Пробормотанное на презентации книги Г. Климовой "Театр семейных действий"
(М.: ArsisBooks, 2017) 14.12.17., вкупе с дополнениями, вписанными от руки по ходу дела.
Здесь уже говорилось о проблематичности, «стадиальности» перехода от стихов к прозе, - мне же хочется обратить внимание на то, что вообще-то проза и стихи - и случай Галины Климовой не исключение - две стороны одного и того же: два облика речи, которые подпитывают друг друга, растут друг из друга и друг в друга возвращаются.
На мой взгляд, новую, уже вторую книгу прозы Климовой (первая, «Юрская глина», включена в её состав; насколько я помню своё первое её прочтение - а первое издание было в 2013 году - с тех пор эта повесть была доработана) лучше всего читать вместе - одновременно, параллельно - с её же стихами, - не потому, что эта проза не самодостаточна, но потому, что присутствие стихотворной речи того же автора делает текст более объёмным, сообщает ему дополнительные измерения, вторые и третьи планы. В этом смысле хорош первый из текстов книги, «Юрская глина», который включает в себя некоторые стихотворения Климовой целиком: они подсвечивают текст изнутри.
В целом это - книга с доминирующей темой, по отношению к которой разные тексты сборника - различные её вариации, проигрывание этой темы в разных регистрах (то есть, тут у меня ассоциации, скорее, музыкальные), исполнение её с привлечением разных образов с получением, таким образом, разных мелодий. Скорее всего, это - «проигрывание» одной из основных формул жизни автора, истории, которая была пережита в детстве и в результате легла в основу всей жизни, сообщила жизни рельеф: что бы в жизни потом ни происходило, оно всегда будет так или иначе повторять своими формами эту изначальную историю. Это - тема детства в трудной, разрозненной, несчастливой семье, соединяемой, тем не менее, сильными эмоциональными связями: любовью-вопреки, невозможностью-жить-без, что далеко не всегда приносит радость, но определяет жизнь очень властно, в том числе и вопреки сознательной воле тех, кто эту жизнь живёт. В текстах, составивших книгу, эта тема проживается снова и снова, - хотя бы отчасти, хотя бы какими-то из своих фрагментов, хотя бы одним (например: девочка / ребёнок живёт с бабушкой / в неполной семье), всякий раз под разными углами. Настойчивое кружение авторского воображения вокруг этой темы очень похоже на то, как, бывает, перечитываешь (особенно в детстве) одну и ту же книгу в тайной и безумной надежде: а вдруг всё наконец обернётся иначе, пойдёт какими-то другими, более счастливыми путями? То есть, в основе этой прозы лежат вещи допрозаические - и очень друг другу родственные: музыка и чувство тайны / возможности чуда.
И это при том, что перед нами проза, при всей её поэтичности, на самом деле очень жёсткая. Описанное в ней увидено глазом трезвым, аналитичным, внимательным и не склонным очаровываться.
А история, которая постоянно себе рассказывается, которая регулярно заново проживается - это что такое? Это не что иное, как миф (в данном случае - миф персональный). (И никакой реалистичности повествования, даже документальности его, это не противоречит, - а повествование это иной раз документально настолько, что включает в себя настоящие документы, написанные другими: воспоминания отца, справки, вырезки из газет… - выделенные в «Юрской глине» специальным шрифтом, воспроизводящим машинопись.) Вновь и вновь рассказываясь, миф подтверждает мир, обновляет его и позволяет ему существовать.
В книге прозы ГК я усматриваю по меньшей мере две мифологических линии или, лучше сказать, мифологических пласта: первый - это, как я уже сказала, трудная (и многое определяющая) семейная история - и тема Болгарии. Это тема менее явная, но оттого не менее ключевая. - В самом деле, почему, казалось бы, «Юрская глина» начинается со знакомства героини с болгарином Асеном Мариновым, с которым она встречается всего один раз и который потом ни единого разу больше не появится - даже в воспоминаниях? Зачем этот Асен Маринов там нужен? А нужен он затем, чтобы ввести в повествование - в качестве глубинной и лишь изредка выходящей на поверхность - тему Болгарии в её специальном для главной героини значении: как животворящей силы. Кроме «физической», географической родины, у человека бывают ещё и символические, - дополнительные к «физической», но не менее важные; дающие человеку что-то такое, чего родина «первая» недодала или усиливающей что-то такое, что родина первая лишь наметила. И для Галины Климовой Болгария со всей очевидностью играет именно эту роль. В персональной мифологии автора эта страна имеет устойчивый статус страны рождения - в некотором смысле, видимо, и её собственного, - но прежде всего - рождения вообще, источника, начала, - а также полноты жизни, жизненных сил, гармонии - неотделимых от чувства собственной ценности (именно болгарин Асен Маринов впервые сказал зажатой русской девочке в начале повествования, что она красивая - и, поразив её этим сообщением, тем самым задал ей некоторый важный импульс на всю жизнь).
