Бабушка русской революции.
Екатерину Константиновну Брешко-Брешковскую в 1917-м году называли бабушкой русской революции. О ней вы можете узнать из этой журнальной статьи.
(Журнал Нива. Июнь 1917. № 22) Часть 1
Бабушка Е. К. Брешко-Брешковская о самой себѣ.
Родилась въ 1844 году. Дѣтство и молодость провела въ Черниговской губернии и на всю жизнь осталась благодарна родителямъ своимъ за доброе и разумное воспитанiе и обученiе. Крѣпостныхъ людей они жалѣли, не обижали; все же рѣзкая разница в томъ, какъ жили мы, помѣщики, и какъ жили крестьяне въ избахъ своихъ, была такъ поразительна, что дѣтская душа моя страдала сильно отъ противорѣчiя дѣйствительности съ ученiем Христа. Мать часто читала мне евангелiе и бiографiи великихъ подвижниковъ правды и любви къ человѣчеству.
Во всю свою жизнь я такъ много и неустанно думала о нуждахъ народныхъ, о горѣ народномъ, что всѣ мои страданiя и радости только съ народомъ и связаны. И всегда я ставила своимъ долгомъ - послужить народу и сдѣлать такъ, чтобы открылись у народа глаза на его жизнь и нужды.
Моя собственная жизнь вся состояла изъ любви и преданности къ стране и народу и страстнаго желанiя послужить народу сколько силъ хватитъ, до самой смерти.
Меня спрашиваютъ: - какъ дошла я до твердой рѣшимости жить только для народа? Я думаю, что эта рѣшимость была во мнѣ всегда, отъ самыхъ маленькихъ лѣтъ, съ самаго начала моего сознанiя.
Когда я мысленно оборачиваюсь назадъ, къ своей прошлой жизни, я прежде всего вижу себя маленькой пятилѣтней дѣвчонкой, которая все время страдала и болѣла сердцемъ за кого-нибудь: то за кучера, то за горничную, то за работника, то за угнетаемыхъ крестьянъ (вѣдь тогда было еще въ Россiи крѣпостное право).
Впѣчатленiя народнаго горя такъ крѣпко запали въ мою дѣтскую душу, что потомъ они не покидали меня уже во всю жизнь.
Мнѣ было семнадцать лѣтъ, когда въ 1861 году крестьянъ освободили отъ произвола помѣщиков, но такъ плохо надѣлили землей, что рабочему народу пришлось снова итти въ кабалу къ богачамъ. Волненiя крестьянъ вызывали страшныя экзекуцiи; страданiя ихъ проходили на моихъ глазахъ и усиливали мое стремленiе служить народу моему, чѣмъ только могу, ради облегченiя его горькой доли. Ни о какихъ революцiонныхъ кружкахъ и организацiях въ провинцiи тогда не было слышно, но скоро наступила работа земская, и я приложила къ ней свои старанiя. Десять лѣтъ работала, то въ школѣ крестьянской, то въ деревнѣ, организовала ссудо-сберегательные кассы, взаимопомощь, артели и организовала крестьянъ передъ выборами въ судьи, управу. Дѣло налаживалось, довѣрiе ко мнѣ крестьянъ помогало моей работѣ, но противъ меня и помощниковъ моихъ ополчились дворяне, донесли министрамъ и всю нашу долголѣтнюю работу, какъ метлой, смели, закрыли школы и кассы, отдали подъ надзоръ всѣхъ честныхъ людей въ уѣздѣ нашемъ и губернiи Черниговской, многихъ сослали вь сѣверныя губернiи и стали меня преслѣдовать.
Я увидѣла ясно, что правительство Александра II только на словахъ дѣлало реформы, будто хотѣло улучшить жизнь населенiя. На самомъ же дѣлѣ правительство зло преслѣдовало всякую попытку помочь рабочему народу выбраться изъ темноты къ свѣту, подойти къ знанию, проявить свои права. Ясно было видно, не только въ нашихъ мѣстахъ. но и по всей Россiи, что правительство боится сознательности народа и старается держать его въ рабскомъ безправiи. Это заставило меня искать другой дороги, другого способа работать на пользу дорогого мнѣ народа, и въ концѣ шестидесятыхъ годовъ я рѣшила отправиться по Россiи искать людей, чтобы съ ними вступить на путь борьбы нелегальной, т.-е. недозволенной царскими законами.
