Попова С . С. Судьба русского экспедиционного корпуса во Франции после революции в России
Уважаемые читатели, я и voencomuezd в память о Светлане Сергеевне Поповой http://yroslav1985.livejournal.com/28881.html , продолжаем публиковать в живом журнале ее статьи http://yroslav1985.livejournal.com/29085.html .
С. С. Попова. Судьба русского экспедиционного корпуса во Франции после революции в России. По неопубликованным материалам военного министерства Франции , в сборнике Россия и Франция: XVIII-ХХ века / Отв. ред. П.П. Черкасов. Вып. 1. М.: Наука, 1995. стр. 196-216
Судьба русского экспедиционного корпуса во Франции после революции в России. По неопубликованным материалам военного министерства Франции
В 1916 г. на основании франко-русского соглашения, подписанного с французской стороны министрами Рене Вивиани и Альбертом Тома, с российской стороны - начальником штаба Верховного главнокомандующего генералом М.В.Алексеевым, на Западный (Французский) и Салоникский фронты были отправлены четыре русские пехотные бригады в обмен на поставку русской армии военного имущества. Русские солдаты участвовали в боях на наиболее ответственных направлениях Западного фронта, в частности в районе селений Оберив, Курси, в Энском сражении, потеряв 30% своего состава, и почти во всех важнейших операциях французской армии на Салоникском фронте, также понеся значительные потери.(1) Тысячи «проданных за снаряды» русский солдат остались погребенными в чужой земле, на полях Шампани и в горах Македонии. После Февральской революции солдаты бывшей союзной армии оказались заложниками политических событий. Сведения о братании русских и немецких солдат на русском фронте изменили отношение французов к русским бригадам; а в создании в этих бригадах солдатских комитетов французское правительство усмотрело серьёзную угрозу для стабильности собственной армии, ибо в некоторых её частях начали формироваться аналогичные комитеты. [196]
Особенно в тяжёлом положении оказались 1-я и 3-я бригады, сражавшиеся на Северо-восточном французском фронте. Эти бригады имели разный боевой опыт и социальный состав; после кровопролитных апрельских сражений в Шампани они роковым образом были сведены в один лагерь Ля Куртин (12-й военный округ) на отдых, затянувшийся на неопределённое время в связи с противоречивой позицией, занятой Временным правительством, которое то планировало вернуть бригады на родину, то направить их на Салоникский фронт. (2)
Ещё до появления инструкции по применению в Русском экспедиционном корпусе (РЭК) приказа Временного правительства №213 от 16 апреля 1917 г., предписывавшего создание в русской армии ротных, полковых, армейских комитетов, дисциплинарных судов, представитель Ставки при Главной Квартире французской армии генерал Ф.Ф.Палицын информировал генерала М.В.Алексеева, что полки переживают острый кризис, «власть очень умалилась… отсутствие прямых связей из России очень волнует солдат… всё здесь чуждо русскому человеку, особенно в эту минуту, когда для него решаются важнейшие вопросы его жизни у себя дома».(3) А преемник Палицына генерал М.И.Занкевич, военный представитель Временного правительства во Франции, в конце июня уже докладывал о «брожении в дивизии», которое «на почве ярко выраженного желания немедленного возврата в Россию в последние дни приобрело особо резкий характер».(4) Наиболее остро переживали свою оторванность от дома, свою ненужность тысячи раненых; для их эвакуации и лечения французское правительство не приняло достаточных мер, вероятно, не будучи готовым к столь большим потерям.
1-й полк 1-й бригады состоял в основном из фабрично-заводских рабочих, наиболее восприимчивых потенциальных сторонников большевиков. Основная масса солдат и офицеров во главе с руководителями солдатских комитетов отказалась признать Временное правительство, требуя возвращения на русский фронт и не желая воевать в составе французской армии, а именно этого добивался генерал Н.А.Лохвицкий. Радикально настроенная часть бригады отказывалась воевать и на русском фронте, желая только одного - скорее вернуться на родину.
3-я бригада, состоявшая в основном из бывших крестьян, была готова подчиниться всем требованиям Временного правительства и продолжать [197] сражаться во Франции, в случае если ей не будет позволено вернуться в Россию. Отношения между бригадами становились все более напряжёнными, что, по мнению генерала Занкевича, грозило вооружёнными столкновениями. По его приказу около 7 тыс. солдат и офицеров (в основном 3-й бригады), признавших Временное правительство, сначала были переведены в неблагоустроенный лагерь Фельтен в 25 км от Ля Куртина, а августе 1917 г., из опасений возможных волнений и в этой бригаде, - в лагерь Курно (18-й военный округ), где их стали готовить к отправке на военный сектор.
Но, как записано в протоколе заседания второго Отрядного съезда русских войск во Франции, проходившего в лагере Курно 2-6 октября 1917 г., «французское правительство, предубеждённое против русских войск, не пошло навстречу горячему желанию отряда, который таким образом был обречён на полное бездействие в глубоком тылу», что, как и раскол дивизии, гибельно отразилось на его моральном состоянии.(5) Куртинцы, настаивавшие на отправке домой, вопреки приказу Занкевича, отказались разоружаться, сочтя это позором для русского солдата.(6) Согласно тщательно разработанному совместно с французским командованием плану, генерал Занкевич, использовав солдат из лагеря Курно и отряд русских артиллеристов, находившихся проездом во Франции в качестве пополнения 2-й русской бригады в Салониках, окружил лагерь и в течение четырёх дней (3-6 сентября 1917 г.) обстреливал его из пушек. (7)
На первые выстрелы мятежники ответили пением «Марсельезы» и «Похоронным маршем» Шопена под звуки военного оркестра. Массированный артобстрел лагеря вынудил в конце концов основную массу солдат сдаться. Несколько сотен упорствующих во главе со старшим [198] унтер-офицером Глобой были арестованы. По официальным данным французского военного министерства, погибли 9 куртинцев, 46 из них были ранены.(8) Зачинщики беспорядков оказались в военной тюрьме Бордо и на о-ве Иль-д’Экс. Остальных стали готовить к отправке на военные работы.
Подавление Куртинского мятежа способствовало ещё большей деморализации разложению дивизии. Военный министр Франции, во избежание подобных инцидентов, потребовал изъять боеприпасы и у солдат из лагеря Курно, искусно используя для этого военные стрельбы.
2-я и 4-я бригады, объединённые в мае 1917 г. во 2-ю дивизию РЭК на Салоникском фронте, весь 1917 г. продолжали участвовать вместе с солдатскими комитетами в боевых действиях союзников. О моральном их самочувствии свидетельствует телеграмма президиума общего собрания дивизии, направленная в июле Керенскому, с просьбой вернуть их на русский фронт. «Здесь, в горах Македонии, - писали они, - на чуждом нам и ныне отчасти пассивном Салоникском фронте в тяжёлых климатических условиях наши ряды редеют с каждым днём без славы и без пользы, мы же хотим борьбы - борьбы до победного конца».(9) Но серьёзных инцидентов, подобных Куртинскому, во 2-й бригаде удалось избежать.
