Любимый всеми при жизни... одинокий / К 250-летию / окончание
Начало
Дела сердечные не миновали Крылова, но счастья тоже не добавили. Он трижды сватался к барышне Екатерине Алексеевне Константиновой - внучке Ломоносова (по матери) и дочери ученейшего А. А. Константинова - личного библиотекаря Екатерины II. Большой, грузный и совершенно бесперспективный, Крылов был совершенно неподходящей партией, и сам это понимал. Тем более что сестрица Екатерины Алексеевны Софья счастливо вышла замуж за генерала Н. Раевского; в их семье часто бывал молодой А. Пушкин, влюбленный в юную Марию Николаевну Раевскую, будущую жену князя-декабриста Сергея Волконского. Была ли Екатерина хороша собой? Судя по портретам своей сестры Софьи - вряд ли. Но обаяние, врожденное и привитое воспитанием (а семья была очень интересная) влюбляли и привлекали к себе гораздо крепче, чем точеные черты лица. Екатерина Алексеевна осталась девицей, отказав всем претендентам на свою руку, и жила в семье сестры, помогая воспитывать племянников. До самой старости ее провожали любопытными взглядами - как несостоявшуюся невесту Крылова.
Роман Волков. Портрет баснописца И. А. Крылова. 1812
Эта невеселая история, очень земная и простая, превратилась в легенду о некоей Анне, дочери брянского протопопа. Будто бы родители отказали Крылову - и тот уехал в Петербург, но девица так зачахла с тоски, что родители сменили гнев на милость - и позволили влюбленным обвенчаться. На беду, у Крылова не случилось денег, чтоб доехать до Брянска, и он попросил привезти невесту к нему в столицу. Родители были шокированы и оскорблены - так Крылов потерял ту, что была ему дороже жизни. В этом мелодраматическом сюжете имя героини взято из стихотворения Крылова «Утешение Анюте» - в самом деле прелестного, и подкреплено обрывками реальности (отец А. А. Константинова, грек, действительно был протопопом, а семья их жила в Брянске), - все же остальное выдумка. Факт остается фактом - в русской литературе, помешанной и замешанной на любви и высоких драматических отношениях И. А. Крылов как-то умудрился настолько обойтись без романтического флера, что потомкам пришлось насильно приукрашивать его биографию. Верно и то, что, простившись с молодостью, Крылов стал воплощением неромантической персоны. После того как пути Клушина и Крылова разошлись, у Ивана Андреевича наступает почти десятилетие, о котором толком известно очень мало. Он уехал из столицы, «к какому-то помещику в деревню», как вспоминали современники. Отчего не осталось более четких ориентиров? Сам Крылов весьма неохотно восстанавливал нить своей жизни, предпочитал отшучиваться и отделываться анекдотическими происшествиями, - а те, кто мог бы помнить его в те годы, зачастую не придавали его персоне никакого значения. Крылов как гениальный баснописец, с которого современники не спускают глаз, еще не родился. Крылов как частное лицо в провинции биографов не имел. Когда на трон взошел Павел, к новому императору (российскому Гамлету) были прикованы все глаза, с его именем связывалось столько надежд. Увы, напрасно. Между прочим, все «вольные типографии» были настрого запрещены, об издательстве нового журнала не могло быть и речи, и грядущее славное и разумное будущее обернулось Гатчиной с ее прусскими порядками и фрунтовой дисциплиной. Надо еще заметить, что сын Андрея Прохоровича Крылова был ярым ненавистником чужих, насильно насаждаемых порядков. Сатирические молнии и стрелы, которые он метал в местных галломанов, ни разу не были традиционным, обязательным осмеиванием модников и модниц. Так что прусская мода, насильно внедряемая Павлом, преклонение перед Фридрихом Великим и игра в мальтийское рыцарство и в немецких солдатиков были Крылову ничуть не менее противны, чем прежние нелепые и напудренные петиметры.
Искусников со всех мы кличем стран.
Упомнишь ли их всех, моя ты муза?
Хотим ли есть? - дай повара-француза,
Британца дай нам школить лошадей;
Женился ли, и бог дает детей -
Им в нянюшки мы ищем англичанку;
Для оперы поставь нам итальянку;
Джонсон - обуй, Дюфо - всчеши нам лоб,
Умрем, и тут - дай немца сделать гроб.
Во времена правления Павла он мог бы сказать, как Суворов: «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак». Впрочем, опоэтизированный литературный крестьянин в белых лапотках и с пучком незабудок, умиляющийся пичужечкам или говорящий ученые речи со сцены, тоже выводил его из себя.
Крылов, с детства воспитанный простыми и неизысканными людьми, и вещи любил простые и крепкие: сытную, плотную русскую кухню, диковатые народные забавы вроде общих молодецких драк, да и юмор у него в комедиях частенько прорывался самый что ни на есть низовой, балаганный. Все это не мешало ему отлично играть на скрипке, заниматься итальянским, читать, спорить и оставаться тонким и наблюдательным собеседником. Итак, почти на десять лет Крылов ушел на глубину, покинул Петербург и Москву, чтоб вынырнуть оттуда уже тем самым Крыловым, которым гордится и которого знает (или думает, что знает) русский читатель.
