Архиепископ Алоизий Степинац - преступник или святой?
Окончание
По мере того, как Степинацу становилось ясно, что его используют в качестве прикрытия преступлений, чудовищнейших даже по балканским масштабам (сербам, полностью освободившимся от турецкого ига лишь за семьдесят с небольшим лет до немецко-хорватской оккупации, было с чем сравнивать), его отношение к власти, сохраняя все внешние атрибуты лояльности, становилось всё более враждебным. Если по окончании очередной конференции епископов 26 июня 1941 года Степинац обратился к Павеличу с выражением "полной лояльности и искреннего стремления к дальнейшему сотрудничеству на благо родины и т. д. и т. п.", то по окончании следующего съезда епископата (17-20 ноября того же года), оказавшегося последним вплоть до марта 1945 года, было составлено два письма (за подписью участников съезда во главе со Степинацем) - Папе Пию ХII и "поглавнику" Павеличу - с выражением протеста Католической Церкви Хорватии по поводу вмешательства светской власти в дело обращения инославных и иноверцев, которому, "согласно Божьему Закону и каноническим установлениям" надлежит оставаться исключительной прерогативой Церкви (Alexander, цит. раб., стр. 78). В обоих письмах содержались описания массовых убийств "схизматиков" (многие из которых к этому времени уже приняли католичество), но ответственность за все эти преступления возлагалась на предводителей усташских отрядов, тогда как самому Павеличу, по-прежнему не предъявлялось никаких претензий: "Никто не может отрицать того, - писал Степинац, - что все эти чудовищные проявления жестокости имели место, так как Вы сами, Поглавник, публично осудили действия усташей и велели наказать преступников. Ваши усилия по обеспечению порядка и правосудия в стране достойны всяческого одобрения" (Alexander, цит. раб., стр. 81).
Тем не менее, "поглавник" был в бешенстве. Министр иностранных дел Италии Чиано записал в своём дневнике, что в конце 1941 года Павелич говорил ему, что "...низшее католическое духовенство сохраняет полную лояльность по отношению к нам, тогда как к высшим слоям иерархии это относится в гораздо меньшей степени. Некоторые епископы проявляют откровенную враждебность". Несколькими месяцами ранее то же самое он говорил Риббентропу (Alexander, цит. раб., стр. 82). Одно время Павелич даже подумывал о том, чтобы арестовать Степинаца, но, удостоверившись в полной поддержке архиепископа со стороны Ватикана, решил его "приручить". В январе 1942 года, с благословения Святейшего Престола, Степинаца назначают военным викарием, то есть, главою военного духовенства - введённой Павеличем институции, призванной поднимать боевой дух армии и "духовно окормлять" рядовых усташей и офицеров (Dedijer, цит. раб., стр. 133). В этом качестве Степинац пребудет до конца Войны. Время от времени он будет писать "поглавнику" письма в защиту осуждённых или - чаще - безымянных жертв, но, чаще всего, без особого успеха. Первое из подобных обращений датируется мартом 1942 года, бóльшая же часть - 1943-45 годами (Richard Patee, "The Case of Cardinal Archbishop Stepinac", Bruce, 1953, стр. 306-340). Отношения между архиепископом и диктатором улучшились до такой степени, что в конце Войны, покидая страну под прикрытием Ватикана, Павелич просил Степинаца возглавить будущее правительство, и, хотя это предложение архиепископ отклонил, он, всё же, согласился на роль хранителя правительственных архивов и части золота, реквизированного усташами у отправленных в лагеря смерти, а также награбленного в разорённых православных храмах и монастырях. Дело католического прозелитизма также оставалось предметом неусыпных забот архиепископа; к этому времени относится и наиболее часто вменяемый ему в заслугу разосланный по епархиям секретный циркуляр следующего содержания:
"Когда к вам придут люди иудейского или православного вероисповедания, находящиеся в смертельной опасности и желающие перейти в Католицизм, примите их и спасите человеческие жизни. Не требуйте от них никаких особых познаний в делах веры, ибо православные - христиане, как и мы, а из иудейской веры ведёт происхождение само Христианство. Роль и задача христианина, в первую очередь, - спасение людей. Когда пройдёт время безумия и варварства, те, что обратятся из убеждения, останутся в нашей Церкви, тогда как другие, когда минует опасность, вернутся в свою" (Alexander, цит. раб., стр. 85).