После Октябрьской революции и выхода России из войны 1-я дивизия РЭК была расформирована. Французское правительство, в соответствии с инструкциями от 24 декабря 1917 г., взяло на себя содержание, довольствие и командование русских войск, ликвидировало солдатские комитеты и разделило весь контингент на три категории: 1) на бойцов добровольческих батальонов, полностью подчиненных французской дисциплине, для отправки на французский фронт; 2) на военных рабочих для использования внутри страны и в зоне военных действий, но вне неприятельского обстрела; 3) на тех, кто не захотел войти ни в одну из этих категорий, на «неблагонадёжных»; их предполагалось отправить в Северную Африку на принудительные работы «как опасный для общественного спокойствия элемент». Все русские военные, согласно [199]инструкциям, концентрировались на русской базе в Лавале. Предложения Занкевича относительно иного решения судьбы бывшего РЭК, его протесты против отправки солдат в Северную Африку результатов не дали. 30 января 1918 г. Занкевич сложил с себя полномочия, так как основные его функции взяло на себя французское командование. Но до отставки он успел издать приказы об отмене комитетов в 1-й дивизии и расформировании парижского комитета военнослужащих тыловых управлений. В этом он был солидарен с французами, полагая, что «ни в России, ни во Франции комитеты в том виде, в котором они были введены приказом №213, не оправдали возлагавшихся на них ожиданий».(10) Осознало это и Временное правительство, намеревавшееся незадолго до своего падения сузить сферу их деятельности, о чём Занкевич был извещён телеграммой. Реакция отрядного и солдатского комитетов была, конечно, иной. Они считали, что судьбу отряда, как и судьбу всей России, должно решить Учредительное собрание.(11)
В лагере Курно на призыв Лохвицкого сформировать русский легион откликнулись 266 волонтёров. Столь незначительное число добровольцев Лохвицкий объяснял тем, что Россия заключила перемирие и вела переговоры о мире, а также усилением влияния большевистской пропаганды.(12) Он был уверен, что если бы его просьбу удовлетворили ранее, три месяца назад, число добровольцев оказалось значительно больше. Первая партия волонтёров, оставшихся верными союзническим обязательствам, была вскоре направлена в Марокканскую ударную дивизию. К апрелю 1918 г. были сформированы уже почти четыре батальона русского легиона, которые вплоть до заключения перемирия союзников с Германией сражались с исключительным героизмом, дошли до берегов Рейна и получили признание как Русский Легион Чести.(13)
Из солдат 2-й категории формировались рабочие роты по 500 человек. Эта дешёвая рабочая сила использовалась не только на общественных и военных работах, но и частными предпринимателями, против чего возражал Занкевич. Однако очень многие русские солдаты, особенно в первые дни «триажа», отказывались и воевать и работать на французов, переходя в третью категорию и обрекая себя тем самым на каторжные работы. Они наивно верили, что таким образом смогут добиться скорейшего возвращения на родину.
2-й дивизия РЭК в декабре 1917 г. находилась ещё в окопах Салоникского фронта, а 4-й полк продолжал до конца января 1918 г. «терпеливо стоять на боевом участке, чем оказал, - как писал новый начальник дивизии генерал Тарановский, - важнейшую услугу всей французской [200] восточной армии, ибо если бы фронт дивизии был открыт, то всё дело союзников в Македонии было бы скомпрометировано».(14)
В связи с участившимися случаями братания в окопах русских, немецких и болгарских солдат в период Брест-Литовских переговоров, распространением большевистских настроений, маршал Фош и генерал Саррайль приняли решение о выводе русских войск с Салоникского фронта и распространении на 2-ю дивизию действий декабрьских инструкций о расформировании и сортировке солдат по категориям, высылке непокорных в Тунис.(15)
Французское правительство, обеспокоенное строптивостью русских солдат, их большой концентрацией в Северной Африке, принимало меры к их переходу в другие категории, искало варианты их репатриации.
В секретном письме Занкевичу от 6 января 1918 г. военный министр Франции Ф.Клемансо изложил проект репатриации части 2-й дивизии на родину через Америку и Владивосток (с согласия американского правительства) на кораблях, доставлявших во Францию американских солдат. Но в ответном письме Занкевич, напомнив о своих неоднократных просьбах летом 1917 г. о немедленной репатриации русских войск, в январе 1918 г. посчитал этот путь репатриации нежелательным. Он писал: «Союзники крайне озабочены, чтобы транссибирская магистраль не попала в руки максималистов, что позволило бы им стать хозяевами положения в Сибири. Владивостокский порт, как и транссибирская магистраль, поэтому приобретают исключительно важное значение, и я боюсь, что отправка этим путём контингентов, мораль и дисциплина которых пошатнулись, может представить определённую опасность».(16)
В это же время в Военном министерстве обсуждалась возможность транспортировки русских войск из Салоник через Порт-Саид в Индокитай, где предполагалось сформировать для их охраны четыре батальона солдат индо-китайских войск. Но Восьмое управление министерства посчитало, что присутствие 15 тыс. русских в колониях Индокитая обернётся для этих колоний тяжёлым бременем, так как русские и там не захотят работать и могут даже спровоцировать волнения. Поэтому оно предложило высадить их во Владивостоке. Представители других управлений министерства предлагали временно изолировать русских в [201]порту Мудрос (о.Лемнос) до начала навигации, а в конце апреля - начале мая перевезти их в Архангельск.(17)
В конце января 1918 г. советское правительство, не желавшее, чтобы русские солдаты воевали на Западном фронте, и ещё в конце декабря 1917 г. требовавшее вернуть их с Салоникского фронта, нотой в адрес посольства Франции в России выразило просьбу о репатриации 2-й дивизии на трёх русских военных кораблях, находившихся в Средиземном море. При этом, «принимая во внимание общее международное положение», оно отклонило предложение Германии (также заинтересованной в их выводе с западного фронта) пропустить русские бригады вместе с вооружением через свой фронт.(18) Посол Франции в России Ж.Нуланс предлагал сначала выяснить, что намерена предпринять новая российская власть в ответ на возобновление немецкого наступления. Начальник французской военной миссии в России генерал Ниссель высказался против предложенного Германией варианта: возвращение русских в Россию через Болгарию, Австрию или Дарданеллы. В случае же согласия французского правительства на репатриацию, следовало, по его мнению, в обмен на это потребовать (в качестве гарантий) транспортировки из России во Францию чехословацкого корпуса (20 тыс.), поляков (6 тыс.) и югославов, повставки ей 200 полевых пушек с тем, чтобы использовать русские боеприпасы, хранящиеся на французских складах, а также переуступку военного имущества, уже поставленного России.(19)
Своё предложение французам высказал в феврале 1918 г. Алексей Игнатьев: он готов взять на себя поиск необходимых морских транспортов в Норвегии, если Англия согласится доставить сотню русских (сомнительной репутации) до норвежского порта; на обратном пути из Мурманска можно было бы репатриировать из России членом французской военной миссии. В марте Игнатьев поспешил уведомить русских офицеров о двух возможных способах их возвращения в Россию: на казённом пароходе прямого сообщения Франция-Мурманск или за их счёт «одиночным порядком через Англию, Норвегию, Швецию».(20)
Судя по имеющейся в архиве телеграмме военного министра в МИД Франции от 3 марта 1918 г., французское правительство начало изучать возможность репатриации русских бригад на Владивосток (если будет получено согласие США и Японии) в обмен на транспортировку из России во Францию чехословацкого и польского корпусов, предложив послу Ж.Нулансу начать по этому поводу переговоры с советским правительством.(21) Обмен не состоялся из-за отказа Антанты разоружить чехов в случае их эвакуации из Рос[202]сии в связи с новым планами по их использованию в интервенции.
Гражданская война в России, усугубившаяся внешним вмешательством, трагически сказалась на судьбе тысяч наших соотечественников, оторванных от родины. Они всё больше становились чем-то вроде разменной монеты в руках политиков.
В марте 1918 г. при содействии английского военного министерства в Сен-Мало (Франция) удалось подготовить первую партию репатриантов: инвалидов и «реформированных», т.е. освобождённых от воинской повинности. Только из госпиталей было набрано 611 человек, из них 150 инвалидов. Всего 31 марта 1918 г. из Сен-Мало в Гавр выехали 711 солдат и офицеров. Далее их путь лежал через Саутгемптон на пароходе «Моннас Куин» в английский порт Ньюкастл, где отряд пополнили гражданские лица и экипаж реквизированных Англией русских кораблей. 20 апреля 1918 г. английский пароход «Хантсенд» доставил первых репатриантов в Мурманск.
