместо этого зачитывать ранее полученные от него свидетельства. Не объясняя при этом основания такого порядка дачи показаний и не объявляя, имеет ли суд документы, в которых потерпевший указывает на невозможность прибыть в суд.
Ставка, кроме того, делается на то, что после парламентских выборов, вслед за которыми новые правила уголовного производства обретут жизнь, на политическом олимпе не останется (или останется в незначительном количестве) политиков, питающих дружеские чувства к Леониду Кучме, а президент Янукович не пойдет против большинства.
Показания Пухликовой уже теперь, надо полагать, усмирили защитников Юрия Кравченко в Партии регионов, открыли путь для признания его виновным без допуска к делу адвокатов и открытого судебного заседания, чего добивается его жена. Дополнительные аргументы появились и для отстаивания перед Виктором Януковичем необходимости продолжения уголовного преследования Леонида Кучмы.
Ожидаемое после выборов доминирование в политикуме приверженцев версии о президентском заказе журналиста (а это почти все бывшие «оранжевые» и их последователи) в совокупности с отрешенными от этой истории представителями, условно говоря, бело-синего лагеря, позволит без замечаний и апелляций к совести изложить объяснение уникальной открытости министра по отношению к своему секретарю. Конечно же, будут говорить, что сеансы невиданного откровения происходили в постели, что, кроме всего прочего, должно деморализировать жену Юрия Федоровича, посвятившую себя борьбе за доброе имя своего мужа, остановить ее в этом деле.
Этот мерзкий прием уже апробирован. С целью нейтрализации Александра Тимошенко в его усилиях освободить жену в Интернете появилось видео поцелуя Тимошенко с адвокатом Власенко.
Не в ладах с логикой
Показания, подписанные фамилией Пухликовой, помимо того, что бездоказательны, имеют множество других изъянов.
Во-первых, они глубоко диссонируют с тем, что относительно Кравченко говорили его соратники и его жена, из-за чего, собственно, преподнесенные как сенсация, не воспринимаются в обществе как сенсационное доказательство. Не может быть такого, чтобы секретарь была тем единственным человеком, с которым министр в течение четырех с половиной лет делился всеми нюансами своей самой большой тайны, причем ну прямо как бы знал, что в будущем будет интересовать следователей.
Во-вторых, в них явно прослеживается режиссура, нацеленная на то, чтобы охватить все самые важные и в то же время наиболее сомнительные, разбитые критикой моменты следственной версии: Кравченко подставили Кучма и Фере (о том же говорится в документе, именуемой предсмертная записка); Кучма лично дал Кравченко указание разобраться с Гонгадзе, проучить его, но о физическом устранении не говорил (такова же фабула подписанного Кузьминым постановления о возбуждении уголовного дела против Кучмы); Кравченко никогда не отрицал, что причастен к исчезновению журналиста (все близко знавшие экс-министра и он сам говорят об обратном); Фере был авторитетом для Пукача и поэтому второй безоговорочно выполнял указания первого (чтобы объяснить, почему в деле фигурирует Фере, какую функцию он выполнял в деле Гонгадзе, и почему состоялось покушение на его жизнь); Кравченко подтверждает причастность Пукача к исчезновению журналиста (чтобы обосновать справедливость ареста Пукача в 2003 г. и в дальнейшем); с момента установления местонахождения трупа Гонгадзе Кравченко чувствовал страх перед возможным разоблачением и арестом, к марту 2005 г. был уверен, что Генпрокуратура довела его вину, что, в конце концов, побудило его к самоубийству (чтобы снять сомнения относительно того, что «таращанский» труп - это тело Гонгадзе и относительно поддерживаемых следствием причины и мотивов гибели генерала); никто другой не слышал от Кравченко подобного (потому что на указанные темы он не желал разговаривать); Кравченко не сомневался в достоверности записей из президентского кабинета относительно Гонгадзе, ему было неприятно их слушать (из чего нужно делать вывод, что «пленки» аутентичные, на них действительно звучит голос министра ВД, они отображают события, имевшие место в президентском кабинете, сотрудники милиции на самом деле следили за журналистом по указанию главы государства).
