Культура классического градостроения / Москва стремительная
Ещё об архитектуре Москвы, а также Несбывшиеся проекты Москвы и других городов
Над пропастью в Москве
Прогулки по большому городу с человеком, который знает, как его спасать / Статья 2010 года
Когда заслуженный архитектор России Зоя Харитонова бродит по московским улицам, ее глаза похожи на глаза постаревшего Костика из «Покровских ворот», наблюдающего за сносом дома, в котором прошла его юность. Москва для Харитоновой - это текст, который она писала всю жизнь: целые улицы и районы - плоды ее мысли, таланта и принципиальной позиции. Теперь в этом тексте все навыворот: запятые перед «но» выброшены, «не» с глаголами соединены, тавтология стала нормой. ©Ещё фотографии от Оксаны Юшко
Зоя Харитонова
И даже положение члена экспертно-консультативного общественного совета при главном архитекторе города не дает Зое Васильевне возможности отстоять элементарные нормы грамматики и стиля. Корреспондент «РР» решил пройтись по Москве с одним из ее создателей, чтобы попытаться в этом тексте хоть что-нибудь разобрать.Если бы Зоя Харитонова родилась в 1870 году, она могла бы заниматься благоустройством парков и дворянских дач - как ее дед. Или строила бы прекрасные улицы в стиле модерн, внимательно следя за тем, чтобы балконы не выходили за «красную линию». Если бы она родилась в 1900-м, она бы стала современницей конструктивистов и воплощала бы в камне утопические идеи революционного времени. Если бы ее молодость пришлась на сталинское время, она строила бы величественные сооружения в псевдоклассическом стиле и мучилась бы вопросом, достойно ли воспевать в архитектуре тоталитарное государство.
Но она работала в ту эпоху, когда на смену идеологии пришли экономия и прагматизм. И все же Харитонова старалась даже в проектировании массовой застройки следовать той традиции, которая ее воспитала. Сегодня она с фанатичным азартом пытается привить московским чиновникам культуру классического градостроения: пишет рекомендательные письма, выступает с предложениями на заседаниях мэрии, старается понять, как можно отрегулировать больной метаболизм обезумевшего города-спрута.
Традиция
- Когда мы учились, нас заставляли по памяти рисовать планы всех столиц мира. Я могла с закрытыми глазами начертить карты Парижа и Лондона. Потом мне было очень легко по ним гулять, хотя в 50-е годы я даже представить себе не могла, что когда-нибудь окажусь во Франции.
Вчера у Зои Харитоновой была встреча курса - 50 лет окончания МАРХИ. В этом месте надо бы описать ее как человека, но я как-то теряюсь. Она в общем-то ничем не примечательна. Ну нет у нее ярко выраженных черт, которые хорошо ложились бы в репортаж. Разве что припомнить все ассоциации, связанные со словами «московская интеллигенция»: тонкий вкус, правильная речь, мягкий юмор. Плюс многолетняя привычка идти на компромиссы с властью, стараясь не прогибаться под нее, легкий снобизм, выражающийся в какой-то снисходительной забывчивости: «Как его зовут? То ли Сидоров, то ли Морозов - ну, наш миллиардер, в которого еще влюблена Наоми Кэмпбелл…» И легкая, неагрессивная ксенофобия: «Киргизская няня не может научить ребенка русским интонациям». Хорошо знакома с великими мастерами культуры, но не хвастается этим - разве что режиссера Фоменко называет Петей да вспоминает, что с художником Зверевым ходила в один кружок по рисованию… В общем, ничего примечательного.
- Моим бригадиром был Гинзбург, сын великого архитектора Гинзбурга. Они стали основоположниками всей современной европейской архитектуры - Гинзбург, Мельников, Леонидов. Это был фантастический прорыв идей. Они ввели в архитектуру эстетский минимализм. Там отсутствовал ордер, но, поскольку у всех было классическое воспитание, они прекрасно знали игру светотени, им были важны пропорции. Сталинские дома тоже делались грамотно. Потому что была преемственность людей, которые это все проектировали: они все получили образование до революции. Жолтовский, например, в Италии стажировался, а потом здесь, в Москве, строил прекрасные палаццо. Потому что он не мог иначе - он видел настоящее, красивое.
- А когда преемственность прервалась?
- Я хорошо помню, как в 56-м году Хрущев вдруг объявил борьбу с излишествами. Вывесили, допустим, архитектурные детали на половину дома, а на вторую половину уже запрещали вывешивать. Есть такие дома в Москве - наполовину они украшены, а наполовину голые.
___По замыслу архитекторов, воплощенному в представленном плане, московский район Гольяново предполагалось сделать территорией, удобной для жизни
Гольяново
Сейчас это типичный район для бедных. Он удобен для жизни, но безнадежно тосклив. Моя подруга, которая прожила там десять лет, говорит, что вся ее жизнь резко изменилась в лучшую сторону, как только она переехала в другой район, вырвавшись из окружения соседей-алкоголиков и депрессивных мамаш у песочницы. Мы идем по аккуратной асфальтовой дорожке. Краем уха ловлю диалог прохожих, обсуждающих, где дешевле лапша - в «Копейке» или в «Авоське».
Харитонова проектировала Гольяново с любовью и вниманием, но откуда ей было знать, что когда-нибудь в Москве начнется социальное расслоение?
- Вот она, Уральская улица. У меня тут чертеж, который сделан моими руками. Когда мы приехали первый раз смотреть место, тут паслось стадо телят.
- Насколько свободны вы были в проектировании?
___Сейчас Гольяново - это типичный московский район для бедных, откуда мечтают съехать все более-менее успешные горожане
- Знаете, какая была экспертиза жесткая? Не дай бог что-то лишнее сделаешь! Экономия у нас пронизывала все на свете. Проезд вдоль дома три с половиной метра шириной, разворотная площадка в лучшем случае двенадцать на двенадцать. Мы должны были все обосновать: сколько детей здесь будет жить, в какую школу они пойдут, количество автомобилей, стоянок, поликлиник, квадратных метров зелени на душу населения. Мы делали мощную инфраструктуру - чтобы было эффективное пространство, освещенное, с удобным доступом к магазинам, школам, автобусным остановкам.
