Воспоминания Хаима-Зеэва (Владимира) Могилевера - 4
Создание организации
Кроме этого, события развивались достаточно бурно. Еще до той зимы 1967-го года, когда начал работу ульпан в Репино, произошло совершенно, на мой взгляд, необычное событие. Вдруг, неожиданно для меня, выяснилось, что кроме нашей четверки, о которой я уже говорил, нам стало известно, что есть еще несколько ребят, которые имеют примерно те же самые интересы. Предложение встретиться было естественным. И вот осенью 1966-го года под голыми деревьями Пушкинского парка собралось уже две четверки. Точнее, с другой стороны было, как и с нашей, три человека (насколько я помню, кто-то просто не смог присутствовать на первой встрече). Среди тех, кто встретился с нами тогда, был Гилель Бутман - бывший юрист по образованию и следователь милиции, из-за своих интересов к еврейским делам выгнанный оттуда и допрашивавшийся много раз КГБ, а к тому времени бывший уже представителем рабочего класса - специалистом по ремонту холодильников и одновременно студентом-заочником политехнического института. Я уже упоминал раньше о Гилеле в связи с тем, что именно он познакомил меня позже с моим учителем иврита Авраамом Моисеевичем Беловым. Вместе с Бутманом пришел симпатичный и моложавый улыбающийся молодой человек - Рудик Бруд, инженер по специальности, как я узнал впоследствии, и вообще очень милый парень. О третьем новом знакомом надо сказать совершенно отдельно. Представился он Соломоном Дрейзнером, инженером-строителем.
Вставка: о Семе Дрейзнере
Тут я сознательно забегу далеко-далеко вперед. Дело в том, что Сема впоследствии сыграл в моей жизни очень большую роль, преувеличить которую невозможно. Я глубоко убежден, что никаких моих рассказов никто бы не услышал, если бы в лице Семы я не нашел хорошего, верного друга и в каком-то смысле даже старшего брата. Если кто-то хочет знать, что означают слова «харизматическая личность», то посмотрите на Дрейзнера - он умеет и всегда умел найти общий язык с любым человеком. Понять, что того интересует, что тому важно, и договориться с ним - если только этот человек еще не вычеркнул себя из пределов рода человеческого вообще - с такими никто не может найти общий язык иначе, как через прицел.
Мы были с Семой в тех самых условиях, когда это было весьма и весьма актуально: только прицелы были лишь у наших врагов, ножи и численное превосходство тоже, а нас было иногда на всю лагерную зону двое-трое евреев, окруженных людоедами-уголовниками, которых на нас натравливало начальство, а также фашистскими холуями-полицаями, которых почему-то бережно охраняло это же начальство, зная, что люди эти опытные в определенной проблеме, и еще им пригодятся. Именно поэтому полицаи чувствовали себя в лагерях так свободно. И при этом сверху с вышек смотрели в прицелы автоматчики, которые любили нас отнюдь не больше, чем уголовники или полицаи. Их также натравливали, говоря, что мы враги, убийцы, шпионы, агенты ЦРУ и прочее. Когда я, вчерашний студент и совершенный, надо признать, маменькин сынок, привыкший только к домашней жизни, попал в лагерь и увидел, что там среди моих соседей - Сема, то понял, что шансы выйти оттуда живым увеличиваются.
Самая главная помощь, которая определила многое в жизни нескольких лет в лагере, пришла уже, благодаря Семе, чуть ли не в первый месяц-два, когда мы стали обсуждать вопрос, как же можно заниматься ивритом в лагере, если у нас нет ни одного, даже самого маленького учебника. Правда, текст учебника «Элеф милим» я помнил наизусть, во всяком случае, первую часть. И еще кое-что из Торы, Талмуда - в основном я почерпнул это из хрестоматии. Но через некоторое время Сема подошел к одному из надзирателей, и как будто был с ним знаком всю жизнь, спросил: «Слушай, а здесь у вас в магазине водка-то хотя бы есть?» «Да», - мрачно ответил надзиратель, посмотрев на Сему. Что это такое - лысый еврей вдруг интересуется достаточно абстрактной для евреев проблемой. Если бы я, далекий от народа, спросил такое, надзиратель бы просто упал в обморок, и я был бы еще обвинен, скорее всего, в нанесении тяжких телесных повреждений честному советскому вертухаю-комсомольцу (вы, возможно, знаете, что лагерных надзирателей-конвоиров называют вертухаями за привычку некоторых из них, пришедших с юга России и Украины, кричать «не вертухайся», то есть не дергайся). «Слушай, - сказал Сема серьезно и по-деловому, - вот тебе червонец, ты себе водки купи, а на сдачу принеси мне чего-нибудь пожрать». Все, после этого они стали лучшими друзьями, да и тому деваться уже некуда было, он стал выполнять все мелкие поручения Семы.