В архиве сохранились отчёты русского врача Вебера, начальника медицинской службы бригад в Лавале, сопровождавшего репатриантов в Гавр, фрацузского офицера Дюбуана, сопровождавшего их до порта Ньюкастл, и капитана Пандарьеса, офицера связи с французское военной миссией в России, сдавшего их в порту Мурманска. Капитан Дюбуан, как и врач Вебер, никаких беспорядков во время пути не отметили. Зато в отчёте капитана Пандарьеса много места было отведено описанию «очень плохого умонастроения солдат», исключительной враждебности этих «озлобленных и ослеплённых политическими пристрастиями людей» к Франции, их жалобам на русских офицеров и генералов корпуса.(22)
По прибытии в Мурманск жалобы солдат стали достоянием гласности. В этой связи Ж.Нуланс и генконсул Гренар предлагали в своих письмах во Францию сделать от имени французского правительства заявление. В ответ французское правительство потребовало от своих представителей в России решительно опровергнуть «лживые» жалобы репатриантов и довести до сведения советского правительства, что отношение к русским солдатам во Франции такое же, как и к французским, что «реформированным» военным платят пособия, предусмотренные законом, что русские солдаты пользуются и отпусками, и санаториями, а их жалованье даже превышает жалованье французских солдат.(23)
Подобного рода заявления французское правительство делало в то время, когда для русских солдат, которых всё более воспринимали как представителей большевистской России, мечтавшей о мировой революции, всё чаще называя их «красными солдатами», во Франции создавались спецроты-тюрьмы, а в Северной Африке - дисциплинарные спецбатальоны с нечеловеческими условиями содержания с определённой целью физически и морально сломить русских солдат, рвавшихся на родину, вынудить их перейти в первую и вторую категорию; в то время, [203] когда солдаты всё более ощущали себя военнопленными в стране, которая в 1916 г. встречала их цветами.
В мае 1918 г. была предпринята попытка репатриировать из Франции в Архангельск через Ньюкастл ещё одну партию инвалидов, «реформированных» и военнослужащих старших возрастов (1295 солдат и 27 офицеров). Отряд прибыл в Гавр из разных районов Франции с 11 по 17 мая.(24) Но в связи с тем, что английское адмиралтейство посчитало нужным использовать для других целей корабль, предназначенный для репатриации русского отряда, французские власти дали указание 23 мая вернуть его из Гавра во внутренние воды Франции и вновь развести по госпиталям и рабочим командам.(25) Нетрудно представить себе жестокое разочарование наших солдат, которые надеялись через две недели увидеть наконец родину. Об этом разочаровании красноречиво свидетельствует листовка, найденная в госпитале Сен-Серван, и письмо русских инвалидов из департамента Ренн, опубликованное 12 июля 1918 г. в газете Отрядного комитета 1-й дивизии «Русский солдат-гражданин во Франции».(26)
Репатриация РЭК была с этого времени приостановлена из-за позиции английского правительства, противившегося, как и в 1917 г., возвращению в Россию воинских контингентов.(27)
Между тем в славянское бюро военного министерства Франции, к начальнику русской базы в Лавале стекались сведения о готовности русских военных возвратиться на родину через Порт-Саид, Дальний Восток, Англию, Швецию. Группа русских инвалидов в г.Сен-Ло направила адмиралу Легу прошение с просьбой о скорейшей их отправке домой «хотя на товарных пароходах», так как, писали они, «сердца наши изболелись о погибающей нашей родине и о семействах наших, от которых вот уже скоро год, как не получаем никаких известий».(28)
Начался период бесконечных поисков французской администрацией путей репатриации, в частности, через Швецию. Она была готова оплатить расходы офицеров, пожелавших ранее выехать этим путём на свои средства.
В свою очередь, советское правительство ходатайствовало перед швейцарским и германским правительствами о разрешении на проезд русских солдат через территории их государств, обязуясь возместить расходы по их доставке.
Во время встречи в июле 1918 г. французских и английских дипломатов в Москве с Г.В.Чичериным по поводу отъезда их военной миссий из [204] России глава советской дипломатии вновь коснулся проблемы репатриации русских солдат из Франции, допустив, что отъезд военных миссий Антанты и репатриация могут быть и не связаны, хотя очевидно, что решение одного вопроса облегчит решение другого.
Генконсул Франции в России Гренар и военный атташе генерал Ж.-Ф.Лавернь настойчиво просили своё правительство подтвердить согласие на репатриацию русских сообщением о том, что меры по их ближайшей отправке принимаются. Это, уверяли они, произведёт благоприятное впечатление на общественное мнение в России и лишит большевиков одной из самых сильных козырей против Антанты, тем более что дипломатические, консульские представители, сотрудники военных миссий Англии и Франции уже готовились к отъезду через Архангельск. Впрочем, как писал Гренар, французское правительство могло бы регулировать репатриацию русских как ему удобно.
13 августа Гренар через шведского представителя в России передал в МИД Франции сообщение, что Г.В.Чичерин дал письменное обязательство обеспечить отъезд французского персонала, если французское правительство согласится на участие в репатриации русских Международного Красного Креста и трёх представителей советского Красного Креста. МИД Франции такое согласие дал.(29)
Славянское бюро военного министерства Франции, ссылаясь на настойчивые просьбы Гренара и Лаверня, предложило МИД Франции настаивать на том, чтобы английское правительство оказало помощь в репатриации русских. Идею - сформировать русский отряд из добровольцев для отправки в Мурманск под командование Антанты - оно сначала не сочло удачной, так как это не решило бы проблему репатриации, к тому же не было уверенности, что, ступив на родную землю, русские солдаты «останутся на своём посту».(30)
В начале сентября 1918 г. славянское бюро подготовило справку, содержавшую варианты репатриации: через Швейцарию, Швецию, Владивосток или Мурманск. Возможность возвращения русских через Швейцарию, чего добивалась советская сторона, была им отвергнута, так как для этого требовалось согласие Германии; в случае его получения появлялись опасения, что Германия задержит русских солдат под каким-нибудь предлогом и использует их либо в качестве рабочей силы, либо как повод для агитации против Антанты. Путь через Владивосток по причине дальности также посчитали неприемлемым. Для проезда через Швецию требовалось согласие Стокгольма и Лондона. Но, как вскоре выяснилось, пароходы в порту Ревель, куда репатрианты должны были бы прибыть, контролировались немецкими властями, в связи с чем возвращение через Швецию представлялось невозможным. Оставался один путь - при содействии и согласии Англии - через северные порты России, куда предлагалось направить воинский контингент, на верность и надёжность которого в результате тщательного отбора Франция могла бы рассчитывать, другими словами, могла бы использовать его в начавшейся [205] военной интервенции против России. Это оценивалось как позитивный момент репатриации.
Отрицательные стороны возвращения русских солдат на родину чиновникам славянского бюро виделись в следующем: сокращение числа рабочих рук во Франции, возрастание антифранцузских настроений в России, опасность пребывания в военной зоне «нездоровых элементов», «лишних ртов» (имелись в виду нетрудоспособные солдаты), так как в случае массовой репатриации через Мурманск или Архангельск потребуется сконцентрировать все русские контингенты во внутренних районах Франции в ожидании отъезда.(31)
В это время МИД Франции через шведское правительство стало известно, что в связи с боевыми действиями в районе Двины, возвращение союзных консульств на родину через Архангельск невозможно. Велись переговоры с советским правительством об их выезде через Сибирь и об освобождении арестованных в России англичан и французов. Французское и английское правительства чрез шведского консула были уведомлены, что переговоры могут дать положительные результаты только в том случае, если англичане гарантируют жизнь арестованным в Англии большевикам и если чехословацкое командование не расстреляет захваченных в плен в Самаре комиссаров, в противном случае в Москве будут расстреляны два арестованных чеха.