Таким образом, стремясь, как мы уже видели, свести к минимуму проявления насилия и запугивания при массовых обращениях, Степинац, однако, весьма ревностно относился к идее превращения Хорватии в чисто католическую страну. Нетрудно поэтому понять гнев Степинаца, когда из письма мостарского епископа Мишича он узнал о депутации сербов, направленной к Муссолини с просьбой о реоккупации Боснии и Герцеговины, переданной до этого Хорватии (Alexander, цит. раб., стр. 81). В ответном письме Степинац пишет:
"Итальянцы вернулись и восстановили гражданскую и военную власть. Немедленно ожили схизматические общины, а православные священники, до сих пор скрывавшиеся, появились снова и чувствуют себя свободно. По-видимому, итальянцы более расположены к сербам, нежели к католикам" (Falconi, цит. раб., стр. 320).
Письмо аналогичного содержания было направлено итальянскому консулу в Загреб:
"... на части территории Хорватии, аннексированной Италией, наблюдается упадок религиозной жизни, а также заметный сдвиг от Католицизма к схизме. Если эта, наиболее католическая, часть Хорватии, перестанет быть таковою, вся вина и ответственность перед Богом и историей ляжет на католическую Италию. Религиозный аспект проблемы заставляет меня говорить в открытых и ясных выражениях, поскольку я несу ответственность за религиозную жизнь в Хорватии" (Falconi, там же).
Следует признать, что основания для беспокойства у архиепископа были: итальянцы, от высокопоставленных чиновников Министерства иностранных дел до офицеров и рядовых солдат, делали всё возможное, чтобы жизнь на контролировавшихся ими территориях вошла в более или менее мирное русло. "Бежать к итальянцам" означало спастись духовно и физически - как для серба, так и для еврея. Возникла парадоксальная ситуация - ближайшая союзница Германии, фашистская Италия - делала всё возможное для защиты преследуемых и гонимых, когда они оказывались на контролируемых итальянскими войсками территориях (Греция, Далматское побережье и часть Южной Франции). Если другие союзники Германии - такие, как, например, Болгария, восставая против депортации "своих" евреев (за все годы Войны Германии не был выдан ни один еврей - гражданин Болгарии), не имели ничего против уничтожения евреев оккупированных ими территорий (та же Болгария без звука выдала Гитлеру евреев Фракии и Македонии), то итальянские оккупационные власти брали под свою защиту всех, независимо от гражданства и происхождения. Делалось это в характерном итальянском стиле - с активным использованием бюрократической волокиты, туманно сформулированных приказов, отсутствия реакции начальства на их невыполнение и т. д. Как пишет историк Сьюзан Дзуккотти, "если бы речь шла о чём-либо менее серьёзном, а ставки не были бы столь отчаянно высоки, вся эта история выглядела бы комически: одураченные немцы, как всегда, решили бы, что итальянцы - отъявленные лжецы и бездарные администраторы. Но на кону были тысячи жизней, а игра шла смертельная и бескомпромиссная" (Susan Zuccotti, "The Italians and the Holocaust", Basic Books, New York, 1987, стр. 75).
К сербам итальянцы также благоволили значительно больше, нежели к своим формальным союзникам - усташам. "Итальянские войска, расквартированные в НГХ, вообще снабжали сербских повстанцев - четников оружием и амуницией, как это было в случае с четнической Динарской дивизией, командиром которой был православный священник Момчило Джуич. Всю войну через границу с Италией, открытой для беженцев из НГХ, тянулись вереницы сербских беженцев" (И.В.Горячев, "Хорватская Православная Церковь в годы Второй Мировой войны", http://www.rusoir.ru/print/02/109/index.html). Обеспокоенность Степинаца подобным положением вещей объяснялась, разумеется не садизмом или изуверской жестокостью, но лишь заботой об увеличении доли католиков в населении Хорватии: как мы видели выше, жестокую политику властей в этом вопросе он считал стратегической ошибкой. По-видимому, не без его влияния, начиная с 1942 года, политика Хорватии в отношении сербов приобретает более утончённый характер: в речи, произнесённой в Саборе 28 февраля 1942 года Павелич заявляет, что не имеет ничего против Православия, как такового; однако, покольку Сербская Православная Церковь была неразрывно связано с югославским государством, ей не может быть места в новой Хорватии, православное население которой должно составить новую национальную "Хорватскую Православную Церковь" (Alexander, цит. раб., стр. 68, прим.). Таким образом, на смену простому физическому уничтожению пришла более традиционная для католичества тактика церковной унии: была извлечена из нафталина старая (1904 года) идея создания особой "хорватской православной церкви", не связанной со "схизматическими" восточными церквами, то есть, попросту говоря, униатской. Возглавить эту раскольническую общину, куда должны были войти уцелевшие от физического геноцида сербы, согласился один из старейших иерархов Русской Православной Церкви Заграницей - архиепископ Гермоген (бывший владыка Екатеринославский и Новомосковский), 8 июня 1942 года возведённый в церкви Св. Преображенья в Загребе в сан митрополита и принесший клятву верности НГХ и Анте Павеличу. Как пишет И.