Поэзия народного костюма. Труд
Мерцалова М.Н. Поэзия народного костюма, 1988
Автор в цикле новелл и очерков раскрывает поэтические черты народного костюма, рассказывает о том, как связан костюм с природой и народными обычаями. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на широкий круг читателей. Уникальные цветные съёмки были произведены в различных областях РСФСР в основном в начале 70-х годов. ©
ОглавлениеПраздник в труде
Однажды спросили молодую мать: трудно ли, больно ли было ей рожать? Она помолчала, припоминая, и простосердечно ответила: «А я не заметила, больно или нет, я просто старалась все делать так, чтобы ребенку было легче родиться». В этой простой фразе сказалось мудрое, глубоко человечное отношение к физическим страданиям деторождения как к труду.
40.
«Трудно», «труд» - один корень у них, но одна и радость. В миропонимании русского народа труд и великий акт появления нового человека на свет были связаны между собой тайными узами - о них нельзя рассказать, но дано почувствовать людям, познавшим радость завершения самой тяжелой работы. «Как с поля убрались»,- говорили крестьянки, когда благополучно заканчивались роды и в натруженном теле матери теплой волной разливались счастье и покой.
41. Покосный костюм крестьянки из села Карпогоры Архангельской губернии (рубашка с красной холщовой воротушкой, сарафан из той же ткани, платок с набивным рисунком). 20-е годы XX века. Поселок Каменка Мезенского района Архангельской области.
Матерью была и земля. Как женщина, рожала она людям золотые колосья ржи, седые, опущенные книзу, как сережки, метелочки овса, упругие стебельки льна. Земля кормила, поила и одевала людей, с нею был связан весь крестьянский труд, вся крестьянская жизнь. Ощущение близости к земле, как к матери, было настолько сильным, что под его влиянием складывалось и отношение к труду как к нравственному долгу людей. В глазах народа ленивый крестьянин, плохо обрабатывающий землю, был таким же негодным человеком, как и дурной сын. Тяжким был труд крестьянина, но он веками вырабатывал в нем наблюдательность, умение обобщать, делать заключения. Интересные результаты этого ярко сказались в приметах, поговорках, связанных с явлениями природы. Уловленная крестьянами взаимозависимость времен года породила в народном календаре сопоставления и приметы, справедливость которых подтверждалась достаточно частыми совпадениями.
42. Праздничный костюм молодой женщины Олонецкого уезда Олонецкой губернии (белая рубашка, парчовый сарафан, кокошник и белое кисейное покрывало). Середина XIX века. Ленинград, ГЭМ.
«Бабье лето хорошее (14 - 23 сент. нов. ст.) - осень плохая» - обозначало, что при первых хороших днях ранней осени нужно немедленно начинать уборку картофеля, если же в это время начинаются дожди, то спокойно можно ждать еще дней 8- 12 и появившаяся вслед за дождями солнечная погода будет довольно устойчивой.
Обилие дождей в июле и августе определялось по концу его первой декады: «если на Самсона (10 июля) дождь, то сорок дней будут дожди - сено сгниет», и этот день назывался «Самсон-сеногной». «Если на Евдокию (14 марта) курочка под крыльцом водички напьется - весна будет ранняя».
«Зацветет черемуха - картошку сажай». Все эти приметы и наблюдения были подобны тому, как в большой рабочей семье многочисленные дети, постоянно общаясь с родителями, знают все оттенки их настроений, все особенности их привычек. Поэтому и народные праздники, сложившиеся в отдаленные времена, имели когда-то особый, сокровенный смысл.
После темного сумрачного декабря каждый день приносит с собою новую крупицу света, из них вырастают, как сосульки, морозные светлеющие февральские вечера. Безмолвные в зимнюю стужу воробьи робко чирикают. Медленно, медленно приближается весна... В эти все еще холодные дни начинается масленица - самый веселый и беззаботный народный праздник.
43. Неизменные помощники в крестьянском труде. Истра, Московский областной краеведческий музей.
Каждый день недели на масленицу имеет свое название, а два из них посвящены женщинам: пятница - «тещины вечерки», суббота - «золовкины посиделки». Никакие морозы не препятствуют безудержному веселью молодежи - катанию с гор, катанию на санях, играм, - все происходит на улице. Ведь масленица - праздник земли и солнца, праздник, после которого обласканные солнцем недра земли через два месяца примут хлебные зерна и породят людям урожай. Союз солнца и земли принесет людям тяжелую, изнурительную работу, а они встречают его радостно, долго празднуют, веселятся. В этом веселье скрыто не только желание умилостивить землю и солнце, но и отношение к будущим тяжелым сельским работам как к содержанию жизни крестьянина, на котором строились и его отношения с другими людьми.
Каждый этап весны обязательно отмечался в крестьянском быту. На первый прилет птиц - грачей и жаворонков, постоянных спутников сельских работ, пекли из теста жаворонки, 25 марта устраивались игры молодежи и выпускали на волю птиц. А земля все больше и больше согревалась под солнцем, наступала самая радостная пора и самое голодное время в крестьянских семьях. 1 апреля «день Марьи - пустые щи», 2 апреля - «начало бесхлебицы», предупреждал народный календарь. Но весна - время девичьих праздников. Журчание тающих снегов, клейкие душистые листочки деревьев, светлая, сияющая на солнце зелень лугов - это девичий убор земли, и только девушки, по древнему обычаю, могли «прихорашивать» землю, заплетать, как косы, ветви березки, украшать их лентами на Семик. В течение 45 дней водили весной девушки хороводы и баюкали, тешили песнями землю и свою зарождающуюся любовь. Голодное время была весна, но свадеб на «красную горку» играли много, и они считались счастливыми - счастье приносила цветущая земля.