В имении Татищевых он эксперимента ради некоторое время пытался приникнуть к «естественной жизни» счастливого и невинного дикаря. Ходил нагишом, питался тем, что дарит земля, избегал людей. Согласно фундаментальной убежденности века Просвещения, он должен был обрести гармонию, обновить свою душу, сбросить оковы цивилизации. Закончилось не очень: мужики приняли его за лешего и едва не утопили. Впрочем, прогулки в костюме Адама ему нравились и потом.
Карл Брюллов. Портрет баснописца И. А.Крылова. 1839
В какой-то момент, чтобы добыть средства к существованию, Крылов погрузился в азартные игры. Николай Греч, добрый друг, вспоминал потом беседы с Иваном Андреевичем об этом его периоде: «Нельзя сказать: он играл в карты; он жил ими, он видел в них средство разбогатеть. Он отыскивал сборища игроков и проводил с ними дни и ночи. «Стыдно сознаться, - говорил он впоследствии, - я ездил по ярмаркам, чтобы отыскивать партнеров». Успех поощрял к игре: в короткое время он сделался обладателем капитала в 110 тысяч рублей ассигнациями». Эта страсть не оставит его и в дальнейшем: так, уже позднее в Петербурге «вместе с какими-то шулерами он был призван к генерал-губернатору, который объявил им, что они, на основании законов, подлежат высылке из столицы; обратясь же к Крылову, он сказал: «А вам, милостивый государь, стыдно. Вы, известный писатель, должны были бы сами преследовать порок, а между тем не стыдитесь сидеть за одним столом с отъявленными негодяями». Ему также грозило изгнание из столицы; но он отделался, пренаивно сказав: «Если бы я их обыграл, тогда бы я был виновен; но ведь они меня обыграли. У меня осталось из 110 тысяч - всего 5; мне не с чем продолжать играть».
Осенью 1797 года Крылов оказался в поместье Зубриловка Саратовской губернии. Имение принадлежало князю Сергею Федоровичу Голицыну. Они были знакомы - за Крылова в свое время замолвила слово сама великая княгиня Мария Федоровна, супруга цесаревича Павла. Однажды Крылов, удостоенный аудиенции, пришел мало того что в дырявом сапоге, но из дырки сапога торчал дырявый носок. Кроткая Мария Фёдоровна не только не рассердилась, но даже взяла некоторое шефство над непутевым комедиографом. Сейчас же Павел I, император, сослал Голицина в село вместе с сыновьями за оказанное неуважение к графу Кутайсову, своему брадобрею и любимцу. Голицын, отправляясь в домашнюю ссылку, предложил Крылову разделить с ним свое изгнание - в качестве секретаря и преподавателя.
Крылов долгое время жил в доме князя С. Голицына, учил русскому языку и молодых Голицыных, и всех прочих недорослей, оказавшихся в имении. Ф. Вигель, мемуарист, будущий «арзамасец», был тогда подростком и посещал эти уроки вместе с другими детьми.
Он оставил о Крылове в целом довольно неприязненные воспоминания (как практически обо всех своих современниках), хотя и отдавал ему должное: «В ненастное время пернатые певцы скрываются в густоте леса: деревню и дом князя Голицына избрал тогда убежищем один весьма мохнатый певец, известный чудесными дарованиями. Я назвал его певцом мохнатым, потому что в поступи его и манерах, в росте и дородстве, равно как и в слоге, есть нечто медвежье: та же сила, та же спокойная угрюмость, при неуклюжестве, та же смышленость, затейливость и ловкость. Его никто не назовет лучшим, первейшим нашим поэтом; но, конечно, он долго останется известнейшим, любимейшим из них. Многие догадаются, что я хочу говорить о Крылове.
Он был тогда лет тридцати шести и более двенадцати известен в литературе. Он находился у нас в качестве приятного собеседника и весьма умного человека, а о сочинениях его никто, даже он сам, никогда не говорил. Мне это доселе еще непонятно. Оттого ли сие происходило, что он не был иностранный писатель? Оттого ли, что в это время у нас дорожили одною только воинскою славой? Как бы то ни было, но я не подозревал, что каждый день вижу человека, коего творения печатаются, играются на сцене и читаются всеми просвещенными людьми в России; если бы знал это, то, конечно, смотрел бы на него совсем иными глазами.
Собственное его молчание не может почитаться следствием скромности, а более сметливости: он выказывал только то, что в состоянии были оценить, истинные же сокровища ума своего ему не перед кем было расточать». Добавить же к этому необходимо, что Пушкин однажды в разговоре заметил, что есть, есть в России великие поэты - и назвал их имена. Державин да Крылов.