В.Горячев, "Посол НГХ в Риме, Никола Рушинович писал, что создание новой церкви воспринято в Ватикане весьма положительно, что Святой Престол считает создание ХПЦ наиболее драгоценным даром из всех, что Хорватия могла преподнести католицизму. Но там же Рушинович пишет и об оппозиции: кардинал Тиссеран не признал раскольничью церковь и заявил, что немцы создали ХПЦ после того, как сами же вместе с хорватами уничтожили 350 тысяч сербов и всех сербских священнослужителей" (Горячев, там же). К чести иерархов всех Восточных Церквей (включая и Русскую Зарубежную), католический кардинал был не одинок в своей верности канонам: никто из них не признал раскольничьего образования, а приходы новосозданной "церкви" влачили жалкое существование до конца Войны, когда "митрополит" Гермоген и женатый сараевский "епископ" Спиридон Мифка (перешедший в Православие хорват, в своё время уволенный из семинарии за воровство) были казнены партизанами (Alexander, цит. раб., стр. 68, прим.; Горячев, там же).
Эпилог
Как известно, Степинац был арестован правительством Тито лишь осенью 1946 года. Этому, вполне логичному завершению его служения в качестве архиепископа Загреба и фактического главы хорватского Католического епископата, предшествовал абсурдный межеумочный период, когда, будучи открытым и непримиримым врагом новой власти, призывавшим (видимо, в припадке безумия) западные державы сбросить на Белград атомную бомбу и поддерживавшим связи с усташским подпольем ("крижарами", то есть, "крестоносцами"), Степинац оставался в Загребе. Власти Югославии предлагали Ватикану его отозвать, но Святейший Престол отказался принять "милостыню" от коммунистов, и, в конце концов, Степинац был арестован и предстал перед судом. На заседаниях присутствовали корреспонденты всех мiровых информационных агентств; кроме того, во избежание обвинений в предвзятости, все судьи были католиками (Dedijer, цит. раб., стр. 425). Тем не менее, по мнению многих, в том числе, многократно цитировавшегося выше биографа Степинаца С.Александер, предвзятости избежать не удалось: 11 октября 1946 года архиепископ был осуждён на 16 лет лагерей, из которых, благодаря вмешательству мобилизованных Ватиканом общественных сил - от президента США до ООН - отсидел лишь пять, после чего ему было позволено покинуть страну и переехать в Ватикан, где 12 января 1953 года он был возведён в сан кардинала. В том же году ему была диагностирована полицитемия, а ещё через семь лет кардинал Степинац мирно скончался от тромбоза. Естественный характер кончины не помешал Святейшему Престолу признать его "мучеником", пострадавшим от безбожной власти и, в конечном счёте, умершем, вследствие тяжёлых условий содержания в лагере.
14 февраля 1992 года хорватский парламент реабилитировал Степинаца, а 3 октября 1998 года кардинал был беатифицирован, то есть, провозглашён "блаженным" (шаг, предшедствующий причислению к лику святых в Католической Церкви).
В промежутке между этими двумя датами, а именно в августе 1995 года, в результате крупнейшей со времён Второй Мiровой войны военной операции на территории Европы, хорватской армией была ликвидирована Республика Сербская Крайна, в результате чего погибло 14 000 только гражданских лиц, а полмиллиона сербов покинули свои дома и были вынуждены бежать в Сербию и сербскую часть Боснии (И.С.Плеханов, "Падение Р.С.К.", http://artofwar.ru/p/plehanow_i_s/padeniersk.shtml).
Братья-католики!
Я никого не осуждаю. Я только прошу вас, ответьте мне на один вопрос: кто по-вашему больше христианин и больше католик - блаженный Алоизий Степинац, духовно окормлявший независимую Хорватию, или командующий Второй итальянской армией генерал Роатта, сделавший всё мыслимое и немыслимое для физического спасения людей, оказавшихся на вверенной ему территории, многократно рисковавший попасть под трибунал за невыполнение личного приказа дуче и на аудиенции с ним заявивший ему в лицо, что выдача евреев немцам и хорватам "несовместима с честью итальянской армии"?
