Промысел Божий
Я знаю, что половина из тех, кто прочитают данную запись, будут смеяться или негодовать. Тем не менее, я не могу не опубликовать это.
Мне уже 36 лет. Это не так уж и мало. Христа распяли в более раннем возрасте. И многие другие умерли молодыми. Подводя предварительные итоги, я вижу, что вся моя жизнь имеет некую глубинную направленность - иначе говоря, смысл. Последний выявляется апостериорно, по мере прожитого времени. Заранее, загодя, априори я себе такую жизнь никогда бы не придумал. Я много заблуждался, но Господь каждый раз вытаскивал меня за шиворот на верную дорогу. Христос всё время направлял меня туда, куда мне действительно было надо. Я не понимал этого, я роптал и сетовал на свою судьбу. Но судьбы, оказывается, нет, а есть Божий Промысел.
Я родился в городе Верещагино Пермской области. Это важно. Моя малая родина - один из немногих центров настоящего русского православия. Но только кто об этом думал в 1974 году? Когда я был школьником и проводил лето в Верещагино, то часто проезжал на велосипеде мимо старообрядческого храма. Тогда в городе не говорили "старообрядцы", "староверы", "Древлеправославная Церковь Христова", а говорили просто - "кержаки". Пожилой поп с длинными волосами и в широкополой шляпе, беседующий на улице со старушками, казался мне удивительной экзотикой. (Позже я узнал, что это отец Иоанн, и что он умер). Кто из людей мог тогда предположить, что я, внук известного на весь район партийного и советского работника, встану на клирос "кержацкой церкви"? Никто.
В детстве я часто болел. Может быть, по этой причине, а, может, по какой-то другой, я глубоко чувствовал какой-то изъян в бытии мира. Как будто мир - тесная и неразношенная обувь. Я так и не научился чувствовать себя в нём полностью комфортно. Теперь понимаю, что и не надо учиться этому. Когда год назад я слёг с гепатитом - с температурой 39 и сильнейшей тошнотой - то внезапно почувствовал полнотой своего нутра, что все чувственные удовольствия этой жизни надо делить, как минимум, на десять - и только тогда обнаруживается их подлинная, а не искусственно раздутая, ценность. Когда природа как будто макает тебя лицом в ее же дерьмо - поневоле начинаешь задумываться о сути бытия.
И всё же, несмотря на общий дискомфорт мировосприятия, мне довелось увидеть красоту подлинного бытия - страдающую, но мощную красоту. Недоверие к миру сему было дополнено доверием к миру иному, просвечивающему здесь и сейчас сквозь свинцовые мерзости человеческой жизни. Это произошло поэтапно. Сначала я уехал в трехлетнем возрасте из Верещагино в Красноярск - и мне открылась глубинная красота видимого мира. Красноярск прекрасен, и прекрасно то, что его окружает. Этот город меня вдохновляет до сих пор, он дает мне душевные силы, чтобы не впадать в уныние. Наша семья прожила там десять лет, и моя мать заболела раком. Отец принял решение - всем нам вернуться в Верещагино, ближе к родне. Как я переживал! Моя душа представляла в то время почти сплошную кровавую рану под непроницаемым панцирем. Красота видимого мира для меня временно померкла. (Пермь, вообще-то, - серое и унылое место, а Верещагино - не намного более вдохновляющее). Но это было необходимо для того, чтобы мне открылась красота мира невидимого, для того, чтобы я приобрел интерес и вкус к тому, на что невозможно воочию посмотреть. Вся наша семья обрела православную веру (с кратким, для меня полугодовым, транзитом через никонианство - наверное, хорошо то, что я непосредственно познакомился с этим извращением православия, и безусловно хорошо то, что при этом я там не застрял). Моя мать умерла христианкой, и этого, скорее всего, не произошло бы в Красноярске - там до сих пор нет нашего храма и нашего постоянного священника. (Красноярская община - как раз в то время, когда мы жили в Красноярске, были атеистами и ничего толком не знали о староверии - была создана о.Валерием Шабашовым, служившим тогда в Минусинске; именно о.Валерий затем и крестил всех нас в Верещагино). Красота невидимого мира открылась для меня не только в православии, но и в философии - ведь философ оперирует только наглядно непредставимыми категориями. Моя вера, моя философия, моя жена, мои друзья обретены мною на пермской земле - пусть невзрачной, но такой родной и необходимой.
