(no subject)
"Чудаки". Продолжение
X
ПЕРЕЛОМЪ
Изъ комнаты Муси баронесса прошла въ будуаръ, гдѣ ее уже ждалъ робкій и смущенный Максимъ Сергѣевичъ.
- Какъ тебѣ нравится моя дочь? - быстро спросила баронесса.
- Она... очень... - заикаясь, отвѣтилъ онъ.
- Нравится? Ну, и прекрасно... Досадую, что мнѣ не удалось тебя предупредить о ея пріѣздѣ... Тебѣ нѣсколько разъ телефонировали, но тебя не было дома.
- Я былъ...
- Мнѣ безразлично, гдѣ ты былъ. Вѣдь, если ты захочешь, ты всегда можешь мнѣ солгать, и трудно тебя провѣрить. Такъ я предпочитаю совсѣмъ не думать о томъ, гдѣ ты проводишь свое свободное время. Однако, я уклонилась отъ цѣли своей бесѣды... Муся не должна и подозрѣвать о нашихъ отношеніяхъ... Ты понялъ?
- Понялъ, - тихо отвѣтилъ онъ, понуривъ голову.
- Ты не долженъ меня ставить въ неловкое положеніе, когда мнѣ придется выбирать между тобой и дочерью. Для тебя это не будетъ выгодно. Я люблю Мусю. Почти всю свою жизнь я отдала личному чувству, теперь въ моемъ сердцѣ проснулось материнское... Ты понялъ меня?
- Да, понялъ, - еще тише отвѣтилъ онъ.
- Потомъ... и это очень важно... ты долженъ возможно рѣже встрѣчаться съ Мусей. Если ты будешь мозолить ей глаза, она можетъ догадаться о нашихъ отношеніяхъ, несмотря на всю свою провинціальную наивность. Я и такъ боюсь, какъ-бы злые языки не вздумали ее "просвѣтить". Итакъ, ты меня понялъ?
- Да...
Баронесса опустилась на кушетку съ чувствомъ человѣка, удачно закончившаго трудную "миссію".
- Я думаю, все это ненадолго, - уже болѣе спокойно проговорила она. - Муся такъ прелестна, такъ не похожа на петербургскихъ... Думаю, что за женихами дѣло не станетъ... Муся выйдетъ замужъ, и тогда все пойдет по старому.
Полузакрывъ глаза, она продолжала съ горькой улыбкой:
- Мое адское самолюбіе такъ много и такъ сильно страдало, въ Мусѣ оно найдетъ удовлетвореніе... Моя дочь должна сдѣлать блестящую партію... Тогда я плюну въ лицо смѣшанному обществу, которое меня окружаетъ и за которое я цѣпляюсь по необходимости... Какъ мать Муси - я тогда войду въ тотъ кругъ, изъ котораго меня вышибли обстоятельства жизни. Эту мою вѣчно сочащуюся рану залѣчитъ мое дорогое дитя.
И, совсѣмъ закрывая глаза, Долли Евграфовна тихо добавила:
- Я такъ устала сегодня, переволновалась... Ты можешь идти, Максъ... и пошли мнѣ Марфу Ивановну.
Максимъ Сергѣевичъ поцѣловалъ протянувшуюся къ нему руку.
- Когда я могу завтра васъ навѣстить, Долли?
- Какъ всегда... Я прикажу и Марфа Ивановна тебя встреѣтитъ и проводитъ ко мнѣ... Только будь аккуратенъ... Надѣюсь, что не просплю завтра, потому что сейчас же лягу спать... До завтра, Максъ.
Липарскій вышелъ на улицу. Моросилъ холодный петербургскій дождь. Крупными быстрыми шагами онъ направился къ своему дому, на Фурштадтскую.
Долли Евграфовна сама подыскала ему квартирку и сама ее обставила съ полнымъ комфортомъ... Квартирка въ четыре комнаты помѣщалась въ большомъ угловомъ домѣ и показалась Долли Евграфовнѣ особенно цѣнной, благодаря отдѣльному подъѣзду.
Лакея Петра и кухарку Анисью Долли Евграфовна тоже сама подыскала своему возлюбленному... Максимъ Сергѣевичъ не боялся "опеки", такъ какъ ни о какихъ "романтическихъ приключеніяхъ" и не думалъ... Послѣ всѣхъ испытаній жизни и невзгодъ Липарскій такъ былъ радъ, что удалось пристроиться и отдохнуть... Онъ не только не помышлялъ объ измѣнахъ, но самъ боялся, чтобы д р у г о й, болѣе ловкій, не замѣнилъ его.
Дверь Липарскаго отворилъ лакей Петръ, чистенькій и франтоватый.
- Что-то рано изволили вернуться, Максимъ Сергѣевичъ? - фамильярно замѣтилъ онъ.