Приложение
" Религиозный аспект проблемы заставляет меня говорить в открытых и ясных выражениях, поскольку я несу ОТВЕТСТВЕННОСТЬ за религиозную жизнь в Хорватии" (Степинац - итальянскому консулу, см. выше).
Из стенограммы суда над архиепископом Алоизием Степинацем:
Председатель: Обвиняемый Степинац, Вам известно число православных, перешедших в Католичество за время оккупации?
Степинац: Нет, мне не известно.
Председатель: Вам известно, что было определённое число случаев перехода в Католичество?
Степинац: Я не знаю, как часто это происходило.
Председатель: Но Вы наверняка знаете, что число это было значительно?
Степинац: Об этом ходили разговоры, но точные цифры мне неизвестны...
Председатель: не казалось ли Вам, что число новообращённых католиков подозрительно велико?
Степинац: Были особые обстоятельства - но главное то, что наша совесть оставалась чиста.
Председатель: Каковы были критерии перехода из другого вероисповедания - неважно какого - в католическое?
Степинац: Я бы предпочёл не развивать эту тему.
Председатель: Основным стимулом должна была бы быть убеждённость в истинности католической веры, не так ли? Неужели Вы, действительно, полагаете, что огромное число сербов, обратившихся в Католичество за четыре года, пока власть была узурпирована Гитлером и Павеличем - а Вы утверждаете, что не получали об этом никаких сведений - в одночасье пришли к убеждению, что католическая вера - единственно истинная?
Степинац: Господин председатель суда, я уже говорил, что не собираюсь оправдываться и отвечать на все эти вопросы. Если Вы полагаете, что я виновен - выносите тот приговор, какой сочтёте справедливым, но моя совесть чиста.
Председатель (обращаясь к подсудимому Лисаку, бывшему начальнику усташской полиции): Я спрашиваю Вас, подсудимый Лисак, чиста ли Ваша совесть в отношении совершённых Вами престулений?
Лисак: Я выполнял свой патриотический долг, и моя совесть чиста.
Председатель (обращаясь к Степинацу): Видите, подсудимый Степинац, совесть Лисака тоже совершенно чиста. Как Вы можете убедиться, понятие "чистой совести" - относительно, и им невозможно оперировать, находясь в суде.
Из защитительной речи обвиняемого Степинаца 3 октября 1946 года:
На все обвинения в свой адрес, прозвучавшие здесь, я отвечаю: моя совесть совершенно чиста, даже если это вызывает смех в зале. Я не стану ни оправдываться, ни опротестовывать приговор. За свои убеждения я приму не только издевательства, поношения и унижения, но, поскольку моя совесть чиста, я готов пойти за них на смерть...
Я никогда не был "persona grata" ни для немцев, ни для усташей. Я не был усташем и не присягал им, как меня в том обвиняют ваши чиновники. Хорватский народ выступил за создание хорватского государства, и я был бы чудовищем, если бы не чувствовал биение пульса хорватского народа, пребывавшего в рабском состоянии в бывшей Югославии. Ещё раз повторю: для хорвата было невозможно продвижение по службе в армии или дипломатическая карьера, если он не менял вероисповедания или не вступал в брак с женщиной иной веры...
То, что я сказал о праве хорватского народа на свободу и независимость, полностью соответствует фундаментальным принципам Ялтинских соглашений и Атлантической Хартии. Каждый народ имеет право на самоопределение - почему лишь хорватский народ должен быть его лишён?..
В заключение я хочу сказать о коммунистической партии, моём главном обвинителе. Всякий, кто считает, что мы придерживаемся своих позиций, исходя из соображений материального порядка, ошибается... Мы совершенно не возражаем против того, чтобы рабочим было предоставлено больше прав, так как это полностью соответствует папской энциклике. Мы также не имеем ничего против справедливых реформ. Но приверженцы коммунизма должны позволить нам исповедовать нашу веру и распространять наше учение, подобно тому, как им позволено проповедовать материализм. Католики умирали за эти права и они готовы и впредь принимать за них мученическую смерть.
Я завершаю свою речь. При наличии капли доброй воли, можно было бы прийти к согласию, но инициатива должна исходить от нынешнего режима! Ни я, ни епископат не уполномочены заключать подобного рода фундаментальных соглашений. Только государственная власть и Святейший Престол могут это сделать. Что же касается суда надо мною, я не нуждаюсь в снисхождении - МОЯ СОВЕСТЬ ЧИСТА!