Отношение к земле как к живому разумному существу у русских крестьян сказывалось и в том, что в народном календаре 10 мая «земля именинница - грех пахать».
Всякая травинка в поле, всякая птица, дерево, животное - все, все живые существа и предметы видимого мира всегда имели у людей названия и прозвища, но только сами люди обладали именами, и у каждого из них был свой праздник, освященный традицией,- именины. И лишь для одной матери-земли, как и для людей, был установлен этот праздник.
Уже прошла «соловьиная ночь» (илл. 42), когда девушки и парни пели песни, водили до утра хороводы, и медленно, еле заметно начинал убывать весенний день. Приближалось время «солнцеворота» - начало лета.
Весенняя радость молодости природы и людей кончалась в ночь под праздник Ивана Купалы. Но накануне, в день Аграфены-купальницы, полагалось собирать целебные травы - считалось, что в это время они обладают наибольшей целительной силой. Сбором трав занимались женщины, из мужчин же только старики. Сочные, густые, цветущие травы наполняли благоуханием воздух, а он звенел неповторимо прекрасной музыкой - жужжанием пчел и шмелей, шелестом ползающих насекомых, стрекотом кузнечиков, трепетанием крыльев стрекоз. Силы земли вырастили все это, девичий наряд ее сменился женским. И теперь для общения с землей к девушкам присоединяются женщины... Начинается пора сенокоса.
44. Тканые подолицы покосных женских рубах Каргопольского уезда Архангельской губернии. Набойка на холсте для сарафана (кисти рябины). Вторая половина XIX века. Архангельский музей изобразительных искусств.
45. Северное «закладное» ткачество. Архангельский музей изобразительных искусств.
46. Северное «закладное» ткачество. Архангельский музей изобразительных искусств.
Все народные весенние праздники готовили крестьян к сенокосу. Но, несмотря на то, что для полноты радости человеку необходимо общение с другими людьми - праздник в одиночку довольно печальное зрелище,- настоящая глубокая общность людей возникает не на празднике. Различие в характерах, темпераментах, настроениях, личных интересах очень ярко проявляется тогда, когда люди веселятся, и это разъединяет многих из них. Сплочению людей на празднике помогали обряды и обрядовые действия, но они занимали лишь часть времени. Как только кончались праздничные обряды, так очень быстро люди переставали ощущать все то, что объединяло их, каждый в значительной мере был предоставлен сам себе. В празднике отсутствовала единая, конкретная для всех цель, связанная с общими действиями людей. Такая цель существовала только в коллективном труде, и самым глубоким по смыслу для крестьянина был сенокос.
Кончился праздник Ивана Купалы. Тайна этой ночи - легендарное цветение папоротника, приносящее счастье всем, кто сумеет найти его,- оставалась такой же неразгаданной, какой была для всех предыдущих поколений. В ночь под Ивана Купалу много вопросов в гаданиях успела задать молодежь судьбе о своем будущем, но мало получила ответов. Наступала страдная пора...
Обильная вечерняя роса предвещала солнечный день крестьянам - значит, можно начинать косить сено. По заведенному в русской деревне порядку все работы делились на женские и мужские. Мужчины не доили коров, не приносили в избу воду из колодца, не занимались домашним хозяйством. Но, ухаживая за скотиной, женщина не касалась лошади, которая всецело была в руках мужчины, главы семьи. Только лишь вдовы да солдатки с детьми выполняли и женские и мужские работы.
Косьба была мужской и при этом любимой работой. К ней готовились, проверяли косы, надевали чистые рубахи. Раным-рано выходили крестьяне на сенокос - влажную от утренней росы траву удобнее, лучше было косить. Шли сосредоточенно, без лишней болтовни - такой был обычай. Быть может, сам характер этой коллективной работы требовал определенной сосредоточенности, собранности или где-то в бездонных глубинах жило чуть странное ощущение, что вот сейчас, все вместе они снимут цветущий душистый покров с матери-земли, и к чувству радости - сено принесет благополучие в дом - примешивалась крупица сожаления о загубленной красоте земли.
От правильной расстановки косцов зависела скорость в работе.
Этим обычно занимался опытный, уважаемый всеми крестьянин. Без проволочек и споров становились все на свои места, и начиналась косьба... Четкий, определенный ритм работы задавал первый опытный косарь. Сначала еще каждый думал о своих заботах, но строгая согласованность движений всех вместе вытесняла все постороннее, все, что не касалось работы. Начинался тот процесс объединения людей, который создавал особое радостное ощущение совместного труда, и на какое-то время переставал существовать сковывающий душу человека эгоизм. Эта великая общность в работе порождала духовное единение людей, украшала их внутренний мир, и труд становился подлинным праздником. На фоне этого взлета тяжесть, ломота во всем натруженном теле не угнетали людей, а прохладные вечерние речные воды быстро смывали и пот и усталость.На следующее утро наступала пора и женской работы. Сенокос для женщин был самой легкой из крестьянских работ, больше того - это был их праздник.
По обычаю, существовавшему с древнейших времен, на покос женщины должны были надевать особый костюм. Считалось недопустимым появиться в будничной, каждодневной одежде, в которой справлялись домашние работы.