В заключение я хочу ещё сказать, что первая проза книги, «Юрская глина», интересно выстроена, - что, конечно, нуждается в более основательном и неторопливом размышлении, чем то, что возможно здесь и сейчас. Там постоянно происходит - при двойственности главной героини / повествовательницы (Тася и сама ГК, под конец даже прямо называющая и своё настоящее имя, и свою фамилию - они, видимо, друг с другом не совпадают) - постоянное переключение точек зрения, переход от рассказа от 1-го лица к рассказу от 3-го лица и обратно (что очередной раз наводит на мысль: перед нами не исповедь, не самоанализ и самопрояснение, даже не книга воспоминаний и не семейная история, хотя, по крайней мере на две последние, очень похоже, - это именно проживание мифа). Это - повествование без начала и конца: в произвольной точке начатое и в произвольной точке оборванное, нелинейное, объёмное, стереоскопичное - оно растёт с разных сторон сразу. Там нет сюжета как такового, вернее, сюжеты множественны - и все архетипичны: жизнь и смерть, их взаимоотношения и противостояние (любовь я даже не выделяю тут в особенную силу, потому что она - представительница жизни, одна из наиболее интенсивных её форм - а может быть, и самая интенсивная). Там сложно соединяются, проникая друг в друга, разные времена - сначала даже не понимаешь, по какому принципу они друг с другом сопрягаются, потом догадываешься, что, вероятно, по ассоциативному, - и, наконец, становится ясно, что это - время мифологическое, у которого нет начала и конца и в котором всё существует одновременно.
Кстати, сон и реальность (первая повесть книги, как мы помним, это повествование ещё и «в снах») - тоже две части единой реальности: равноправные и не такие уж отличные друг от друга.
и маленький, но храбрый библиофаг:
фото Натальи Климовой
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/286506.html. Please comment there using OpenID.
Здесь уже говорилось о проблематичности, «стадиальности» перехода от стихов к прозе, - мне же хочется обратить внимание на то, что вообще-то проза и стихи - и случай Галины Климовой не исключение - две стороны одного и того же: два облика речи, которые подпитывают друг друга, растут друг из друга и друг в друга возвращаются.
На мой взгляд, новую, уже вторую книгу прозы Климовой (первая, «Юрская глина», включена в её состав; насколько я помню своё первое её прочтение - а первое издание было в 2013 году - с тех пор эта повесть была доработана) лучше всего читать вместе - одновременно, параллельно - с её же стихами, - не потому, что эта проза не самодостаточна, но потому, что присутствие стихотворной речи того же автора делает текст более объёмным, сообщает ему дополнительные измерения, вторые и третьи планы. В этом смысле хорош первый из текстов книги, «Юрская глина», который включает в себя некоторые стихотворения Климовой целиком: они подсвечивают текст изнутри.
В целом это - книга с доминирующей темой, по отношению к которой разные тексты сборника - различные её вариации, проигрывание этой темы в разных регистрах (то есть, тут у меня ассоциации, скорее, музыкальные), исполнение её с привлечением разных образов с получением, таким образом, разных мелодий. Скорее всего, это - «проигрывание» одной из основных формул жизни автора, истории, которая была пережита в детстве и в результате легла в основу всей жизни, сообщила жизни рельеф: что бы в жизни потом ни происходило, оно всегда будет так или иначе повторять своими формами эту изначальную историю. Это - тема детства в трудной, разрозненной, несчастливой семье, соединяемой, тем не менее, сильными эмоциональными связями: любовью-вопреки, невозможностью-жить-без, что далеко не всегда приносит радость, но определяет жизнь очень властно, в том числе и вопреки сознательной воле тех, кто эту жизнь живёт. В текстах, составивших книгу, эта тема проживается снова и снова, - хотя бы отчасти, хотя бы какими-то из своих фрагментов, хотя бы одним (например: девочка / ребёнок живёт с бабушкой / в неполной семье), всякий раз под разными углами. Настойчивое кружение авторского воображения вокруг этой темы очень похоже на то, как, бывает, перечитываешь (особенно в детстве) одну и ту же книгу в тайной и безумной надежде: а вдруг всё наконец обернётся иначе, пойдёт какими-то другими, более счастливыми путями? То есть, в основе этой прозы лежат вещи допрозаические - и очень друг другу родственные: музыка и чувство тайны / возможности чуда.
