Под знаком близнецов
Чужие города (с которыми, значит, у реципиента не связан серьёзный, утяжеляющий пласт опыта) - в восприятии-воображении (нераздельных) их случайного, мимобеглого посетителя - липнут друг к другу, накладываются друг на друга, притворяются друг другом, взаимопрозрачные, друг сквозь друга проступают, сновидчески друг другом оборачиваются: войдёшь в один, выйдешь в другом, - навязывают тебе ложные узнавания. Так Неаполь всё норовит прикинуться Барселоной (с которой они вообще-то, совсем разные: ритмически, эстетически, колористически… - но достаточно близости моря, уличных пальм, поздней осени…), окликнуть тебя её голосом, продрать по коже ознобом дичайшего чувства, что-де ты тут уже была, знаешь - телесно чувствуешь - где что (ведь у каждого хоть сколько-то знакомого города есть в нас телесная именно карта, карта внутренних расположений) и можешь ориентироваться (да, семь лет тому и вправду была, но совсем недолго, очень на бегу и никак не там, где он морочит тебе голову этим узнаванием). Чужое на то и чужое, что - по отношению к нам, пришлецам - ускользает, обманывает, сплошной мираж (грубо-грубо говоря: неправда-всё-это). На город надо если и не жизнь положить, то, по крайней мере, существенную хоть в каком-то отношении часть жизни, чтобы он обрёл плоть, весомость и реальность.
Поскольку же нет ни соответствующей возможности, ни, в данном случае - соответствующей потребности, играешь с собой в давно заведённую игру: утяжеляешь его в себе искусственно, представляешь себя местным жителем, для которого вот это вот всё - ежедневная рутина, полная множеством личных смыслов, мельчайших и крупных, от самовосприятия которого неотъемлемо именно это. Создаёшь себе в ответ городу фантомную жизнь, пытаешься прожить её в его декорациях (понятное дело, споря таким образом и с собственной единственностью и смертностью - да прежде всего с этим, единственно с этим, иначе зачем вообще всё).
Вообще-то Неаполь, неравномерный, сложный, сумбурный, со многими внутренними темнотами, с неровным дыханием, тяжеловато-драматичный, мало рациональный (всё-как-мы-любим), - классический трудный город, - должен быть, воображается мне, близок русскому сердцу, а тем самым и русскому уму - куда более своего мнимого близнеца, царственной Барселоны (которая и сама, помнишь же, год назад только и делала, что апеллировала то к неаполитанской твоей памяти, то к римской, ища себе подобий и соответствий. Она пыталась и парижскую маску надеть - но не очень в этом упорствовала, памятуя, что Париж у тебя как-то не очень в своё время рассмотрелся и расслышался. Барселона вообще-то ещё и своевольничала, принимаясь говорить голосами из будущего - притворялась не виданными тогда и даже теперь ещё не виданными сицилийскими городами. Города хитры - оборачиваются коридорами в другое, лишь бы ускользнуть от нашего взгляда, не показать себя настоящих. Очень немногие города заговаривают с нами сразу собственным голосом, сразу от себя, никого не цитируя, ни на что не ссылаясь. Наверно, это знак большого доверия города к человеку).
Поскольку же нет ни соответствующей возможности, ни, в данном случае - соответствующей потребности, играешь с собой в давно заведённую игру: утяжеляешь его в себе искусственно, представляешь себя местным жителем, для которого вот это вот всё - ежедневная рутина, полная множеством личных смыслов, мельчайших и крупных, от самовосприятия которого неотъемлемо именно это. Создаёшь себе в ответ городу фантомную жизнь, пытаешься прожить её в его декорациях (понятное дело, споря таким образом и с собственной единственностью и смертностью - да прежде всего с этим, единственно с этим, иначе зачем вообще всё).
Вообще-то Неаполь, неравномерный, сложный, сумбурный, со многими внутренними темнотами, с неровным дыханием, тяжеловато-драматичный, мало рациональный (всё-как-мы-любим), - классический трудный город, - должен быть, воображается мне, близок русскому сердцу, а тем самым и русскому уму - куда более своего мнимого близнеца, царственной Барселоны (которая и сама, помнишь же, год назад только и делала, что апеллировала то к неаполитанской твоей памяти, то к римской, ища себе подобий и соответствий. Она пыталась и парижскую маску надеть - но не очень в этом упорствовала, памятуя, что Париж у тебя как-то не очень в своё время рассмотрелся и расслышался. Барселона вообще-то ещё и своевольничала, принимаясь говорить голосами из будущего - притворялась не виданными тогда и даже теперь ещё не виданными сицилийскими городами. Города хитры - оборачиваются коридорами в другое, лишь бы ускользнуть от нашего взгляда, не показать себя настоящих. Очень немногие города заговаривают с нами сразу собственным голосом, сразу от себя, никого не цитируя, ни на что не ссылаясь. Наверно, это знак большого доверия города к человеку).