Сергей Грибков. Кот и повар (из басни Ивана Андреевича Крылова. 1854
В Казацком, украинском имении Голицыных, Крылов устраивал и театр. Так, для голицынского домашнего театра Крылов написал едкую шутотрагедию «Трумф и Подщипа» - и сам исполнил в ней роль немецкого солдафона-захватчика Трумфа. Эта полукрамольная пьеса еще долго ходила в списках, напечатана она была лишь в 1871 году, в «Русской старине». Декабрист Д. И. Завалишин отмечал, что «ни один революционер не придумывал злее и язвительнее сатиры на правительство. Всё и все были беспощадно осмеяны, начиная с главы государства до государственных учреждений и негласных советников». Был свой экземпляр «Подщипы» и у юного Пушкина - стащил из тайного шкафа у родителей. В лучших традициях балаганного действа разворачивалась трагедия. Княжна Подщипа, влюбленная в сюсюкающего князя Слюняя, должна выйти за оккупанта Трумфа, который захватил царство ее батюшки, царя Вакулы, - и порой для смеха поддаёт царю при всем честном народе под зад «киселя». Подщипа готова умереть, лишь бы не выходить за Трумфа. Трумф готов убить Слюняя, чтоб тот не путался под ногами. Слюняй готов на все, лишь бы его оставили в покое. Царь Вакула готов пускать кубари - и тешится этой детской забавой, велев своим боярам придумать план освобождения от немцев. Одна беда - сенаторы-бояре у него все как на подбор - слепые, глухие или от старости полумертвые. Всех спасает хитрая цыганочка, нагадавшая Подщипе счастливый брак, Трумфа убедившая, что Подщипа любит его безумно, а немецкому войску подсыпавшая слабительного в щи. Трумф, оставшийся без солдат и пушки, должен, как шут, плясать казачка на свадьбе Слюняя и Подщипы. Ряд шуток был весьма рискованного свойства, особенно когда Подщипа начинала критически разбирать внешние данные Трумфа. Павла звали «самым некрасивым человеком в России». Если бы о постановке донесли в Петербург, дело могло бы кончиться плохо. Но вскоре ссылка окончилась - вместе с жизнью Павла. Александр вернул князя, осыпал его милостями и отправил в Ригу, генерал-губернатором. Крылов поехал с Голицыным, исполняя свои секретарские обязанности, хотя обоим было ясно: чиновник из Ивана Андреевича так себе. Так, однажды, проиграв всю ночь в карты и намереваясь вечером продолжить, Крылов, выполнив свои секретарские обязанности, решил вздремнуть. Князю срочно потребовались его услуги, толком не проснувшись, Крылов оказался у конторки, готовый записывать… Но совершенно забыв при этом одеться.
Войдя в кабинет и увидев голого секретаря, князь заметил: «Ай да Крылов! Вот люблю, всегда на своем месте и аккуратно исполняет свою службу».
Вернувшись в Москву в 1805 году, Крылов явился к поэту И. Дмитриеву и прочитал ему свои басни «Дуб и трость» и «Разборчивая невеста». Тот, признанный поэт, сам баснописец, горячо приветствовал драматурга Крылова в этом новом качестве - и между прочим поздравил с тем, что тот наконец-то отыскал истинное свое призвание. Дмитриев же и позаботился о том, чтобы басни были напечатаны. Хотя сюжет их и был заимствован у Лафонтена, но, изложенные живым, практически разговорным языком (хоть и без грубости), легко ложащиеся на слух, они были совершенно русскими, узнаваемыми и пришлись по душе читателю. Так в 36 лет в русской литературе появился баснописец Крылов. Две следующие пьесы - «Модная лавка» и «Урок дочкам», высмеивающие все ту же смешную и нелепую галломанию и распущенные нравы у московских барынь и барышень (с непременными предприимчивыми плутоватыми слугой и служанкой), были встречены с восторгом. Десятилетнее изгнание завершилось - и Крылов вернулся победителем. Его почитают как одного из лучших российских драматургов, но комедии и феерии уже не главное в его жизни. Крылов пишет басни. Постепенно они имеют такой успех, что на литературных вечерах, куда приходит Крылов, его неотступно молят прочитать хоть одну - и если Крылов согласен, вечер считается блестяще удавшимся.