Следует отметить, что в этих свидетельства ниединожды проявляется их неправдоподобность, взаимоисключаемость и несуразность. Наиболее ярким признаком топорного фальсификата является эпизод, посвященный последним дням жизни экс-министра ВД. В те двое суток, которые прошли от публичного вызова на допрос до гибели, Кравченко был на виду. В воспоминаниях его друзей, сделанным по горячим следам, поминутно расписаны все его передвижения и запечатлены все его высказывания. В этом промежутке времени не было места для душевных разговоров со своим секретарем и даже намеков на признание в причастности к убийству.
«Никаких поручений от него (президента. - Авт.) и никаких действий в отношении исчезновения Гонгадзе я не получал», - вот то, что сказал Юрий Кравченко по этому поводу, выступая 13 декабря 2000 г. в ВР, и повторял до конца своей жизни.
И потом, если еще в 2000 г. Кравченко не исключал возможности своего ареста, почему не убрал хотя бы исполнителей похищения и убийства, еще никому неизвестных, самолично, если не хотел расширять круг свидетелей своей преступной деятельности? Или не пришел с повинной, не раскрыл всех обстоятельств и деталей, смягчая свою вину. То же, кстати, он мог сделать в 2004 г., раз боялся, что его сделают крайним, и в 2005 г., ежели был уверен, что его причастность к устранению Гонгадзе доказана, и он будет арестован.
Не министру ВД ли знать, какие скидки получают сотрудничающие со следствием. Зачем уходить из жизни, не показав, что твоя вина лишь частична и вынуждена? В конце концов, руководитель милиции всего лишь исполнял приказ, причем не предполагающий убийства. Эта идея сохранена и в рассказе от имени Пухликовой: «Давал ли Кучма Л.Д. указание Кравченко Ю.Ф. на физическое уничтожение Гонгадзе Г.Р., не говорил».
Далее, если Кравченко лично обеспечивал выполнение пожелания президента на разборки с Гонгадзе, почему он всего лишь предполагал, что в этом деле мог быть замешан и Фере, а не знал об этом наверняка? И почему о том, что Пукач причастен к исчезновению журналиста Кравченко своему «духовнику» рассказал только после его ареста, а не в течение трех предыдущих лет? Если к человеку есть полнейшее доверие, зачем что-то умалчивать?
Опять-таки, почему Кравченко должен был сомневаться или не сомневаться в достоверности записанного разговора относительно того, что сотрудники милиции следили за Гонгадзе и преследовали его по указанию президента, если он сам, как следует из распространенных «пленок, их и озадачивал.
Ну и наконец, если бы свидетельства Пухликовой не были бы фальшивкой, состряпанной не кем иным, а следователями в качестве зацепки для продвижения выдвинутого Кучме обвинения, они были бы проверены показаниями других людей, тесно контактировавших с Кравченко. Однако никого не допросили, чем показали, что сами сотрудники ГПУ не воспринимают этот материал как стоящую улику, с которой следует поступать согласно УПК.
Этот рафинированный фабрикат, тем не менее, рассматривается как аргумент в пользу продолжения уголовного преследования Леонида Кучмы. Теперь для удовлетворения кассационной жалобы прокуратуры, а с вступлением в действие нового УПК - в качестве надлежащего и допустимого доказательства. Будет он задействован или нет 26 июня, зависит от решения, принятого относительно кассации Тимошенко по «газовому» делу, которое в свою очередь находится в зависимости от того, чего удастся достичь 25 июня в судебном процессе по делу ЕЭСУ.
Чего ждем?
Когда это случится, не знают даже организаторы, поскольку определенные ими строки все время рушатся под тяжестью непредвиденных обстоятельств. Пока ясно одно: точка в уголовном деле Кучмы умышленно затягивается. Вообще и на отдельных этапах, причем на основании консолидированного интереса. 31 мая за перенесение судебного заседания выступили все стороны, обвиняющие Кучму - адвокаты Мельниченко, Подольский, представители прокуратуры, за исключением представителя интересов Мирославы Гонгадзе Валентины Теличенко.
Относительно последней следует отметить, что она ведет свою, независимую от спайки ГПУ - Мельниченко игру, и поэтому четко прослеживается тенденция на ее выдавливание из дела. Теличенко неоднократно обвинялась в содействии Кучме, в частности в интервью Мельниченко НБН (11.08.11), а от имени Пукача поступило ходатайство об ее отстранении от процесса. В упомянутой выше статье не преминул запустить эту шпильку и «День». «Против» (перенесения заседания. - Авт.) защитники Кучмы и адвокат Мирославы Гонгадзе - Теличенко. Совпало?», - подчеркивает издание сходство позиций двух этих сторон.