Больше двухъ лѣть скиталась я по Россiи, всё искала революцiонной среды, державшейся очень конспиративно. Но постепенно, переходя оть одной работы кь другой, пришла я въ организацiю довольно обширную, рѣшившую проникнуть въ народъ лично, а не только посредствомъ книгь и листовокъ.
Въ то время разница между моремъ крестьянъ и озеркомъ интеллигенцiи была такъ велика, что другъ друга они совсемъ не знали. Кромѣ того, недовѣрiе крестьянъ ко всему, что носило обликъ «господина», было настолько глубоко, что не было возможности нести въ крестьянскую и рабочую среду идеи свои, оставаясь господиномъ по внѣшности. Надо было преобразиться съ ногь до головы, надо было казаться настоящимъ простолюднномъ.
Одѣлась я въ крестьянскую одежду, захватила котомку, палку и пошла бродить. Хотя я и недолго ходила - всего лншь одно лѣто, но мнѣ удалось повидать, много деревень, и нигдѣ я не встрѣчала недовѣрiя. Крестьяне охотно слушали слова мои и моихъ товзрищей. Мы говорили имъ, что земля не должна быть въ рукахь отдельныхъ людей, что ее надо объявить всенародной, принадлежащей всему народу, всемъ темъ, кто хочетъ на ней трудиться. Не должно быть такого порядка, когда землю продають, закладываютъ, покупають, сдаютъ въ аренду, собираютъ въ однихъ рукахь тысячи десятинъ, а рядомъ люди голодаютъ оттого, что имъ негдѣ приложить свои силы. Крестьяне соглащались съ нами и тоже говорили, что земля должна принадлежать только тѣмъ, кто на ней трудится кто ее обрабатываетъ.
Мы говорили также, что помѣщики угнетаютъ народъ, что они забрали всё государство въ свои руки, что чиновничество держитъ руку помщѣиковъ и мѣшаетъ народу жить свободной жизнью. И въ зтомъ вопросе крестьяне тоже соглашались съ нами.
Объ одномъ только намъ трудно было говорить - это о царѣ. Мы старались объяснить крестьянамъ, что царь заодно съ помѣщиками и чиновниками, что онъ-то какь разъ и является главнымъ угнетателемъ народа. Но крестьяне не хотѣли этому вѣрить. Они тогда настолько далеки были отъ государственной жизни, ничего не читали (вѣдь безграмотные всѣ были) и ничего не знали, что имъ и въ голову не приходило, сколько зла принесла Россiи царская форма правленiя. Крестьяне вѣрили царю, они были убѣждены, что царь,-это добрый хозяинъ всей земли русской, который содержитъ войско для зашиты отъ враговъ, а крестьяне должны обрабатывать землю, платить ему подати на содержанiе войска. Они думали, что царь любитъ свой народъ и заботится о немъ, а если порой чиновникъ притѣсняеть народъ, такь это оттого, что онъ царя обманулъ. А если царь всю правду узнаетъ, то онъ чиновнвковъ прогонитъ и опять будетъ для народа какь родной отецъ.
Такь думали крестьяне о царѣ. Но я все же говорила имъ настоящую правду про царя, объясняла имъ, что царь знаеть про всѣ угнетенiя и самъ руководитъ всѣми угнетателями. Крестьяне говорили, что я ошибаюсь, но все-таки выслушивали меня, и никто изъ нихъ не обидѣлъ меня грубымъ словомъ.
Я ходила по деревнямъ не одна Три тысячи человѣкъ молодежи пошли въ это же время въ народъ, разсыпавшись по 36 губерниямъ Россiи, и всѣ мы говорили народу объ одномъ и томъ же, всѣ мы старались пробудить народъ кь хорошей свободной жизни. Однако скоро правительство узнало о нашей дѣятельности, и многихъ начали арестовывать, сажать по тюрьмамъ, ссылать въ каторгу и вь Сибирь.
Меня арестовали совершенно случайно въ 1874 г. Я ходила по Кiевской, Подольсксй, Черниговской и Херсонской губернiямъ и имѣла при себѣ въ котомкѣ подробныя карты этихъ мѣстностей, чтобы знать куда итти, и лишними разспросами не навлекать на себя подозрѣнiй. Когда я останавливалась въ деревенскихъ избахь, никто изъ крестьянъ не заглядывалъ въ мою сумку, и такимъ образомъ никто не могъ догадаться, кто я такая.