В большинстве районов нашей страны женщины и девушки приходили на покос в одних рубашках. Этот обычай существовал и там, где носили поневу, как, например, на рязанской земле, и там, где бытовал сарафан, как в Олонецком крае.
Из поколения в поколение передавались рисунки вышивки или ткачества, украшавшие подол покосной женской рубахи. Они отнюдь не были случайными. Случайность в орнаменте народной одежды появилась лишь в конце XIX - начале XX века в местах, где было достаточно сильное влияние города. В глубокие же времена, в эпохи, которые далеко не полностью изучены нами, люди передавали видимый мир, свои представления о нем, свои взаимосвязи с ним условным изобразительным языком. Это была первая система кода, изобретенная людьми, имевшая для них магический смысл. Возможно, по верованию наших предков, условность изображения защищала изображаемое от зла. Постепенно эта система превратилась в художественный орнамент, кроме магического, получила эстетическое содержание, которое сохраняет до сих пор и заставляет нас восхищаться этой красотой.
Так из глубины веков предки наши посылают нам сигналы - символы о своей жизни, о своем миропонимании, об отношении к силам природы. Расшифровкой этих сигналов стали заниматься сравнительно недавно, и много еще интересного и неожиданного предстоит открыть людям будущих поколений.
Всю весну девушки служили земле, а теперь, когда наступило время снять с нее убор, как женщины снимали с невесты брачный венец и фату, с песнями вместе со своими матерями шли они к общей матери и быстрыми ловкими движениями расправляли, шевелили душистые травы. Знаком служения женщин земле, знаком близости к ней и был орнамент на подолах женских рубашек. Сложный по рисунку, богатый сочными красками, широкой полосой украшал он «подолицу» (илл. 47).
47. Каргопольские покосные подолицы «закладного» ткачества и сарафан. Вторая половина XIX - начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
С первого взгляда трудно понять его далекий сокровенный смысл. Спокойная красота геометрических фигур не ассоциируется с системой мироздания, существовавшей в представлении наших предков, а между тем здесь мы находим и знак солнца с его сложными загнутыми концами, и знак поля в виде ромбов с точкой в середине, и знак человека (илл. 44, 45, 46).
Существовали и другие узоры, в которых чередовались более простые изображения людей, животных, птиц, но все они ведут свое начало от древней славянской мифологии.
Покосные рубахи не везде были только белыми (илл. 41, 50). Во многих, даже северных, местах - Ярославской, Костромской, Архангельской губерниях - женский костюм для сенокоса состоял из красных рубашек и красных же сарафанов. Иногда сочетали белые рубашки с красными ситце-выми сарафанами (илл. 48, 51, 52). Красный цвет в русском народном костюме существовал в таком большом разнообразии оттенков, что из них можно составить целую палитру, своеобразную цветовую симфонию. По законам цветового контраста сочность красного увеличивается на фоне зелени, придавая радостное, праздничное звучание костюму и облику крестьянки (илл. 51, 52).
48. Каргопольские покосные подолицы «закладного» ткачества и сарафан. Вторая половина XIX - начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
Многогранна была и символика красного цвета. Он был символом солнца и огня - а огонь в деревне не только тепло, но и страшные пожары,- символом радости и скорби. В лирических протяжных песнях «алый цветик» часто служил фоном грусти неразделенной любви... Но в женских костюмах для сенокоса он был посланцем «красного солнца», символом его союза с землей. Утренние лучи уже успевали обогреть воздух, когда крестьянки выходили на покос. Как колеблющееся пламя лучины, развевались их красные одежды на ветру (илл. 41) то там, то здесь, по временам ткань плотно прилегала к телу, подчеркивая его стройные формы, ловкие движения, присущие только женщинам физического, крестьянского труда.
На пути к лугам сильный низкий женский голос запевал одну из любимых песен:
Хорошо тому на свете жить,
У кого нету мила дружка
В ретивом сердце зазнобушки.
Иссушил меня любезный друг
(подхватывали остальные)
Суше ветру, суше вихорю,
Суше той травы кошеныя, сушеныя.
Я его сама повысушу
Суше ветру, суше вихорю,
Суше травоньки кошеныя,
Засушеныя.
И звонкие протяжные звуки чередовались с глухими, как звон косы с шуршанием благоуханного, пропитанного солнцем сена. Песня объединяла женщин, придавала их движениям, поступи тот ритм, в котором начинали и продолжали они работу. Песня создавала и поддерживала то особое радостное настроение праздника, единственного праздника в совместном крестьянском труде мужчин и женщин.
В крестьянском быту только женщины помогали роженицам, только они принимали детей, и, когда созревала рожь, наступала самая тяжелая пора для крестьянок. Жатва не шевеление сена, она требует выносливости, ловкости и сил, вероятно, не меньше, чем пахота - мужская работа. Однако снимать урожай, как и принимать детей, полагалось женщинам, настолько прочно сохранялись за ними древнейшие обязанности служения земле. И здесь праздничный костюм уже не имел смысла.
В будничную одежду вносилась только одна, но очень характерная деталь - чистый белый или светлый головной платок. Именно он подчеркивал серьезность происходящего, служил знаком уважения кормилице-земле.
Если сенокос был общей работой, то жатва - семейным делом. Каждая крестьянская семья трудилась на своем, как правило, недостаточном для ее существования наделе. Ряд легких работ выполняли и дети. Молодые девушки, хотя и приобретали навыки жниц, каждая молодайка должна была показать свекрови свое умение и расторопность, но матери им давали поблажки, жалели их.