Иллюстрация к басне Крылова «Лебедь, рак и щука»
Вскоре решился вопрос и с хлебом насущным. Иван Андреевич получил место в библиотеке под началом своего бывшего патрона и товарища Оленина. Ему практически сразу же назначают, кроме жалования, солидный пенсион - «во уважение отличных дарований к российской словесности» - потом пенсия удваивается, а вскоре и учетверяется. Деньги были не лишние - хоть и холостой, и бездетный, но Крылов никогда не забывал своего любимого меньшого братика, помогая ему по мере сил. Военная служба требовала немалых расходов. Теперь у Крылова довольно денег, просторная, поместительная квартира, почет и целый ряд домов, где его всегда ждут как родного. У Олениных его всегда ждут с излюбленными блюдами, у печки стоит крыловское кресло, куда не смеет сесть никто другой. В Обществе любителей русской словесности, где Крылов - почетный член с самого начала, он всегда желанный гость. Приглашают его и в царский дворец, хотя появляться там на обедах Крылов не слишком любит: кормят хоть и с претензиями, но не сытно, и порции микроскопические. И у злейших врагов «Беседы» - молодого общества «Арзамас», насмешников и буффонов, Крылов принят с распростертыми объятиями. А когда князь Вяземский однажды поставил басни Крылова ниже дмитриевских, в «Арзамасе» поднялась целая буря! Крыловских басен ждали как манны небесной, ими хвастались, за ними охотились. Они издавались огромными тиражами - дети учились на них читать. Теперь он тот самый дедушка Крылов, всеобщий любимец, принадлежавший всей России, персонаж бесчисленных анекдотов про рассеянного обжору в перепачканном соусами и кофе белом жилете, - настолько ленивый, что ему лень перевесить картину, державшуюся на одном гвозде над его головой: все равно, мол, угол опишет кривую и не причинит вреда. Эти анекдоты кочуют из статьи в статью, нет нужды перепечатывать их в сто первый раз. Ему кланяются, сама императрица приглашает его в Павловск, чтоб Крылов восстановился после апоплексического удара, и посылает ему на дом конфеты и десерт, если он не приходит к чаю. Он написал 236 басен, 11 пьес - это много или мало? При жизни басни его выдержали больше десяти изданий.
Сам Крылов, кстати, реагировал на это так: «Что же тут удивительного? Мои басни читают дети, а это такой народ, который всё истребляет, что ни попадётся в руки. Поэтому моих басен много и выходит».
Был ли при этом Крылов счастлив? Те, кто знали его близко, уверены были, что нет. А после того, как умер его родной брат Левушка, как и его «тятенька», оставшийся бобылем, без семьи и потомства, Крылов и вовсе остался в этом мире один, рассчитывая лишь на доброту друзей - и на свою кухарку Фенечку. Все свое состояние - и права на произведения - Крылов переписал на свою крестницу Сашу, дочку Фенечки, и Сашиного мужа. Говорили, что на самом деле Саша была его дочерью от Фенечки, тайной невенчанной супруги. Крылов всем был добрым приятелем, любил своих друзей, старался не обижать никого - и практически никому не открывался до конца. На вечерах, в салонах он ускользал от избыточной любви и внимания публики, притворяясь спящим, ленивым, рассеянным. Он принадлежал всем - и никому. Его ласкали при дворе - и ни у кого не мог повернуться язык назвать его «ручным баснописцем». Некоторые его басни били не в бровь, а в глаз, цензура, при всем уважении, требовала их изменить, а то и вовсе не пропускала. Формально придраться было не к чему - животные, что с них взять. Но тем не менее Крылов умудрялся сказать то, что хотел, - и так, чтобы все, кому надо, его услышали. Его строчки становились крылатыми. «Как счастье многие находят лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят», «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», «не лучше ль на себя, кума, оборотиться» - если бы все крыловские афоризмы извлечь из языка, мы обеднели бы несказанно. Некоторые с виду вполне невинные, знакомые с раннего детства басни, оказывается, служат отсылкой к совершенно недетским обстоятельствам. Так, М. А. Корф указывал на то, что «после преобразования Государственного совета в 1810 году первыми председателями департаментов были: гр. Завадовский, Мордвинов, кн. Лопухин и гр. Аракчеев. Известно, что продолжительным прениям о том, как их рассадить и даже нескольким последовавшим пересадкам мы обязаны остроумной басне Крылова «Квартет». А знаменитые «Рыбьи пляски» возникли, когда Крылову стала известна следующая история: во время одного из своих путешествий по России император Александр I в каком-то городе остановился в губернаторском доме. Готовясь уже к отъезду, он увидел из окна, что по площади приближается к дому довольно большое число людей. На вопрос государя, что это значит, губернатор отвечал, что это депутация от жителей, желающих принести его величеству благодарность за благосостояние края. Государь, спеша с отъездом, отклонил прием этих лиц. После распространилась молва, что они шли с жалобой на губернатора, получившего между тем награду. Тот Крылов, что писал «Почту духов», никуда не делся. Он не «поумнел», не отяжелел, не закрыл глаза на все происходящее. Может, именно потому, когда Крылов умер от воспаления легких, хоронить его в хмурый день 13 ноября 1844 года пришел весь Петербург, а второе лицо государства, граф Орлов, главноуправляющий III отделением, отодвинув одного из студентов, соблаговолил донести гроб до похоронных дрожек.