По мере того, как Степинацу становилось ясно, что его используют в качестве прикрытия преступлений, чудовищнейших даже по балканским масштабам (сербам, полностью освободившимся от турецкого ига лишь за семьдесят с небольшим лет до немецко-хорватской оккупации, было с чем сравнивать), его отношение к власти, сохраняя все внешние атрибуты лояльности, становилось всё более враждебным. Если по окончании очередной конференции епископов 26 июня 1941 года Степинац обратился к Павеличу с выражением "полной лояльности и искреннего стремления к дальнейшему сотрудничеству на благо родины и т. д. и т. п.", то по окончании следующего съезда епископата (17-20 ноября того же года), оказавшегося последним вплоть до марта 1945 года, было составлено два письма (за подписью участников съезда во главе со Степинацем) - Папе Пию ХII и "поглавнику" Павеличу - с выражением протеста Католической Церкви Хорватии по поводу вмешательства светской власти в дело обращения инославных и иноверцев, которому, "согласно Божьему Закону и каноническим установлениям" надлежит оставаться исключительной прерогативой Церкви (Alexander, цит. раб., стр. 78). В обоих письмах содержались описания массовых убийств "схизматиков" (многие из которых к этому времени уже приняли католичество), но ответственность за все эти преступления возлагалась на предводителей усташских отрядов, тогда как самому Павеличу, по-прежнему не предъявлялось никаких претензий: "Никто не может отрицать того, - писал Степинац, - что все эти чудовищные проявления жестокости имели место, так как Вы сами, Поглавник, публично осудили действия усташей и велели наказать преступников. Ваши усилия по обеспечению порядка и правосудия в стране достойны всяческого одобрения" (Alexander, цит. раб., стр. 81).
Тем не менее, "поглавник" был в бешенстве. Министр иностранных дел Италии Чиано записал в своём дневнике, что в конце 1941 года Павелич говорил ему, что "...низшее католическое духовенство сохраняет полную лояльность по отношению к нам, тогда как к высшим слоям иерархии это относится в гораздо меньшей степени. Некоторые епископы проявляют откровенную враждебность". Несколькими месяцами ранее то же самое он говорил Риббентропу (Alexander, цит. раб., стр. 82). Одно время Павелич даже подумывал о том, чтобы арестовать Степинаца, но, удостоверившись в полной поддержке архиепископа со стороны Ватикана, решил его "приручить". В январе 1942 года, с благословения Святейшего Престола, Степинаца назначают военным викарием, то есть, главою военного духовенства - введённой Павеличем институции, призванной поднимать боевой дух армии и "духовно окормлять" рядовых усташей и офицеров (Dedijer, цит. раб., стр. 133). В этом качестве Степинац пребудет до конца Войны. Время от времени он будет писать "поглавнику" письма в защиту осуждённых или - чаще - безымянных жертв, но, чаще всего, без особого успеха. Первое из подобных обращений датируется мартом 1942 года, бóльшая же часть - 1943-45 годами (Richard Patee, "The Case of Cardinal Archbishop Stepinac", Bruce, 1953, стр. 306-340). Отношения между архиепископом и диктатором улучшились до такой степени, что в конце Войны, покидая страну под прикрытием Ватикана, Павелич просил Степинаца возглавить будущее правительство, и, хотя это предложение архиепископ отклонил, он, всё же, согласился на роль хранителя правительственных архивов и части золота, реквизированного усташами у отправленных в лагеря смерти, а также награбленного в разорённых православных храмах и монастырях. Дело католического прозелитизма также оставалось предметом неусыпных забот архиепископа; к этому времени относится и наиболее часто вменяемый ему в заслугу разосланный по епархиям секретный циркуляр следующего содержания:
"Когда к вам придут люди иудейского или православного вероисповедания, находящиеся в смертельной опасности и желающие перейти в Католицизм, примите их и спасите человеческие жизни. Не требуйте от них никаких особых познаний в делах веры, ибо православные - христиане, как и мы, а из иудейской веры ведёт происхождение само Христианство. Роль и задача христианина, в первую очередь, - спасение людей. Когда пройдёт время безумия и варварства, те, что обратятся из убеждения, останутся в нашей Церкви, тогда как другие, когда минует опасность, вернутся в свою" (Alexander, цит. раб., стр. 85).