Почему после решения Апелляционного суда включен тормоз? Причин много. Одна из них - неопределенность с поведением подобранных свидетелей. Не все из них, по-видимому, на суде готовы повторить то, что было обусловлено заранее или то, к чему их принудили на следствии. А навернуть на «путь истинный» теперь не так просто, как ранее.
Обхождение с Тимошенко и Луценко, конечно, демонстрирует обреченность тех, кто попал в тиски правоохранительных структур. Но вмешательство Запада не дало чувству вседозволенности и безнаказанности приобрести незыблемый характер. Случилось то, что раньше не могло присниться в самом страшном сне: свидетели по делу Луценко не только сменили свои показания, но и заявили о давлении на них во время досудебного следствия и попытках нажима во время суда. А пример, как известно, заразителен.
Складывается впечатление, что взбунтовался даже Николай Протасов, осужденный за соучастие в убийстве Гонгадзе, раз, как сообщает агенство УНИАН, на судебном допросе 31 мая он «совсем ничего не мог сказать полезного относительно отношений с Пукачем и обстоятельств совершения преступления». А это риски для обвинительного приговора экс-руководителю милицейской разведки в нужном мотивировочном оформлении.
Записать в протоколе в принципе все еще можно, что только душа пожелает, и вышестоящее прокурорское начальство пока позволяет себе не обращать внимания на факты грубейшего нарушения закона теми, кто призван его охранять, но ко многим уже приходит понимание, что статус неприкасаемых отнюдь не вечен. Когда-то придется и отвечать за это. Крайне придирчиво-критическое отношения к действиям Генпрокуратуры тоже не способствует рассмотрению дела Кучмы по существу, а значит, нет необходимости торопиться с отменой постановления о прекращении его уголовного преследования.
Главную же причину умышленной задержки суда над Кучмой, вскрыла газета «День» (01.06.12), обнародовав одно из обоснований кассации Генпрокуратуры: «Не принято во внимание и показания свидетеля Пухликовой И. С. - бывшего секретаря Кравченко Ю. Ф., которая объяснила, что Кравченко Ю. Ф. неоднократно рассказывал, что в деле Гонгадзе Г. Р. его подставил Кучма Л. Д. и Фере Э. В. Президент Украины ему лично дал указание разобраться с журналистом и проучить последнего».
В ожидании Кодекса?
Показания Пухликовой по своей сути и предназначению - аналог показаний Пукача относительно обстоятельств совершения преступления (получения приказа на расправу с журналистом и доклада о выполнении), только в сокращенном варианте. Изначально они должны были исполнить вспомогательную функцию в подтверждении правдивости записей из президентского кабинета, подлинности документа, именуемого предсмертной запиской Кравченко и слов Пукача о том, что он был свидетелем телефонных разговоров Кравченко с Кучмой, через два дня после убийства кабинете главы МВД был представлен Литвину, в то время там также находились Джига и Фере.
Но по ходу действия оказалось, что подобного рода бездоказательные утверждения не пройдут. Суд имеет право признать человека виновным только тогда, когда чьи-либо свидетельства проверены другими доказательствами - свидетельствами других лиц, письменными доказательствами и т. д.
Следовательно, надо менять законодательство, и в новом Уголовно-процессуальном кодексе появляется статья 97 «Показания с чужих слов»: «Суд имеет право признать допустимым доказательством показания с чужих слов независимо от возможности допросить лицо, которое предоставило первичные объяснения». Эта статья позволяет принять в качестве допустимого доказательства свидетельства Пухликовой, несмотря на то, что Кравченко не может их подтвердить.
На дополнение к ней - «в исключительных случаях, если такие показания являются допустимым доказательством согласно с другими правилами допустимости доказательств» не следует обращать внимания, поскольку судебные процессы показывают, что, чуткость судей к желаниям государственного обвинения настолько велика, что эти показания непременно будут признаны допустимым доказательством, идеально согласованным с другими правилами допустимости доказательств.
Однако эта благодать наступит только через шесть месяцев после опубликования Кодекса, т. е. 19 ноября этого года.