- Баронесса устала, голубчикъ, - добродушно отвѣтилъ Липарскій, - она рѣшила выспаться. Сегодня у нея столько было суеты... тамъ большая новость, Петя, - пріѣхала дочка баронессы.
Обычно безжизненные голубые глаза Липарскаго вспыхнули новымъ, незнакомымъ огнемъ.
- А вы сейчас и домой? Эхъ, какой вы, Максимъ Сергѣевичъ!... Я бы воспользовался и погулялъ... Молодой вѣдь вы человѣкъ, а все сиднемъ-сидите, къ одной юбкѣ прилипли. Вчужѣ досадно.
- Да некуда идти, Петя.
- Сказали! Мало ли театровъ, да ресторановъ!... деньги у васъ всегда водятся... Эхъ, развѣ вы живете, Максимъ Сергѣевич? Показалъ бы я прыть, кабы былъ на вашѣмъ мѣстѣ, да, видно, бодливой коровѣ Богъ рогъ не даетъ. Прикажете чайку?... Или, можетъ, сразу спать ляжете?
- Спать еще рано, Петя... Я такъ просто посижу у камелька. Затоплено въ моемъ кабинетѣ?
- Затоплено, Максимъ Сергѣевичъ, и сейчасъ еще подброшу.
- Отъ чая я тоже не откажусь.
Фамильярный Петръ разоблачилъ барина, подалъ ему халатъ, усадилъ въ кресло, подбросилъ уголья въ каминъ и подалъ чай.
- А дочка баронессина... большая уже? - съ любопытствомъ спросилъ онъ.
- Да, большая, - нехотя отвѣтилъ Липарскій.
- Красивая?
- Красивая.
- А какъ она изъ себя выглядитъ?
- Право, не разглядѣлъ, Петя! - краснѣя, проговорилъ Липарскій. - И пошелъ бы ты себѣ на кухню... Неохота разговаривать... Я подремлю...
- Слушаю-съ.
Петръ направился къ телефону, помѣщавшемуся, по распоряженію баронессы, въ маленькомъ коридорчикѣ около кухни.
- Тамъ и тебѣ будетъ спокойнѣе, и Петру всегда слышенъ телефонъ, - объясняла баронесса свое распоряженіе.
Петръ спросилъ номеръ баронессы фонъ-Саксъ и попросилъ соединить его с ея будуаромъ.
- Честь имѣю доложить: это я, Петръ, баронесса. Максимъ Сергѣевичъ вернулись, дремлютъ у камелька въ халатикѣ. Я подалъ имъ чаю, а мнѣ велѣли на кухню идти... Слушаю-съ, баронесса.
Исполнивъ свою "миссію", Петръ направился въ кухню.
Липарскій нѣжился въ креслѣ у топившегося камина, но далекъ былъ отъ дремоты. Какое-то смутное, странное чувство... какъ будто что-то новое случилось въ его жизни, какъ будто эта жизнь, которая послѣднія пять лѣтъ тянулась ровной, спокойной, прямой линіей, вдругъ переломилась и свернула въ сторону.
И яркой картиной проходила въ его воображеніи сегодняшняя необычная встрѣча. Какъ всегда, онъ пришелъ сегодня къ обѣду и прямо направился въ свою любимую комнату "электрикъ". Раздвинувъ портьеры, онъ спокойно переступилъ порогъ и вдругъ... его глазамъ представилось небесное видѣніе. Онъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ и замеръ на порогѣ.
Въ воздушномъ туалетѣ, какъ въ голубоватомъ облакѣ, ему явилась стройная принцесса Греза. Свѣтъ падалъ на ея склоненную голову и ярко горѣло червонное золото ея волосъ.
Она услышала шаги и подняла головку. Румянецъ залилъ ея нѣжныя щечки. Въ бархатныхъ глазахъ, чистыхъ и глубокихъ, отразилось смущеніе. Нѣсколько мгновеній онъ молча любовался ея красотой, сіяющей, какъ солнечный лучъ, прозрачной, какъ хрустальная струйка горнаго ручья.
И обаяніе ея чистоты, какъ ароматный фиміамъ, обволакивало юношу. Онъ забылъ, кто онъ и гдѣ... Могучая искра вдругъ запала въ его сердце и зажгла свѣтильникъ, никогда еще не знавшій любовнаго пламени.
- Что дѣлать? - думалъ Липарскій. - Вѣдь, все должно остаться попрежнему... Я - возлюбленный ея матери, и даже самая мысль о ней преступна. Почему она такъ хороша?
... и баронессы были именно тѣ чары, волшеб[ной] ... [чи]стоты, обоянію которыхъ Липарскій не могъ ... Вѣчно униженный, ничтожный, ползающий, ... былъ быть покоренъ именно этой чистотой. ... лѣтъ жизнь притупила тонкія чувства, усы[пила] волшебныя струны, но рука чародѣйки коснулась ..., и тихая, сладкая мелодія потрясла его душу.