Памятник героям басен Ивана Крылова на Патриарших прудах. Москва / Фото: Тара-Амингу
Мария Богданова
ИА «Regnum», Москва, 14 февраля 2019
Дела сердечные не миновали Крылова, но счастья тоже не добавили. Он трижды сватался к барышне Екатерине Алексеевне Константиновой - внучке Ломоносова (по матери) и дочери ученейшего А. А. Константинова - личного библиотекаря Екатерины II. Большой, грузный и совершенно бесперспективный, Крылов был совершенно неподходящей партией, и сам это понимал. Тем более что сестрица Екатерины Алексеевны Софья счастливо вышла замуж за генерала Н. Раевского; в их семье часто бывал молодой А. Пушкин, влюбленный в юную Марию Николаевну Раевскую, будущую жену князя-декабриста Сергея Волконского. Была ли Екатерина хороша собой? Судя по портретам своей сестры Софьи - вряд ли. Но обаяние, врожденное и привитое воспитанием (а семья была очень интересная) влюбляли и привлекали к себе гораздо крепче, чем точеные черты лица. Екатерина Алексеевна осталась девицей, отказав всем претендентам на свою руку, и жила в семье сестры, помогая воспитывать племянников. До самой старости ее провожали любопытными взглядами - как несостоявшуюся невесту Крылова.
Роман Волков. Портрет баснописца И. А. Крылова. 1812
Эта невеселая история, очень земная и простая, превратилась в легенду о некоей Анне, дочери брянского протопопа. Будто бы родители отказали Крылову - и тот уехал в Петербург, но девица так зачахла с тоски, что родители сменили гнев на милость - и позволили влюбленным обвенчаться. На беду, у Крылова не случилось денег, чтоб доехать до Брянска, и он попросил привезти невесту к нему в столицу. Родители были шокированы и оскорблены - так Крылов потерял ту, что была ему дороже жизни. В этом мелодраматическом сюжете имя героини взято из стихотворения Крылова «Утешение Анюте» - в самом деле прелестного, и подкреплено обрывками реальности (отец А. А. Константинова, грек, действительно был протопопом, а семья их жила в Брянске), - все же остальное выдумка. Факт остается фактом - в русской литературе, помешанной и замешанной на любви и высоких драматических отношениях И. А. Крылов как-то умудрился настолько обойтись без романтического флера, что потомкам пришлось насильно приукрашивать его биографию. Верно и то, что, простившись с молодостью, Крылов стал воплощением неромантической персоны. После того как пути Клушина и Крылова разошлись, у Ивана Андреевича наступает почти десятилетие, о котором толком известно очень мало. Он уехал из столицы, «к какому-то помещику в деревню», как вспоминали современники. Отчего не осталось более четких ориентиров? Сам Крылов весьма неохотно восстанавливал нить своей жизни, предпочитал отшучиваться и отделываться анекдотическими происшествиями, - а те, кто мог бы помнить его в те годы, зачастую не придавали его персоне никакого значения. Крылов как гениальный баснописец, с которого современники не спускают глаз, еще не родился. Крылов как частное лицо в провинции биографов не имел. Когда на трон взошел Павел, к новому императору (российскому Гамлету) были прикованы все глаза, с его именем связывалось столько надежд. Увы, напрасно. Между прочим, все «вольные типографии» были настрого запрещены, об издательстве нового журнала не могло быть и речи, и грядущее славное и разумное будущее обернулось Гатчиной с ее прусскими порядками и фрунтовой дисциплиной. Надо еще заметить, что сын Андрея Прохоровича Крылова был ярым ненавистником чужих, насильно насаждаемых порядков. Сатирические молнии и стрелы, которые он метал в местных галломанов, ни разу не были традиционным, обязательным осмеиванием модников и модниц. Так что прусская мода, насильно внедряемая Павлом, преклонение перед Фридрихом Великим и игра в мальтийское рыцарство и в немецких солдатиков были Крылову ничуть не менее противны, чем прежние нелепые и напудренные петиметры.
Искусников со всех мы кличем стран.
Упомнишь ли их всех, моя ты муза?
Хотим ли есть? - дай повара-француза,
Британца дай нам школить лошадей;
Женился ли, и бог дает детей -
Им в нянюшки мы ищем англичанку;
Для оперы поставь нам итальянку;
Джонсон - обуй, Дюфо - всчеши нам лоб,
Умрем, и тут - дай немца сделать гроб.
Во времена правления Павла он мог бы сказать, как Суворов: «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак». Впрочем, опоэтизированный литературный крестьянин в белых лапотках и с пучком незабудок, умиляющийся пичужечкам или говорящий ученые речи со сцены, тоже выводил его из себя.
Крылов, с детства воспитанный простыми и неизысканными людьми, и вещи любил простые и крепкие: сытную, плотную русскую кухню, диковатые народные забавы вроде общих молодецких драк, да и юмор у него в комедиях частенько прорывался самый что ни на есть низовой, балаганный. Все это не мешало ему отлично играть на скрипке, заниматься итальянским, читать, спорить и оставаться тонким и наблюдательным собеседником. Итак, почти на десять лет Крылов ушел на глубину, покинул Петербург и Москву, чтоб вынырнуть оттуда уже тем самым Крыловым, которым гордится и которого знает (или думает, что знает) русский читатель.