Но даже тогда эта статья не может обеспечить внедрения вышеизложенных показаний Пукача, поскольку в материалах дела имеется протокол очной ставки Пукача и Джиги, Пукача и Литвина, где черным по белому записано, что они отрицают слова бывшего руководителя «наружки». А склонить их к изменению показаний или принять во внимание слова Пукача, проигнорировав возражения на них, нет, и не предвидится никакой возможности.
Другое дело Пухликова. Демонстрируя неуязвимость силовых структур даже в условиях международного скандала и открыто провозглашенной дипломатической изоляции президента, на безысходности ее положения можно сыграть и добиться повторения на суде записанного в протоколе допроса. Впрочем, имеется безнаказанный опыт зачитывания в массовом порядке свидетельств, добытых во время досудебного следствия, без приглашения свидетелей в суд. 13 июня показало, что он приобрел форму стойкой тенденции.
В тот день председательствующая в судебном процессе над Юрием Луценко Анна Медушевская отказалась вызвать в зал заседаний Валентина Давиденко, проходящего по делу в качестве потерпевшего, начав вместо этого зачитывать ранее полученные от него свидетельства. Не объясняя при этом основания такого порядка дачи показаний и не объявляя, имеет ли суд документы, в которых потерпевший указывает на невозможность прибыть в суд.
Ставка, кроме того, делается на то, что после парламентских выборов, вслед за которыми новые правила уголовного производства обретут жизнь, на политическом олимпе не останется (или останется в незначительном количестве) политиков, питающих дружеские чувства к Леониду Кучме, а президент Янукович не пойдет против большинства.
Показания Пухликовой уже теперь, надо полагать, усмирили защитников Юрия Кравченко в Партии регионов, открыли путь для признания его виновным без допуска к делу адвокатов и открытого судебного заседания, чего добивается его жена. Дополнительные аргументы появились и для отстаивания перед Виктором Януковичем необходимости продолжения уголовного преследования Леонида Кучмы.
Ожидаемое после выборов доминирование в политикуме приверженцев версии о президентском заказе журналиста (а это почти все бывшие «оранжевые» и их последователи) в совокупности с отрешенными от этой истории представителями, условно говоря, бело-синего лагеря, позволит без замечаний и апелляций к совести изложить объяснение уникальной открытости министра по отношению к своему секретарю. Конечно же, будут говорить, что сеансы невиданного откровения происходили в постели, что, кроме всего прочего, должно деморализировать жену Юрия Федоровича, посвятившую себя борьбе за доброе имя своего мужа, остановить ее в этом деле.
Этот мерзкий прием уже апробирован. С целью нейтрализации Александра Тимошенко в его усилиях освободить жену в Интернете появилось видео поцелуя Тимошенко с адвокатом Власенко.
Не в ладах с логикой
Показания, подписанные фамилией Пухликовой, помимо того, что бездоказательны, имеют множество других изъянов.
Во-первых, они глубоко диссонируют с тем, что относительно Кравченко говорили его соратники и его жена, из-за чего, собственно, преподнесенные как сенсация, не воспринимаются в обществе как сенсационное доказательство. Не может быть такого, чтобы секретарь была тем единственным человеком, с которым министр в течение четырех с половиной лет делился всеми нюансами своей самой большой тайны, причем ну прямо как бы знал, что в будущем будет интересовать следователей.
Во-вторых, в них явно прослеживается режиссура, нацеленная на то, чтобы охватить все самые важные и в то же время наиболее сомнительные, разбитые критикой моменты следственной версии: Кравченко подставили Кучма и Фере (о том же говорится в документе, именуемой предсмертная записка); Кучма лично дал Кравченко указание разобраться с Гонгадзе, проучить его, но о физическом устранении не говорил (такова же фабула подписанного Кузьминым постановления о возбуждении уголовного дела против Кучмы); Кравченко никогда не отрицал, что причастен к исчезновению журналиста (все близко знавшие экс-министра и он сам говорят об обратном); Фере был авторитетом для Пукача и поэтому второй безоговорочно выполнял указания первого (чтобы объяснить, почему в деле фигурирует Фере, какую функцию он выполнял в деле Гонгадзе, и почему состоялось покушение на его жизнь); Кравченко подтверждает причастность Пукача к исчезновению журналиста (чтобы обосновать справедливость ареста Пукача в 2003 г. и в дальнейшем); с момента установления местонахождения трупа Гонгадзе Кравченко чувствовал страх перед возможным разоблачением и арестом, к марту 2005 г. был уверен, что Генпрокуратура довела его вину, что, в конце концов, побудило его к самоубийству (чтобы снять сомнения относительно того, что «таращанский» труп - это тело Гонгадзе и относительно поддерживаемых следствием причины и мотивов гибели генерала); никто другой не слышал от Кравченко подобного (потому что на указанные темы он не желал разговаривать); Кравченко не сомневался в достоверности записей из президентского кабинета относительно Гонгадзе, ему было неприятно их слушать (из чего нужно делать вывод, что «пленки» аутентичные, на них действительно звучит голос министра ВД, они отображают события, имевшие место в президентском кабинете, сотрудники милиции на самом деле следили за журналистом по указанию главы государства).