И это при том, что перед нами проза, при всей её поэтичности, на самом деле очень жёсткая. Описанное в ней увидено глазом трезвым, аналитичным, внимательным и не склонным очаровываться.
А история, которая постоянно себе рассказывается, которая регулярно заново проживается - это что такое? Это не что иное, как миф (в данном случае - миф персональный). (И никакой реалистичности повествования, даже документальности его, это не противоречит, - а повествование это иной раз документально настолько, что включает в себя настоящие документы, написанные другими: воспоминания отца, справки, вырезки из газет… - выделенные в «Юрской глине» специальным шрифтом, воспроизводящим машинопись.) Вновь и вновь рассказываясь, миф подтверждает мир, обновляет его и позволяет ему существовать.
В книге прозы ГК я усматриваю по меньшей мере две мифологических линии или, лучше сказать, мифологических пласта: первый - это, как я уже сказала, трудная (и многое определяющая) семейная история - и тема Болгарии. Это тема менее явная, но оттого не менее ключевая. - В самом деле, почему, казалось бы, «Юрская глина» начинается со знакомства героини с болгарином Асеном Мариновым, с которым она встречается всего один раз и который потом ни единого разу больше не появится - даже в воспоминаниях? Зачем этот Асен Маринов там нужен? А нужен он затем, чтобы ввести в повествование - в качестве глубинной и лишь изредка выходящей на поверхность - тему Болгарии в её специальном для главной героини значении: как животворящей силы. Кроме «физической», географической родины, у человека бывают ещё и символические, - дополнительные к «физической», но не менее важные; дающие человеку что-то такое, чего родина «первая» недодала или усиливающей что-то такое, что родина первая лишь наметила. И для Галины Климовой Болгария со всей очевидностью играет именно эту роль. В персональной мифологии автора эта страна имеет устойчивый статус страны рождения - в некотором смысле, видимо, и её собственного, - но прежде всего - рождения вообще, источника, начала, - а также полноты жизни, жизненных сил, гармонии - неотделимых от чувства собственной ценности (именно болгарин Асен Маринов впервые сказал зажатой русской девочке в начале повествования, что она красивая - и, поразив её этим сообщением, тем самым задал ей некоторый важный импульс на всю жизнь).
В заключение я хочу ещё сказать, что первая проза книги, «Юрская глина», интересно выстроена, - что, конечно, нуждается в более основательном и неторопливом размышлении, чем то, что возможно здесь и сейчас. Там постоянно происходит - при двойственности главной героини / повествовательницы (Тася и сама ГК, под конец даже прямо называющая и своё настоящее имя, и свою фамилию - они, видимо, друг с другом не совпадают) - постоянное переключение точек зрения, переход от рассказа от 1-го лица к рассказу от 3-го лица и обратно (что очередной раз наводит на мысль: перед нами не исповедь, не самоанализ и самопрояснение, даже не книга воспоминаний и не семейная история, хотя, по крайней мере на две последние, очень похоже, - это именно проживание мифа). Это - повествование без начала и конца: в произвольной точке начатое и в произвольной точке оборванное, нелинейное, объёмное, стереоскопичное - оно растёт с разных сторон сразу. Там нет сюжета как такового, вернее, сюжеты множественны - и все архетипичны: жизнь и смерть, их взаимоотношения и противостояние (любовь я даже не выделяю тут в особенную силу, потому что она - представительница жизни, одна из наиболее интенсивных её форм - а может быть, и самая интенсивная). Там сложно соединяются, проникая друг в друга, разные времена - сначала даже не понимаешь, по какому принципу они друг с другом сопрягаются, потом догадываешься, что, вероятно, по ассоциативному, - и, наконец, становится ясно, что это - время мифологическое, у которого нет начала и конца и в котором всё существует одновременно.
Кстати, сон и реальность (первая повесть книги, как мы помним, это повествование ещё и «в снах») - тоже две части единой реальности: равноправные и не такие уж отличные друг от друга.
и маленький, но храбрый библиофаг:
фото Натальи Климовой
This entry was originally posted at https://yettergjart.dreamwidth.org/286506.html. Please comment there using OpenID.