После ареста в августе 1918 г. в Москве британского дипломата Брюса Локкарта и ответной акции английского правительства - ареста полномочного представителя Советской России М.М.Литвинова почти всех работников полпредства, возвращение дипломатов Франции и Англии из России (а именно, их консульских миссий и персонала военных атташе) было поставлено в прямую зависимость от освобождения и возвращения на родину Литвинова и его персонала, а бывшей французской военной миссии - от репатриации РЭК(32), конкретно, от того, когда делегация советского Красного Креста во Франции сообщит, что первый поезд с русскими солдатами прибыл в Швейцарию. Поверенный в делах Франции в России представитель Дании Скавениус пытался убедить советские власти, что «слову Франции не верят» и имеют надёжную информацию о том, что русских солдат принуждают работать во Франции. Если это будет продолжаться, заявили ему, то французов, задержанных в России, тоже заставят работать.(33) [206]
В октябре 1918 г. весь персонал французского консульства и военного атташе в России вернулся на родину, кроме трёх арестованных лиц - Э. дю Кастеля, Дарси и А.Мазона, которых советская сторона отказалась признать как дипломатов и включила в список членом расформированной военной миссии.(34)
Несмотря на просьбу Франции задержать при проезде через Норвегию и Швецию Литвинова и членом его миссии, пока не будут возвращены дю Кастель, Дарси и Мазон, Литвинов со своими сотрудниками благополучно вернулся на родину. В связи с этим французское правительство выразило протест английскому, шведскому, датскому и советскому правительствам и заявило последнему, что до возвращения трёх французских гражданских лиц никакого нового обмена не будет.(35)
Таким образом, репатриация почти 40 тыс. русских военных оказалась в зависимости от судьбы трёх французов, а также нескольких десятков сотрудников французское военной миссии и гражданских лиц, арестованных «по обвинению в заговоре против советской власти».
Но опасаясь за жизнь сограждан, французское правительство продолжало обсуждать пути репатриации русских солдат, которую намеревалось [207] начать после возвращения дю Кастеля, Дарси и Мазона. Предложенный большевиками морской путь репатриации был ими отвергнут, так как присутствие во французских портах советских судов, которые готовы было предоставить советское правительство, оценивалось как откровенно «неуместное». Остановились на варианте сухопутного возвращения через Швейцарию.
Предвидя массовый характер репатриации, неприязнь солдат к бывшему союзному правительству, что в разгар гражданской войны и интервенции в России представляло для Франции потенциальную опасность, к тому же не желая вести переговоры с Германией, МИД Франции пришёл к выводу, что сразу весь корпус репатриировать невозможно. В инструкциях послу Франции в Берне Дютасте Пишон 1 ноября 1918 г. писал: «Желательно сократить до минимума предложения большевиков по репатриации. Было бы предпочтительнее их вовсе не учитывать, но мы должны соблюсти обязательства, взятые на себя правительством. Если мы ничего не сделаем, то большевики воспользуются нарушением наших обещаний, и мы будем рисковать нашими жизнями своих граждан в России. Поэтому абсолютно необходимо что-то сделать. В то же время мы можем прикрыться формулировкой, которая была использована в моей телеграмме от 13 августа, предусматривающей, что репатриация будет зависеть от средств, которыми мы располагаем».(36)
Военный министр Ж.Клемансо тоже считал, что репатриация всего корпуса не очень желательна, ибо Франция лишится очень нужных ей рабочих рук, а кроме того, прервётся начатая французскими властями деятельность по «изменению менталитета людей, которые предвзято смотрят на нас как на угнетателей».(37) Но так как Франция была связана обещанием, он предложил начать репатриацию через Швейцарию с отправки 80 «реформированных», подготовленных для отъезда ещё в мае, пополнив эту группу нетрудоспособными и приняв меры предосторожности по пути их следования через Германию, чтобы их не использовали для пропагандисткой кампании против Антанты. Инвалидов и больных солдат из Северной Африки и Салоник предполагалось эвакуировать по Чёрному морю в Южную Россию.
8 октября 1918 г. из России во Францию выехали три представителя советского Красного Креста для контроля за эвакуацией русских солдат. Двое из низ, И.П.Орлов и И.Савицкий, отправились туда через Германию, третий - через Швецию. Опасаясь, что они попытаются использовать свою поездку для большевистской пропаганды, французское правительство решило не допустить приезда делегации во Францию, а вести переговоры по выработке условий обмена в Швейцарии с участием представителей швейцарского и советского Красного Креста и заместителя начальника русской базы в Лавале полковника Баржоне. Но в первой половине ноября швейцарское правительство приняло решение о выдворении из страны всех представителей Советской России, обвинив их [208] в подготовке всеобщей забастовки в Швейцарии. Покинули её территорию и три представителя советского Красного креста. Швейцария отказалась от участия в переговорах с советским правительством о репатриации солдат через её территорию. Таким образом, очередной вариант репатриации был вновь сорван.
В конце ноября генконсул Дании в России сообщил французскому правительству, что над арестованными французскими офицерами нависла угроза расстрела, так как ЧК располагает неопровержимыми доказательствами их участия в заговоре против Советов. Протесты генконсула отсрочили вынесение смертного приговора, но Франция, опасаясь худшего, вынуждена была вернуться к вопросу о репатриации РЭК, приняв во внимание, что репатриировать солдат в районы, находящиеся под властью большевиков, опасно. Как писал заместитель начальника штаба французской армии генерал Галлье, это означало бы «почти неминуемо сделать их солдатами Красной гвардии, если не из убеждения, то по крайней мере в надежде быть материально обеспеченными. Следует так провести сортировку русских, - писал он далее, - чтобы репатриировать выходцев только их тех районов, которые находятся под нашим влиянием».(38)
Во Франции вновь вернулись к возможности репатриации через Балтику. Министром иностранных дел был предложен такой вариант: использовать один из кораблей, перевозивших французских военнопленных из Восточной Пруссии, для обмена 1200 русских во Франции в одном из Балтийских портов на 100 французских заложников, которых доставит советская сторона, а на обратном пути в одном из портов Восточной Пруссии взять на борт французских военнопленных.
Советское правительство обратилось с просьбой к французскому правительству допустить на её территорию новую миссию Красного Креста в составе - Д.З.Мануильского (глава), И.Арманд и Давтян - для контроля за репатриацией русских солдат. Но так как первая партия из 1150 русских военных и 57 гражданских лиц была сформирована и дата её отправки на родину намечена на начало января 1919 г., то стороны договорились, что после её приезда в Россию пароход заберёт часть французских заложников (26 военнослужащих и 42 гражданских лица) и миссию Мануильского, которая будет контролировать отъезд второй партии русских солдат из Франции в обмен на оставшихся в России французов.(39)
16 января 1919 г. пароход «Мегаллас Геллас» с первой партией русских репатриантов на борту покинул порт Дюнкерка. Таким образом, к февралю 1919 г. из Франции было репатриировано всего около 2 тыс. человек.
22 февраля в Дюнкерк прибыл пароход «Русь» с миссией Д.З.Мануильского и французскими гражданами на борту. Прибывшие во Францию советские делегаты оказались на положении арестованных и были [209] лишены не только возможности участвовать в подготовке отъезда русских военных, но и посещать лагеря бывших русских военнопленных в Германии, которых во Франции скопилось после подписания перемирия около 30 тыс.
Чем же вызваны были столь суровые меры по отношению к советской делегации? Обратимся к французским документам.
С начала февраля в военное, финансовое министерства и МИД Франции начали поступать от французской разведки и французских дипломатических представителей в Женеве, Стокгольме и Хельсинки панические телеграммы, в которых сообщалось о предстоящем приезде во Францию трёх представителей советского Красного Креста якобы для организации серии террористических актов против членов французского правительства и правительства стран Антанты и ведения большевистской пропаганды. Под предлогом урегулирования вопросов, связанных с содержанием и репатриацией русских военных, советские представители якобы везли с собой несколько миллионов рублей, вопреки официально ими заявленных 1350 тыс. В телеграммах говорилось, что именно на средства миссии Красного Креста была организована большевистская пропаганда во многих странах. В ответ на это министерство финансов принимает меры, направленные на ограничение ввоза русских денег, запрещает их обмен, а генеральный комиссар управления по национальной безопасности Франции Винтер направляет соответствующие инструкции командующему флотом и спецкомиссару полиции Дюнкерка, куда должен был прибыть пароход «Русь». Из представителей различных министерств была создана военная миссия во главе с полковником Верленом для предупреждения пропаганды и возможных контактов членом советской делегации с частными лицами. Инструкциями предписывались следующие меры: до прибытия Верлена не пускать делегатов на берег; представителям таможни и полиции производить обыск членом делегации и трёх её секретарей; произвести осмотр багажа; изъять, кроме 500 франков, всю имеющуюся у низ наличность (которую следовало поместить в филиал французского банка в Дюнкерке, снимать деньги со счёта разрешалось только с ведома полковника Верлена). Телеграфом делегация могла пользоваться только через Верлена.