За полвека в этом районе почти ничего не изменилось, если не считать дворов, перегруженных припаркованными машинами, и Щелковского автовокзала, который превратился в загруженный до предела транспортный узел. Зоя Харитонова с удовлетворением оглядывает свое хозяйство:
- Знаете, мы все-таки очень грамотно поработали. Кажется: ну подумаешь, типовые домики привязывали к земле. А это было очень непросто. Вот, например, так называемый дом на столе. Тут падение рельефа - и получился трехэтажный выставочный зал с высокими залами. А вот этот дом мы выполняли по заказу КГБ. Поскольку такой солидный заказчик, мы добились, чтобы ограждения балконов делались из гофрированного алюминия - наряднее как-то. И вот, представьте себе, ветер срывает лист алюминия, и он летит прямо навстречу полковнику, который идет уже устраиваться жить в этот самый дом. Алюминий разрезает его портфель пополам, и оттуда сыплются бутылки с коньяком!
___Пушкинскую площадь тоже давно собираютсяреконструировать. Главное, чтобы не до неузнаваемости
Генплан
Зоя Харитонова не любит Лужкова и надеется на перемены в связи с его отставкой.
- Последний генеральный план сделан в угоду строительному комплексу - где еще можно что построить и как распродать землю. Раньше я ходила спокойно в мэрию, в Моссовет - достаточно было пропуска работника Института генплана. Сейчас это все нереально. Главный архитектор города в том же ряду, что водопровод или канализация.
Зоя Харитонова критикует уровень современной московской архитектуры:
- Вот все думают, что монолит - это признак элитного дома. А в действительности это самое дешевое и непрофессиональное строительство. Вся Индия застроена монолитом. Еще со времен Корбюзье известно, что монолит не требует квалифицированного труда: тащи бетон, наливай, уплотняй - и все!
Зое Харитоновой не нравится, что московский строительный бум держится на гастарбайтерах:
- Я приезжаю на стройку, и мне не с кем там разговаривать. Я пытаюсь им сказать: вот эту ступень закруглите, а вот тут, пожалуйста, срежьте. А они стоят, хлопают глазами и ничего не понимают. И вот эти люди строят элитные дома!
Зоя Харитонова критикует генплан города:
- Обыкновенные граждане стали говорить об этом генплане. Сроду такого не было! Раньше они интересовались, где у них троллейбусная остановка, где детский сад и школа, а теперь интересуются генпланом… Это три огромных тома зубодробительных схем, и надо очень любить свою профессию, чтобы в нем разобраться.
Зоя Харитонова, в отличие от обыкновенных граждан, генплан внимательно изучила. И сделала такой вывод: если раньше главная проблема была в обилии нормативов, то сейчас - в их отсутствии.
- Я пролистала все эти три громадных тома - хотела узнать, сколько людей живет внутри Садового кольца, и не нашла там такой цифры. Там вообще есть только одна цифра: десять с половиной миллионов. Одна цифра на весь город. Неизвестно, сколько населения в Восточном округе, сколько в Орехово-Борисово - чтобы хоть как-то рассчитать машино-места, детские сады, школы. Сколько людей приезжает из области? Одни говорят, три миллиона, другие - пять, третьи уверены, что днем все двадцать. Звездочками обозначены детские сады. Я смотрю свои Сокольники - нам положена одна звездочка на весь район. А вот в Лефортово, вокруг Немецкого кладбища, звездочки натыканы, будто кто-то веселился - восемь детских садов. Как они рассчитали эти потребности, из каких нормативов?!
Оказывается, строительство в Москве ведется еще большими темпами, чем при Хрущеве: тогда строилось 4,5 миллионов квадратных метров в год, сейчас - 5.
- Но тогда результаты этого строительства мог почувствовать каждый: весь город оказался в этих домах, всех расселили. А сейчас знаете, что написано в генплане? Что хотя в этом году мы снова пять миллионов квадратных метров выстроим неизвестно для кого, но для очередников будем закупать землю у Московской области.
Мы проезжаем по Третьему кольцу мимо заброшенной железнодорожной станции.
- Вот где надо строить социальное жилье, а не в Подмосковье! Это так называемый срединный пояс Москвы. Его еще называют ржавый пояс. Он опустел, вся промышленность отсюда ушла. Здесь были фабрики, которые сложились до революции и ради которых было выстроено это вот железнодорожное кольцо. Знаете, почему оно стоит незагруженным и не может быть задействовано для электричек? Потому что до сих пор не снабжено электротягой. А ведь это могла бы быть сильная транспортная артерия. К тому же там везде сохранились старые станции хорошей архитектуры.
Пробки
Сегодня суббота, но все равно едем медленно. В последнее время транспортный коллапс в Москве как грибница - прорастает в самых неожиданных местах и в самое непредсказуемое время.
- Сегодня же последний день! - вдруг вспоминает Харитонова. - Надо послать письмо по поводу вот этого съезда с Третьего кольца на проспект Мира. Видите: из-за того, что здесь такое узкое вклинивание в поток, тут все время все сталкиваются. В результате стоит вся эстакада. Почему? А потому что все застроено магазинами. Крестовский мост расширили, а съехать туда можно только через игольное ушко.
- А в советском планировании вообще учитывался трафик?