В имении Татищевых он эксперимента ради некоторое время пытался приникнуть к «естественной жизни» счастливого и невинного дикаря. Ходил нагишом, питался тем, что дарит земля, избегал людей. Согласно фундаментальной убежденности века Просвещения, он должен был обрести гармонию, обновить свою душу, сбросить оковы цивилизации. Закончилось не очень: мужики приняли его за лешего и едва не утопили. Впрочем, прогулки в костюме Адама ему нравились и потом.
Карл Брюллов. Портрет баснописца И. А.Крылова. 1839
В какой-то момент, чтобы добыть средства к существованию, Крылов погрузился в азартные игры. Николай Греч, добрый друг, вспоминал потом беседы с Иваном Андреевичем об этом его периоде: «Нельзя сказать: он играл в карты; он жил ими, он видел в них средство разбогатеть. Он отыскивал сборища игроков и проводил с ними дни и ночи. «Стыдно сознаться, - говорил он впоследствии, - я ездил по ярмаркам, чтобы отыскивать партнеров». Успех поощрял к игре: в короткое время он сделался обладателем капитала в 110 тысяч рублей ассигнациями». Эта страсть не оставит его и в дальнейшем: так, уже позднее в Петербурге «вместе с какими-то шулерами он был призван к генерал-губернатору, который объявил им, что они, на основании законов, подлежат высылке из столицы; обратясь же к Крылову, он сказал: «А вам, милостивый государь, стыдно. Вы, известный писатель, должны были бы сами преследовать порок, а между тем не стыдитесь сидеть за одним столом с отъявленными негодяями». Ему также грозило изгнание из столицы; но он отделался, пренаивно сказав: «Если бы я их обыграл, тогда бы я был виновен; но ведь они меня обыграли. У меня осталось из 110 тысяч - всего 5; мне не с чем продолжать играть».
Осенью 1797 года Крылов оказался в поместье Зубриловка Саратовской губернии. Имение принадлежало князю Сергею Федоровичу Голицыну. Они были знакомы - за Крылова в свое время замолвила слово сама великая княгиня Мария Федоровна, супруга цесаревича Павла. Однажды Крылов, удостоенный аудиенции, пришел мало того что в дырявом сапоге, но из дырки сапога торчал дырявый носок. Кроткая Мария Фёдоровна не только не рассердилась, но даже взяла некоторое шефство над непутевым комедиографом. Сейчас же Павел I, император, сослал Голицина в село вместе с сыновьями за оказанное неуважение к графу Кутайсову, своему брадобрею и любимцу. Голицын, отправляясь в домашнюю ссылку, предложил Крылову разделить с ним свое изгнание - в качестве секретаря и преподавателя.
Крылов долгое время жил в доме князя С. Голицына, учил русскому языку и молодых Голицыных, и всех прочих недорослей, оказавшихся в имении. Ф. Вигель, мемуарист, будущий «арзамасец», был тогда подростком и посещал эти уроки вместе с другими детьми.
Он оставил о Крылове в целом довольно неприязненные воспоминания (как практически обо всех своих современниках), хотя и отдавал ему должное: «В ненастное время пернатые певцы скрываются в густоте леса: деревню и дом князя Голицына избрал тогда убежищем один весьма мохнатый певец, известный чудесными дарованиями. Я назвал его певцом мохнатым, потому что в поступи его и манерах, в росте и дородстве, равно как и в слоге, есть нечто медвежье: та же сила, та же спокойная угрюмость, при неуклюжестве, та же смышленость, затейливость и ловкость. Его никто не назовет лучшим, первейшим нашим поэтом; но, конечно, он долго останется известнейшим, любимейшим из них. Многие догадаются, что я хочу говорить о Крылове.
Он был тогда лет тридцати шести и более двенадцати известен в литературе. Он находился у нас в качестве приятного собеседника и весьма умного человека, а о сочинениях его никто, даже он сам, никогда не говорил. Мне это доселе еще непонятно. Оттого ли сие происходило, что он не был иностранный писатель? Оттого ли, что в это время у нас дорожили одною только воинскою славой? Как бы то ни было, но я не подозревал, что каждый день вижу человека, коего творения печатаются, играются на сцене и читаются всеми просвещенными людьми в России; если бы знал это, то, конечно, смотрел бы на него совсем иными глазами.
Собственное его молчание не может почитаться следствием скромности, а более сметливости: он выказывал только то, что в состоянии были оценить, истинные же сокровища ума своего ему не перед кем было расточать». Добавить же к этому необходимо, что Пушкин однажды в разговоре заметил, что есть, есть в России великие поэты - и назвал их имена. Державин да Крылов.