продолжение http://yroslav1985.livejournal.com/36150.html
С. С. Попова. Судьба русского экспедиционного корпуса во Франции после революции в России. По неопубликованным материалам военного министерства Франции , в сборнике Россия и Франция: XVIII-ХХ века / Отв. ред. П.П. Черкасов. Вып. 1. М.: Наука, 1995. стр. 196-216
Судьба русского экспедиционного корпуса во Франции после революции в России. По неопубликованным материалам военного министерства Франции
В 1916 г. на основании франко-русского соглашения, подписанного с французской стороны министрами Рене Вивиани и Альбертом Тома, с российской стороны - начальником штаба Верховного главнокомандующего генералом М.В.Алексеевым, на Западный (Французский) и Салоникский фронты были отправлены четыре русские пехотные бригады в обмен на поставку русской армии военного имущества. Русские солдаты участвовали в боях на наиболее ответственных направлениях Западного фронта, в частности в районе селений Оберив, Курси, в Энском сражении, потеряв 30% своего состава, и почти во всех важнейших операциях французской армии на Салоникском фронте, также понеся значительные потери.(1) Тысячи «проданных за снаряды» русский солдат остались погребенными в чужой земле, на полях Шампани и в горах Македонии. После Февральской революции солдаты бывшей союзной армии оказались заложниками политических событий. Сведения о братании русских и немецких солдат на русском фронте изменили отношение французов к русским бригадам; а в создании в этих бригадах солдатских комитетов французское правительство усмотрело серьёзную угрозу для стабильности собственной армии, ибо в некоторых её частях начали формироваться аналогичные комитеты. [196]
Особенно в тяжёлом положении оказались 1-я и 3-я бригады, сражавшиеся на Северо-восточном французском фронте. Эти бригады имели разный боевой опыт и социальный состав; после кровопролитных апрельских сражений в Шампани они роковым образом были сведены в один лагерь Ля Куртин (12-й военный округ) на отдых, затянувшийся на неопределённое время в связи с противоречивой позицией, занятой Временным правительством, которое то планировало вернуть бригады на родину, то направить их на Салоникский фронт. (2)
Ещё до появления инструкции по применению в Русском экспедиционном корпусе (РЭК) приказа Временного правительства №213 от 16 апреля 1917 г., предписывавшего создание в русской армии ротных, полковых, армейских комитетов, дисциплинарных судов, представитель Ставки при Главной Квартире французской армии генерал Ф.Ф.Палицын информировал генерала М.В.Алексеева, что полки переживают острый кризис, «власть очень умалилась… отсутствие прямых связей из России очень волнует солдат… всё здесь чуждо русскому человеку, особенно в эту минуту, когда для него решаются важнейшие вопросы его жизни у себя дома».(3) А преемник Палицына генерал М.И.Занкевич, военный представитель Временного правительства во Франции, в конце июня уже докладывал о «брожении в дивизии», которое «на почве ярко выраженного желания немедленного возврата в Россию в последние дни приобрело особо резкий характер».(4) Наиболее остро переживали свою оторванность от дома, свою ненужность тысячи раненых; для их эвакуации и лечения французское правительство не приняло достаточных мер, вероятно, не будучи готовым к столь большим потерям.
1-й полк 1-й бригады состоял в основном из фабрично-заводских рабочих, наиболее восприимчивых потенциальных сторонников большевиков. Основная масса солдат и офицеров во главе с руководителями солдатских комитетов отказалась признать Временное правительство, требуя возвращения на русский фронт и не желая воевать в составе французской армии, а именно этого добивался генерал Н.А.Лохвицкий. Радикально настроенная часть бригады отказывалась воевать и на русском фронте, желая только одного - скорее вернуться на родину.
3-я бригада, состоявшая в основном из бывших крестьян, была готова подчиниться всем требованиям Временного правительства и продолжать [197] сражаться во Франции, в случае если ей не будет позволено вернуться в Россию. Отношения между бригадами становились все более напряжёнными, что, по мнению генерала Занкевича, грозило вооружёнными столкновениями. По его приказу около 7 тыс. солдат и офицеров (в основном 3-й бригады), признавших Временное правительство, сначала были переведены в неблагоустроенный лагерь Фельтен в 25 км от Ля Куртина, а августе 1917 г., из опасений возможных волнений и в этой бригаде, - в лагерь Курно (18-й военный округ), где их стали готовить к отправке на военный сектор.
Но, как записано в протоколе заседания второго Отрядного съезда русских войск во Франции, проходившего в лагере Курно 2-6 октября 1917 г., «французское правительство, предубеждённое против русских войск, не пошло навстречу горячему желанию отряда, который таким образом был обречён на полное бездействие в глубоком тылу», что, как и раскол дивизии, гибельно отразилось на его моральном состоянии.(5) Куртинцы, настаивавшие на отправке домой, вопреки приказу Занкевича, отказались разоружаться, сочтя это позором для русского солдата.(6) Согласно тщательно разработанному совместно с французским командованием плану, генерал Занкевич, использовав солдат из лагеря Курно и отряд русских артиллеристов, находившихся проездом во Франции в качестве пополнения 2-й русской бригады в Салониках, окружил лагерь и в течение четырёх дней (3-6 сентября 1917 г.) обстреливал его из пушек. (7)
На первые выстрелы мятежники ответили пением «Марсельезы» и «Похоронным маршем» Шопена под звуки военного оркестра. Массированный артобстрел лагеря вынудил в конце концов основную массу солдат сдаться. Несколько сотен упорствующих во главе со старшим [198] унтер-офицером Глобой были арестованы. По официальным данным французского военного министерства, погибли 9 куртинцев, 46 из них были ранены.(8) Зачинщики беспорядков оказались в военной тюрьме Бордо и на о-ве Иль-д’Экс. Остальных стали готовить к отправке на военные работы.
Подавление Куртинского мятежа способствовало ещё большей деморализации разложению дивизии. Военный министр Франции, во избежание подобных инцидентов, потребовал изъять боеприпасы и у солдат из лагеря Курно, искусно используя для этого военные стрельбы.
2-я и 4-я бригады, объединённые в мае 1917 г. во 2-ю дивизию РЭК на Салоникском фронте, весь 1917 г. продолжали участвовать вместе с солдатскими комитетами в боевых действиях союзников. О моральном их самочувствии свидетельствует телеграмма президиума общего собрания дивизии, направленная в июле Керенскому, с просьбой вернуть их на русский фронт. «Здесь, в горах Македонии, - писали они, - на чуждом нам и ныне отчасти пассивном Салоникском фронте в тяжёлых климатических условиях наши ряды редеют с каждым днём без славы и без пользы, мы же хотим борьбы - борьбы до победного конца».(9) Но серьёзных инцидентов, подобных Куртинскому, во 2-й бригаде удалось избежать.