А через некоторое время Сема подошел ко мне и сказал: «Владик, пиши Юле (моей жене) письмо, пусть присылает книжки». Я написал, радуясь при этом, лишнему, внелимитному письму - из лагеря разрешалось писать только два письма в месяц, но в этом, нелегальном и потому неподцензурном письме можно было написать чуть более свободно, не ставя под удар родных. Написал я: «Пожалуйста, дорогая, пришли учебники, словари, книжки на легком иврите на такой-то адрес». А через некоторое время Сема подошел ко мне и сказал: «Все в порядке, книжки уже переправлены в зону». Надзиратель получил эти книги просто по почте и принес в зону в каком-то мешке неказистого вида. Но содержимое превосходило все мои ожидания, уж Юленька постаралась! Там были и учебники, и словари, и книжечки на легком иврите, детские книжки и даже очень серьезная книга - «Сефер ха-Агада», составленная еще в начале века в Одессе Бяликом и Равницким, разделенная на небольшие брошюры, для конспирации переплетенные в обложку журналов на идише «Советиш Геймланд» (Советская родина).
Когда книги оказались в зоне, и можно было начать учиться, то мое общественное положение чуть выровнялось, поскольку жили мы, как мы это называли, киббуцом. Я думаю, в самые жуткие времена карточной системы ни в одном самом бедном киббуце не жили так голодно, как мы, но все-таки вместе жить легче. И если я, в очередной раз не выполнив норму, как минимум лишался права получить (то есть купить на свои деньги в лагерном ларьке) ничтожное количество дополнительных продуктов, то их получал выполнявший играючи, когда нужно по две нормы, Изя Залмансон. Оба брата Залмансона (из тех, кто пытался захватить самолет) были в нашей зоне, в соседней зоне сидела их сестра Сильва. Когда я говорю о двух нормах, имеется в виду, что Изя не только выполнял свою норму, работая на каком-то металлообрабатывающем станке на лагерном заводике, но еще и приходил в перерыв и рубил те дрова, которые я не мог разрубить. Я на морозе в 30 градусов в легкой-легкой зековской курточке должен был приобщаться к труду и перековываться таким образом. Ясно, что практически никогда норму выполнить я не мог. И то, что я чувствовал себя даже в каком-то смысле в тягость друзьям, было страшнее многого другого. Но когда появились учебники, я мог того же самого Изю, который горел сионистским пламенем, но иврита, к сожалению, не знал совершенно, хоть как-то довести до уровня, когда он мог со мной просто разговаривать в лагере на иврите, а не по-русски, что было весьма полезным, поскольку нас не могли понимать окружающие. У нас появилось то же преимущество, что и у армян и у литовцев. Причем, у них оно было относительным, ведь они не могли быть уверены, что какой-то неизвестный им заключенный не знает их языка, а мы были уверены в том, что иврита не знал никто, практически на сто процентов.
Вот так, благодаря Семе, начались эти занятия. Давид Черноглаз вел уроки истории, я - иврита. Проблему с учебниками (ведь Юля прислала только по одному экземпляру каждого), мы решали очень быстро, просто переписывая, тем более, что ни в кино, ни в кафе-мороженое, ни на встречи с девочками мы «почему-то» в лагере по вечерам не ходили. Все силы и все время шло на полезнейшую, кстати, для изучения работу - переписывания учебника в тетрадки. Кроме этого, это имело большое значение еще и потому, что учебник, явно изданный в Израиле, начальство могло обнаружить и изъять в любой момент.
Прошу прощения за то, что я в моем рассказе сильно перескочил вперед во времени. И уместно сейчас вернуться назад, потому что рассказывать о таком замечательном человеке как Сема Дрейзнер можно часами. И, разумеется, к нему я еще буду возвращаться.
Я остановился на том дне в ноябре 1966 года, когда была фактически создана ленинградская подпольная сионистская организация. На том самом памятном собрании мы понимали, что тем самым фактически образован руководящий комитет этой организации, состоявший из присутствующих на встрече евреев. По замыслу, каждый постепенно должен был обрасти единомышленниками, образовать свою группу и стать представителем ее в комитете. Хотя в принципе, вначале считалось, что обе четверки действуют самостоятельно, а комитет дает только рекомендации. Вот этим-то он и отличался от того комитета, который нам очень хорошо известен из истории, начиная с первого съезда партии, которая тогда в 1897 году получила название РСДРП. Кстати, прошу прощения, там тоже было восемь человек. Об этом мало рассказывали и писали в Советском Союзе, поскольку вначале, как все знают, коммунистическая партия была некоторым русским филиалом или, скажем, нееврейским филиалом партии Бунд. Бунд - это еврейская социал-демократическая организация, которая создала тогда некое дочернее предприятие. Разумеется, не по заданию мифических сионских мудрецов, как нынешние фашисты любят повторять, а только лишь из глубочайшего убеждения в идеях пролетарского интернационализма. Большинство из членов Бунда заплатило достаточно горькую плату за свои старания.