С окончанием жатвы во многих местах был связан один древнейший обычай. Когда крестьянка дожинала последнюю полосу, то оставляла несколько колосьев, ложилась на землю и, катаясь по жнивью, приговаривала: «Жнивка, жнивка, отдай мою силку на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено». Этими действиями и заклинаниями женщина просила землю отдать затраченную на жатву силу, нужную ей на другие работы.
В скудной пище крестьян пшенная каша, особенно сваренная на молоке, была праздничным лакомым блюдом. Но превратить просо в пшено стоило немалого труда. После крупорушки, в которой зерно освобождалось от своей твердой и блестящей оболочки, оно поступало в распоряжение женщин. Из ствола мягкой и податливой под ножом липы, а в иных местах из дуба крестьяне вырезали, выдалбливали большие ступы и те «песты», для которых просила крестьянка у земли силы. Изнурительно долго толкли крестьянки в этих ступах (толкушах) зерна и превращали их таким образом в блестящее светло-светло-желтое, как ароматные цветочки липы, пшено. Сварить кашу из пшена нового урожая всегда было праздником, особенно нетерпеливо и радостно ждали его дети.
49. Каргопольские покосные подолицы «закладного» ткачества и сарафан. Вторая половина XIX - начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
Скромный голубой цветок на серебристо-зеленом стебельке покрывал значительные пространства полей к северу от Москвы, и чем севернее, тем чаще встречались эти «небесные» острова. Словно земля упросила бледное северное небо хоть немного обласкать людей, наградить их за крестьянский труд этим растением. Однако выращивать лен и обрабатывать его было очень тяжело, и это выпадало на долю женщин. В помощь себе они создают песню-заклинание, в которой в строгой последовательности перечисляют все виды работ со льном. Эта известная песня превратилась в хороводно-игровую и была любима многими поколениями крестьянок:
Лен зеленой
При горе, при крутой!
Уж я сеяла, сеяла ленок,
Уж я, сея, приговаривала,
Чеботами приколачивала:
Ты удайся, мой беленький ленок!..
Простая по мелодии песня эта интересна чередованием упругих и четких ритмов, породивших пляску.
50. Покосная женская рубаха с красной воротушкой и клетчатой подставой. Истра, Московский областной краеведческий музей.
51. Сарафаны для сенокоса молодых женщин различных районов Северного края. Начало XX века. Бытует в настоящее время как костюм для ансамбля художественной самодеятельности.
52. Сарафаны для сенокоса молодых женщин различных районов Северного края. Начало XX века. Бытует в настоящее время как костюм для ансамбля художественной самодеятельности.
Особенно трудно было освобождать волокна льна от кострики - плотной основы стебелька. Делать это помогало «колотило». Тяжелой работой была и молотьба. Ритмическая согласованность взмахов цепов требовала одинаковых усилий как от мужчин, так и от женщин. Поэтому-то просила крестьянка у земли возврата затраченного труда - «на молотило».
После «молодого бабьего лета» (15 августа - 1 сентября) наступал самый сытый в году крестьян месяц - сентябрь, время домашних запасов на зиму.
Самая легкая сентябрьская общая работа - рубка капусты - сделалась девичьим народным праздником. Шуточные песни, в которых сохранились отзвуки старинных обрядов, прибаутки, озорные поговорки вперемежку с девичьим смехом звучали то на дворе, то в сенях крестьянских изб. Слышались и голоса парней - они не были участниками работы, но приходили для веселья и служили мишенью озорным шуткам бойких девчат.
53. Праздничный девичий костюм села Кочетовка Нижнедевитинского уезда Воронежской губернии. Мужской костюм села Лесное Уколово Острогожского уезда Воронежской губернии. Конец XIX - начало XX века. Воронежский областной краеведческий музей.
Две недели длился этот девичий праздник (с 15 сентября по 1 октября), и кадки во всех крестьянских семьях доверху наполнялись белой сочной рубленой капустой.
Приглашение на рубку капусты - «капустные вечерки» - было знаком приязни, расположения, и отказываться от этого считалось неуважением к старшим.
На «капустные вечерки» девушки одевались как на праздник, щеголяли обновами, старались показать себя в выгодном свете перед парнями (илл. 53). Во время весенних хороводов зарождалось их влечение друг к другу, и осенью, после «капустных вечерок», в деревнях начинали играть свадьбы.
А те, кто был еще слишком молод, только еще «невестился» или по каким-то причинам не мог справить свадьбу, снова встречались с любимыми на зимних посиделках, этих праздниках молодежи, где девушки всегда пряли или плели кружева, вязали, вышивали. Споро шла работа, только мелькали умелые девичьи руки - рукодельницы, тонкопряхи всегда ценились и уважались в крестьянской среде. Прийти девушке на посиделки без работы - значило быть посмешищем для всех. Работа не мешала петь, веселиться, смеяться и шутить, и никогда скука не посещала посиделки молодежи, с раннего возраста приученной к труду.
54. Праздничный костюм молодой женщины из села Никольского Воронежского уезда Воронежской губернии (белая рубашка с большим круглым пристяжным воротником, полосатая юбка-андарак, зеленый передник, тканый цветной пояс, парчовая кичка-кокошник и головной одноцветный платок). Начало XX века. Воронежский областной краеведческий музей.