"Что будетъ завтра?" въ смущеніи думалъ онъ.
Ему казалось, что завтра должно произойти что-то особенное. А, между темъ, завтра, вѣроятно, пройдетъ почти такъ же, какъ прошло вчера. Онъ позвонитъ ровно въ половинѣ перваго у дверей баронессы. Его встрѣтитъ Марфа Ивановна и проводитъ въ будуаръ. И будетъ онъ завтракать вдвоемъ съ баронессой, и будетъ цѣловать ея руки, и будетъ говорить о своей вѣчной благодарности и о своей вѣчной любви. Только прежде слова эти легко и почти искренно срывались съ устъ, а теперь они упадутъ, какъ тяжелыя свинцовыя капли.
Гроза уже разразилась, когда Долли, представляя ему волшебную Грезу, сказала:
- Баронесса Марія Николаевна фонъ-Саксъ - моя дочь.
И въ тотъ мигъ еще одно новое чувство взволновало его душу, острое чувство, красное, какъ пламя, - чувство стыда. Ему казалось, что онъ читаетъ укоръ и презрѣніе въ бархатныхъ глазах. И въ ушахъ его звучалъ голосъ, западавшій въ его душу:
"Вотъ кто ты! Ты жалкій сибаритъ, ничтожество, живущее на средства моей матери. Ты продаешь свои ласки отцвѣтающей женщинѣ!"
Но вѣдь и раньше все было такъ, какъ теперь. Вѣдь онъ понималъ, что онъ дѣлаетъ, и съ удовольствіемъ думалъ:
"Какъ хорошо я устроился".
И сколько прекрасныхъ женщинъ встрѣчалось на его пути, хотя бы въ томъ же салонѣ баронессы фонъ-Саксъ, и не для одной изъ нихъ не было тайной его положениіе въ домѣ баронессы, но онъ не только не стыдился, онъ, пожалуй, гордился этимъ своимъ положеніемъ.
Что же теперь? Словно повязка, которая ... его глаза, теперь упала.
"Что же дѣлать?"
Мысли его, всегда практичныя и послушныя ... ему не повиновались. Одно только было ему ясно ... избѣгать молодую баронессу. И въ ушахъ Максима Сергѣевича звенѣли наставленія Долли Евграфовны:
- Ты долженъ возможно рѣже встрѣчаться съ Мусей и не говорить съ ней. Если ты будешь мозолить глаза, ... она узнаетъ о нашихъ отношеніяхъ. Я боюсь, какъ бы злые языки не вздумали ее "просвѣтить".
Жестокая истина! При одной мысли, что кто-нибудь откроетъ глаза молодой баронессѣ, Максимъ Сергѣевичъ холодѣлъ и дрожалъ въ своемъ креслѣ.
Вспоминались ему и другія слова Долли Евграфовны:
- Муся такъ прелестна, - за женихами дѣло не станетъ. И когда она выйдетъ замужъ, у насъ все пойдетъ по старому.
"Все пойдетъ по старому!" Липарскій вздрогнулъ. Въ сумракѣ жизни на мигъ блеснулъ яркій лучъ, пробудилъ, согрѣлъ и освѣтилъ душу... а потомъ его не будетъ. Опять надо будетъ вернуться къ сумраку жизни, и въ душѣ останется сознаніе, что яркій солнечный лучх существуетъ, что онъ пробудилъ, свѣтитъ и согрѣваетъ другого.
Максимъ Сергѣевичъ закрылъ лицо руками. Да, онъ себя считалъ счастливцемъ, потому что выбрался изъ нищеты, потому что квартира у него была теплая, удобная, вкусный обѣдъ и слуги, исполнявшіе его капризы. Голодному, нищему, забитому судьбой это казалось высшимъ земнымъ счастьемъ.
Но теперь онъ понялъ, что на свѣтѣ живутъ и иные счастливцы: свободные, гордые мужчины, зарабатывающіе свой хлѣбъ. И въ ихъ гордой, трудовой жизни является прекрасная Греза, она пробуждаетъ сердце. И они протягиваютъ твердую руку своему счастью и ведутъ за собой. И въ честный домъ они вводятъ молодую, любимую женщину, наполняя его свѣтомъ счастья. Когда проходитъ молодость, свое счастье и свою гордость они видятъ въ своихъ дѣтяхъ.
А онъ? Молодость и силы онъ отдаетъ пожилой женщинѣ, и если дна даже умретъ раньше, чѣмъ онъ, обезпечивъ его... то что онъ могъ бы принести молодой женѣ? Все, что бы онъ могъ ей дать - все было бы пріобрѣтено на позорныя деньги. И онъ не могъ бы ей сказать, какъ говорятъ другіе любимымъ женщинамъ:
- Тебѣ я отдаю свою жизнь и свою душу, смѣло обопрись на мою руку, гордая моей любовью.