Комитет есть, а что дальше? Программа и устав, конечно. И это было не очень сложно. Программа состояла всего из двух пунктов: первый: наша цель - это борьба с насильственной ассимиляцией и содействие тем, кто хочет приобщиться к национальной культуре, а второй пункт программы - это содействие в выезде в Израиль всем, кто хочет этого. Что касается устава, он тоже был несложным. Надо отметить, что были упомянуты в уставе и членские взносы - типичный признак подпольной организации. А то, что она антисоветская, как правильно пишет в своей книге «Ленинград - Иерусалим с долгой пересадкой» Гилель Бутман, так это уже потом в суде холуи решат на основе классового сознания. Мы были несколько легкомысленными в этой части, считая, что ведь в газетах мы нашу программу и устав не публикуем, к сожалению или к счастью. А в случае чего (понятно, чего) будем хранить гордое молчание, ограничившись ответом на вопросы об имени, фамилии и домашнем адресе. Как вы видите, комсомольское воспитание оказалось достаточно легкомысленным в таком вопросе. Но и против преимуществ организации нельзя пройти мимо. Теперь мы чувствовали обязательства не только высшего духовного порядка, но и практически каждодневные. Тем более, что к каждодневной работе можно было приступить немедленно. Я сужу по работе нашей четверки в основном. Мы рассказали всем о том, что у нас есть практически уже готовый - осталось только переплести и пустить в дело - экземпляр книги Уриса «Исход», и минимальный опыт образования первого подпольного ульпана, о котором я тут уже рассказывал.
Мы понимали, что с начала раздачи материала, то есть фактического нашего раскрытия перед широкой еврейской массой, обнаружатся неизбежные внимательные информаторы, или как это называлось у органов - «референты» («Что вы, что вы? Мы же не ищем стукачей. Нам нужны референты, чтобы знать мнение молодежи», - так говорили в одном известном учреждении). И скоро наша деятельность станет известной в КГБ. Один рассказывает другому, второй - третьему. Вначале это, разумеется, люди надежные и серьезные, потом это постепенно доходит до случайных знакомых, приятелей, а то и собутыльников, кто знает. Так что сомнения начались уже с самого начала. Мы решили, что мы на ближайших встречах вернемся к этому вопросу. А встречи у нас вначале были жутко конспиративные. Только на свежем воздухе, вне пределов досягаемости подслушивающей аппаратуры, или же на тех квартирах, которые вне подозрений - попробуй зимой встречаться на свежем воздухе! Скажем, если там живет пожилая тетушка кого-то из ребят, которая к тому же еще и известный легендарный герой гражданской войны и уже отсидела свои 20 лет, так что вряд ли за ней сейчас следят, особенно учитывая, что она уже несколько отошла от активной жизни, мягко говоря. И когда она уходит с приятельницей в кино, то соответственно, на три-четыре часа ключ она может отдать любимому племяннику. Потом мы до того уже обнаглели, что стали собираться просто на квартирах даже у членов комитета, а это уже, конечно, было безобразие, ввиду неизбежной слежки. Я уже не говорю о том, что были люди, у которых слежка была еще с предыдущего этапа их жизни. Скажем, на меня, как я уже рассказывал, было заведено дело в КГБ еще задолго до описываемых событий, по поводу диссидентских дел.
«Рыцари иврита» (*)
Два ульпана - один в Репино у нас, и второй под руководством Гилеля Бутмана в Лисьем Носу - это было совсем не мало, но отнюдь не было решением всех проблем. Хотя, кроме нас, было еще немало людей, которые интересовались, и даже самостоятельно занимались ивритом. Разрешите сказать о некоторых из них пару слов.
Не только изучали иврит, но также и преподавали его инженер Давид Маркович Мурин и Лев Лейбович Коренблит - крупный ученый в области проводников, сотрудник института Йоффе Академии Наук. Оба впоследствии, вошли в нашу организацию. Лев Лейбович очень много занимался изданием самиздатской еврейской литературы, координировал у нас эту работу. Потом был арестован, когда начались аресты, отсидел три года и приехал в Израиль.
