Русская Дыханием
To Leto Aethernae
Ладно, ужасный конец или ужас без конца: какая нафинг разница. ТЫ, вот скажи, разорванное не зарастает? Или зарастает и рвётся всё легче по новой памяти. И в этом разрыве… становимся... собой... И теория перестает интересовать. И факты. And you as well.
Татьяна. Не онегинская, конечно, а Его, который со столпом египетским мерился. Боги воплощенные порой воплощаются кособоко, согласно собственному кризису души. Для заклеивания каких-то там прорех о само-мироздании. Да!… Татьяна. Была некоторым «зарядом» смертиотлюбви. Как бывают же положительные и отрицательные и другие заряды. Татьяна, собственно говоря, - т.е. про себя, - как-то сказала следующее:
- Я понимаю, что моя идеальность мне неясна.
НО.
Моя степень падения мне также неизвестна.
ТО ЕСТЬ: я неизвестное в степени йес.
Всё Это Саше пришлось выслушать сидя в седле. И Всю дорогу домой в темноте он думал про Эту Татьяну и боялся выхлестать глаза ветками.
Таня же сама не представляла, что такое любовь. Или Любовь. Но была к этому привычна душою и непредвзята сердцем. Ей часто снились несколько снов, Живых и резких очертаний. Один был про улицу в городе Иратбóр. Там крепчал ветер, была Осень. Упал дворник из перлефортово.
Другой - про ту же улицу, когда И, вот, Весна… и все ненавидят тебя за точки, тебе живот фонтанчиком шлёт. Таня после этих снов, снившихся каждую неделю по нескольку раз, задумывалась всё больше об их неземном смысле и легкости от чувства понимания себя. Она слушала, замирая, многоголосую мелодию ошибающегося гениальной своей судьбы флейтиста. Он играл на нее, который не отвечал взаимностью. Но отдавал должное иначе, не дуновением в тростнике, а в жизни.
Таня встала поэтомурано. Зима чувствовалась ниже, ногами, иногда выше колен. Она села у окна и всмотрелась во тьму. Вьюга струила радость вихрящихся снежных просторов, ощущения ни с чем не равного уюта и запаха чуть остывшей печки. Из потока постепенно выделился он, странно печальный и этим всегда Таню трогающий помимо ожиданий. Он видел что-то сквозь неё. Таня... Столько странностей теперь в её жизни. Саша. Левкой из его стихотворения в прозе. Её волосы, которые она не любила, а он не мог без радости видеть. Стиль её письма, с оттенком французженки-гувернантки, поживший много где и не знающий границ языка. Однажды, заглядевшись в его чернильницу, Таня ощутила прикосновение чуждого мира, цвета фиолета, который вырос в этом году у дедушки, за домом 25 Мая. Фиолет был бесконечен в своей бархатной подложенной черноты. Его кобальтовая лиловость. Приближение его, светясь фиолетом. Его черты бездумно знакомы и трогательны. Печаль у него была слева, а справа она была радость. Странный был Саша.
Таня как-то (это уже они с Сашей в Фиолете живут) смотрела в зеркало и увидела за собой отблеск чьих-то глаз, моментально скрывшихся при контакте. После нескольких месяце наблюдения она выявила около пяти разных глаз, некоторых парных, некоторых вообще странных, и перешла в наступление. Уставившись - внезапно открыв глаза в точном направлении - она парализовала зазеркальный взор, вдохнула его в себя, извлекла всё, что оно содержало, и отпустила её на ртутную волю. Существо замерло, приглашая Таню дальше. Таня коснулась пальцем ноги лодыжку её, растворяясь в живую ртуть. ТаняТанечка, - послышалось оттуда. Её сердце отворилось, как бутон внутрь себя. Он вышел с ней в сияющее солнце и коснулся её судьбы. Она помнила: Её Папа Лефорт как-то раз в детстве упал во сне с крыши, но только в яви узнал, что это была крыша Миланского собора: крышу он от снега чистил.
По привычке посопротивлявшись, Таня приняла, что становится русалкой-мелузиной. Сказки про них она чувствовала через свой мир. И она в русалочьем сне. Там был старый бог воды. Всебогу был сыноотец. И у них было бесчисленное и двойственное число. Старый бог знал Мужчину как себя. Он много чего знал, но это было всегда внутри, пока Вода его не вдохновляла ундинами. А про мужчину ундинам было очень интересно и волнительно. Тогда бог создал и взял Ветивьеллу - Девушку-Золотую-Рыбку - и проложил ее в озеро в болдинском лесу. Там мимо как раз Саша проходил. Грустный. Картин коры начитался. Она к нему лягушечкой его возлюбленной маминой и выпрыгнула. Ку-кол-ка. Саша её узнал, даже подобрел. Она ему песню их любимую спела, и он ушел к ней...
Потом, в Баварии, Мелузина Майер его лечила мертвой водой. А Кайта Вайсайт, в монастыре, - Живой. Настрадался...
Да. Таня осознавала, что путешествия её усложняются и порой понять их суть можно лишь тайно. И так она жила.
А Саша, вытащенный из озера, сразу опять принялся за своё. Естественное дело: Ниймёца ему.