Въ тихо скрипнувшей двери показалось любопытное лицо Петра.
Съ тонкой улыбочкой поглядывалъ онъ на барина, сидѣвшаго въ новой для него позѣ, въ позѣ отчаянія, съ закрытымъ руками лицомъ.
- Первый часъ, Максимъ Сергѣевичъ, я постельку уже приготовилъ, - вкрадчиво проговорилъ лакей.
Липарскій опустилъ руки.
- Тутъ такъ тепло и покойно... я задремалъ.
- И в спальнѣ у насъ тепло, да еще какъ удобно.
Липарскій нехотя поднялся и прошелъ въ свою спальню. Новыми глазами смотрѣлъ онъ на роскошную комнату, напоминавшую спальню модной кокотки... Онъ сам [не] зналъ, почему его раздражали кружевныя занавѣски съ голубыми бантами, голубой коверъ во всю комнату, отдѣланный серебромъ туалетъ и кружевной пологъ надъ посеребренной кроватью. И раздражало его присутствіе Петра и его фамильярные разпросы, и таинственная, хитрая улыбочка.
Ему захотѣлось скорѣе раздѣться и юркнуть въ постель и потушить свѣтъ. Ему казалось, что во мракѣ ночи будетъ легче со всѣми этими "новыми" мыслями.
Но Петръ хорошо зналъ обычныя привычки своего барина... Онъ уже приготовилъ холодное обтираніе, мохнатую простыню, приборъ для полировки ногтей, повязку для усовъ... Пришлось покориться, и всѣ "любимыя ежедневныя занятія" казались сегодня пыткой Максиму Сергѣевичу... А тутъ еще несносные разговоры Петра.
Наконец испытанія кончены и Максимъ Сергѣевичъ очутился въ своей постели. Но сонъ бѣжалъ его глазъ и думы тѣснились въ его головѣ. Въ ночной темнотѣ видѣлся ему свѣтлый образъ принцессы Грезы. Только подъ утро онъ, наконец, заснулъ.
С тяжелымъ чувствомъ на слѣдующій день Максимъ Сергѣевичъ входилъ въ квартиру баронессы фонъ-Саксъ. Въ передней его встрѣтила Марфа Ивановна и прямо провела въ будуаръ Долли Евграфоаны. Тамъ уже былъ накрытъ маленькій столъ на двоихъ.
Баронесса вышла оживленная въ черномъ кружевномъ пеньюарѣ, подхваченномъ ярко-оранжевыми лентами.
- Сейчасъ мы позавтракаемъ, Максъ, и я тебѣ дамъ цѣлую кучу порученій... Надо готовиться ко Вторнику. - Гостей назвала цѣлую бездну... - Надо, чтобы все было шикарно... Я хочу ослѣпить Мусю, мою милую провинціалку. И я знаю, что общество будетъ ею ослѣплено.
Послѣ завтрака Максимъ Сергѣевичъ уѣхалъ, нагруженный порученіями... Всѣ дни до Вторника шла суета и баронесса въ хлопатахъ мало думала о возлюбленномъ. Съ Мусей Липарскому ни разу не пришлось встрѣтиться и теперь онъ зналъ, что до Вторника ея не увидитъ. Зато во Вторник!..
Эта мысль его обжигала.
Пойти, или нѣтъ? Модетъ быть, лучше сказаться больнымъ? отдалить эту опасную встрѣчу?..
Не все ли равно, во Вторникъ или въ иной день... вѣдь, встрѣтиться придется. Лучше пойти...
Рѣшившись, Максимъ Сергѣевичъ съ лихорадочнымъ волненіемъ готовился ко Вторнику... Впервые онъ думалъ о своеиъ костюмѣ... Заказалъ себѣ новый мундиръ у лучшаго портного и ѣздилъ на примѣрку какъ на "важное дѣло". Совѣтовался съ парикмахеромъ, выбирая модные духи. Заказалъ перчатки "по рукѣ".
Наконец во Вторникъ, уже совершенно одѣтый, онъ стоялъ передъ зеркаломъ и вопрошал:
- Ну, что? Какъ?
И похвалы, которыя ему расточались портнымъ, Петромъ, парикмахеромъ, были ему особенно пріятны.
Къ десяти часамъ подали автомобиль и Липарскій, волнуясь, мчался къ дому баронессы фонъ-Саксъ.
У ярко освѣщеннаго подъѣзда уже стояла вереница экипажей.
Максимъ Сергѣевичъ поднимался по лѣстницеѣ, устланной коврами, и сердце его замирало.