Продолжение следует...
Автор в цикле новелл и очерков раскрывает поэтические черты народного костюма, рассказывает о том, как связан костюм с природой и народными обычаями. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на широкий круг читателей. Уникальные цветные съёмки были произведены в различных областях РСФСР в основном в начале 70-х годов. ©
ОглавлениеПраздник в труде
Однажды спросили молодую мать: трудно ли, больно ли было ей рожать? Она помолчала, припоминая, и простосердечно ответила: «А я не заметила, больно или нет, я просто старалась все делать так, чтобы ребенку было легче родиться». В этой простой фразе сказалось мудрое, глубоко человечное отношение к физическим страданиям деторождения как к труду.
40.
«Трудно», «труд» - один корень у них, но одна и радость. В миропонимании русского народа труд и великий акт появления нового человека на свет были связаны между собой тайными узами - о них нельзя рассказать, но дано почувствовать людям, познавшим радость завершения самой тяжелой работы. «Как с поля убрались»,- говорили крестьянки, когда благополучно заканчивались роды и в натруженном теле матери теплой волной разливались счастье и покой.
41. Покосный костюм крестьянки из села Карпогоры Архангельской губернии (рубашка с красной холщовой воротушкой, сарафан из той же ткани, платок с набивным рисунком). 20-е годы XX века. Поселок Каменка Мезенского района Архангельской области.
Матерью была и земля. Как женщина, рожала она людям золотые колосья ржи, седые, опущенные книзу, как сережки, метелочки овса, упругие стебельки льна. Земля кормила, поила и одевала людей, с нею был связан весь крестьянский труд, вся крестьянская жизнь. Ощущение близости к земле, как к матери, было настолько сильным, что под его влиянием складывалось и отношение к труду как к нравственному долгу людей. В глазах народа ленивый крестьянин, плохо обрабатывающий землю, был таким же негодным человеком, как и дурной сын. Тяжким был труд крестьянина, но он веками вырабатывал в нем наблюдательность, умение обобщать, делать заключения. Интересные результаты этого ярко сказались в приметах, поговорках, связанных с явлениями природы. Уловленная крестьянами взаимозависимость времен года породила в народном календаре сопоставления и приметы, справедливость которых подтверждалась достаточно частыми совпадениями.
42. Праздничный костюм молодой женщины Олонецкого уезда Олонецкой губернии (белая рубашка, парчовый сарафан, кокошник и белое кисейное покрывало). Середина XIX века. Ленинград, ГЭМ.
«Бабье лето хорошее (14 - 23 сент. нов. ст.) - осень плохая» - обозначало, что при первых хороших днях ранней осени нужно немедленно начинать уборку картофеля, если же в это время начинаются дожди, то спокойно можно ждать еще дней 8- 12 и появившаяся вслед за дождями солнечная погода будет довольно устойчивой.
Обилие дождей в июле и августе определялось по концу его первой декады: «если на Самсона (10 июля) дождь, то сорок дней будут дожди - сено сгниет», и этот день назывался «Самсон-сеногной». «Если на Евдокию (14 марта) курочка под крыльцом водички напьется - весна будет ранняя».
«Зацветет черемуха - картошку сажай». Все эти приметы и наблюдения были подобны тому, как в большой рабочей семье многочисленные дети, постоянно общаясь с родителями, знают все оттенки их настроений, все особенности их привычек. Поэтому и народные праздники, сложившиеся в отдаленные времена, имели когда-то особый, сокровенный смысл.
После темного сумрачного декабря каждый день приносит с собою новую крупицу света, из них вырастают, как сосульки, морозные светлеющие февральские вечера. Безмолвные в зимнюю стужу воробьи робко чирикают. Медленно, медленно приближается весна... В эти все еще холодные дни начинается масленица - самый веселый и беззаботный народный праздник.
43. Неизменные помощники в крестьянском труде. Истра, Московский областной краеведческий музей.
Каждый день недели на масленицу имеет свое название, а два из них посвящены женщинам: пятница - «тещины вечерки», суббота - «золовкины посиделки». Никакие морозы не препятствуют безудержному веселью молодежи - катанию с гор, катанию на санях, играм, - все происходит на улице. Ведь масленица - праздник земли и солнца, праздник, после которого обласканные солнцем недра земли через два месяца примут хлебные зерна и породят людям урожай. Союз солнца и земли принесет людям тяжелую, изнурительную работу, а они встречают его радостно, долго празднуют, веселятся. В этом веселье скрыто не только желание умилостивить землю и солнце, но и отношение к будущим тяжелым сельским работам как к содержанию жизни крестьянина, на котором строились и его отношения с другими людьми.
Каждый этап весны обязательно отмечался в крестьянском быту. На первый прилет птиц - грачей и жаворонков, постоянных спутников сельских работ, пекли из теста жаворонки, 25 марта устраивались игры молодежи и выпускали на волю птиц. А земля все больше и больше согревалась под солнцем, наступала самая радостная пора и самое голодное время в крестьянских семьях. 1 апреля «день Марьи - пустые щи», 2 апреля - «начало бесхлебицы», предупреждал народный календарь. Но весна - время девичьих праздников. Журчание тающих снегов, клейкие душистые листочки деревьев, светлая, сияющая на солнце зелень лугов - это девичий убор земли, и только девушки, по древнему обычаю, могли «прихорашивать» землю, заплетать, как косы, ветви березки, украшать их лентами на Семик. В течение 45 дней водили весной девушки хороводы и баюкали, тешили песнями землю и свою зарождающуюся любовь. Голодное время была весна, но свадеб на «красную горку» играли много, и они считались счастливыми - счастье приносила цветущая земля.