Сергей Грибков. Кот и повар (из басни Ивана Андреевича Крылова. 1854
В Казацком, украинском имении Голицыных, Крылов устраивал и театр. Так, для голицынского домашнего театра Крылов написал едкую шутотрагедию «Трумф и Подщипа» - и сам исполнил в ней роль немецкого солдафона-захватчика Трумфа. Эта полукрамольная пьеса еще долго ходила в списках, напечатана она была лишь в 1871 году, в «Русской старине». Декабрист Д. И. Завалишин отмечал, что «ни один революционер не придумывал злее и язвительнее сатиры на правительство. Всё и все были беспощадно осмеяны, начиная с главы государства до государственных учреждений и негласных советников». Был свой экземпляр «Подщипы» и у юного Пушкина - стащил из тайного шкафа у родителей. В лучших традициях балаганного действа разворачивалась трагедия. Княжна Подщипа, влюбленная в сюсюкающего князя Слюняя, должна выйти за оккупанта Трумфа, который захватил царство ее батюшки, царя Вакулы, - и порой для смеха поддаёт царю при всем честном народе под зад «киселя». Подщипа готова умереть, лишь бы не выходить за Трумфа. Трумф готов убить Слюняя, чтоб тот не путался под ногами. Слюняй готов на все, лишь бы его оставили в покое. Царь Вакула готов пускать кубари - и тешится этой детской забавой, велев своим боярам придумать план освобождения от немцев. Одна беда - сенаторы-бояре у него все как на подбор - слепые, глухие или от старости полумертвые. Всех спасает хитрая цыганочка, нагадавшая Подщипе счастливый брак, Трумфа убедившая, что Подщипа любит его безумно, а немецкому войску подсыпавшая слабительного в щи. Трумф, оставшийся без солдат и пушки, должен, как шут, плясать казачка на свадьбе Слюняя и Подщипы. Ряд шуток был весьма рискованного свойства, особенно когда Подщипа начинала критически разбирать внешние данные Трумфа. Павла звали «самым некрасивым человеком в России». Если бы о постановке донесли в Петербург, дело могло бы кончиться плохо. Но вскоре ссылка окончилась - вместе с жизнью Павла. Александр вернул князя, осыпал его милостями и отправил в Ригу, генерал-губернатором. Крылов поехал с Голицыным, исполняя свои секретарские обязанности, хотя обоим было ясно: чиновник из Ивана Андреевича так себе. Так, однажды, проиграв всю ночь в карты и намереваясь вечером продолжить, Крылов, выполнив свои секретарские обязанности, решил вздремнуть. Князю срочно потребовались его услуги, толком не проснувшись, Крылов оказался у конторки, готовый записывать… Но совершенно забыв при этом одеться.
Войдя в кабинет и увидев голого секретаря, князь заметил: «Ай да Крылов! Вот люблю, всегда на своем месте и аккуратно исполняет свою службу».
Вернувшись в Москву в 1805 году, Крылов явился к поэту И. Дмитриеву и прочитал ему свои басни «Дуб и трость» и «Разборчивая невеста». Тот, признанный поэт, сам баснописец, горячо приветствовал драматурга Крылова в этом новом качестве - и между прочим поздравил с тем, что тот наконец-то отыскал истинное свое призвание. Дмитриев же и позаботился о том, чтобы басни были напечатаны. Хотя сюжет их и был заимствован у Лафонтена, но, изложенные живым, практически разговорным языком (хоть и без грубости), легко ложащиеся на слух, они были совершенно русскими, узнаваемыми и пришлись по душе читателю. Так в 36 лет в русской литературе появился баснописец Крылов. Две следующие пьесы - «Модная лавка» и «Урок дочкам», высмеивающие все ту же смешную и нелепую галломанию и распущенные нравы у московских барынь и барышень (с непременными предприимчивыми плутоватыми слугой и служанкой), были встречены с восторгом. Десятилетнее изгнание завершилось - и Крылов вернулся победителем. Его почитают как одного из лучших российских драматургов, но комедии и феерии уже не главное в его жизни. Крылов пишет басни. Постепенно они имеют такой успех, что на литературных вечерах, куда приходит Крылов, его неотступно молят прочитать хоть одну - и если Крылов согласен, вечер считается блестяще удавшимся.