- Мы, конечно, не предполагали, что в Москве может произойти такой автомобильный бум. Мы делали упор не на машины, а на человека: газоны, солнце, спортплощадки. Машину иметь было стыдно, я с 69-го года за рулем, но свой автомобиль оставляла за квартал от работы, чтобы никто не видел. Тогда было взято направление на общественный транспорт, и он очень мощно развивался: у нас троллейбусы ходили каждые четыре минуты, нормативы по остановкам до сих пор не более четырехсот метров от любого подъезда. А сейчас власти вдруг охватила такая любовь к автомобилю - все уже забыли, что в Москве вообще-то люди живут, а не машины. Человек, мера всех вещей, просто исчез из города.
Въезжаем в Лефортовский тоннель, который по длине разве что совсем чуть-чуть меньше Рокского, ведущего из Северной Осетии в Южную.
- Я была против этого подземелья. Если городская магистраль у вас три километра идет под землей, это значит, что на протяжении этих километров въезд на Третье кольцо невозможен. Вся территория от Первомайских улиц до шоссе Энтузиастов оказалась отрезанной. В итоге машины ищут обходные пути и едут отсюда в Сокольники, закупоривая там все дороги.
- Зачем же решили его строить? Потому что тоннель дешевле?
- Наоборот, потому что он гораздо дороже! Такое ощущение, что у людей никакой связи между правым и левым полушарием.
- Так как же все-таки правильно решать проблему ежедневного притока машин в центр и оттока на окраины?
- Срочно увеличивать количество улиц! Больше переулков делать, больше связи с главной магистралью. У нас дорожная сеть в три раза меньше, чем в любой европейской столице. На Манхэттене дом - это уже квартал, а жители Тушино знаете, как въезжают в город? Только через одну дырочку - Волоколамское шоссе.
___Даже реконструкция храмов в Москве стала типовой
Центр
- Куда ни кинешь глаз, новые здания выскакивают как черт из табакерки. Вот смотрите, сейчас мы едем вдоль одного из так называемых зеленых лучей. Я в свое время над этим тоже поработала. Зеленые лучи - это такие лесопарковые клинья в центр города, для поступления воздуха. Вот здесь, например, с севера идет Екатерининский парк, Цветной бульвар - и это должно быть непрерывно. А теперь эти клинья застраивают. Вот здесь гектар земли отдан под армянскую церковь, тут какие-то подземные сооружения. Дальше особняк Кобзона, «Лукойл» - и весь клин застроен. В центр Москвы с этой стороны теперь просто не попадает кислород.
Проезжаем мимо Трубной площади, где недавно на месте старого квартала возвели огромный стеклянный куб. Зоя Харитонова в ужасе машет рукой. Я спрашиваю, как она отличает хорошую архитектуру от плохой.
- Плохая архитектура - наглая! Когда новое ставится поперек концепции, вопреки заданной гармонии.
___Архитектор Зоя Харитонова в своем любимом уголке Москвы - парке Сокольники
Харитонова говорит непрерывно, я даже не успеваю задавать вопросы. По смыслу - все хуже некуда, а интонации уютные, успокаивающие, как будто она каждой фразой хочет сказать, что все еще можно исправить.
- Госдуму надо переселять, - говорит она тоном врача, дающего направление на срочную операцию по пересадке важного органа. - Это здание было выстроено архитектором Лангманом в 30-е годы специально для Госплана. В сталинском стиле. В нем мощь, которая предвещала начало войны. Выразительное здание, очень солидное, но при этом совсем закрытое, недемократичное, и депутаты еще больше его загерметизировали - уже целый квартал подчинен их власти. Это неправильно, что в старых административных зданиях советского периода располагаются институты демократического государства. Там невозможна свобода дискуссии, свобода слова, свобода принятия решений.
- Если бы только из-за этого…
- Именно из-за этого!
Кажется, Зоя Харитонова действительно верит в то, что проблемы с демократией у нас из-за архитектуры. А вдруг так и есть?
- А куда бы вы перенесли Думу?
- Я предложила бы сделать парламентский центр на месте гостиницы «Россия». Кстати, я принимала участие в ее проектировании - хорошее было здание, крепкое. До конца не могла поверить, что его разрушат. Так вот, на этом месте мог бы быть комплекс самых разных свободных пространств с всеобщим доступом, как в Вашингтоне. Тогда получится замечательный ансамбль вдоль реки, как в Лондоне: центр духовной власти - храм Христа Спасителя, потом Кремль, символ государственной власти, и дальше парламентский центр.
Что приятно, Харитонова не категоричный консерватор, настаивающий на том, что в Москве ничего нельзя менять. На каждую дикую затею столичной администрации у нее находится остроумная и здравая альтернатива.
Арбат
- Мой знакомый архитектор, рисуя на Арбате портреты, купил дочке квартиру. Между прочим, в 85-м году в Москве было пять миллионов туристов. А сейчас, кажется, всего миллион.
___Макет Арбата. Такой эта пешеходная улица виделась архитекторам 1980-х
Мы идем по Старому Арбату, окруженные со всех сторон диким постмодернизмом: матрешки, кришнаиты, ресторан «Синий троллейбус», из которого гремит попса. На подножке «Троллейбуса», прямо под вывеской с ценами на антрекот и жюльен, сидят живые Ленин и Брежнев. «Выберите себе украшение прямо сейчас…» - доносится с другой стороны улицы. Я начинаю понимать, что звук города - тоже особая среда, не менее важная, чем его архитектура. И, кажется, уже чувствую гигантскую силу всех этих мелочей, которые в итоге и делают жизнь в мегаполисе комфортной или невыносимой.
Арбат для Харитоновой очень важное место: она один из авторов проекта пешеходной улицы. В 80-е она с головой погрузилась в этот проект.
- Мы все продумывали: сажать ли деревья, сколько фонарей, каким сделать рисунок мощения. Я изучила дореволюционный устав города - оказывается, полицейские должны были следить за состоянием зданий и требовать того же от хозяев. Мы начали ставить скамейки. Впервые в Москве вдруг появилось свободное место, где можно просто гулять, сидеть, отдыхать. Такая у нас стройка кипела! Строители не спускались с лесов, по двенадцать часов работали - только бутылки с молоком туда им подавали. Они вообще не знали, как класть плитку, я сама встала на колени и разложила ее у них перед глазами. А на другой день купила рихтовочные молотки резиновые и раздала им, чтобы не кололи камень, а аккуратно его укладывали.