Благословенной памяти Натан Исаакович Цирюльников прошел в свое время войну, столкнулся с антисемитизмом еще в Красной армии к концу войны. Хорошо помнил образование государства Израиль, а главное, реакцию на это советских евреев. Не удивительно, что когда он увидел впервые израильские издания на русском языке, душа у него воспылала жаждой их получать и по возможности регулярно. А кроме того, ему захотелось учить иврит из почти мистической надежды на то, что когда-нибудь он тоже сможет приехать в эту страну. И вот, Натан Исаакович стал посещать израильское посольство или встречаться с работниками этого посольства где-нибудь в условленных местах в Москве, куда специально ездил из Ленинграда. И получал от них литературу и учебники, и словари, и календари, и журналы. Вначале это был журнал «Вестник Израиля» - единственный, но как мне кажется, неплохой. Он специально издавался по-русски в расчете на нашу аудиторию. У себя дома Натан Исаакович читал все это сам, давал своим близким приятелям, а ивритом стал заниматься вместе со своей дочкой Шурой. В результате Натана Исааковича в 1960 году арестовали. Получил он год, и даже отсидел не до конца - попал под какую-то амнистию, и вновь вернулся к своей чертежной доске: Натан Исаакович был инженером. Позднее он вошел в нашу организацию в одну из ее групп, успел сделать много полезного, а по приезде в Израиль, успел еще поработать и здесь на инженерной ниве и умер в Хайфе в 1983 году.
Отнести Натана Исааковича Цирюльникова к молодежи можно, разумеется, только образно: уже к моменту ареста в 60-ом году ему было 50 лет, а в конце шестидесятых, когда он присоединился к организации, ему уже было под 60. И вообще разброс по возрасту у нас был очень большой. Для любителей статистики: из двух четверок, основавших организацию осенью 1966 года, половина была в возрасте 26-28 лет, а вторая половина в возрасте 35-36 лет. Позднее к организации присоединился уже упоминавшийся Лев Лейбович Коренблит со своей группой - все люди в возрасте за сорок. А другую группу составляли студенты, которым было немногим больше двадцати.
Но, что интересно, кроме этого, были еще люди, которые в организацию не входили, а по возрасту были гораздо старше даже и Натана Исааковича. Можно назвать их условно людьми пожилыми - душой-то все они были очень молоды. Надо сказать, что многие из них или даже большинство, учили иврит еще в детстве в хедере, а то и в талмуд-торе. Многие вели религиозный образ жизни, и это им помогало не забывать иврит, что конечно, не могло нас с ними не свести раньше или позже. Дело в том, что достаточно быстро даже далекие с детства от религии люди, каким был я, поняли, что Тора и молитвенник это, помимо всего, замечательные учебники иврита. Имея самую элементарную базу, можно начать чтение этих книг и приобрести не только огромные познания в нашей традиции, но и большие знания в иврите. Разумеется, грамматика современного израильского иврита, как всем известно, отличается от иврита библейского или средневекового, но словарный запас, скажем, содержащийся уже в книге Берешит, вполне был достаточен для нас для чтения и древних и новых израильских книг. Поэтому, я не считал зазорным поклянчить у людей пожилых, не завалялся ли у них где-то уже не нужный им второй или третий экземпляр Торы или молитвенника, и нельзя ли его присвоить. Иногда этот разговор сопровождался так же и описанием бедственного положения кого-то из уже арестованных или выгнанных с работы по идеологическим и национальным причинам молодых людей. Тогда, как правило, я уносил червонец в помощь пострадавшим, а вместе с ним - о радость! - и книгу на иврите. Ну, разумеется, если находились книги учебного характера, специально изданные в Израиле, или адаптированные книги, учебники, детские книжки, то они принимались с величайшей благодарностью.
Не надо было быть большим разведчиком и даже, просто иметь особую наблюдательность, чтобы заметить, что эта группа пожилых людей обменивается литературой на иврите между собой. И я с огромной радостью видел, что в этом обмене основную роль стали играть книги, изданные в современном Израиле. Часто это были серьезные, толстые книги, художественно-мемуарные, исторического характера, которые дай Бог мне и сейчас научиться читать так же легко, как я читаю по-русски. Честь и хвала тем пожилым людям, и тем, кто их когда-то научил, и дай Бог, чтобы те, кого уже нет с нами, нашли место вечного упокоения в райском саду.
Надо сказать, что наше положительное отношение было явно взаимным. Пожилым людям всегда приятно, когда кто-то идет по их стопам, тогда они чувствуют, что жизнь не кончается. Поэтому я даже стал получать приглашения в гости в дни еврейских праздников. Приходил я на эти праздники с большим воодушевлением. Старался узнать как можно больше и познакомиться с новыми людьми, которые опять же могли впоследствии пасть жертвой моих книжных притязаний.
__________________________________________________________________________________
* Авраам Белов-Элинсон «Рыцари иврита в бывшем Советском Союзе». Иерусалим, Лира, 1998.