Если бы, например, в 1992-м мне, недавно крещеному второкурснику истфака, кто-нибудь сказал, что всего через несколько лет я стану философом-марксистом, то я бы только покрутил пальцем у виска. Первое издание того марксистского учебника, по которому я сейчас преподаю философию, было мною, в качестве студента, испещрено разными нелицеприятными пометками. Но в том-то и сущность университета, что он углубляет понимание. Не сразу, постепенно, но углубляет. Я никогда не состоял (после пионеров) ни в каких коммунистических (и вообще ни в каких политических) организациях, и до сих пор не состою. И правильно - ни в инкубаторе либерастов и проходимцев под названием ВЛКСМ, ни в инкубаторе предателей и кормушке для "кротов" под названием КПРФ, ни в сталинистских, ни в троцкистских организациях мне делать было совершенно нечего. К марксизму я пришел не через политику, а через медиевистику (раздел исторической науки, изучающий средневековье). Причем, заметьте, к марксизму в широком смысле, - а не в узком, предполагающем согласие с Марксом по всем вопросам, даже сугубо идеологическим. (Так, например, я после крещения никогда не впадал в атеизм). Диплом, посвященный историографии средневекового английского парламента, у меня был уже вполне марксистским по методологии. Свободных мест в аспирантуре на родном истфаке в 1996-м не оказалось (коммерциализация, понимаешь!). И хорошо, что не оказалось - теперь я не только историк, но и философ. Занимаюсь любимым делом, философия всегда была мне близка. Даже в детстве я задавал себе философские вопросы.
Таким образом, Господь сформировал мою личность - постепенно, от простого к сложному. Причем начало процесса ее становления - и есть начало моей жизни. Я родился в 1974 году - и уже тогда был предназначен стать христианином и философом. Есть такое понятие - необходимость. И есть такое понятие - свобода (т.е. внутренняя осознанная необходимость). Я - в целом свободный человек, никогда не бывший в армейском рабстве, в рабстве у накопления капитала и в рабстве у славы. Только вот еще во многом пребываю в рабстве у греха (т.е. у своих внутренних пороков). Но стараюсь освободиться.
Моя жизнь продолжается, и смысл моего предназначения выявлен еще не до конца. semen_borzenko недавно заметил (не здесь, а "В Контакте"), что я, Лоскутов, один такой на земле - старообрядец-марксист. А ведь Семён, наверное, прав - я больше не знаю никого подобного. И ведь зачем-то я Христу такой нужен. Господь мне помогает по жизни (и помог с марксистской диссертацией в том числе), вразумляет, выручает, предохраняет от глупостей. (Я ведь, в сущности, глуп, понимаю далеко не всё, а только кое-что, и, если бы всецело опирался на свой жалкий умишко - уже давно загубил бы свою жизнь; хорошо, что я не философ-идеалист, слишком доверяющий своему рассуждению). Я всегда искал подлинное, неотчужденное бытие. (Вижу, что многие мои коллеги-атеисты несчастны, они такого бытия не обрели и пребывают в жизненной растерянности - хотя в теории у них всё гладко). Это проблематика Христа, и это проблематика Маркса. Может быть, мне удастся хоть как-нибудь в ней разобраться и понять что-то такое, отчего моя жизнь уже точно не будет прожита зря?
Мне уже 36 лет. Это не так уж и мало. Христа распяли в более раннем возрасте. И многие другие умерли молодыми. Подводя предварительные итоги, я вижу, что вся моя жизнь имеет некую глубинную направленность - иначе говоря, смысл. Последний выявляется апостериорно, по мере прожитого времени. Заранее, загодя, априори я себе такую жизнь никогда бы не придумал. Я много заблуждался, но Господь каждый раз вытаскивал меня за шиворот на верную дорогу. Христос всё время направлял меня туда, куда мне действительно было надо. Я не понимал этого, я роптал и сетовал на свою судьбу. Но судьбы, оказывается, нет, а есть Божий Промысел.
Я родился в городе Верещагино Пермской области. Это важно. Моя малая родина - один из немногих центров настоящего русского православия. Но только кто об этом думал в 1974 году? Когда я был школьником и проводил лето в Верещагино, то часто проезжал на велосипеде мимо старообрядческого храма. Тогда в городе не говорили "старообрядцы", "староверы", "Древлеправославная Церковь Христова", а говорили просто - "кержаки". Пожилой поп с длинными волосами и в широкополой шляпе, беседующий на улице со старушками, казался мне удивительной экзотикой. (Позже я узнал, что это отец Иоанн, и что он умер). Кто из людей мог тогда предположить, что я, внук известного на весь район партийного и советского работника, встану на клирос "кержацкой церкви"? Никто.
В детстве я часто болел. Может быть, по этой причине, а, может, по какой-то другой, я глубоко чувствовал какой-то изъян в бытии мира. Как будто мир - тесная и неразношенная обувь. Я так и не научился чувствовать себя в нём полностью комфортно. Теперь понимаю, что и не надо учиться этому. Когда год назад я слёг с гепатитом - с температурой 39 и сильнейшей тошнотой - то внезапно почувствовал полнотой своего нутра, что все чувственные удовольствия этой жизни надо делить, как минимум, на десять - и только тогда обнаруживается их подлинная, а не искусственно раздутая, ценность. Когда природа как будто макает тебя лицом в ее же дерьмо - поневоле начинаешь задумываться о сути бытия.