Таким образом, стремясь, как мы уже видели, свести к минимуму проявления насилия и запугивания при массовых обращениях, Степинац, однако, весьма ревностно относился к идее превращения Хорватии в чисто католическую страну. Нетрудно поэтому понять гнев Степинаца, когда из письма мостарского епископа Мишича он узнал о депутации сербов, направленной к Муссолини с просьбой о реоккупации Боснии и Герцеговины, переданной до этого Хорватии (Alexander, цит. раб., стр. 81). В ответном письме Степинац пишет:
"Итальянцы вернулись и восстановили гражданскую и военную власть. Немедленно ожили схизматические общины, а православные священники, до сих пор скрывавшиеся, появились снова и чувствуют себя свободно. По-видимому, итальянцы более расположены к сербам, нежели к католикам" (Falconi, цит. раб., стр. 320).
Письмо аналогичного содержания было направлено итальянскому консулу в Загреб:
"... на части территории Хорватии, аннексированной Италией, наблюдается упадок религиозной жизни, а также заметный сдвиг от Католицизма к схизме. Если эта, наиболее католическая, часть Хорватии, перестанет быть таковою, вся вина и ответственность перед Богом и историей ляжет на католическую Италию. Религиозный аспект проблемы заставляет меня говорить в открытых и ясных выражениях, поскольку я несу ответственность за религиозную жизнь в Хорватии" (Falconi, там же).
Следует признать, что основания для беспокойства у архиепископа были: итальянцы, от высокопоставленных чиновников Министерства иностранных дел до офицеров и рядовых солдат, делали всё возможное, чтобы жизнь на контролировавшихся ими территориях вошла в более или менее мирное русло. "Бежать к итальянцам" означало спастись духовно и физически - как для серба, так и для еврея. Возникла парадоксальная ситуация - ближайшая союзница Германии, фашистская Италия - делала всё возможное для защиты преследуемых и гонимых, когда они оказывались на контролируемых итальянскими войсками территориях (Греция, Далматское побережье и часть Южной Франции). Если другие союзники Германии - такие, как, например, Болгария, восставая против депортации "своих" евреев (за все годы Войны Германии не был выдан ни один еврей - гражданин Болгарии), не имели ничего против уничтожения евреев оккупированных ими территорий (та же Болгария без звука выдала Гитлеру евреев Фракии и Македонии), то итальянские оккупационные власти брали под свою защиту всех, независимо от гражданства и происхождения. Делалось это в характерном итальянском стиле - с активным использованием бюрократической волокиты, туманно сформулированных приказов, отсутствия реакции начальства на их невыполнение и т. д. Как пишет историк Сьюзан Дзуккотти, "если бы речь шла о чём-либо менее серьёзном, а ставки не были бы столь отчаянно высоки, вся эта история выглядела бы комически: одураченные немцы, как всегда, решили бы, что итальянцы - отъявленные лжецы и бездарные администраторы. Но на кону были тысячи жизней, а игра шла смертельная и бескомпромиссная" (Susan Zuccotti, "The Italians and the Holocaust", Basic Books, New York, 1987, стр. 75).
К сербам итальянцы также благоволили значительно больше, нежели к своим формальным союзникам - усташам. "Итальянские войска, расквартированные в НГХ, вообще снабжали сербских повстанцев - четников оружием и амуницией, как это было в случае с четнической Динарской дивизией, командиром которой был православный священник Момчило Джуич. Всю войну через границу с Италией, открытой для беженцев из НГХ, тянулись вереницы сербских беженцев" (И.В.Горячев, "Хорватская Православная Церковь в годы Второй Мировой войны", http://www.rusoir.ru/print/02/109/index.html). Обеспокоенность Степинаца подобным положением вещей объяснялась, разумеется не садизмом или изуверской жестокостью, но лишь заботой об увеличении доли католиков в населении Хорватии: как мы видели выше, жестокую политику властей в этом вопросе он считал стратегической ошибкой. По-видимому, не без его влияния, начиная с 1942 года, политика Хорватии в отношении сербов приобретает более утончённый характер: в речи, произнесённой в Саборе 28 февраля 1942 года Павелич заявляет, что не имеет ничего против Православия, как такового; однако, покольку Сербская Православная Церковь была неразрывно связано с югославским государством, ей не может быть места в новой Хорватии, православное население которой должно составить новую национальную "Хорватскую Православную Церковь" (Alexander, цит. раб., стр. 68, прим.). Таким образом, на смену простому физическому уничтожению пришла более традиционная для католичества тактика церковной унии: была извлечена из нафталина старая (1904 года) идея создания особой "хорватской православной церкви", не связанной со "схизматическими" восточными церквами, то есть, попросту говоря, униатской. Возглавить эту раскольническую общину, куда должны были войти уцелевшие от физического геноцида сербы, согласился один из старейших иерархов Русской Православной Церкви Заграницей - архиепископ Гермоген (бывший владыка Екатеринославский и Новомосковский), 8 июня 1942 года возведённый в церкви Св. Преображенья в Загребе в сан митрополита и принесший клятву верности НГХ и Анте Павеличу. Как пишет И.