© О.Бебутова, 1930 г.
X
ПЕРЕЛОМЪ
Изъ комнаты Муси баронесса прошла въ будуаръ, гдѣ ее уже ждалъ робкій и смущенный Максимъ Сергѣевичъ.
- Какъ тебѣ нравится моя дочь? - быстро спросила баронесса.
- Она... очень... - заикаясь, отвѣтилъ онъ.
- Нравится? Ну, и прекрасно... Досадую, что мнѣ не удалось тебя предупредить о ея пріѣздѣ... Тебѣ нѣсколько разъ телефонировали, но тебя не было дома.
- Я былъ...
- Мнѣ безразлично, гдѣ ты былъ. Вѣдь, если ты захочешь, ты всегда можешь мнѣ солгать, и трудно тебя провѣрить. Такъ я предпочитаю совсѣмъ не думать о томъ, гдѣ ты проводишь свое свободное время. Однако, я уклонилась отъ цѣли своей бесѣды... Муся не должна и подозрѣвать о нашихъ отношеніяхъ... Ты понялъ?
- Понялъ, - тихо отвѣтилъ онъ, понуривъ голову.
- Ты не долженъ меня ставить въ неловкое положеніе, когда мнѣ придется выбирать между тобой и дочерью. Для тебя это не будетъ выгодно. Я люблю Мусю. Почти всю свою жизнь я отдала личному чувству, теперь въ моемъ сердцѣ проснулось материнское... Ты понялъ меня?
- Да, понялъ, - еще тише отвѣтилъ онъ.
- Потомъ... и это очень важно... ты долженъ возможно рѣже встрѣчаться съ Мусей. Если ты будешь мозолить ей глаза, она можетъ догадаться о нашихъ отношеніяхъ, несмотря на всю свою провинціальную наивность. Я и такъ боюсь, какъ-бы злые языки не вздумали ее "просвѣтить". Итакъ, ты меня понялъ?
- Да...
Баронесса опустилась на кушетку съ чувствомъ человѣка, удачно закончившаго трудную "миссію".
- Я думаю, все это ненадолго, - уже болѣе спокойно проговорила она. - Муся такъ прелестна, такъ не похожа на петербургскихъ... Думаю, что за женихами дѣло не станетъ... Муся выйдетъ замужъ, и тогда все пойдет по старому.
Полузакрывъ глаза, она продолжала съ горькой улыбкой:
- Мое адское самолюбіе такъ много и такъ сильно страдало, въ Мусѣ оно найдетъ удовлетвореніе... Моя дочь должна сдѣлать блестящую партію... Тогда я плюну въ лицо смѣшанному обществу, которое меня окружаетъ и за которое я цѣпляюсь по необходимости... Какъ мать Муси - я тогда войду въ тотъ кругъ, изъ котораго меня вышибли обстоятельства жизни. Эту мою вѣчно сочащуюся рану залѣчитъ мое дорогое дитя.
И, совсѣмъ закрывая глаза, Долли Евграфовна тихо добавила:
- Я такъ устала сегодня, переволновалась... Ты можешь идти, Максъ... и пошли мнѣ Марфу Ивановну.
Максимъ Сергѣевичъ поцѣловалъ протянувшуюся къ нему руку.
- Когда я могу завтра васъ навѣстить, Долли?
- Какъ всегда... Я прикажу и Марфа Ивановна тебя встреѣтитъ и проводитъ ко мнѣ... Только будь аккуратенъ... Надѣюсь, что не просплю завтра, потому что сейчас же лягу спать... До завтра, Максъ.
Липарскій вышелъ на улицу. Моросилъ холодный петербургскій дождь. Крупными быстрыми шагами онъ направился къ своему дому, на Фурштадтскую.
Долли Евграфовна сама подыскала ему квартирку и сама ее обставила съ полнымъ комфортомъ... Квартирка въ четыре комнаты помѣщалась въ большомъ угловомъ домѣ и показалась Долли Евграфовнѣ особенно цѣнной, благодаря отдѣльному подъѣзду.
Лакея Петра и кухарку Анисью Долли Евграфовна тоже сама подыскала своему возлюбленному... Максимъ Сергѣевичъ не боялся "опеки", такъ какъ ни о какихъ "романтическихъ приключеніяхъ" и не думалъ... Послѣ всѣхъ испытаній жизни и невзгодъ Липарскій такъ былъ радъ, что удалось пристроиться и отдохнуть... Онъ не только не помышлялъ объ измѣнахъ, но самъ боялся, чтобы д р у г о й, болѣе ловкій, не замѣнилъ его.
Дверь Липарскаго отворилъ лакей Петръ, чистенькій и франтоватый.
- Что-то рано изволили вернуться, Максимъ Сергѣевичъ? - фамильярно замѣтилъ онъ.