После Октябрьской революции и выхода России из войны 1-я дивизия РЭК была расформирована. Французское правительство, в соответствии с инструкциями от 24 декабря 1917 г., взяло на себя содержание, довольствие и командование русских войск, ликвидировало солдатские комитеты и разделило весь контингент на три категории: 1) на бойцов добровольческих батальонов, полностью подчиненных французской дисциплине, для отправки на французский фронт; 2) на военных рабочих для использования внутри страны и в зоне военных действий, но вне неприятельского обстрела; 3) на тех, кто не захотел войти ни в одну из этих категорий, на «неблагонадёжных»; их предполагалось отправить в Северную Африку на принудительные работы «как опасный для общественного спокойствия элемент». Все русские военные, согласно [199]инструкциям, концентрировались на русской базе в Лавале. Предложения Занкевича относительно иного решения судьбы бывшего РЭК, его протесты против отправки солдат в Северную Африку результатов не дали. 30 января 1918 г. Занкевич сложил с себя полномочия, так как основные его функции взяло на себя французское командование. Но до отставки он успел издать приказы об отмене комитетов в 1-й дивизии и расформировании парижского комитета военнослужащих тыловых управлений. В этом он был солидарен с французами, полагая, что «ни в России, ни во Франции комитеты в том виде, в котором они были введены приказом №213, не оправдали возлагавшихся на них ожиданий».(10) Осознало это и Временное правительство, намеревавшееся незадолго до своего падения сузить сферу их деятельности, о чём Занкевич был извещён телеграммой. Реакция отрядного и солдатского комитетов была, конечно, иной. Они считали, что судьбу отряда, как и судьбу всей России, должно решить Учредительное собрание.(11)
В лагере Курно на призыв Лохвицкого сформировать русский легион откликнулись 266 волонтёров. Столь незначительное число добровольцев Лохвицкий объяснял тем, что Россия заключила перемирие и вела переговоры о мире, а также усилением влияния большевистской пропаганды.(12) Он был уверен, что если бы его просьбу удовлетворили ранее, три месяца назад, число добровольцев оказалось значительно больше. Первая партия волонтёров, оставшихся верными союзническим обязательствам, была вскоре направлена в Марокканскую ударную дивизию. К апрелю 1918 г. были сформированы уже почти четыре батальона русского легиона, которые вплоть до заключения перемирия союзников с Германией сражались с исключительным героизмом, дошли до берегов Рейна и получили признание как Русский Легион Чести.(13)
Из солдат 2-й категории формировались рабочие роты по 500 человек. Эта дешёвая рабочая сила использовалась не только на общественных и военных работах, но и частными предпринимателями, против чего возражал Занкевич. Однако очень многие русские солдаты, особенно в первые дни «триажа», отказывались и воевать и работать на французов, переходя в третью категорию и обрекая себя тем самым на каторжные работы. Они наивно верили, что таким образом смогут добиться скорейшего возвращения на родину.
2-й дивизия РЭК в декабре 1917 г. находилась ещё в окопах Салоникского фронта, а 4-й полк продолжал до конца января 1918 г. «терпеливо стоять на боевом участке, чем оказал, - как писал новый начальник дивизии генерал Тарановский, - важнейшую услугу всей французской [200] восточной армии, ибо если бы фронт дивизии был открыт, то всё дело союзников в Македонии было бы скомпрометировано».(14)
В связи с участившимися случаями братания в окопах русских, немецких и болгарских солдат в период Брест-Литовских переговоров, распространением большевистских настроений, маршал Фош и генерал Саррайль приняли решение о выводе русских войск с Салоникского фронта и распространении на 2-ю дивизию действий декабрьских инструкций о расформировании и сортировке солдат по категориям, высылке непокорных в Тунис.(15)
Французское правительство, обеспокоенное строптивостью русских солдат, их большой концентрацией в Северной Африке, принимало меры к их переходу в другие категории, искало варианты их репатриации.
В секретном письме Занкевичу от 6 января 1918 г. военный министр Франции Ф.Клемансо изложил проект репатриации части 2-й дивизии на родину через Америку и Владивосток (с согласия американского правительства) на кораблях, доставлявших во Францию американских солдат. Но в ответном письме Занкевич, напомнив о своих неоднократных просьбах летом 1917 г. о немедленной репатриации русских войск, в январе 1918 г. посчитал этот путь репатриации нежелательным. Он писал: «Союзники крайне озабочены, чтобы транссибирская магистраль не попала в руки максималистов, что позволило бы им стать хозяевами положения в Сибири. Владивостокский порт, как и транссибирская магистраль, поэтому приобретают исключительно важное значение, и я боюсь, что отправка этим путём контингентов, мораль и дисциплина которых пошатнулись, может представить определённую опасность».(16)
В это же время в Военном министерстве обсуждалась возможность транспортировки русских войск из Салоник через Порт-Саид в Индокитай, где предполагалось сформировать для их охраны четыре батальона солдат индо-китайских войск. Но Восьмое управление министерства посчитало, что присутствие 15 тыс. русских в колониях Индокитая обернётся для этих колоний тяжёлым бременем, так как русские и там не захотят работать и могут даже спровоцировать волнения. Поэтому оно предложило высадить их во Владивостоке. Представители других управлений министерства предлагали временно изолировать русских в [201]порту Мудрос (о.Лемнос) до начала навигации, а в конце апреля - начале мая перевезти их в Архангельск.(17)
В конце января 1918 г. советское правительство, не желавшее, чтобы русские солдаты воевали на Западном фронте, и ещё в конце декабря 1917 г. требовавшее вернуть их с Салоникского фронта, нотой в адрес посольства Франции в России выразило просьбу о репатриации 2-й дивизии на трёх русских военных кораблях, находившихся в Средиземном море. При этом, «принимая во внимание общее международное положение», оно отклонило предложение Германии (также заинтересованной в их выводе с западного фронта) пропустить русские бригады вместе с вооружением через свой фронт.(18) Посол Франции в России Ж.Нуланс предлагал сначала выяснить, что намерена предпринять новая российская власть в ответ на возобновление немецкого наступления. Начальник французской военной миссии в России генерал Ниссель высказался против предложенного Германией варианта: возвращение русских в Россию через Болгарию, Австрию или Дарданеллы. В случае же согласия французского правительства на репатриацию, следовало, по его мнению, в обмен на это потребовать (в качестве гарантий) транспортировки из России во Францию чехословацкого корпуса (20 тыс.), поляков (6 тыс.) и югославов, повставки ей 200 полевых пушек с тем, чтобы использовать русские боеприпасы, хранящиеся на французских складах, а также переуступку военного имущества, уже поставленного России.(19)
Своё предложение французам высказал в феврале 1918 г. Алексей Игнатьев: он готов взять на себя поиск необходимых морских транспортов в Норвегии, если Англия согласится доставить сотню русских (сомнительной репутации) до норвежского порта; на обратном пути из Мурманска можно было бы репатриировать из России членом французской военной миссии. В марте Игнатьев поспешил уведомить русских офицеров о двух возможных способах их возвращения в Россию: на казённом пароходе прямого сообщения Франция-Мурманск или за их счёт «одиночным порядком через Англию, Норвегию, Швецию».(20)
Судя по имеющейся в архиве телеграмме военного министра в МИД Франции от 3 марта 1918 г., французское правительство начало изучать возможность репатриации русских бригад на Владивосток (если будет получено согласие США и Японии) в обмен на транспортировку из России во Францию чехословацкого и польского корпусов, предложив послу Ж.Нулансу начать по этому поводу переговоры с советским правительством.(21) Обмен не состоялся из-за отказа Антанты разоружить чехов в случае их эвакуации из Рос[202]сии в связи с новым планами по их использованию в интервенции.
Гражданская война в России, усугубившаяся внешним вмешательством, трагически сказалась на судьбе тысяч наших соотечественников, оторванных от родины. Они всё больше становились чем-то вроде разменной монеты в руках политиков.
В марте 1918 г. при содействии английского военного министерства в Сен-Мало (Франция) удалось подготовить первую партию репатриантов: инвалидов и «реформированных», т.е. освобождённых от воинской повинности. Только из госпиталей было набрано 611 человек, из них 150 инвалидов. Всего 31 марта 1918 г. из Сен-Мало в Гавр выехали 711 солдат и офицеров. Далее их путь лежал через Саутгемптон на пароходе «Моннас Куин» в английский порт Ньюкастл, где отряд пополнили гражданские лица и экипаж реквизированных Англией русских кораблей. 20 апреля 1918 г. английский пароход «Хантсенд» доставил первых репатриантов в Мурманск.