- Так, ребята, чего расслабились? Работаем! «Чиж» или «Чайф»? Давай «Чижа».
«А не спеть ли мне песню… а-а-а любви… А не выдумать ли… новый жанр…» - фальшиво выводит парень с фингалом под глазом. Его товарищ, заискивающе улыбаясь, подходит к прохожим с кепкой: «Помогите музыкантам, копейка - тоже рубль…»
- А вот здесь стояла звонница церкви Николы Явленного, - говорит Зоя Харитонова, безуспешно пытаясь перекричать фальшивого «Чижа». - Когда мы начали реконструкцию, тут обнаружилась роскошная стена - с круглыми царскими двуглавыми орлами, кирпичами времен Алексея Михалыча. Ее хотели заштукатурить. Я встала грудью: «Не дам». Берегли двадцать три года. А недавно новый глава управы говорит: «Вот смотрите: мы наконец-то привели в порядок эту стену». Я готова была его ударить! Они ее цементом «заштукатурили» - его теперь не оторвать от кирпича! И вот видите, что с ней теперь делают люди? Она вся исчиркана. А раньше не трогали. Вандализм рождается там, где исчезает настоящая красота.
Чем больше я слушаю Зою Харитонову, тем больше у меня возникает вопросов о демократии в городском развитии. Как лучше: чтобы город рос как трава - естественным образом, принимая свободные и порой дикие формы, или эту свободу надо все-таки жестко ограничивать, регулировать? И если все-таки надо, то в какой мере?
- Когда мы занимались Арбатом, мы разработали специальную униформу для дворников, мы даже запахами занимались - входили в каждое кафе, в каждый магазин и говорили: «Так, здесь будет продаваться то-то и то-то, а продавщиц одеть вот таким образом. А здесь будет кафе "Бисквит" - чтобы его пекли прямо на улице и чтобы пахло бисквитом». И это было исполнено: купили какие-то специальные печки, запахи сказочные шли, понимаете? А сейчас на этом месте видите что? Так и называется - «Шашлык-машлык»…
___Когда проектировали Арбат в его теперешнем виде, учитывали все до мелочей: вплоть до униформы дворников и запахов, которые будут доноситься из кафе
«Москва-Сити»
Едем смотреть «этот ужас».
- А почему это ужас?
- Вы в Ла-Дефансе парижском были? А на Манхэттене?
- На Манхэттене была. Но там весь город такой.
- Вот именно, что город такой. В Нью-Йорке были очень строгие ограничения на вертикальные габариты и расстояние между высотками. И при этом они обязательно должны были сужаться кверху, чтобы солнце не отнимать. А эти - расширяются. Видели в Нью-Йорке небоскреб Дональда Трампа? Любой человек входит туда с узкой улицы и оказывается в городском пространстве - водопад на несколько этажей, все облицовано роскошным итальянским мрамором, пальмы высоченные растут. Каждый небоскреб обязан отдать свои несколько этажей под городскую жизнь. Здесь я не вижу такой щедрости.
___По словам архитекторов, «Москва-Сити» взрывается идеально: «Просто сядет и все»
Мой приятель, который за дикие деньги арендует офис на сорок пятом этаже башни «Федерация», говорит, что его сотрудники не хотят оттуда переезжать, даже если им на сэкономленные деньги поднимут зарплату: «Все-таки очень красивые закаты». Хотя по всем прочим параметрам офис неудобный: пива купить негде, парковка стоит 15 тысяч в месяц. Приятель паркуется по-хитрому - в жилом районе, но жители это уже просекли и стали вешать проволочки: типа парковка запрещена. С огромным трудом его сотрудники выбили себе платную велостоянку - всего 1,5 тысячи в месяц с велосипеда.
- Помните башни-близнецы? - Зоя Харитонова продолжает сравнение с Нью-Йорком. - Очень интересные сооружения были в архитектурном плане: просто вертикаль, которая производит невероятное впечатление. Мы изучали конструкцию этих зданий. У них не было внутри несущих колонн - были натяжные канаты снаружи, и вот эти струны держали целый небоскреб. А здесь несущая конструкция - это гигантские лифтовые группы, сквозные монолитные опоры, в результате полезность площади у этих башен очень низкая, а стоимость грандиозная. И никаких кондиционеров, конечно, не вывешено. Значит, у них центральное кондиционирование: один внизу чихает, а наверху все начинают болеть.
Слушая это, я наконец отчетливо понимаю, почему московское градостроительство в кризисе. Если раньше можно было исходить из потребностей населения, которое было достаточно однородно, то сейчас у любой инициативы найдутся и сторонники, и противники. Ну как можно просчитать в генплане интересы программистов, которые хотят сидеть на 45-м этаже в ущерб своей зарплате да еще приезжают на работу на велосипеде? Единственное лекарство от этого - безоговорочная власть эксперта, жесточайшая диктатура какой-либо одной концепции развития. Но кто возьмет эту власть?
- А через двести лет это будет считаться памятником архитектуры?
- Через двести лет, может быть, это наконец взорвут…
И Зоя Харитонова начинает хищно рассуждать о том, как лучше взрывать небоскребы:
- Видели, как эти близнецы погибли? «Москва-Сити» взрывается идеально - просто сядет, и все. Я как-то была на градостроительном совете с Ткаченко, директором института генплана - мы с ним давно уже знакомы, дружим, - и показывали вот такое же безобразие, только где-то в другом районе Москвы. Я говорю: «Господи, ну что же это такое? Что мы делаем?» А он отвечает: «Зоя, не волнуйся, все снесем, все снесем».