В.Горячев, "Посол НГХ в Риме, Никола Рушинович писал, что создание новой церкви воспринято в Ватикане весьма положительно, что Святой Престол считает создание ХПЦ наиболее драгоценным даром из всех, что Хорватия могла преподнести католицизму. Но там же Рушинович пишет и об оппозиции: кардинал Тиссеран не признал раскольничью церковь и заявил, что немцы создали ХПЦ после того, как сами же вместе с хорватами уничтожили 350 тысяч сербов и всех сербских священнослужителей" (Горячев, там же). К чести иерархов всех Восточных Церквей (включая и Русскую Зарубежную), католический кардинал был не одинок в своей верности канонам: никто из них не признал раскольничьего образования, а приходы новосозданной "церкви" влачили жалкое существование до конца Войны, когда "митрополит" Гермоген и женатый сараевский "епископ" Спиридон Мифка (перешедший в Православие хорват, в своё время уволенный из семинарии за воровство) были казнены партизанами (Alexander, цит. раб., стр. 68, прим.; Горячев, там же).
Эпилог
Как известно, Степинац был арестован правительством Тито лишь осенью 1946 года. Этому, вполне логичному завершению его служения в качестве архиепископа Загреба и фактического главы хорватского Католического епископата, предшествовал абсурдный межеумочный период, когда, будучи открытым и непримиримым врагом новой власти, призывавшим (видимо, в припадке безумия) западные державы сбросить на Белград атомную бомбу и поддерживавшим связи с усташским подпольем ("крижарами", то есть, "крестоносцами"), Степинац оставался в Загребе. Власти Югославии предлагали Ватикану его отозвать, но Святейший Престол отказался принять "милостыню" от коммунистов, и, в конце концов, Степинац был арестован и предстал перед судом. На заседаниях присутствовали корреспонденты всех мiровых информационных агентств; кроме того, во избежание обвинений в предвзятости, все судьи были католиками (Dedijer, цит. раб., стр. 425). Тем не менее, по мнению многих, в том числе, многократно цитировавшегося выше биографа Степинаца С.Александер, предвзятости избежать не удалось: 11 октября 1946 года архиепископ был осуждён на 16 лет лагерей, из которых, благодаря вмешательству мобилизованных Ватиканом общественных сил - от президента США до ООН - отсидел лишь пять, после чего ему было позволено покинуть страну и переехать в Ватикан, где 12 января 1953 года он был возведён в сан кардинала. В том же году ему была диагностирована полицитемия, а ещё через семь лет кардинал Степинац мирно скончался от тромбоза. Естественный характер кончины не помешал Святейшему Престолу признать его "мучеником", пострадавшим от безбожной власти и, в конечном счёте, умершем, вследствие тяжёлых условий содержания в лагере.
14 февраля 1992 года хорватский парламент реабилитировал Степинаца, а 3 октября 1998 года кардинал был беатифицирован, то есть, провозглашён "блаженным" (шаг, предшедствующий причислению к лику святых в Католической Церкви).
В промежутке между этими двумя датами, а именно в августе 1995 года, в результате крупнейшей со времён Второй Мiровой войны военной операции на территории Европы, хорватской армией была ликвидирована Республика Сербская Крайна, в результате чего погибло 14 000 только гражданских лиц, а полмиллиона сербов покинули свои дома и были вынуждены бежать в Сербию и сербскую часть Боснии (И.С.Плеханов, "Падение Р.С.К.", http://artofwar.ru/p/plehanow_i_s/padeniersk.shtml).
Братья-католики!
Я никого не осуждаю. Я только прошу вас, ответьте мне на один вопрос: кто по-вашему больше христианин и больше католик - блаженный Алоизий Степинац, духовно окормлявший независимую Хорватию, или командующий Второй итальянской армией генерал Роатта, сделавший всё мыслимое и немыслимое для физического спасения людей, оказавшихся на вверенной ему территории, многократно рисковавший попасть под трибунал за невыполнение личного приказа дуче и на аудиенции с ним заявивший ему в лицо, что выдача евреев немцам и хорватам "несовместима с честью итальянской армии"?