Иллюстрация к басне Крылова «Лебедь, рак и щука»
Вскоре решился вопрос и с хлебом насущным. Иван Андреевич получил место в библиотеке под началом своего бывшего патрона и товарища Оленина. Ему практически сразу же назначают, кроме жалования, солидный пенсион - «во уважение отличных дарований к российской словесности» - потом пенсия удваивается, а вскоре и учетверяется. Деньги были не лишние - хоть и холостой, и бездетный, но Крылов никогда не забывал своего любимого меньшого братика, помогая ему по мере сил. Военная служба требовала немалых расходов. Теперь у Крылова довольно денег, просторная, поместительная квартира, почет и целый ряд домов, где его всегда ждут как родного. У Олениных его всегда ждут с излюбленными блюдами, у печки стоит крыловское кресло, куда не смеет сесть никто другой. В Обществе любителей русской словесности, где Крылов - почетный член с самого начала, он всегда желанный гость. Приглашают его и в царский дворец, хотя появляться там на обедах Крылов не слишком любит: кормят хоть и с претензиями, но не сытно, и порции микроскопические. И у злейших врагов «Беседы» - молодого общества «Арзамас», насмешников и буффонов, Крылов принят с распростертыми объятиями. А когда князь Вяземский однажды поставил басни Крылова ниже дмитриевских, в «Арзамасе» поднялась целая буря! Крыловских басен ждали как манны небесной, ими хвастались, за ними охотились. Они издавались огромными тиражами - дети учились на них читать. Теперь он тот самый дедушка Крылов, всеобщий любимец, принадлежавший всей России, персонаж бесчисленных анекдотов про рассеянного обжору в перепачканном соусами и кофе белом жилете, - настолько ленивый, что ему лень перевесить картину, державшуюся на одном гвозде над его головой: все равно, мол, угол опишет кривую и не причинит вреда. Эти анекдоты кочуют из статьи в статью, нет нужды перепечатывать их в сто первый раз. Ему кланяются, сама императрица приглашает его в Павловск, чтоб Крылов восстановился после апоплексического удара, и посылает ему на дом конфеты и десерт, если он не приходит к чаю. Он написал 236 басен, 11 пьес - это много или мало? При жизни басни его выдержали больше десяти изданий.
Сам Крылов, кстати, реагировал на это так: «Что же тут удивительного? Мои басни читают дети, а это такой народ, который всё истребляет, что ни попадётся в руки. Поэтому моих басен много и выходит».
Был ли при этом Крылов счастлив? Те, кто знали его близко, уверены были, что нет. А после того, как умер его родной брат Левушка, как и его «тятенька», оставшийся бобылем, без семьи и потомства, Крылов и вовсе остался в этом мире один, рассчитывая лишь на доброту друзей - и на свою кухарку Фенечку. Все свое состояние - и права на произведения - Крылов переписал на свою крестницу Сашу, дочку Фенечки, и Сашиного мужа. Говорили, что на самом деле Саша была его дочерью от Фенечки, тайной невенчанной супруги. Крылов всем был добрым приятелем, любил своих друзей, старался не обижать никого - и практически никому не открывался до конца. На вечерах, в салонах он ускользал от избыточной любви и внимания публики, притворяясь спящим, ленивым, рассеянным. Он принадлежал всем - и никому. Его ласкали при дворе - и ни у кого не мог повернуться язык назвать его «ручным баснописцем». Некоторые его басни били не в бровь, а в глаз, цензура, при всем уважении, требовала их изменить, а то и вовсе не пропускала. Формально придраться было не к чему - животные, что с них взять. Но тем не менее Крылов умудрялся сказать то, что хотел, - и так, чтобы все, кому надо, его услышали. Его строчки становились крылатыми. «Как счастье многие находят лишь тем, что хорошо на задних лапках ходят», «ты виноват уж тем, что хочется мне кушать», «не лучше ль на себя, кума, оборотиться» - если бы все крыловские афоризмы извлечь из языка, мы обеднели бы несказанно. Некоторые с виду вполне невинные, знакомые с раннего детства басни, оказывается, служат отсылкой к совершенно недетским обстоятельствам. Так, М. А. Корф указывал на то, что «после преобразования Государственного совета в 1810 году первыми председателями департаментов были: гр. Завадовский, Мордвинов, кн. Лопухин и гр. Аракчеев. Известно, что продолжительным прениям о том, как их рассадить и даже нескольким последовавшим пересадкам мы обязаны остроумной басне Крылова «Квартет». А знаменитые «Рыбьи пляски» возникли, когда Крылову стала известна следующая история: во время одного из своих путешествий по России император Александр I в каком-то городе остановился в губернаторском доме. Готовясь уже к отъезду, он увидел из окна, что по площади приближается к дому довольно большое число людей. На вопрос государя, что это значит, губернатор отвечал, что это депутация от жителей, желающих принести его величеству благодарность за благосостояние края. Государь, спеша с отъездом, отклонил прием этих лиц. После распространилась молва, что они шли с жалобой на губернатора, получившего между тем награду. Тот Крылов, что писал «Почту духов», никуда не делся. Он не «поумнел», не отяжелел, не закрыл глаза на все происходящее. Может, именно потому, когда Крылов умер от воспаления легких, хоронить его в хмурый день 13 ноября 1844 года пришел весь Петербург, а второе лицо государства, граф Орлов, главноуправляющий III отделением, отодвинув одного из студентов, соблаговолил донести гроб до похоронных дрожек.
Памятник героям басен Ивана Крылова на Патриарших прудах. Москва / Фото: Тара-Амингу
Мария Богданова
ИА «Regnum», Москва, 14 февраля 2019