Отношение к земле как к живому разумному существу у русских крестьян сказывалось и в том, что в народном календаре 10 мая «земля именинница - грех пахать».
Всякая травинка в поле, всякая птица, дерево, животное - все, все живые существа и предметы видимого мира всегда имели у людей названия и прозвища, но только сами люди обладали именами, и у каждого из них был свой праздник, освященный традицией,- именины. И лишь для одной матери-земли, как и для людей, был установлен этот праздник.
Уже прошла «соловьиная ночь» (илл. 42), когда девушки и парни пели песни, водили до утра хороводы, и медленно, еле заметно начинал убывать весенний день. Приближалось время «солнцеворота» - начало лета.
Весенняя радость молодости природы и людей кончалась в ночь под праздник Ивана Купалы. Но накануне, в день Аграфены-купальницы, полагалось собирать целебные травы - считалось, что в это время они обладают наибольшей целительной силой. Сбором трав занимались женщины, из мужчин же только старики. Сочные, густые, цветущие травы наполняли благоуханием воздух, а он звенел неповторимо прекрасной музыкой - жужжанием пчел и шмелей, шелестом ползающих насекомых, стрекотом кузнечиков, трепетанием крыльев стрекоз. Силы земли вырастили все это, девичий наряд ее сменился женским. И теперь для общения с землей к девушкам присоединяются женщины... Начинается пора сенокоса.
44. Тканые подолицы покосных женских рубах Каргопольского уезда Архангельской губернии. Набойка на холсте для сарафана (кисти рябины). Вторая половина XIX века. Архангельский музей изобразительных искусств.
45. Северное «закладное» ткачество. Архангельский музей изобразительных искусств.
46. Северное «закладное» ткачество. Архангельский музей изобразительных искусств.
Все народные весенние праздники готовили крестьян к сенокосу. Но, несмотря на то, что для полноты радости человеку необходимо общение с другими людьми - праздник в одиночку довольно печальное зрелище,- настоящая глубокая общность людей возникает не на празднике. Различие в характерах, темпераментах, настроениях, личных интересах очень ярко проявляется тогда, когда люди веселятся, и это разъединяет многих из них. Сплочению людей на празднике помогали обряды и обрядовые действия, но они занимали лишь часть времени. Как только кончались праздничные обряды, так очень быстро люди переставали ощущать все то, что объединяло их, каждый в значительной мере был предоставлен сам себе. В празднике отсутствовала единая, конкретная для всех цель, связанная с общими действиями людей. Такая цель существовала только в коллективном труде, и самым глубоким по смыслу для крестьянина был сенокос.
Кончился праздник Ивана Купалы. Тайна этой ночи - легендарное цветение папоротника, приносящее счастье всем, кто сумеет найти его,- оставалась такой же неразгаданной, какой была для всех предыдущих поколений. В ночь под Ивана Купалу много вопросов в гаданиях успела задать молодежь судьбе о своем будущем, но мало получила ответов. Наступала страдная пора...
Обильная вечерняя роса предвещала солнечный день крестьянам - значит, можно начинать косить сено. По заведенному в русской деревне порядку все работы делились на женские и мужские. Мужчины не доили коров, не приносили в избу воду из колодца, не занимались домашним хозяйством. Но, ухаживая за скотиной, женщина не касалась лошади, которая всецело была в руках мужчины, главы семьи. Только лишь вдовы да солдатки с детьми выполняли и женские и мужские работы.
Косьба была мужской и при этом любимой работой. К ней готовились, проверяли косы, надевали чистые рубахи. Раным-рано выходили крестьяне на сенокос - влажную от утренней росы траву удобнее, лучше было косить. Шли сосредоточенно, без лишней болтовни - такой был обычай. Быть может, сам характер этой коллективной работы требовал определенной сосредоточенности, собранности или где-то в бездонных глубинах жило чуть странное ощущение, что вот сейчас, все вместе они снимут цветущий душистый покров с матери-земли, и к чувству радости - сено принесет благополучие в дом - примешивалась крупица сожаления о загубленной красоте земли.
От правильной расстановки косцов зависела скорость в работе.
Этим обычно занимался опытный, уважаемый всеми крестьянин. Без проволочек и споров становились все на свои места, и начиналась косьба... Четкий, определенный ритм работы задавал первый опытный косарь. Сначала еще каждый думал о своих заботах, но строгая согласованность движений всех вместе вытесняла все постороннее, все, что не касалось работы. Начинался тот процесс объединения людей, который создавал особое радостное ощущение совместного труда, и на какое-то время переставал существовать сковывающий душу человека эгоизм. Эта великая общность в работе порождала духовное единение людей, украшала их внутренний мир, и труд становился подлинным праздником. На фоне этого взлета тяжесть, ломота во всем натруженном теле не угнетали людей, а прохладные вечерние речные воды быстро смывали и пот и усталость.На следующее утро наступала пора и женской работы. Сенокос для женщин был самой легкой из крестьянских работ, больше того - это был их праздник.
По обычаю, существовавшему с древнейших времен, на покос женщины должны были надевать особый костюм. Считалось недопустимым появиться в будничной, каждодневной одежде, в которой справлялись домашние работы.
