Педология и «Чуковщина»
Ранее: Как в России появилась детская поэзия? К ДР Чуковского | Открытия Чуковского в «Крокодиле»? | Заповеди Чуковского детским поэтам? | «Айболит» - плагиат «Доктора Дулиттла»? | Откуда Бармалей и где Лимпопо? | Запрещённый Чуковский
Как боролись с «чуковщиной»?
В 1920-х годах сказочное творчество К. Чуковского переживает свой расцвет. В 1924 г. в письме к И. Репину Корней Иванович пишет: «Мои детские книги неожиданно стали пользоваться огромным успехом... «Мойдодыр», «Крокодил», «Мухина свадьба», «Тараканище» - самые ходкие книги в России. Их ставят в кинематографе...».
Однако к концу десятилетия над сказками Чуковского начали сгущаться тучи. Цензурные придирки были и раньше. Первой мишенью стала сказка про Цокотуху, которая сначала носила название «Мухина свадьба». Сразу не понравилось уже само «мещанское» слово «свадьба». Также осуждали героический индивидуализм Комарика, придирались к рисункам, заявив, что на картинке Муха стоит слишком близко к Комарику и улыбается чересчур кокетливо, а это может «вызвать у детей эротические мысли», усматривали в Комарике и Мухе переодетых принца и принцессу.
«Среди моих сказок не было ни одной, которой не запрещала бы в те давние годы та или иная инстанция, пекущаяся о литературном просвещении детей» (К. Чуковский «От 2 до 5»).
Фото Кудоярова, 1934 г., Сборник «Воспоминания о К. Чуковском» (М: Сов. писатель, 1983)
К. Чуковский:
«Почему у комарика гусарский мундир? Дети, увидев комарика в гусарском мундире, немедленно затоскуют о монархическом строе. Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Ведь в Таврическом саду была Государственная дума. Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он какого-то князя Васильчикова, который, кажется, при Александре II занимал какой-то важный пост. И не есть ли вообще Крокодил переодетый Деникин?».
Надо сказать, в 1920-х-нач.1930-х годов будущее сказки, как жанра, находилось в Советском государстве под постоянной угрозой. Принцы и принцессы считались вредным напоминанием о монархии, а чудеса и нелепицы, мол, прививали ребенку неправильное представление о реальности. В педагогике властвовало такое направление, как педология, поддержанное Троцким, и от педологов Корней Иванович тоже натерпелся по полной. То с какой неадекватной серьезностью отдельные ревнители «науки и разума» вчитывались в сказки, хорошо иллюстрируют следующие претензии к «Мухе-Цокотухе».
А. Колпаков, из письма в «Литературную газету», 1960:
«Вместо того чтобы привить ненависть к этому гнусному и отвратительному насекомому, Чуковский преподносит детям Советской страны свою стихотворную чепуху, восхищаясь мухой - этой гадостью. ...Так начинается это восхваление вредного насекомого, которое полностью уничтожено в Китайской Народной Республике (??!! - С.К.)».
«...Возражают против слова свадьба. Это возражение серьезное. Но уверяю Вас, что муха венчалась в Загсе. Ведь и при гражданском браке бывает свадьба...» (К. Чуковский)
В. Конашевич, Обложка издания 1924 г.
Также Колпаков объяснял «тупым» читателям, что комар никак не может жениться на мухе, так как относится к другому виду. На это Чуковский тут же ответил, что сюжет свадьбы комара и мухи можно встретить и в фольклоре, и привел строки из украинской баллады: «Ой, що там за шум учинився, То комар та на Myci оженився!».
Это письмо было опубликовано уже в поздние времена, и его в той же газете и высмеяли.
Однако три десятка лет назад не до смеха было Чуковскому. Особенно, когда на его «Крокодила» ополчилась сама вдова Ленина - Н. Крупская, подвизающаяся на ниве детского воспитания. В газете «Правда» за 1 февраля 1928 г. она писала: «Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить Лялю, - это такой буржуазный мазок, который бесследно не пройдет для ребенка».
Также Крупской не понравилось, что в сказке целуют ногу у царя Гиппопотама, а в завершение она обвинила Чуковского еще и в ненависти к... Некрасову, в частности усмотрев в строчках «Крокодила» пародию на этого поэта.
Надо сказать, старорежимные приметы «Крокодила» смущали советских издателей уже давно.
«(Быстрова) стала утверждать, что рисунки неприличны... Как будто найдется ребенок, который до такой степени развратен, что близость мухи к комару вызовет у него фривольные мысли!» (К. Чуковский)
В. Конашевич, Советское издание.