В архиве сохранились отчёты русского врача Вебера, начальника медицинской службы бригад в Лавале, сопровождавшего репатриантов в Гавр, фрацузского офицера Дюбуана, сопровождавшего их до порта Ньюкастл, и капитана Пандарьеса, офицера связи с французское военной миссией в России, сдавшего их в порту Мурманска. Капитан Дюбуан, как и врач Вебер, никаких беспорядков во время пути не отметили. Зато в отчёте капитана Пандарьеса много места было отведено описанию «очень плохого умонастроения солдат», исключительной враждебности этих «озлобленных и ослеплённых политическими пристрастиями людей» к Франции, их жалобам на русских офицеров и генералов корпуса.(22)
По прибытии в Мурманск жалобы солдат стали достоянием гласности. В этой связи Ж.Нуланс и генконсул Гренар предлагали в своих письмах во Францию сделать от имени французского правительства заявление. В ответ французское правительство потребовало от своих представителей в России решительно опровергнуть «лживые» жалобы репатриантов и довести до сведения советского правительства, что отношение к русским солдатам во Франции такое же, как и к французским, что «реформированным» военным платят пособия, предусмотренные законом, что русские солдаты пользуются и отпусками, и санаториями, а их жалованье даже превышает жалованье французских солдат.(23)
Подобного рода заявления французское правительство делало в то время, когда для русских солдат, которых всё более воспринимали как представителей большевистской России, мечтавшей о мировой революции, всё чаще называя их «красными солдатами», во Франции создавались спецроты-тюрьмы, а в Северной Африке - дисциплинарные спецбатальоны с нечеловеческими условиями содержания с определённой целью физически и морально сломить русских солдат, рвавшихся на родину, вынудить их перейти в первую и вторую категорию; в то время, [203] когда солдаты всё более ощущали себя военнопленными в стране, которая в 1916 г. встречала их цветами.
В мае 1918 г. была предпринята попытка репатриировать из Франции в Архангельск через Ньюкастл ещё одну партию инвалидов, «реформированных» и военнослужащих старших возрастов (1295 солдат и 27 офицеров). Отряд прибыл в Гавр из разных районов Франции с 11 по 17 мая.(24) Но в связи с тем, что английское адмиралтейство посчитало нужным использовать для других целей корабль, предназначенный для репатриации русского отряда, французские власти дали указание 23 мая вернуть его из Гавра во внутренние воды Франции и вновь развести по госпиталям и рабочим командам.(25) Нетрудно представить себе жестокое разочарование наших солдат, которые надеялись через две недели увидеть наконец родину. Об этом разочаровании красноречиво свидетельствует листовка, найденная в госпитале Сен-Серван, и письмо русских инвалидов из департамента Ренн, опубликованное 12 июля 1918 г. в газете Отрядного комитета 1-й дивизии «Русский солдат-гражданин во Франции».(26)
Репатриация РЭК была с этого времени приостановлена из-за позиции английского правительства, противившегося, как и в 1917 г., возвращению в Россию воинских контингентов.(27)
Между тем в славянское бюро военного министерства Франции, к начальнику русской базы в Лавале стекались сведения о готовности русских военных возвратиться на родину через Порт-Саид, Дальний Восток, Англию, Швецию. Группа русских инвалидов в г.Сен-Ло направила адмиралу Легу прошение с просьбой о скорейшей их отправке домой «хотя на товарных пароходах», так как, писали они, «сердца наши изболелись о погибающей нашей родине и о семействах наших, от которых вот уже скоро год, как не получаем никаких известий».(28)
Начался период бесконечных поисков французской администрацией путей репатриации, в частности, через Швецию. Она была готова оплатить расходы офицеров, пожелавших ранее выехать этим путём на свои средства.
В свою очередь, советское правительство ходатайствовало перед швейцарским и германским правительствами о разрешении на проезд русских солдат через территории их государств, обязуясь возместить расходы по их доставке.
Во время встречи в июле 1918 г. французских и английских дипломатов в Москве с Г.В.Чичериным по поводу отъезда их военной миссий из [204] России глава советской дипломатии вновь коснулся проблемы репатриации русских солдат из Франции, допустив, что отъезд военных миссий Антанты и репатриация могут быть и не связаны, хотя очевидно, что решение одного вопроса облегчит решение другого.
Генконсул Франции в России Гренар и военный атташе генерал Ж.-Ф.Лавернь настойчиво просили своё правительство подтвердить согласие на репатриацию русских сообщением о том, что меры по их ближайшей отправке принимаются. Это, уверяли они, произведёт благоприятное впечатление на общественное мнение в России и лишит большевиков одной из самых сильных козырей против Антанты, тем более что дипломатические, консульские представители, сотрудники военных миссий Англии и Франции уже готовились к отъезду через Архангельск. Впрочем, как писал Гренар, французское правительство могло бы регулировать репатриацию русских как ему удобно.
13 августа Гренар через шведского представителя в России передал в МИД Франции сообщение, что Г.В.Чичерин дал письменное обязательство обеспечить отъезд французского персонала, если французское правительство согласится на участие в репатриации русских Международного Красного Креста и трёх представителей советского Красного Креста. МИД Франции такое согласие дал.(29)
Славянское бюро военного министерства Франции, ссылаясь на настойчивые просьбы Гренара и Лаверня, предложило МИД Франции настаивать на том, чтобы английское правительство оказало помощь в репатриации русских. Идею - сформировать русский отряд из добровольцев для отправки в Мурманск под командование Антанты - оно сначала не сочло удачной, так как это не решило бы проблему репатриации, к тому же не было уверенности, что, ступив на родную землю, русские солдаты «останутся на своём посту».(30)
В начале сентября 1918 г. славянское бюро подготовило справку, содержавшую варианты репатриации: через Швейцарию, Швецию, Владивосток или Мурманск. Возможность возвращения русских через Швейцарию, чего добивалась советская сторона, была им отвергнута, так как для этого требовалось согласие Германии; в случае его получения появлялись опасения, что Германия задержит русских солдат под каким-нибудь предлогом и использует их либо в качестве рабочей силы, либо как повод для агитации против Антанты. Путь через Владивосток по причине дальности также посчитали неприемлемым. Для проезда через Швецию требовалось согласие Стокгольма и Лондона. Но, как вскоре выяснилось, пароходы в порту Ревель, куда репатрианты должны были бы прибыть, контролировались немецкими властями, в связи с чем возвращение через Швецию представлялось невозможным. Оставался один путь - при содействии и согласии Англии - через северные порты России, куда предлагалось направить воинский контингент, на верность и надёжность которого в результате тщательного отбора Франция могла бы рассчитывать, другими словами, могла бы использовать его в начавшейся [205] военной интервенции против России. Это оценивалось как позитивный момент репатриации.
Отрицательные стороны возвращения русских солдат на родину чиновникам славянского бюро виделись в следующем: сокращение числа рабочих рук во Франции, возрастание антифранцузских настроений в России, опасность пребывания в военной зоне «нездоровых элементов», «лишних ртов» (имелись в виду нетрудоспособные солдаты), так как в случае массовой репатриации через Мурманск или Архангельск потребуется сконцентрировать все русские контингенты во внутренних районах Франции в ожидании отъезда.(31)
В это время МИД Франции через шведское правительство стало известно, что в связи с боевыми действиями в районе Двины, возвращение союзных консульств на родину через Архангельск невозможно. Велись переговоры с советским правительством об их выезде через Сибирь и об освобождении арестованных в России англичан и французов. Французское и английское правительства чрез шведского консула были уведомлены, что переговоры могут дать положительные результаты только в том случае, если англичане гарантируют жизнь арестованным в Англии большевикам и если чехословацкое командование не расстреляет захваченных в плен в Самаре комиссаров, в противном случае в Москве будут расстреляны два арестованных чеха.
После ареста в августе 1918 г. в Москве британского дипломата Брюса Локкарта и ответной акции английского правительства - ареста полномочного представителя Советской России М.М.Литвинова почти всех работников полпредства, возвращение дипломатов Франции и Англии из России (а именно, их консульских миссий и персонала военных атташе) было поставлено в прямую зависимость от освобождения и возвращения на родину Литвинова и его персонала, а бывшей французской военной миссии - от репатриации РЭК(32), конкретно, от того, когда делегация советского Красного Креста во Франции сообщит, что первый поезд с русскими солдатами прибыл в Швейцарию. Поверенный в делах Франции в России представитель Дании Скавениус пытался убедить советские власти, что «слову Франции не верят» и имеют надёжную информацию о том, что русских солдат принуждают работать во Франции. Если это будет продолжаться, заявили ему, то французов, задержанных в России, тоже заставят работать.(33) [206]
В октябре 1918 г. весь персонал французского консульства и военного атташе в России вернулся на родину, кроме трёх арестованных лиц - Э. дю Кастеля, Дарси и А.Мазона, которых советская сторона отказалась признать как дипломатов и включила в список членом расформированной военной миссии.(34)
Несмотря на просьбу Франции задержать при проезде через Норвегию и Швецию Литвинова и членом его миссии, пока не будут возвращены дю Кастель, Дарси и Мазон, Литвинов со своими сотрудниками благополучно вернулся на родину. В связи с этим французское правительство выразило протест английскому, шведскому, датскому и советскому правительствам и заявило последнему, что до возвращения трёх французских гражданских лиц никакого нового обмена не будет.(35)
Таким образом, репатриация почти 40 тыс. русских военных оказалась в зависимости от судьбы трёх французов, а также нескольких десятков сотрудников французское военной миссии и гражданских лиц, арестованных «по обвинению в заговоре против советской власти».