__________________________________________________________________________________
Кроме этого, события развивались достаточно бурно. Еще до той зимы 1967-го года, когда начал работу ульпан в Репино, произошло совершенно, на мой взгляд, необычное событие. Вдруг, неожиданно для меня, выяснилось, что кроме нашей четверки, о которой я уже говорил, нам стало известно, что есть еще несколько ребят, которые имеют примерно те же самые интересы. Предложение встретиться было естественным. И вот осенью 1966-го года под голыми деревьями Пушкинского парка собралось уже две четверки. Точнее, с другой стороны было, как и с нашей, три человека (насколько я помню, кто-то просто не смог присутствовать на первой встрече). Среди тех, кто встретился с нами тогда, был Гилель Бутман - бывший юрист по образованию и следователь милиции, из-за своих интересов к еврейским делам выгнанный оттуда и допрашивавшийся много раз КГБ, а к тому времени бывший уже представителем рабочего класса - специалистом по ремонту холодильников и одновременно студентом-заочником политехнического института. Я уже упоминал раньше о Гилеле в связи с тем, что именно он познакомил меня позже с моим учителем иврита Авраамом Моисеевичем Беловым. Вместе с Бутманом пришел симпатичный и моложавый улыбающийся молодой человек - Рудик Бруд, инженер по специальности, как я узнал впоследствии, и вообще очень милый парень. О третьем новом знакомом надо сказать совершенно отдельно. Представился он Соломоном Дрейзнером, инженером-строителем.
Вставка: о Семе Дрейзнере
Тут я сознательно забегу далеко-далеко вперед. Дело в том, что Сема впоследствии сыграл в моей жизни очень большую роль, преувеличить которую невозможно. Я глубоко убежден, что никаких моих рассказов никто бы не услышал, если бы в лице Семы я не нашел хорошего, верного друга и в каком-то смысле даже старшего брата. Если кто-то хочет знать, что означают слова «харизматическая личность», то посмотрите на Дрейзнера - он умеет и всегда умел найти общий язык с любым человеком. Понять, что того интересует, что тому важно, и договориться с ним - если только этот человек еще не вычеркнул себя из пределов рода человеческого вообще - с такими никто не может найти общий язык иначе, как через прицел.
Мы были с Семой в тех самых условиях, когда это было весьма и весьма актуально: только прицелы были лишь у наших врагов, ножи и численное превосходство тоже, а нас было иногда на всю лагерную зону двое-трое евреев, окруженных людоедами-уголовниками, которых на нас натравливало начальство, а также фашистскими холуями-полицаями, которых почему-то бережно охраняло это же начальство, зная, что люди эти опытные в определенной проблеме, и еще им пригодятся. Именно поэтому полицаи чувствовали себя в лагерях так свободно. И при этом сверху с вышек смотрели в прицелы автоматчики, которые любили нас отнюдь не больше, чем уголовники или полицаи. Их также натравливали, говоря, что мы враги, убийцы, шпионы, агенты ЦРУ и прочее. Когда я, вчерашний студент и совершенный, надо признать, маменькин сынок, привыкший только к домашней жизни, попал в лагерь и увидел, что там среди моих соседей - Сема, то понял, что шансы выйти оттуда живым увеличиваются.
Самая главная помощь, которая определила многое в жизни нескольких лет в лагере, пришла уже, благодаря Семе, чуть ли не в первый месяц-два, когда мы стали обсуждать вопрос, как же можно заниматься ивритом в лагере, если у нас нет ни одного, даже самого маленького учебника. Правда, текст учебника «Элеф милим» я помнил наизусть, во всяком случае, первую часть. И еще кое-что из Торы, Талмуда - в основном я почерпнул это из хрестоматии. Но через некоторое время Сема подошел к одному из надзирателей, и как будто был с ним знаком всю жизнь, спросил: «Слушай, а здесь у вас в магазине водка-то хотя бы есть?» «Да», - мрачно ответил надзиратель, посмотрев на Сему. Что это такое - лысый еврей вдруг интересуется достаточно абстрактной для евреев проблемой. Если бы я, далекий от народа, спросил такое, надзиратель бы просто упал в обморок, и я был бы еще обвинен, скорее всего, в нанесении тяжких телесных повреждений честному советскому вертухаю-комсомольцу (вы, возможно, знаете, что лагерных надзирателей-конвоиров называют вертухаями за привычку некоторых из них, пришедших с юга России и Украины, кричать «не вертухайся», то есть не дергайся). «Слушай, - сказал Сема серьезно и по-деловому, - вот тебе червонец, ты себе водки купи, а на сдачу принеси мне чего-нибудь пожрать». Все, после этого они стали лучшими друзьями, да и тому деваться уже некуда было, он стал выполнять все мелкие поручения Семы.