К. Чуковский, дневник, 28.11.1923.:
«Вчера в поисках денег я забрел в Севзапкино. Там приняли меня с распростертыми объятьями, но предложили несколько «переделать» «Крокодила» - для сценария - Ваню Васильчикова сделать комсомольцем, городового превратить в милиционера. Это почему-то меня покоробило, и я заявил, что Ваня - герой из буржуазного дома. Это провалило все дело - и я остался без денег».
Правда, под давлением пришлось заменить строчку «по-немецки говорил» на «по-турецки говорил». Видимо, цензура считала, что обидеть турков значительно политкорректнее, чем немцев.
Однако, несмотря на это, «Крокодил» продолжал издаваться - вплоть до статьи Крупской. Чуковский защищался как мог.
К. Чуковский, из письма к А. Луначарскому, 1928 г.:
«…нельзя же уничтожать подлинные произведения искусства из-за двух-трех устарелых слов. Мне предлагают заменить эти слова другими - но кому станет легче оттого, что Крокодил будет глотать милиционеров (и собак) в Ленинграде».
Защитника Корней Иванович нашел в лице М. Горького (кстати, нещадно им критикуемого в дореволюционные годы). Горький пишет письмо в «Правду», где утверждает, что Ленин называл книгу Чуковского о Некрасове «хорошей толковой работой», а в указанных Крупской строчках сказочник пародировал вовсе не Некрасова, а Лермонтова.
Защита Горького подействовала, но лишь на время. В конце 1920-х годов нападки на Чуковского возобновились с новой силой. Появился даже такой клеймящий термин, как «чуковщина». В газетах так и писали: «...основной опасностью в нашей детской литературе является чуковщина, т. е. антропоморфизм, аполитичность и уход от вопросов сегодняшнего дня».
У советской цензуры вызывала сомнения и ёлка, изображенная в «Крокодиле». Новый год еще не был реабилитирован, поэтому ёлку совершенно серьезно считали «предметом религиозного культа»
В. Конашевич, Советское издание
В ответ писатель пытался указать на то, что его сказки несут в себе воспитательное значение. Он писал:
«Чуждаюсь ли тенденции я в своих детских книгах. Нисколько! Например, тенденция «Мойдодыра» - страстный призыв маленьких к чистоте, к умыванию. Думаю, что в стране, где еще так недавно про всякого чистящего зубы говорили, «гы, гы видать, что жид!» эта тенденция стоит всех остальных.
Та же тенденция и у «Федорина Горя»…Тенденция моего «Лимпопо» - это уважение к медицине и докторам - тоже не лишнее в малокультурной стране.
Тенденция «Крокодила» И «Тараканища» даже слишком подчеркнута. Остальные книги - просто сказки, но черт возьми, неужели Советская страна уж не может вместить одного единственного сказочника!».
В чем только не обвиняли сказки Чуковского! Так сборник, переведенных им английских песенок «Котауси и Мауси» назвали «ярким образцом небрежности, сюсюканья и бессодержательности», а также уличили в том, что эти стихи «закрепляют неправильности языка, встречающиеся у детей, мешают развитию их речи».
Писали, что в стишках о трусливых портняжках писатель оскорбляет всех портных, в стишке о «скрюченном человечке» - всех инвалидов, а в «Мойдодыре» - профессию трубочиста («А нечистым трубочистам - стыд и срам!»). Считали, что его сказки развивают суеверие и страхи («Бармалей», «Мойдодыр», «Чудо-дерево»), кулацкое накопление («Муха-цокотуха»), неправильные представления о мире животных («Крокодил» и «Тараканище»).
Ну и самая гениальная по идиотизму фраза о сказках Чуковского принадлежит Лилиной из Госиздата: «Приключения белой мышки» очень сомнительная сказочка. Никаких законов мимикрии в ней нет, а антропоморфизма хоть отбавляй».
Давление на Чуковского в начале 1930-х годов было столь велико, что он сдался и даже написал «покаянное» письмо, где отрекался от своих прежних ошибок и обещал писать правильные вещи вроде «Веселой Колхозии».
К. Чуковский, из дневника, 1968:
«...от меня отшатнулись мои прежние сторонники. Да и сам я чувствовал себя негодяем. ...Выгоды от этого ренегатства я не получил никакой.
…И тут меня постигло возмездие: заболела смертельно Мурочка.
В голове у меня толпились чудесные сюжеты новых сказок, но эти изуверы убедили меня, что мои сказки действительно никому не нужны - и я не написал ни одной строки».
И хотя вскоре отношение власти к сказкам изменится, это не убережет Чуковского от очередных нападок и творческих ошибок. Обо всём этом читайте в следующей статье.
Сергей Курий