В большинстве районов нашей страны женщины и девушки приходили на покос в одних рубашках. Этот обычай существовал и там, где носили поневу, как, например, на рязанской земле, и там, где бытовал сарафан, как в Олонецком крае.
Из поколения в поколение передавались рисунки вышивки или ткачества, украшавшие подол покосной женской рубахи. Они отнюдь не были случайными. Случайность в орнаменте народной одежды появилась лишь в конце XIX - начале XX века в местах, где было достаточно сильное влияние города. В глубокие же времена, в эпохи, которые далеко не полностью изучены нами, люди передавали видимый мир, свои представления о нем, свои взаимосвязи с ним условным изобразительным языком. Это была первая система кода, изобретенная людьми, имевшая для них магический смысл. Возможно, по верованию наших предков, условность изображения защищала изображаемое от зла. Постепенно эта система превратилась в художественный орнамент, кроме магического, получила эстетическое содержание, которое сохраняет до сих пор и заставляет нас восхищаться этой красотой.
Так из глубины веков предки наши посылают нам сигналы - символы о своей жизни, о своем миропонимании, об отношении к силам природы. Расшифровкой этих сигналов стали заниматься сравнительно недавно, и много еще интересного и неожиданного предстоит открыть людям будущих поколений.
Всю весну девушки служили земле, а теперь, когда наступило время снять с нее убор, как женщины снимали с невесты брачный венец и фату, с песнями вместе со своими матерями шли они к общей матери и быстрыми ловкими движениями расправляли, шевелили душистые травы. Знаком служения женщин земле, знаком близости к ней и был орнамент на подолах женских рубашек. Сложный по рисунку, богатый сочными красками, широкой полосой украшал он «подолицу» (илл. 47).
47. Каргопольские покосные подолицы «закладного» ткачества и сарафан. Вторая половина XIX - начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
С первого взгляда трудно понять его далекий сокровенный смысл. Спокойная красота геометрических фигур не ассоциируется с системой мироздания, существовавшей в представлении наших предков, а между тем здесь мы находим и знак солнца с его сложными загнутыми концами, и знак поля в виде ромбов с точкой в середине, и знак человека (илл. 44, 45, 46).
Существовали и другие узоры, в которых чередовались более простые изображения людей, животных, птиц, но все они ведут свое начало от древней славянской мифологии.
Покосные рубахи не везде были только белыми (илл. 41, 50). Во многих, даже северных, местах - Ярославской, Костромской, Архангельской губерниях - женский костюм для сенокоса состоял из красных рубашек и красных же сарафанов. Иногда сочетали белые рубашки с красными ситце-выми сарафанами (илл. 48, 51, 52). Красный цвет в русском народном костюме существовал в таком большом разнообразии оттенков, что из них можно составить целую палитру, своеобразную цветовую симфонию. По законам цветового контраста сочность красного увеличивается на фоне зелени, придавая радостное, праздничное звучание костюму и облику крестьянки (илл. 51, 52).
48. Каргопольские покосные подолицы «закладного» ткачества и сарафан. Вторая половина XIX - начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
Многогранна была и символика красного цвета. Он был символом солнца и огня - а огонь в деревне не только тепло, но и страшные пожары,- символом радости и скорби. В лирических протяжных песнях «алый цветик» часто служил фоном грусти неразделенной любви... Но в женских костюмах для сенокоса он был посланцем «красного солнца», символом его союза с землей. Утренние лучи уже успевали обогреть воздух, когда крестьянки выходили на покос. Как колеблющееся пламя лучины, развевались их красные одежды на ветру (илл. 41) то там, то здесь, по временам ткань плотно прилегала к телу, подчеркивая его стройные формы, ловкие движения, присущие только женщинам физического, крестьянского труда.
На пути к лугам сильный низкий женский голос запевал одну из любимых песен:
Хорошо тому на свете жить,
У кого нету мила дружка
В ретивом сердце зазнобушки.
Иссушил меня любезный друг
(подхватывали остальные)
Суше ветру, суше вихорю,
Суше той травы кошеныя, сушеныя.
Я его сама повысушу
Суше ветру, суше вихорю,
Суше травоньки кошеныя,
Засушеныя.
И звонкие протяжные звуки чередовались с глухими, как звон косы с шуршанием благоуханного, пропитанного солнцем сена. Песня объединяла женщин, придавала их движениям, поступи тот ритм, в котором начинали и продолжали они работу. Песня создавала и поддерживала то особое радостное настроение праздника, единственного праздника в совместном крестьянском труде мужчин и женщин.
В крестьянском быту только женщины помогали роженицам, только они принимали детей, и, когда созревала рожь, наступала самая тяжелая пора для крестьянок. Жатва не шевеление сена, она требует выносливости, ловкости и сил, вероятно, не меньше, чем пахота - мужская работа. Однако снимать урожай, как и принимать детей, полагалось женщинам, настолько прочно сохранялись за ними древнейшие обязанности служения земле. И здесь праздничный костюм уже не имел смысла.
В будничную одежду вносилась только одна, но очень характерная деталь - чистый белый или светлый головной платок. Именно он подчеркивал серьезность происходящего, служил знаком уважения кормилице-земле.
Если сенокос был общей работой, то жатва - семейным делом. Каждая крестьянская семья трудилась на своем, как правило, недостаточном для ее существования наделе. Ряд легких работ выполняли и дети. Молодые девушки, хотя и приобретали навыки жниц, каждая молодайка должна была показать свекрови свое умение и расторопность, но матери им давали поблажки, жалели их.