Фотографии: Оксана Юшко для «РР»
Юлия Вишневецкая
«Русский репортёр», №45 (173), 16 ноября 2010
Над пропастью в Москве
Прогулки по большому городу с человеком, который знает, как его спасать / Статья 2010 года
Когда заслуженный архитектор России Зоя Харитонова бродит по московским улицам, ее глаза похожи на глаза постаревшего Костика из «Покровских ворот», наблюдающего за сносом дома, в котором прошла его юность. Москва для Харитоновой - это текст, который она писала всю жизнь: целые улицы и районы - плоды ее мысли, таланта и принципиальной позиции. Теперь в этом тексте все навыворот: запятые перед «но» выброшены, «не» с глаголами соединены, тавтология стала нормой. ©Ещё фотографии от Оксаны Юшко
Зоя Харитонова
И даже положение члена экспертно-консультативного общественного совета при главном архитекторе города не дает Зое Васильевне возможности отстоять элементарные нормы грамматики и стиля. Корреспондент «РР» решил пройтись по Москве с одним из ее создателей, чтобы попытаться в этом тексте хоть что-нибудь разобрать.Если бы Зоя Харитонова родилась в 1870 году, она могла бы заниматься благоустройством парков и дворянских дач - как ее дед. Или строила бы прекрасные улицы в стиле модерн, внимательно следя за тем, чтобы балконы не выходили за «красную линию». Если бы она родилась в 1900-м, она бы стала современницей конструктивистов и воплощала бы в камне утопические идеи революционного времени. Если бы ее молодость пришлась на сталинское время, она строила бы величественные сооружения в псевдоклассическом стиле и мучилась бы вопросом, достойно ли воспевать в архитектуре тоталитарное государство.
Но она работала в ту эпоху, когда на смену идеологии пришли экономия и прагматизм. И все же Харитонова старалась даже в проектировании массовой застройки следовать той традиции, которая ее воспитала. Сегодня она с фанатичным азартом пытается привить московским чиновникам культуру классического градостроения: пишет рекомендательные письма, выступает с предложениями на заседаниях мэрии, старается понять, как можно отрегулировать больной метаболизм обезумевшего города-спрута.
Традиция
- Когда мы учились, нас заставляли по памяти рисовать планы всех столиц мира. Я могла с закрытыми глазами начертить карты Парижа и Лондона. Потом мне было очень легко по ним гулять, хотя в 50-е годы я даже представить себе не могла, что когда-нибудь окажусь во Франции.
Вчера у Зои Харитоновой была встреча курса - 50 лет окончания МАРХИ. В этом месте надо бы описать ее как человека, но я как-то теряюсь. Она в общем-то ничем не примечательна. Ну нет у нее ярко выраженных черт, которые хорошо ложились бы в репортаж. Разве что припомнить все ассоциации, связанные со словами «московская интеллигенция»: тонкий вкус, правильная речь, мягкий юмор. Плюс многолетняя привычка идти на компромиссы с властью, стараясь не прогибаться под нее, легкий снобизм, выражающийся в какой-то снисходительной забывчивости: «Как его зовут? То ли Сидоров, то ли Морозов - ну, наш миллиардер, в которого еще влюблена Наоми Кэмпбелл…» И легкая, неагрессивная ксенофобия: «Киргизская няня не может научить ребенка русским интонациям». Хорошо знакома с великими мастерами культуры, но не хвастается этим - разве что режиссера Фоменко называет Петей да вспоминает, что с художником Зверевым ходила в один кружок по рисованию… В общем, ничего примечательного.
- Моим бригадиром был Гинзбург, сын великого архитектора Гинзбурга. Они стали основоположниками всей современной европейской архитектуры - Гинзбург, Мельников, Леонидов. Это был фантастический прорыв идей. Они ввели в архитектуру эстетский минимализм. Там отсутствовал ордер, но, поскольку у всех было классическое воспитание, они прекрасно знали игру светотени, им были важны пропорции. Сталинские дома тоже делались грамотно. Потому что была преемственность людей, которые это все проектировали: они все получили образование до революции. Жолтовский, например, в Италии стажировался, а потом здесь, в Москве, строил прекрасные палаццо. Потому что он не мог иначе - он видел настоящее, красивое.
- А когда преемственность прервалась?
- Я хорошо помню, как в 56-м году Хрущев вдруг объявил борьбу с излишествами. Вывесили, допустим, архитектурные детали на половину дома, а на вторую половину уже запрещали вывешивать. Есть такие дома в Москве - наполовину они украшены, а наполовину голые.
___По замыслу архитекторов, воплощенному в представленном плане, московский район Гольяново предполагалось сделать территорией, удобной для жизни
Гольяново
Сейчас это типичный район для бедных. Он удобен для жизни, но безнадежно тосклив. Моя подруга, которая прожила там десять лет, говорит, что вся ее жизнь резко изменилась в лучшую сторону, как только она переехала в другой район, вырвавшись из окружения соседей-алкоголиков и депрессивных мамаш у песочницы. Мы идем по аккуратной асфальтовой дорожке. Краем уха ловлю диалог прохожих, обсуждающих, где дешевле лапша - в «Копейке» или в «Авоське».
Харитонова проектировала Гольяново с любовью и вниманием, но откуда ей было знать, что когда-нибудь в Москве начнется социальное расслоение?
- Вот она, Уральская улица. У меня тут чертеж, который сделан моими руками. Когда мы приехали первый раз смотреть место, тут паслось стадо телят.
- Насколько свободны вы были в проектировании?
___Сейчас Гольяново - это типичный московский район для бедных, откуда мечтают съехать все более-менее успешные горожане
- Знаете, какая была экспертиза жесткая? Не дай бог что-то лишнее сделаешь! Экономия у нас пронизывала все на свете. Проезд вдоль дома три с половиной метра шириной, разворотная площадка в лучшем случае двенадцать на двенадцать. Мы должны были все обосновать: сколько детей здесь будет жить, в какую школу они пойдут, количество автомобилей, стоянок, поликлиник, квадратных метров зелени на душу населения. Мы делали мощную инфраструктуру - чтобы было эффективное пространство, освещенное, с удобным доступом к магазинам, школам, автобусным остановкам.