(Продолжение следует)
(Журнал Нива. Июнь 1917. № 22) Часть 1
Бабушка Е. К. Брешко-Брешковская о самой себѣ.
Родилась въ 1844 году. Дѣтство и молодость провела въ Черниговской губернии и на всю жизнь осталась благодарна родителямъ своимъ за доброе и разумное воспитанiе и обученiе. Крѣпостныхъ людей они жалѣли, не обижали; все же рѣзкая разница в томъ, какъ жили мы, помѣщики, и какъ жили крестьяне въ избахъ своихъ, была такъ поразительна, что дѣтская душа моя страдала сильно отъ противорѣчiя дѣйствительности съ ученiем Христа. Мать часто читала мне евангелiе и бiографiи великихъ подвижниковъ правды и любви къ человѣчеству.
Во всю свою жизнь я такъ много и неустанно думала о нуждахъ народныхъ, о горѣ народномъ, что всѣ мои страданiя и радости только съ народомъ и связаны. И всегда я ставила своимъ долгомъ - послужить народу и сдѣлать такъ, чтобы открылись у народа глаза на его жизнь и нужды.
Моя собственная жизнь вся состояла изъ любви и преданности къ стране и народу и страстнаго желанiя послужить народу сколько силъ хватитъ, до самой смерти.
Меня спрашиваютъ: - какъ дошла я до твердой рѣшимости жить только для народа? Я думаю, что эта рѣшимость была во мнѣ всегда, отъ самыхъ маленькихъ лѣтъ, съ самаго начала моего сознанiя.
Когда я мысленно оборачиваюсь назадъ, къ своей прошлой жизни, я прежде всего вижу себя маленькой пятилѣтней дѣвчонкой, которая все время страдала и болѣла сердцемъ за кого-нибудь: то за кучера, то за горничную, то за работника, то за угнетаемыхъ крестьянъ (вѣдь тогда было еще въ Россiи крѣпостное право).
Впѣчатленiя народнаго горя такъ крѣпко запали въ мою дѣтскую душу, что потомъ они не покидали меня уже во всю жизнь.
Мнѣ было семнадцать лѣтъ, когда въ 1861 году крестьянъ освободили отъ произвола помѣщиков, но такъ плохо надѣлили землей, что рабочему народу пришлось снова итти въ кабалу къ богачамъ. Волненiя крестьянъ вызывали страшныя экзекуцiи; страданiя ихъ проходили на моихъ глазахъ и усиливали мое стремленiе служить народу моему, чѣмъ только могу, ради облегченiя его горькой доли. Ни о какихъ революцiонныхъ кружкахъ и организацiях въ провинцiи тогда не было слышно, но скоро наступила работа земская, и я приложила къ ней свои старанiя. Десять лѣтъ работала, то въ школѣ крестьянской, то въ деревнѣ, организовала ссудо-сберегательные кассы, взаимопомощь, артели и организовала крестьянъ передъ выборами въ судьи, управу. Дѣло налаживалось, довѣрiе ко мнѣ крестьянъ помогало моей работѣ, но противъ меня и помощниковъ моихъ ополчились дворяне, донесли министрамъ и всю нашу долголѣтнюю работу, какъ метлой, смели, закрыли школы и кассы, отдали подъ надзоръ всѣхъ честныхъ людей въ уѣздѣ нашемъ и губернiи Черниговской, многихъ сослали вь сѣверныя губернiи и стали меня преслѣдовать.
Я увидѣла ясно, что правительство Александра II только на словахъ дѣлало реформы, будто хотѣло улучшить жизнь населенiя. На самомъ же дѣлѣ правительство зло преслѣдовало всякую попытку помочь рабочему народу выбраться изъ темноты къ свѣту, подойти къ знанию, проявить свои права. Ясно было видно, не только въ нашихъ мѣстахъ. но и по всей Россiи, что правительство боится сознательности народа и старается держать его въ рабскомъ безправiи. Это заставило меня искать другой дороги, другого способа работать на пользу дорогого мнѣ народа, и въ концѣ шестидесятыхъ годовъ я рѣшила отправиться по Россiи искать людей, чтобы съ ними вступить на путь борьбы нелегальной, т.-е. недозволенной царскими законами.