А через некоторое время Сема подошел ко мне и сказал: «Владик, пиши Юле (моей жене) письмо, пусть присылает книжки». Я написал, радуясь при этом, лишнему, внелимитному письму - из лагеря разрешалось писать только два письма в месяц, но в этом, нелегальном и потому неподцензурном письме можно было написать чуть более свободно, не ставя под удар родных. Написал я: «Пожалуйста, дорогая, пришли учебники, словари, книжки на легком иврите на такой-то адрес». А через некоторое время Сема подошел ко мне и сказал: «Все в порядке, книжки уже переправлены в зону». Надзиратель получил эти книги просто по почте и принес в зону в каком-то мешке неказистого вида. Но содержимое превосходило все мои ожидания, уж Юленька постаралась! Там были и учебники, и словари, и книжечки на легком иврите, детские книжки и даже очень серьезная книга - «Сефер ха-Агада», составленная еще в начале века в Одессе Бяликом и Равницким, разделенная на небольшие брошюры, для конспирации переплетенные в обложку журналов на идише «Советиш Геймланд» (Советская родина).
Когда книги оказались в зоне, и можно было начать учиться, то мое общественное положение чуть выровнялось, поскольку жили мы, как мы это называли, киббуцом. Я думаю, в самые жуткие времена карточной системы ни в одном самом бедном киббуце не жили так голодно, как мы, но все-таки вместе жить легче. И если я, в очередной раз не выполнив норму, как минимум лишался права получить (то есть купить на свои деньги в лагерном ларьке) ничтожное количество дополнительных продуктов, то их получал выполнявший играючи, когда нужно по две нормы, Изя Залмансон. Оба брата Залмансона (из тех, кто пытался захватить самолет) были в нашей зоне, в соседней зоне сидела их сестра Сильва. Когда я говорю о двух нормах, имеется в виду, что Изя не только выполнял свою норму, работая на каком-то металлообрабатывающем станке на лагерном заводике, но еще и приходил в перерыв и рубил те дрова, которые я не мог разрубить. Я на морозе в 30 градусов в легкой-легкой зековской курточке должен был приобщаться к труду и перековываться таким образом. Ясно, что практически никогда норму выполнить я не мог. И то, что я чувствовал себя даже в каком-то смысле в тягость друзьям, было страшнее многого другого. Но когда появились учебники, я мог того же самого Изю, который горел сионистским пламенем, но иврита, к сожалению, не знал совершенно, хоть как-то довести до уровня, когда он мог со мной просто разговаривать в лагере на иврите, а не по-русски, что было весьма полезным, поскольку нас не могли понимать окружающие. У нас появилось то же преимущество, что и у армян и у литовцев. Причем, у них оно было относительным, ведь они не могли быть уверены, что какой-то неизвестный им заключенный не знает их языка, а мы были уверены в том, что иврита не знал никто, практически на сто процентов.
Вот так, благодаря Семе, начались эти занятия. Давид Черноглаз вел уроки истории, я - иврита. Проблему с учебниками (ведь Юля прислала только по одному экземпляру каждого), мы решали очень быстро, просто переписывая, тем более, что ни в кино, ни в кафе-мороженое, ни на встречи с девочками мы «почему-то» в лагере по вечерам не ходили. Все силы и все время шло на полезнейшую, кстати, для изучения работу - переписывания учебника в тетрадки. Кроме этого, это имело большое значение еще и потому, что учебник, явно изданный в Израиле, начальство могло обнаружить и изъять в любой момент.
Прошу прощения за то, что я в моем рассказе сильно перескочил вперед во времени. И уместно сейчас вернуться назад, потому что рассказывать о таком замечательном человеке как Сема Дрейзнер можно часами. И, разумеется, к нему я еще буду возвращаться.
Я остановился на том дне в ноябре 1966 года, когда была фактически создана ленинградская подпольная сионистская организация. На том самом памятном собрании мы понимали, что тем самым фактически образован руководящий комитет этой организации, состоявший из присутствующих на встрече евреев. По замыслу, каждый постепенно должен был обрасти единомышленниками, образовать свою группу и стать представителем ее в комитете. Хотя в принципе, вначале считалось, что обе четверки действуют самостоятельно, а комитет дает только рекомендации. Вот этим-то он и отличался от того комитета, который нам очень хорошо известен из истории, начиная с первого съезда партии, которая тогда в 1897 году получила название РСДРП. Кстати, прошу прощения, там тоже было восемь человек. Об этом мало рассказывали и писали в Советском Союзе, поскольку вначале, как все знают, коммунистическая партия была некоторым русским филиалом или, скажем, нееврейским филиалом партии Бунд. Бунд - это еврейская социал-демократическая организация, которая создала тогда некое дочернее предприятие. Разумеется, не по заданию мифических сионских мудрецов, как нынешние фашисты любят повторять, а только лишь из глубочайшего убеждения в идеях пролетарского интернационализма. Большинство из членов Бунда заплатило достаточно горькую плату за свои старания.