За полвека в этом районе почти ничего не изменилось, если не считать дворов, перегруженных припаркованными машинами, и Щелковского автовокзала, который превратился в загруженный до предела транспортный узел. Зоя Харитонова с удовлетворением оглядывает свое хозяйство:
- Знаете, мы все-таки очень грамотно поработали. Кажется: ну подумаешь, типовые домики привязывали к земле. А это было очень непросто. Вот, например, так называемый дом на столе. Тут падение рельефа - и получился трехэтажный выставочный зал с высокими залами. А вот этот дом мы выполняли по заказу КГБ. Поскольку такой солидный заказчик, мы добились, чтобы ограждения балконов делались из гофрированного алюминия - наряднее как-то. И вот, представьте себе, ветер срывает лист алюминия, и он летит прямо навстречу полковнику, который идет уже устраиваться жить в этот самый дом. Алюминий разрезает его портфель пополам, и оттуда сыплются бутылки с коньяком!
___Пушкинскую площадь тоже давно собираютсяреконструировать. Главное, чтобы не до неузнаваемости
Генплан
Зоя Харитонова не любит Лужкова и надеется на перемены в связи с его отставкой.
- Последний генеральный план сделан в угоду строительному комплексу - где еще можно что построить и как распродать землю. Раньше я ходила спокойно в мэрию, в Моссовет - достаточно было пропуска работника Института генплана. Сейчас это все нереально. Главный архитектор города в том же ряду, что водопровод или канализация.
Зоя Харитонова критикует уровень современной московской архитектуры:
- Вот все думают, что монолит - это признак элитного дома. А в действительности это самое дешевое и непрофессиональное строительство. Вся Индия застроена монолитом. Еще со времен Корбюзье известно, что монолит не требует квалифицированного труда: тащи бетон, наливай, уплотняй - и все!
Зое Харитоновой не нравится, что московский строительный бум держится на гастарбайтерах:
- Я приезжаю на стройку, и мне не с кем там разговаривать. Я пытаюсь им сказать: вот эту ступень закруглите, а вот тут, пожалуйста, срежьте. А они стоят, хлопают глазами и ничего не понимают. И вот эти люди строят элитные дома!
Зоя Харитонова критикует генплан города:
- Обыкновенные граждане стали говорить об этом генплане. Сроду такого не было! Раньше они интересовались, где у них троллейбусная остановка, где детский сад и школа, а теперь интересуются генпланом… Это три огромных тома зубодробительных схем, и надо очень любить свою профессию, чтобы в нем разобраться.
Зоя Харитонова, в отличие от обыкновенных граждан, генплан внимательно изучила. И сделала такой вывод: если раньше главная проблема была в обилии нормативов, то сейчас - в их отсутствии.
- Я пролистала все эти три громадных тома - хотела узнать, сколько людей живет внутри Садового кольца, и не нашла там такой цифры. Там вообще есть только одна цифра: десять с половиной миллионов. Одна цифра на весь город. Неизвестно, сколько населения в Восточном округе, сколько в Орехово-Борисово - чтобы хоть как-то рассчитать машино-места, детские сады, школы. Сколько людей приезжает из области? Одни говорят, три миллиона, другие - пять, третьи уверены, что днем все двадцать. Звездочками обозначены детские сады. Я смотрю свои Сокольники - нам положена одна звездочка на весь район. А вот в Лефортово, вокруг Немецкого кладбища, звездочки натыканы, будто кто-то веселился - восемь детских садов. Как они рассчитали эти потребности, из каких нормативов?!
Оказывается, строительство в Москве ведется еще большими темпами, чем при Хрущеве: тогда строилось 4,5 миллионов квадратных метров в год, сейчас - 5.
- Но тогда результаты этого строительства мог почувствовать каждый: весь город оказался в этих домах, всех расселили. А сейчас знаете, что написано в генплане? Что хотя в этом году мы снова пять миллионов квадратных метров выстроим неизвестно для кого, но для очередников будем закупать землю у Московской области.
Мы проезжаем по Третьему кольцу мимо заброшенной железнодорожной станции.
- Вот где надо строить социальное жилье, а не в Подмосковье! Это так называемый срединный пояс Москвы. Его еще называют ржавый пояс. Он опустел, вся промышленность отсюда ушла. Здесь были фабрики, которые сложились до революции и ради которых было выстроено это вот железнодорожное кольцо. Знаете, почему оно стоит незагруженным и не может быть задействовано для электричек? Потому что до сих пор не снабжено электротягой. А ведь это могла бы быть сильная транспортная артерия. К тому же там везде сохранились старые станции хорошей архитектуры.
Пробки
Сегодня суббота, но все равно едем медленно. В последнее время транспортный коллапс в Москве как грибница - прорастает в самых неожиданных местах и в самое непредсказуемое время.
- Сегодня же последний день! - вдруг вспоминает Харитонова. - Надо послать письмо по поводу вот этого съезда с Третьего кольца на проспект Мира. Видите: из-за того, что здесь такое узкое вклинивание в поток, тут все время все сталкиваются. В результате стоит вся эстакада. Почему? А потому что все застроено магазинами. Крестовский мост расширили, а съехать туда можно только через игольное ушко.
- А в советском планировании вообще учитывался трафик?
- Мы, конечно, не предполагали, что в Москве может произойти такой автомобильный бум. Мы делали упор не на машины, а на человека: газоны, солнце, спортплощадки. Машину иметь было стыдно, я с 69-го года за рулем, но свой автомобиль оставляла за квартал от работы, чтобы никто не видел. Тогда было взято направление на общественный транспорт, и он очень мощно развивался: у нас троллейбусы ходили каждые четыре минуты, нормативы по остановкам до сих пор не более четырехсот метров от любого подъезда. А сейчас власти вдруг охватила такая любовь к автомобилю - все уже забыли, что в Москве вообще-то люди живут, а не машины. Человек, мера всех вещей, просто исчез из города.