- Баронесса устала, голубчикъ, - добродушно отвѣтилъ Липарскій, - она рѣшила выспаться. Сегодня у нея столько было суеты... тамъ большая новость, Петя, - пріѣхала дочка баронессы.
Обычно безжизненные голубые глаза Липарскаго вспыхнули новымъ, незнакомымъ огнемъ.
- А вы сейчас и домой? Эхъ, какой вы, Максимъ Сергѣевичъ!... Я бы воспользовался и погулялъ... Молодой вѣдь вы человѣкъ, а все сиднемъ-сидите, къ одной юбкѣ прилипли. Вчужѣ досадно.
- Да некуда идти, Петя.
- Сказали! Мало ли театровъ, да ресторановъ!... деньги у васъ всегда водятся... Эхъ, развѣ вы живете, Максимъ Сергѣевич? Показалъ бы я прыть, кабы былъ на вашѣмъ мѣстѣ, да, видно, бодливой коровѣ Богъ рогъ не даетъ. Прикажете чайку?... Или, можетъ, сразу спать ляжете?
- Спать еще рано, Петя... Я такъ просто посижу у камелька. Затоплено въ моемъ кабинетѣ?
- Затоплено, Максимъ Сергѣевичъ, и сейчасъ еще подброшу.
- Отъ чая я тоже не откажусь.
Фамильярный Петръ разоблачилъ барина, подалъ ему халатъ, усадилъ въ кресло, подбросилъ уголья въ каминъ и подалъ чай.
- А дочка баронессина... большая уже? - съ любопытствомъ спросилъ онъ.
- Да, большая, - нехотя отвѣтилъ Липарскій.
- Красивая?
- Красивая.
- А какъ она изъ себя выглядитъ?
- Право, не разглядѣлъ, Петя! - краснѣя, проговорилъ Липарскій. - И пошелъ бы ты себѣ на кухню... Неохота разговаривать... Я подремлю...
- Слушаю-съ.
Петръ направился къ телефону, помѣщавшемуся, по распоряженію баронессы, въ маленькомъ коридорчикѣ около кухни.
- Тамъ и тебѣ будетъ спокойнѣе, и Петру всегда слышенъ телефонъ, - объясняла баронесса свое распоряженіе.
Петръ спросилъ номеръ баронессы фонъ-Саксъ и попросилъ соединить его с ея будуаромъ.
- Честь имѣю доложить: это я, Петръ, баронесса. Максимъ Сергѣевичъ вернулись, дремлютъ у камелька въ халатикѣ. Я подалъ имъ чаю, а мнѣ велѣли на кухню идти... Слушаю-съ, баронесса.
Исполнивъ свою "миссію", Петръ направился въ кухню.
Липарскій нѣжился въ креслѣ у топившегося камина, но далекъ былъ отъ дремоты. Какое-то смутное, странное чувство... какъ будто что-то новое случилось въ его жизни, какъ будто эта жизнь, которая послѣднія пять лѣтъ тянулась ровной, спокойной, прямой линіей, вдругъ переломилась и свернула въ сторону.
И яркой картиной проходила въ его воображеніи сегодняшняя необычная встрѣча. Какъ всегда, онъ пришелъ сегодня къ обѣду и прямо направился въ свою любимую комнату "электрикъ". Раздвинувъ портьеры, онъ спокойно переступилъ порогъ и вдругъ... его глазамъ представилось небесное видѣніе. Онъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ и замеръ на порогѣ.
Въ воздушномъ туалетѣ, какъ въ голубоватомъ облакѣ, ему явилась стройная принцесса Греза. Свѣтъ падалъ на ея склоненную голову и ярко горѣло червонное золото ея волосъ.
Она услышала шаги и подняла головку. Румянецъ залилъ ея нѣжныя щечки. Въ бархатныхъ глазахъ, чистыхъ и глубокихъ, отразилось смущеніе. Нѣсколько мгновеній онъ молча любовался ея красотой, сіяющей, какъ солнечный лучъ, прозрачной, какъ хрустальная струйка горнаго ручья.
И обаяніе ея чистоты, какъ ароматный фиміамъ, обволакивало юношу. Онъ забылъ, кто онъ и гдѣ... Могучая искра вдругъ запала въ его сердце и зажгла свѣтильникъ, никогда еще не знавшій любовнаго пламени.
- Что дѣлать? - думалъ Липарскій. - Вѣдь, все должно остаться попрежнему... Я - возлюбленный ея матери, и даже самая мысль о ней преступна. Почему она такъ хороша?
... и баронессы были именно тѣ чары, волшеб[ной] ... [чи]стоты, обоянію которыхъ Липарскій не могъ ... Вѣчно униженный, ничтожный, ползающий, ... былъ быть покоренъ именно этой чистотой. ... лѣтъ жизнь притупила тонкія чувства, усы[пила] волшебныя струны, но рука чародѣйки коснулась ..., и тихая, сладкая мелодія потрясла его душу.