Комитет есть, а что дальше? Программа и устав, конечно. И это было не очень сложно. Программа состояла всего из двух пунктов: первый: наша цель - это борьба с насильственной ассимиляцией и содействие тем, кто хочет приобщиться к национальной культуре, а второй пункт программы - это содействие в выезде в Израиль всем, кто хочет этого. Что касается устава, он тоже был несложным. Надо отметить, что были упомянуты в уставе и членские взносы - типичный признак подпольной организации. А то, что она антисоветская, как правильно пишет в своей книге «Ленинград - Иерусалим с долгой пересадкой» Гилель Бутман, так это уже потом в суде холуи решат на основе классового сознания. Мы были несколько легкомысленными в этой части, считая, что ведь в газетах мы нашу программу и устав не публикуем, к сожалению или к счастью. А в случае чего (понятно, чего) будем хранить гордое молчание, ограничившись ответом на вопросы об имени, фамилии и домашнем адресе. Как вы видите, комсомольское воспитание оказалось достаточно легкомысленным в таком вопросе. Но и против преимуществ организации нельзя пройти мимо. Теперь мы чувствовали обязательства не только высшего духовного порядка, но и практически каждодневные. Тем более, что к каждодневной работе можно было приступить немедленно. Я сужу по работе нашей четверки в основном. Мы рассказали всем о том, что у нас есть практически уже готовый - осталось только переплести и пустить в дело - экземпляр книги Уриса «Исход», и минимальный опыт образования первого подпольного ульпана, о котором я тут уже рассказывал.
Мы понимали, что с начала раздачи материала, то есть фактического нашего раскрытия перед широкой еврейской массой, обнаружатся неизбежные внимательные информаторы, или как это называлось у органов - «референты» («Что вы, что вы? Мы же не ищем стукачей. Нам нужны референты, чтобы знать мнение молодежи», - так говорили в одном известном учреждении). И скоро наша деятельность станет известной в КГБ. Один рассказывает другому, второй - третьему. Вначале это, разумеется, люди надежные и серьезные, потом это постепенно доходит до случайных знакомых, приятелей, а то и собутыльников, кто знает. Так что сомнения начались уже с самого начала. Мы решили, что мы на ближайших встречах вернемся к этому вопросу. А встречи у нас вначале были жутко конспиративные. Только на свежем воздухе, вне пределов досягаемости подслушивающей аппаратуры, или же на тех квартирах, которые вне подозрений - попробуй зимой встречаться на свежем воздухе! Скажем, если там живет пожилая тетушка кого-то из ребят, которая к тому же еще и известный легендарный герой гражданской войны и уже отсидела свои 20 лет, так что вряд ли за ней сейчас следят, особенно учитывая, что она уже несколько отошла от активной жизни, мягко говоря. И когда она уходит с приятельницей в кино, то соответственно, на три-четыре часа ключ она может отдать любимому племяннику. Потом мы до того уже обнаглели, что стали собираться просто на квартирах даже у членов комитета, а это уже, конечно, было безобразие, ввиду неизбежной слежки. Я уже не говорю о том, что были люди, у которых слежка была еще с предыдущего этапа их жизни. Скажем, на меня, как я уже рассказывал, было заведено дело в КГБ еще задолго до описываемых событий, по поводу диссидентских дел.
«Рыцари иврита» (*)
Два ульпана - один в Репино у нас, и второй под руководством Гилеля Бутмана в Лисьем Носу - это было совсем не мало, но отнюдь не было решением всех проблем. Хотя, кроме нас, было еще немало людей, которые интересовались, и даже самостоятельно занимались ивритом. Разрешите сказать о некоторых из них пару слов.
Не только изучали иврит, но также и преподавали его инженер Давид Маркович Мурин и Лев Лейбович Коренблит - крупный ученый в области проводников, сотрудник института Йоффе Академии Наук. Оба впоследствии, вошли в нашу организацию. Лев Лейбович очень много занимался изданием самиздатской еврейской литературы, координировал у нас эту работу. Потом был арестован, когда начались аресты, отсидел три года и приехал в Израиль.