Въезжаем в Лефортовский тоннель, который по длине разве что совсем чуть-чуть меньше Рокского, ведущего из Северной Осетии в Южную.
- Я была против этого подземелья. Если городская магистраль у вас три километра идет под землей, это значит, что на протяжении этих километров въезд на Третье кольцо невозможен. Вся территория от Первомайских улиц до шоссе Энтузиастов оказалась отрезанной. В итоге машины ищут обходные пути и едут отсюда в Сокольники, закупоривая там все дороги.
- Зачем же решили его строить? Потому что тоннель дешевле?
- Наоборот, потому что он гораздо дороже! Такое ощущение, что у людей никакой связи между правым и левым полушарием.
- Так как же все-таки правильно решать проблему ежедневного притока машин в центр и оттока на окраины?
- Срочно увеличивать количество улиц! Больше переулков делать, больше связи с главной магистралью. У нас дорожная сеть в три раза меньше, чем в любой европейской столице. На Манхэттене дом - это уже квартал, а жители Тушино знаете, как въезжают в город? Только через одну дырочку - Волоколамское шоссе.
___Даже реконструкция храмов в Москве стала типовой
Центр
- Куда ни кинешь глаз, новые здания выскакивают как черт из табакерки. Вот смотрите, сейчас мы едем вдоль одного из так называемых зеленых лучей. Я в свое время над этим тоже поработала. Зеленые лучи - это такие лесопарковые клинья в центр города, для поступления воздуха. Вот здесь, например, с севера идет Екатерининский парк, Цветной бульвар - и это должно быть непрерывно. А теперь эти клинья застраивают. Вот здесь гектар земли отдан под армянскую церковь, тут какие-то подземные сооружения. Дальше особняк Кобзона, «Лукойл» - и весь клин застроен. В центр Москвы с этой стороны теперь просто не попадает кислород.
Проезжаем мимо Трубной площади, где недавно на месте старого квартала возвели огромный стеклянный куб. Зоя Харитонова в ужасе машет рукой. Я спрашиваю, как она отличает хорошую архитектуру от плохой.
- Плохая архитектура - наглая! Когда новое ставится поперек концепции, вопреки заданной гармонии.
___Архитектор Зоя Харитонова в своем любимом уголке Москвы - парке Сокольники
Харитонова говорит непрерывно, я даже не успеваю задавать вопросы. По смыслу - все хуже некуда, а интонации уютные, успокаивающие, как будто она каждой фразой хочет сказать, что все еще можно исправить.
- Госдуму надо переселять, - говорит она тоном врача, дающего направление на срочную операцию по пересадке важного органа. - Это здание было выстроено архитектором Лангманом в 30-е годы специально для Госплана. В сталинском стиле. В нем мощь, которая предвещала начало войны. Выразительное здание, очень солидное, но при этом совсем закрытое, недемократичное, и депутаты еще больше его загерметизировали - уже целый квартал подчинен их власти. Это неправильно, что в старых административных зданиях советского периода располагаются институты демократического государства. Там невозможна свобода дискуссии, свобода слова, свобода принятия решений.
- Если бы только из-за этого…
- Именно из-за этого!
Кажется, Зоя Харитонова действительно верит в то, что проблемы с демократией у нас из-за архитектуры. А вдруг так и есть?
- А куда бы вы перенесли Думу?
- Я предложила бы сделать парламентский центр на месте гостиницы «Россия». Кстати, я принимала участие в ее проектировании - хорошее было здание, крепкое. До конца не могла поверить, что его разрушат. Так вот, на этом месте мог бы быть комплекс самых разных свободных пространств с всеобщим доступом, как в Вашингтоне. Тогда получится замечательный ансамбль вдоль реки, как в Лондоне: центр духовной власти - храм Христа Спасителя, потом Кремль, символ государственной власти, и дальше парламентский центр.
Что приятно, Харитонова не категоричный консерватор, настаивающий на том, что в Москве ничего нельзя менять. На каждую дикую затею столичной администрации у нее находится остроумная и здравая альтернатива.
Арбат
- Мой знакомый архитектор, рисуя на Арбате портреты, купил дочке квартиру. Между прочим, в 85-м году в Москве было пять миллионов туристов. А сейчас, кажется, всего миллион.
___Макет Арбата. Такой эта пешеходная улица виделась архитекторам 1980-х
Мы идем по Старому Арбату, окруженные со всех сторон диким постмодернизмом: матрешки, кришнаиты, ресторан «Синий троллейбус», из которого гремит попса. На подножке «Троллейбуса», прямо под вывеской с ценами на антрекот и жюльен, сидят живые Ленин и Брежнев. «Выберите себе украшение прямо сейчас…» - доносится с другой стороны улицы. Я начинаю понимать, что звук города - тоже особая среда, не менее важная, чем его архитектура. И, кажется, уже чувствую гигантскую силу всех этих мелочей, которые в итоге и делают жизнь в мегаполисе комфортной или невыносимой.
Арбат для Харитоновой очень важное место: она один из авторов проекта пешеходной улицы. В 80-е она с головой погрузилась в этот проект.
- Мы все продумывали: сажать ли деревья, сколько фонарей, каким сделать рисунок мощения. Я изучила дореволюционный устав города - оказывается, полицейские должны были следить за состоянием зданий и требовать того же от хозяев. Мы начали ставить скамейки. Впервые в Москве вдруг появилось свободное место, где можно просто гулять, сидеть, отдыхать. Такая у нас стройка кипела! Строители не спускались с лесов, по двенадцать часов работали - только бутылки с молоком туда им подавали. Они вообще не знали, как класть плитку, я сама встала на колени и разложила ее у них перед глазами. А на другой день купила рихтовочные молотки резиновые и раздала им, чтобы не кололи камень, а аккуратно его укладывали.