"Что будетъ завтра?" въ смущеніи думалъ онъ.
Ему казалось, что завтра должно произойти что-то особенное. А, между темъ, завтра, вѣроятно, пройдетъ почти такъ же, какъ прошло вчера. Онъ позвонитъ ровно въ половинѣ перваго у дверей баронессы. Его встрѣтитъ Марфа Ивановна и проводитъ въ будуаръ. И будетъ онъ завтракать вдвоемъ съ баронессой, и будетъ цѣловать ея руки, и будетъ говорить о своей вѣчной благодарности и о своей вѣчной любви. Только прежде слова эти легко и почти искренно срывались съ устъ, а теперь они упадутъ, какъ тяжелыя свинцовыя капли.
Гроза уже разразилась, когда Долли, представляя ему волшебную Грезу, сказала:
- Баронесса Марія Николаевна фонъ-Саксъ - моя дочь.
И въ тотъ мигъ еще одно новое чувство взволновало его душу, острое чувство, красное, какъ пламя, - чувство стыда. Ему казалось, что онъ читаетъ укоръ и презрѣніе въ бархатныхъ глазах. И въ ушахъ его звучалъ голосъ, западавшій въ его душу:
"Вотъ кто ты! Ты жалкій сибаритъ, ничтожество, живущее на средства моей матери. Ты продаешь свои ласки отцвѣтающей женщинѣ!"
Но вѣдь и раньше все было такъ, какъ теперь. Вѣдь онъ понималъ, что онъ дѣлаетъ, и съ удовольствіемъ думалъ:
"Какъ хорошо я устроился".
И сколько прекрасныхъ женщинъ встрѣчалось на его пути, хотя бы въ томъ же салонѣ баронессы фонъ-Саксъ, и не для одной изъ нихъ не было тайной его положениіе въ домѣ баронессы, но онъ не только не стыдился, онъ, пожалуй, гордился этимъ своимъ положеніемъ.
Что же теперь? Словно повязка, которая ... его глаза, теперь упала.
"Что же дѣлать?"
Мысли его, всегда практичныя и послушныя ... ему не повиновались. Одно только было ему ясно ... избѣгать молодую баронессу. И въ ушахъ Максима Сергѣевича звенѣли наставленія Долли Евграфовны:
- Ты долженъ возможно рѣже встрѣчаться съ Мусей и не говорить съ ней. Если ты будешь мозолить глаза, ... она узнаетъ о нашихъ отношеніяхъ. Я боюсь, какъ бы злые языки не вздумали ее "просвѣтить".
Жестокая истина! При одной мысли, что кто-нибудь откроетъ глаза молодой баронессѣ, Максимъ Сергѣевичъ холодѣлъ и дрожалъ въ своемъ креслѣ.
Вспоминались ему и другія слова Долли Евграфовны:
- Муся такъ прелестна, - за женихами дѣло не станетъ. И когда она выйдетъ замужъ, у насъ все пойдетъ по старому.
"Все пойдетъ по старому!" Липарскій вздрогнулъ. Въ сумракѣ жизни на мигъ блеснулъ яркій лучъ, пробудилъ, согрѣлъ и освѣтилъ душу... а потомъ его не будетъ. Опять надо будетъ вернуться къ сумраку жизни, и въ душѣ останется сознаніе, что яркій солнечный лучх существуетъ, что онъ пробудилъ, свѣтитъ и согрѣваетъ другого.
Максимъ Сергѣевичъ закрылъ лицо руками. Да, онъ себя считалъ счастливцемъ, потому что выбрался изъ нищеты, потому что квартира у него была теплая, удобная, вкусный обѣдъ и слуги, исполнявшіе его капризы. Голодному, нищему, забитому судьбой это казалось высшимъ земнымъ счастьемъ.
Но теперь онъ понялъ, что на свѣтѣ живутъ и иные счастливцы: свободные, гордые мужчины, зарабатывающіе свой хлѣбъ. И въ ихъ гордой, трудовой жизни является прекрасная Греза, она пробуждаетъ сердце. И они протягиваютъ твердую руку своему счастью и ведутъ за собой. И въ честный домъ они вводятъ молодую, любимую женщину, наполняя его свѣтомъ счастья. Когда проходитъ молодость, свое счастье и свою гордость они видятъ въ своихъ дѣтяхъ.
А онъ? Молодость и силы онъ отдаетъ пожилой женщинѣ, и если дна даже умретъ раньше, чѣмъ онъ, обезпечивъ его... то что онъ могъ бы принести молодой женѣ? Все, что бы онъ могъ ей дать - все было бы пріобрѣтено на позорныя деньги. И онъ не могъ бы ей сказать, какъ говорятъ другіе любимымъ женщинамъ:
- Тебѣ я отдаю свою жизнь и свою душу, смѣло обопрись на мою руку, гордая моей любовью.