Благословенной памяти Натан Исаакович Цирюльников прошел в свое время войну, столкнулся с антисемитизмом еще в Красной армии к концу войны. Хорошо помнил образование государства Израиль, а главное, реакцию на это советских евреев. Не удивительно, что когда он увидел впервые израильские издания на русском языке, душа у него воспылала жаждой их получать и по возможности регулярно. А кроме того, ему захотелось учить иврит из почти мистической надежды на то, что когда-нибудь он тоже сможет приехать в эту страну. И вот, Натан Исаакович стал посещать израильское посольство или встречаться с работниками этого посольства где-нибудь в условленных местах в Москве, куда специально ездил из Ленинграда. И получал от них литературу и учебники, и словари, и календари, и журналы. Вначале это был журнал «Вестник Израиля» - единственный, но как мне кажется, неплохой. Он специально издавался по-русски в расчете на нашу аудиторию. У себя дома Натан Исаакович читал все это сам, давал своим близким приятелям, а ивритом стал заниматься вместе со своей дочкой Шурой. В результате Натана Исааковича в 1960 году арестовали. Получил он год, и даже отсидел не до конца - попал под какую-то амнистию, и вновь вернулся к своей чертежной доске: Натан Исаакович был инженером. Позднее он вошел в нашу организацию в одну из ее групп, успел сделать много полезного, а по приезде в Израиль, успел еще поработать и здесь на инженерной ниве и умер в Хайфе в 1983 году.
Отнести Натана Исааковича Цирюльникова к молодежи можно, разумеется, только образно: уже к моменту ареста в 60-ом году ему было 50 лет, а в конце шестидесятых, когда он присоединился к организации, ему уже было под 60. И вообще разброс по возрасту у нас был очень большой. Для любителей статистики: из двух четверок, основавших организацию осенью 1966 года, половина была в возрасте 26-28 лет, а вторая половина в возрасте 35-36 лет. Позднее к организации присоединился уже упоминавшийся Лев Лейбович Коренблит со своей группой - все люди в возрасте за сорок. А другую группу составляли студенты, которым было немногим больше двадцати.
Но, что интересно, кроме этого, были еще люди, которые в организацию не входили, а по возрасту были гораздо старше даже и Натана Исааковича. Можно назвать их условно людьми пожилыми - душой-то все они были очень молоды. Надо сказать, что многие из них или даже большинство, учили иврит еще в детстве в хедере, а то и в талмуд-торе. Многие вели религиозный образ жизни, и это им помогало не забывать иврит, что конечно, не могло нас с ними не свести раньше или позже. Дело в том, что достаточно быстро даже далекие с детства от религии люди, каким был я, поняли, что Тора и молитвенник это, помимо всего, замечательные учебники иврита. Имея самую элементарную базу, можно начать чтение этих книг и приобрести не только огромные познания в нашей традиции, но и большие знания в иврите. Разумеется, грамматика современного израильского иврита, как всем известно, отличается от иврита библейского или средневекового, но словарный запас, скажем, содержащийся уже в книге Берешит, вполне был достаточен для нас для чтения и древних и новых израильских книг. Поэтому, я не считал зазорным поклянчить у людей пожилых, не завалялся ли у них где-то уже не нужный им второй или третий экземпляр Торы или молитвенника, и нельзя ли его присвоить. Иногда этот разговор сопровождался так же и описанием бедственного положения кого-то из уже арестованных или выгнанных с работы по идеологическим и национальным причинам молодых людей. Тогда, как правило, я уносил червонец в помощь пострадавшим, а вместе с ним - о радость! - и книгу на иврите. Ну, разумеется, если находились книги учебного характера, специально изданные в Израиле, или адаптированные книги, учебники, детские книжки, то они принимались с величайшей благодарностью.
Не надо было быть большим разведчиком и даже, просто иметь особую наблюдательность, чтобы заметить, что эта группа пожилых людей обменивается литературой на иврите между собой. И я с огромной радостью видел, что в этом обмене основную роль стали играть книги, изданные в современном Израиле. Часто это были серьезные, толстые книги, художественно-мемуарные, исторического характера, которые дай Бог мне и сейчас научиться читать так же легко, как я читаю по-русски. Честь и хвала тем пожилым людям, и тем, кто их когда-то научил, и дай Бог, чтобы те, кого уже нет с нами, нашли место вечного упокоения в райском саду.
Надо сказать, что наше положительное отношение было явно взаимным. Пожилым людям всегда приятно, когда кто-то идет по их стопам, тогда они чувствуют, что жизнь не кончается. Поэтому я даже стал получать приглашения в гости в дни еврейских праздников. Приходил я на эти праздники с большим воодушевлением. Старался узнать как можно больше и познакомиться с новыми людьми, которые опять же могли впоследствии пасть жертвой моих книжных притязаний.
__________________________________________________________________________________
* Авраам Белов-Элинсон «Рыцари иврита в бывшем Советском Союзе». Иерусалим, Лира, 1998.
__________________________________________________________________________________