Больше двухъ лѣть скиталась я по Россiи, всё искала революцiонной среды, державшейся очень конспиративно. Но постепенно, переходя оть одной работы кь другой, пришла я въ организацiю довольно обширную, рѣшившую проникнуть въ народъ лично, а не только посредствомъ книгь и листовокъ.
Въ то время разница между моремъ крестьянъ и озеркомъ интеллигенцiи была такъ велика, что другъ друга они совсемъ не знали. Кромѣ того, недовѣрiе крестьянъ ко всему, что носило обликъ «господина», было настолько глубоко, что не было возможности нести въ крестьянскую и рабочую среду идеи свои, оставаясь господиномъ по внѣшности. Надо было преобразиться съ ногь до головы, надо было казаться настоящимъ простолюднномъ.
Одѣлась я въ крестьянскую одежду, захватила котомку, палку и пошла бродить. Хотя я и недолго ходила - всего лншь одно лѣто, но мнѣ удалось повидать, много деревень, и нигдѣ я не встрѣчала недовѣрiя. Крестьяне охотно слушали слова мои и моихъ товзрищей. Мы говорили имъ, что земля не должна быть въ рукахь отдельныхъ людей, что ее надо объявить всенародной, принадлежащей всему народу, всемъ темъ, кто хочетъ на ней трудиться. Не должно быть такого порядка, когда землю продають, закладываютъ, покупають, сдаютъ въ аренду, собираютъ въ однихъ рукахь тысячи десятинъ, а рядомъ люди голодаютъ оттого, что имъ негдѣ приложить свои силы. Крестьяне соглащались съ нами и тоже говорили, что земля должна принадлежать только тѣмъ, кто на ней трудится кто ее обрабатываетъ.
Мы говорили также, что помѣщики угнетаютъ народъ, что они забрали всё государство въ свои руки, что чиновничество держитъ руку помщѣиковъ и мѣшаетъ народу жить свободной жизнью. И въ зтомъ вопросе крестьяне тоже соглашались съ нами.
Объ одномъ только намъ трудно было говорить - это о царѣ. Мы старались объяснить крестьянамъ, что царь заодно съ помѣщиками и чиновниками, что онъ-то какь разъ и является главнымъ угнетателемъ народа. Но крестьяне не хотѣли этому вѣрить. Они тогда настолько далеки были отъ государственной жизни, ничего не читали (вѣдь безграмотные всѣ были) и ничего не знали, что имъ и въ голову не приходило, сколько зла принесла Россiи царская форма правленiя. Крестьяне вѣрили царю, они были убѣждены, что царь,-это добрый хозяинъ всей земли русской, который содержитъ войско для зашиты отъ враговъ, а крестьяне должны обрабатывать землю, платить ему подати на содержанiе войска. Они думали, что царь любитъ свой народъ и заботится о немъ, а если порой чиновникъ притѣсняеть народъ, такь это оттого, что онъ царя обманулъ. А если царь всю правду узнаетъ, то онъ чиновнвковъ прогонитъ и опять будетъ для народа какь родной отецъ.
Такь думали крестьяне о царѣ. Но я все же говорила имъ настоящую правду про царя, объясняла имъ, что царь знаеть про всѣ угнетенiя и самъ руководитъ всѣми угнетателями. Крестьяне говорили, что я ошибаюсь, но все-таки выслушивали меня, и никто изъ нихъ не обидѣлъ меня грубымъ словомъ.
Я ходила по деревнямъ не одна Три тысячи человѣкъ молодежи пошли въ это же время въ народъ, разсыпавшись по 36 губерниямъ Россiи, и всѣ мы говорили народу объ одномъ и томъ же, всѣ мы старались пробудить народъ кь хорошей свободной жизни. Однако скоро правительство узнало о нашей дѣятельности, и многихъ начали арестовывать, сажать по тюрьмамъ, ссылать въ каторгу и вь Сибирь.
Меня арестовали совершенно случайно въ 1874 г. Я ходила по Кiевской, Подольсксй, Черниговской и Херсонской губернiямъ и имѣла при себѣ въ котомкѣ подробныя карты этихъ мѣстностей, чтобы знать куда итти, и лишними разспросами не навлекать на себя подозрѣнiй. Когда я останавливалась въ деревенскихъ избахь, никто изъ крестьянъ не заглядывалъ въ мою сумку, и такимъ образомъ никто не могъ догадаться, кто я такая.
(Продолжение следует)