Въ тихо скрипнувшей двери показалось любопытное лицо Петра.
Съ тонкой улыбочкой поглядывалъ онъ на барина, сидѣвшаго въ новой для него позѣ, въ позѣ отчаянія, съ закрытымъ руками лицомъ.
- Первый часъ, Максимъ Сергѣевичъ, я постельку уже приготовилъ, - вкрадчиво проговорилъ лакей.
Липарскій опустилъ руки.
- Тутъ такъ тепло и покойно... я задремалъ.
- И в спальнѣ у насъ тепло, да еще какъ удобно.
Липарскій нехотя поднялся и прошелъ въ свою спальню. Новыми глазами смотрѣлъ онъ на роскошную комнату, напоминавшую спальню модной кокотки... Онъ сам [не] зналъ, почему его раздражали кружевныя занавѣски съ голубыми бантами, голубой коверъ во всю комнату, отдѣланный серебромъ туалетъ и кружевной пологъ надъ посеребренной кроватью. И раздражало его присутствіе Петра и его фамильярные разпросы, и таинственная, хитрая улыбочка.
Ему захотѣлось скорѣе раздѣться и юркнуть въ постель и потушить свѣтъ. Ему казалось, что во мракѣ ночи будетъ легче со всѣми этими "новыми" мыслями.
Но Петръ хорошо зналъ обычныя привычки своего барина... Онъ уже приготовилъ холодное обтираніе, мохнатую простыню, приборъ для полировки ногтей, повязку для усовъ... Пришлось покориться, и всѣ "любимыя ежедневныя занятія" казались сегодня пыткой Максиму Сергѣевичу... А тутъ еще несносные разговоры Петра.
Наконец испытанія кончены и Максимъ Сергѣевичъ очутился въ своей постели. Но сонъ бѣжалъ его глазъ и думы тѣснились въ его головѣ. Въ ночной темнотѣ видѣлся ему свѣтлый образъ принцессы Грезы. Только подъ утро онъ, наконец, заснулъ.
С тяжелымъ чувствомъ на слѣдующій день Максимъ Сергѣевичъ входилъ въ квартиру баронессы фонъ-Саксъ. Въ передней его встрѣтила Марфа Ивановна и прямо провела въ будуаръ Долли Евграфоаны. Тамъ уже былъ накрытъ маленькій столъ на двоихъ.
Баронесса вышла оживленная въ черномъ кружевномъ пеньюарѣ, подхваченномъ ярко-оранжевыми лентами.
- Сейчасъ мы позавтракаемъ, Максъ, и я тебѣ дамъ цѣлую кучу порученій... Надо готовиться ко Вторнику. - Гостей назвала цѣлую бездну... - Надо, чтобы все было шикарно... Я хочу ослѣпить Мусю, мою милую провинціалку. И я знаю, что общество будетъ ею ослѣплено.
Послѣ завтрака Максимъ Сергѣевичъ уѣхалъ, нагруженный порученіями... Всѣ дни до Вторника шла суета и баронесса въ хлопатахъ мало думала о возлюбленномъ. Съ Мусей Липарскому ни разу не пришлось встрѣтиться и теперь онъ зналъ, что до Вторника ея не увидитъ. Зато во Вторник!..
Эта мысль его обжигала.
Пойти, или нѣтъ? Модетъ быть, лучше сказаться больнымъ? отдалить эту опасную встрѣчу?..
Не все ли равно, во Вторникъ или въ иной день... вѣдь, встрѣтиться придется. Лучше пойти...
Рѣшившись, Максимъ Сергѣевичъ съ лихорадочнымъ волненіемъ готовился ко Вторнику... Впервые онъ думалъ о своеиъ костюмѣ... Заказалъ себѣ новый мундиръ у лучшаго портного и ѣздилъ на примѣрку какъ на "важное дѣло". Совѣтовался съ парикмахеромъ, выбирая модные духи. Заказалъ перчатки "по рукѣ".
Наконец во Вторникъ, уже совершенно одѣтый, онъ стоялъ передъ зеркаломъ и вопрошал:
- Ну, что? Какъ?
И похвалы, которыя ему расточались портнымъ, Петромъ, парикмахеромъ, были ему особенно пріятны.
Къ десяти часамъ подали автомобиль и Липарскій, волнуясь, мчался къ дому баронессы фонъ-Саксъ.
У ярко освѣщеннаго подъѣзда уже стояла вереница экипажей.
Максимъ Сергѣевичъ поднимался по лѣстницеѣ, устланной коврами, и сердце его замирало.
© О.Бебутова, 1930 г.