И всё же, несмотря на общий дискомфорт мировосприятия, мне довелось увидеть красоту подлинного бытия - страдающую, но мощную красоту. Недоверие к миру сему было дополнено доверием к миру иному, просвечивающему здесь и сейчас сквозь свинцовые мерзости человеческой жизни. Это произошло поэтапно. Сначала я уехал в трехлетнем возрасте из Верещагино в Красноярск - и мне открылась глубинная красота видимого мира. Красноярск прекрасен, и прекрасно то, что его окружает. Этот город меня вдохновляет до сих пор, он дает мне душевные силы, чтобы не впадать в уныние. Наша семья прожила там десять лет, и моя мать заболела раком. Отец принял решение - всем нам вернуться в Верещагино, ближе к родне. Как я переживал! Моя душа представляла в то время почти сплошную кровавую рану под непроницаемым панцирем. Красота видимого мира для меня временно померкла. (Пермь, вообще-то, - серое и унылое место, а Верещагино - не намного более вдохновляющее). Но это было необходимо для того, чтобы мне открылась красота мира невидимого, для того, чтобы я приобрел интерес и вкус к тому, на что невозможно воочию посмотреть. Вся наша семья обрела православную веру (с кратким, для меня полугодовым, транзитом через никонианство - наверное, хорошо то, что я непосредственно познакомился с этим извращением православия, и безусловно хорошо то, что при этом я там не застрял). Моя мать умерла христианкой, и этого, скорее всего, не произошло бы в Красноярске - там до сих пор нет нашего храма и нашего постоянного священника. (Красноярская община - как раз в то время, когда мы жили в Красноярске, были атеистами и ничего толком не знали о староверии - была создана о.Валерием Шабашовым, служившим тогда в Минусинске; именно о.Валерий затем и крестил всех нас в Верещагино). Красота невидимого мира открылась для меня не только в православии, но и в философии - ведь философ оперирует только наглядно непредставимыми категориями. Моя вера, моя философия, моя жена, мои друзья обретены мною на пермской земле - пусть невзрачной, но такой родной и необходимой.
Если бы, например, в 1992-м мне, недавно крещеному второкурснику истфака, кто-нибудь сказал, что всего через несколько лет я стану философом-марксистом, то я бы только покрутил пальцем у виска. Первое издание того марксистского учебника, по которому я сейчас преподаю философию, было мною, в качестве студента, испещрено разными нелицеприятными пометками. Но в том-то и сущность университета, что он углубляет понимание. Не сразу, постепенно, но углубляет. Я никогда не состоял (после пионеров) ни в каких коммунистических (и вообще ни в каких политических) организациях, и до сих пор не состою. И правильно - ни в инкубаторе либерастов и проходимцев под названием ВЛКСМ, ни в инкубаторе предателей и кормушке для "кротов" под названием КПРФ, ни в сталинистских, ни в троцкистских организациях мне делать было совершенно нечего. К марксизму я пришел не через политику, а через медиевистику (раздел исторической науки, изучающий средневековье). Причем, заметьте, к марксизму в широком смысле, - а не в узком, предполагающем согласие с Марксом по всем вопросам, даже сугубо идеологическим. (Так, например, я после крещения никогда не впадал в атеизм). Диплом, посвященный историографии средневекового английского парламента, у меня был уже вполне марксистским по методологии. Свободных мест в аспирантуре на родном истфаке в 1996-м не оказалось (коммерциализация, понимаешь!). И хорошо, что не оказалось - теперь я не только историк, но и философ. Занимаюсь любимым делом, философия всегда была мне близка. Даже в детстве я задавал себе философские вопросы.
Таким образом, Господь сформировал мою личность - постепенно, от простого к сложному. Причем начало процесса ее становления - и есть начало моей жизни. Я родился в 1974 году - и уже тогда был предназначен стать христианином и философом. Есть такое понятие - необходимость. И есть такое понятие - свобода (т.е. внутренняя осознанная необходимость). Я - в целом свободный человек, никогда не бывший в армейском рабстве, в рабстве у накопления капитала и в рабстве у славы. Только вот еще во многом пребываю в рабстве у греха (т.е. у своих внутренних пороков). Но стараюсь освободиться.
Моя жизнь продолжается, и смысл моего предназначения выявлен еще не до конца. semen_borzenko недавно заметил (не здесь, а "В Контакте"), что я, Лоскутов, один такой на земле - старообрядец-марксист. А ведь Семён, наверное, прав - я больше не знаю никого подобного. И ведь зачем-то я Христу такой нужен. Господь мне помогает по жизни (и помог с марксистской диссертацией в том числе), вразумляет, выручает, предохраняет от глупостей. (Я ведь, в сущности, глуп, понимаю далеко не всё, а только кое-что, и, если бы всецело опирался на свой жалкий умишко - уже давно загубил бы свою жизнь; хорошо, что я не философ-идеалист, слишком доверяющий своему рассуждению). Я всегда искал подлинное, неотчужденное бытие. (Вижу, что многие мои коллеги-атеисты несчастны, они такого бытия не обрели и пребывают в жизненной растерянности - хотя в теории у них всё гладко). Это проблематика Христа, и это проблематика Маркса. Может быть, мне удастся хоть как-нибудь в ней разобраться и понять что-то такое, отчего моя жизнь уже точно не будет прожита зря?