С окончанием жатвы во многих местах был связан один древнейший обычай. Когда крестьянка дожинала последнюю полосу, то оставляла несколько колосьев, ложилась на землю и, катаясь по жнивью, приговаривала: «Жнивка, жнивка, отдай мою силку на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено». Этими действиями и заклинаниями женщина просила землю отдать затраченную на жатву силу, нужную ей на другие работы.
В скудной пище крестьян пшенная каша, особенно сваренная на молоке, была праздничным лакомым блюдом. Но превратить просо в пшено стоило немалого труда. После крупорушки, в которой зерно освобождалось от своей твердой и блестящей оболочки, оно поступало в распоряжение женщин. Из ствола мягкой и податливой под ножом липы, а в иных местах из дуба крестьяне вырезали, выдалбливали большие ступы и те «песты», для которых просила крестьянка у земли силы. Изнурительно долго толкли крестьянки в этих ступах (толкушах) зерна и превращали их таким образом в блестящее светло-светло-желтое, как ароматные цветочки липы, пшено. Сварить кашу из пшена нового урожая всегда было праздником, особенно нетерпеливо и радостно ждали его дети.
49. Каргопольские покосные подолицы «закладного» ткачества и сарафан. Вторая половина XIX - начало XX века. Каргопольский краеведческий музей.
Скромный голубой цветок на серебристо-зеленом стебельке покрывал значительные пространства полей к северу от Москвы, и чем севернее, тем чаще встречались эти «небесные» острова. Словно земля упросила бледное северное небо хоть немного обласкать людей, наградить их за крестьянский труд этим растением. Однако выращивать лен и обрабатывать его было очень тяжело, и это выпадало на долю женщин. В помощь себе они создают песню-заклинание, в которой в строгой последовательности перечисляют все виды работ со льном. Эта известная песня превратилась в хороводно-игровую и была любима многими поколениями крестьянок:
Лен зеленой
При горе, при крутой!
Уж я сеяла, сеяла ленок,
Уж я, сея, приговаривала,
Чеботами приколачивала:
Ты удайся, мой беленький ленок!..
Простая по мелодии песня эта интересна чередованием упругих и четких ритмов, породивших пляску.
50. Покосная женская рубаха с красной воротушкой и клетчатой подставой. Истра, Московский областной краеведческий музей.
51. Сарафаны для сенокоса молодых женщин различных районов Северного края. Начало XX века. Бытует в настоящее время как костюм для ансамбля художественной самодеятельности.
52. Сарафаны для сенокоса молодых женщин различных районов Северного края. Начало XX века. Бытует в настоящее время как костюм для ансамбля художественной самодеятельности.
Особенно трудно было освобождать волокна льна от кострики - плотной основы стебелька. Делать это помогало «колотило». Тяжелой работой была и молотьба. Ритмическая согласованность взмахов цепов требовала одинаковых усилий как от мужчин, так и от женщин. Поэтому-то просила крестьянка у земли возврата затраченного труда - «на молотило».
После «молодого бабьего лета» (15 августа - 1 сентября) наступал самый сытый в году крестьян месяц - сентябрь, время домашних запасов на зиму.
Самая легкая сентябрьская общая работа - рубка капусты - сделалась девичьим народным праздником. Шуточные песни, в которых сохранились отзвуки старинных обрядов, прибаутки, озорные поговорки вперемежку с девичьим смехом звучали то на дворе, то в сенях крестьянских изб. Слышались и голоса парней - они не были участниками работы, но приходили для веселья и служили мишенью озорным шуткам бойких девчат.
53. Праздничный девичий костюм села Кочетовка Нижнедевитинского уезда Воронежской губернии. Мужской костюм села Лесное Уколово Острогожского уезда Воронежской губернии. Конец XIX - начало XX века. Воронежский областной краеведческий музей.
Две недели длился этот девичий праздник (с 15 сентября по 1 октября), и кадки во всех крестьянских семьях доверху наполнялись белой сочной рубленой капустой.
Приглашение на рубку капусты - «капустные вечерки» - было знаком приязни, расположения, и отказываться от этого считалось неуважением к старшим.
На «капустные вечерки» девушки одевались как на праздник, щеголяли обновами, старались показать себя в выгодном свете перед парнями (илл. 53). Во время весенних хороводов зарождалось их влечение друг к другу, и осенью, после «капустных вечерок», в деревнях начинали играть свадьбы.
А те, кто был еще слишком молод, только еще «невестился» или по каким-то причинам не мог справить свадьбу, снова встречались с любимыми на зимних посиделках, этих праздниках молодежи, где девушки всегда пряли или плели кружева, вязали, вышивали. Споро шла работа, только мелькали умелые девичьи руки - рукодельницы, тонкопряхи всегда ценились и уважались в крестьянской среде. Прийти девушке на посиделки без работы - значило быть посмешищем для всех. Работа не мешала петь, веселиться, смеяться и шутить, и никогда скука не посещала посиделки молодежи, с раннего возраста приученной к труду.
54. Праздничный костюм молодой женщины из села Никольского Воронежского уезда Воронежской губернии (белая рубашка с большим круглым пристяжным воротником, полосатая юбка-андарак, зеленый передник, тканый цветной пояс, парчовая кичка-кокошник и головной одноцветный платок). Начало XX века. Воронежский областной краеведческий музей.
Продолжение следует...