Следует отметить, что в этих свидетельства ниединожды проявляется их неправдоподобность, взаимоисключаемость и несуразность. Наиболее ярким признаком топорного фальсификата является эпизод, посвященный последним дням жизни экс-министра ВД. В те двое суток, которые прошли от публичного вызова на допрос до гибели, Кравченко был на виду. В воспоминаниях его друзей, сделанным по горячим следам, поминутно расписаны все его передвижения и запечатлены все его высказывания. В этом промежутке времени не было места для душевных разговоров со своим секретарем и даже намеков на признание в причастности к убийству.
«Никаких поручений от него (президента. - Авт.) и никаких действий в отношении исчезновения Гонгадзе я не получал», - вот то, что сказал Юрий Кравченко по этому поводу, выступая 13 декабря 2000 г. в ВР, и повторял до конца своей жизни.
И потом, если еще в 2000 г. Кравченко не исключал возможности своего ареста, почему не убрал хотя бы исполнителей похищения и убийства, еще никому неизвестных, самолично, если не хотел расширять круг свидетелей своей преступной деятельности? Или не пришел с повинной, не раскрыл всех обстоятельств и деталей, смягчая свою вину. То же, кстати, он мог сделать в 2004 г., раз боялся, что его сделают крайним, и в 2005 г., ежели был уверен, что его причастность к устранению Гонгадзе доказана, и он будет арестован.
Не министру ВД ли знать, какие скидки получают сотрудничающие со следствием. Зачем уходить из жизни, не показав, что твоя вина лишь частична и вынуждена? В конце концов, руководитель милиции всего лишь исполнял приказ, причем не предполагающий убийства. Эта идея сохранена и в рассказе от имени Пухликовой: «Давал ли Кучма Л.Д. указание Кравченко Ю.Ф. на физическое уничтожение Гонгадзе Г.Р., не говорил».
Далее, если Кравченко лично обеспечивал выполнение пожелания президента на разборки с Гонгадзе, почему он всего лишь предполагал, что в этом деле мог быть замешан и Фере, а не знал об этом наверняка? И почему о том, что Пукач причастен к исчезновению журналиста Кравченко своему «духовнику» рассказал только после его ареста, а не в течение трех предыдущих лет? Если к человеку есть полнейшее доверие, зачем что-то умалчивать?
Опять-таки, почему Кравченко должен был сомневаться или не сомневаться в достоверности записанного разговора относительно того, что сотрудники милиции следили за Гонгадзе и преследовали его по указанию президента, если он сам, как следует из распространенных «пленок, их и озадачивал.
Ну и наконец, если бы свидетельства Пухликовой не были бы фальшивкой, состряпанной не кем иным, а следователями в качестве зацепки для продвижения выдвинутого Кучме обвинения, они были бы проверены показаниями других людей, тесно контактировавших с Кравченко. Однако никого не допросили, чем показали, что сами сотрудники ГПУ не воспринимают этот материал как стоящую улику, с которой следует поступать согласно УПК.
Этот рафинированный фабрикат, тем не менее, рассматривается как аргумент в пользу продолжения уголовного преследования Леонида Кучмы. Теперь для удовлетворения кассационной жалобы прокуратуры, а с вступлением в действие нового УПК - в качестве надлежащего и допустимого доказательства. Будет он задействован или нет 26 июня, зависит от решения, принятого относительно кассации Тимошенко по «газовому» делу, которое в свою очередь находится в зависимости от того, чего удастся достичь 25 июня в судебном процессе по делу ЕЭСУ.