Приложение
" Религиозный аспект проблемы заставляет меня говорить в открытых и ясных выражениях, поскольку я несу ОТВЕТСТВЕННОСТЬ за религиозную жизнь в Хорватии" (Степинац - итальянскому консулу, см. выше).
Из стенограммы суда над архиепископом Алоизием Степинацем:
Председатель: Обвиняемый Степинац, Вам известно число православных, перешедших в Католичество за время оккупации?
Степинац: Нет, мне не известно.
Председатель: Вам известно, что было определённое число случаев перехода в Католичество?
Степинац: Я не знаю, как часто это происходило.
Председатель: Но Вы наверняка знаете, что число это было значительно?
Степинац: Об этом ходили разговоры, но точные цифры мне неизвестны...
Председатель: не казалось ли Вам, что число новообращённых католиков подозрительно велико?
Степинац: Были особые обстоятельства - но главное то, что наша совесть оставалась чиста.
Председатель: Каковы были критерии перехода из другого вероисповедания - неважно какого - в католическое?
Степинац: Я бы предпочёл не развивать эту тему.
Председатель: Основным стимулом должна была бы быть убеждённость в истинности католической веры, не так ли? Неужели Вы, действительно, полагаете, что огромное число сербов, обратившихся в Католичество за четыре года, пока власть была узурпирована Гитлером и Павеличем - а Вы утверждаете, что не получали об этом никаких сведений - в одночасье пришли к убеждению, что католическая вера - единственно истинная?
Степинац: Господин председатель суда, я уже говорил, что не собираюсь оправдываться и отвечать на все эти вопросы. Если Вы полагаете, что я виновен - выносите тот приговор, какой сочтёте справедливым, но моя совесть чиста.
Председатель (обращаясь к подсудимому Лисаку, бывшему начальнику усташской полиции): Я спрашиваю Вас, подсудимый Лисак, чиста ли Ваша совесть в отношении совершённых Вами престулений?
Лисак: Я выполнял свой патриотический долг, и моя совесть чиста.
Председатель (обращаясь к Степинацу): Видите, подсудимый Степинац, совесть Лисака тоже совершенно чиста. Как Вы можете убедиться, понятие "чистой совести" - относительно, и им невозможно оперировать, находясь в суде.
Из защитительной речи обвиняемого Степинаца 3 октября 1946 года:
На все обвинения в свой адрес, прозвучавшие здесь, я отвечаю: моя совесть совершенно чиста, даже если это вызывает смех в зале. Я не стану ни оправдываться, ни опротестовывать приговор. За свои убеждения я приму не только издевательства, поношения и унижения, но, поскольку моя совесть чиста, я готов пойти за них на смерть...
Я никогда не был "persona grata" ни для немцев, ни для усташей. Я не был усташем и не присягал им, как меня в том обвиняют ваши чиновники. Хорватский народ выступил за создание хорватского государства, и я был бы чудовищем, если бы не чувствовал биение пульса хорватского народа, пребывавшего в рабском состоянии в бывшей Югославии. Ещё раз повторю: для хорвата было невозможно продвижение по службе в армии или дипломатическая карьера, если он не менял вероисповедания или не вступал в брак с женщиной иной веры...
То, что я сказал о праве хорватского народа на свободу и независимость, полностью соответствует фундаментальным принципам Ялтинских соглашений и Атлантической Хартии. Каждый народ имеет право на самоопределение - почему лишь хорватский народ должен быть его лишён?..
В заключение я хочу сказать о коммунистической партии, моём главном обвинителе. Всякий, кто считает, что мы придерживаемся своих позиций, исходя из соображений материального порядка, ошибается... Мы совершенно не возражаем против того, чтобы рабочим было предоставлено больше прав, так как это полностью соответствует папской энциклике. Мы также не имеем ничего против справедливых реформ. Но приверженцы коммунизма должны позволить нам исповедовать нашу веру и распространять наше учение, подобно тому, как им позволено проповедовать материализм. Католики умирали за эти права и они готовы и впредь принимать за них мученическую смерть.
Я завершаю свою речь. При наличии капли доброй воли, можно было бы прийти к согласию, но инициатива должна исходить от нынешнего режима! Ни я, ни епископат не уполномочены заключать подобного рода фундаментальных соглашений. Только государственная власть и Святейший Престол могут это сделать. Что же касается суда надо мною, я не нуждаюсь в снисхождении - МОЯ СОВЕСТЬ ЧИСТА!