Но опасаясь за жизнь сограждан, французское правительство продолжало обсуждать пути репатриации русских солдат, которую намеревалось [207] начать после возвращения дю Кастеля, Дарси и Мазона. Предложенный большевиками морской путь репатриации был ими отвергнут, так как присутствие во французских портах советских судов, которые готовы было предоставить советское правительство, оценивалось как откровенно «неуместное». Остановились на варианте сухопутного возвращения через Швейцарию.
Предвидя массовый характер репатриации, неприязнь солдат к бывшему союзному правительству, что в разгар гражданской войны и интервенции в России представляло для Франции потенциальную опасность, к тому же не желая вести переговоры с Германией, МИД Франции пришёл к выводу, что сразу весь корпус репатриировать невозможно. В инструкциях послу Франции в Берне Дютасте Пишон 1 ноября 1918 г. писал: «Желательно сократить до минимума предложения большевиков по репатриации. Было бы предпочтительнее их вовсе не учитывать, но мы должны соблюсти обязательства, взятые на себя правительством. Если мы ничего не сделаем, то большевики воспользуются нарушением наших обещаний, и мы будем рисковать нашими жизнями своих граждан в России. Поэтому абсолютно необходимо что-то сделать. В то же время мы можем прикрыться формулировкой, которая была использована в моей телеграмме от 13 августа, предусматривающей, что репатриация будет зависеть от средств, которыми мы располагаем».(36)
Военный министр Ж.Клемансо тоже считал, что репатриация всего корпуса не очень желательна, ибо Франция лишится очень нужных ей рабочих рук, а кроме того, прервётся начатая французскими властями деятельность по «изменению менталитета людей, которые предвзято смотрят на нас как на угнетателей».(37) Но так как Франция была связана обещанием, он предложил начать репатриацию через Швейцарию с отправки 80 «реформированных», подготовленных для отъезда ещё в мае, пополнив эту группу нетрудоспособными и приняв меры предосторожности по пути их следования через Германию, чтобы их не использовали для пропагандисткой кампании против Антанты. Инвалидов и больных солдат из Северной Африки и Салоник предполагалось эвакуировать по Чёрному морю в Южную Россию.
8 октября 1918 г. из России во Францию выехали три представителя советского Красного Креста для контроля за эвакуацией русских солдат. Двое из низ, И.П.Орлов и И.Савицкий, отправились туда через Германию, третий - через Швецию. Опасаясь, что они попытаются использовать свою поездку для большевистской пропаганды, французское правительство решило не допустить приезда делегации во Францию, а вести переговоры по выработке условий обмена в Швейцарии с участием представителей швейцарского и советского Красного Креста и заместителя начальника русской базы в Лавале полковника Баржоне. Но в первой половине ноября швейцарское правительство приняло решение о выдворении из страны всех представителей Советской России, обвинив их [208] в подготовке всеобщей забастовки в Швейцарии. Покинули её территорию и три представителя советского Красного креста. Швейцария отказалась от участия в переговорах с советским правительством о репатриации солдат через её территорию. Таким образом, очередной вариант репатриации был вновь сорван.
В конце ноября генконсул Дании в России сообщил французскому правительству, что над арестованными французскими офицерами нависла угроза расстрела, так как ЧК располагает неопровержимыми доказательствами их участия в заговоре против Советов. Протесты генконсула отсрочили вынесение смертного приговора, но Франция, опасаясь худшего, вынуждена была вернуться к вопросу о репатриации РЭК, приняв во внимание, что репатриировать солдат в районы, находящиеся под властью большевиков, опасно. Как писал заместитель начальника штаба французской армии генерал Галлье, это означало бы «почти неминуемо сделать их солдатами Красной гвардии, если не из убеждения, то по крайней мере в надежде быть материально обеспеченными. Следует так провести сортировку русских, - писал он далее, - чтобы репатриировать выходцев только их тех районов, которые находятся под нашим влиянием».(38)
Во Франции вновь вернулись к возможности репатриации через Балтику. Министром иностранных дел был предложен такой вариант: использовать один из кораблей, перевозивших французских военнопленных из Восточной Пруссии, для обмена 1200 русских во Франции в одном из Балтийских портов на 100 французских заложников, которых доставит советская сторона, а на обратном пути в одном из портов Восточной Пруссии взять на борт французских военнопленных.
Советское правительство обратилось с просьбой к французскому правительству допустить на её территорию новую миссию Красного Креста в составе - Д.З.Мануильского (глава), И.Арманд и Давтян - для контроля за репатриацией русских солдат. Но так как первая партия из 1150 русских военных и 57 гражданских лиц была сформирована и дата её отправки на родину намечена на начало января 1919 г., то стороны договорились, что после её приезда в Россию пароход заберёт часть французских заложников (26 военнослужащих и 42 гражданских лица) и миссию Мануильского, которая будет контролировать отъезд второй партии русских солдат из Франции в обмен на оставшихся в России французов.(39)
16 января 1919 г. пароход «Мегаллас Геллас» с первой партией русских репатриантов на борту покинул порт Дюнкерка. Таким образом, к февралю 1919 г. из Франции было репатриировано всего около 2 тыс. человек.
22 февраля в Дюнкерк прибыл пароход «Русь» с миссией Д.З.Мануильского и французскими гражданами на борту. Прибывшие во Францию советские делегаты оказались на положении арестованных и были [209] лишены не только возможности участвовать в подготовке отъезда русских военных, но и посещать лагеря бывших русских военнопленных в Германии, которых во Франции скопилось после подписания перемирия около 30 тыс.
Чем же вызваны были столь суровые меры по отношению к советской делегации? Обратимся к французским документам.
С начала февраля в военное, финансовое министерства и МИД Франции начали поступать от французской разведки и французских дипломатических представителей в Женеве, Стокгольме и Хельсинки панические телеграммы, в которых сообщалось о предстоящем приезде во Францию трёх представителей советского Красного Креста якобы для организации серии террористических актов против членов французского правительства и правительства стран Антанты и ведения большевистской пропаганды. Под предлогом урегулирования вопросов, связанных с содержанием и репатриацией русских военных, советские представители якобы везли с собой несколько миллионов рублей, вопреки официально ими заявленных 1350 тыс. В телеграммах говорилось, что именно на средства миссии Красного Креста была организована большевистская пропаганда во многих странах. В ответ на это министерство финансов принимает меры, направленные на ограничение ввоза русских денег, запрещает их обмен, а генеральный комиссар управления по национальной безопасности Франции Винтер направляет соответствующие инструкции командующему флотом и спецкомиссару полиции Дюнкерка, куда должен был прибыть пароход «Русь». Из представителей различных министерств была создана военная миссия во главе с полковником Верленом для предупреждения пропаганды и возможных контактов членом советской делегации с частными лицами. Инструкциями предписывались следующие меры: до прибытия Верлена не пускать делегатов на берег; представителям таможни и полиции производить обыск членом делегации и трёх её секретарей; произвести осмотр багажа; изъять, кроме 500 франков, всю имеющуюся у низ наличность (которую следовало поместить в филиал французского банка в Дюнкерке, снимать деньги со счёта разрешалось только с ведома полковника Верлена). Телеграфом делегация могла пользоваться только через Верлена.
продолжение http://yroslav1985.livejournal.com/36150.html