- Так, ребята, чего расслабились? Работаем! «Чиж» или «Чайф»? Давай «Чижа».
«А не спеть ли мне песню… а-а-а любви… А не выдумать ли… новый жанр…» - фальшиво выводит парень с фингалом под глазом. Его товарищ, заискивающе улыбаясь, подходит к прохожим с кепкой: «Помогите музыкантам, копейка - тоже рубль…»
- А вот здесь стояла звонница церкви Николы Явленного, - говорит Зоя Харитонова, безуспешно пытаясь перекричать фальшивого «Чижа». - Когда мы начали реконструкцию, тут обнаружилась роскошная стена - с круглыми царскими двуглавыми орлами, кирпичами времен Алексея Михалыча. Ее хотели заштукатурить. Я встала грудью: «Не дам». Берегли двадцать три года. А недавно новый глава управы говорит: «Вот смотрите: мы наконец-то привели в порядок эту стену». Я готова была его ударить! Они ее цементом «заштукатурили» - его теперь не оторвать от кирпича! И вот видите, что с ней теперь делают люди? Она вся исчиркана. А раньше не трогали. Вандализм рождается там, где исчезает настоящая красота.
Чем больше я слушаю Зою Харитонову, тем больше у меня возникает вопросов о демократии в городском развитии. Как лучше: чтобы город рос как трава - естественным образом, принимая свободные и порой дикие формы, или эту свободу надо все-таки жестко ограничивать, регулировать? И если все-таки надо, то в какой мере?
- Когда мы занимались Арбатом, мы разработали специальную униформу для дворников, мы даже запахами занимались - входили в каждое кафе, в каждый магазин и говорили: «Так, здесь будет продаваться то-то и то-то, а продавщиц одеть вот таким образом. А здесь будет кафе "Бисквит" - чтобы его пекли прямо на улице и чтобы пахло бисквитом». И это было исполнено: купили какие-то специальные печки, запахи сказочные шли, понимаете? А сейчас на этом месте видите что? Так и называется - «Шашлык-машлык»…
___Когда проектировали Арбат в его теперешнем виде, учитывали все до мелочей: вплоть до униформы дворников и запахов, которые будут доноситься из кафе
«Москва-Сити»
Едем смотреть «этот ужас».
- А почему это ужас?
- Вы в Ла-Дефансе парижском были? А на Манхэттене?
- На Манхэттене была. Но там весь город такой.
- Вот именно, что город такой. В Нью-Йорке были очень строгие ограничения на вертикальные габариты и расстояние между высотками. И при этом они обязательно должны были сужаться кверху, чтобы солнце не отнимать. А эти - расширяются. Видели в Нью-Йорке небоскреб Дональда Трампа? Любой человек входит туда с узкой улицы и оказывается в городском пространстве - водопад на несколько этажей, все облицовано роскошным итальянским мрамором, пальмы высоченные растут. Каждый небоскреб обязан отдать свои несколько этажей под городскую жизнь. Здесь я не вижу такой щедрости.
___По словам архитекторов, «Москва-Сити» взрывается идеально: «Просто сядет и все»
Мой приятель, который за дикие деньги арендует офис на сорок пятом этаже башни «Федерация», говорит, что его сотрудники не хотят оттуда переезжать, даже если им на сэкономленные деньги поднимут зарплату: «Все-таки очень красивые закаты». Хотя по всем прочим параметрам офис неудобный: пива купить негде, парковка стоит 15 тысяч в месяц. Приятель паркуется по-хитрому - в жилом районе, но жители это уже просекли и стали вешать проволочки: типа парковка запрещена. С огромным трудом его сотрудники выбили себе платную велостоянку - всего 1,5 тысячи в месяц с велосипеда.
- Помните башни-близнецы? - Зоя Харитонова продолжает сравнение с Нью-Йорком. - Очень интересные сооружения были в архитектурном плане: просто вертикаль, которая производит невероятное впечатление. Мы изучали конструкцию этих зданий. У них не было внутри несущих колонн - были натяжные канаты снаружи, и вот эти струны держали целый небоскреб. А здесь несущая конструкция - это гигантские лифтовые группы, сквозные монолитные опоры, в результате полезность площади у этих башен очень низкая, а стоимость грандиозная. И никаких кондиционеров, конечно, не вывешено. Значит, у них центральное кондиционирование: один внизу чихает, а наверху все начинают болеть.
Слушая это, я наконец отчетливо понимаю, почему московское градостроительство в кризисе. Если раньше можно было исходить из потребностей населения, которое было достаточно однородно, то сейчас у любой инициативы найдутся и сторонники, и противники. Ну как можно просчитать в генплане интересы программистов, которые хотят сидеть на 45-м этаже в ущерб своей зарплате да еще приезжают на работу на велосипеде? Единственное лекарство от этого - безоговорочная власть эксперта, жесточайшая диктатура какой-либо одной концепции развития. Но кто возьмет эту власть?
- А через двести лет это будет считаться памятником архитектуры?
- Через двести лет, может быть, это наконец взорвут…
И Зоя Харитонова начинает хищно рассуждать о том, как лучше взрывать небоскребы:
- Видели, как эти близнецы погибли? «Москва-Сити» взрывается идеально - просто сядет, и все. Я как-то была на градостроительном совете с Ткаченко, директором института генплана - мы с ним давно уже знакомы, дружим, - и показывали вот такое же безобразие, только где-то в другом районе Москвы. Я говорю: «Господи, ну что же это такое? Что мы делаем?» А он отвечает: «Зоя, не волнуйся, все снесем, все снесем».
Фотографии: Оксана Юшко для «РР»
Юлия Вишневецкая
«Русский репортёр», №45 (173), 16 ноября 2010